– Знать не знаем… Сказано было закопать – закопали. А как звали упокойника – не ведаем.
– Кто вещи у старика забирал? Кто еще на похоронах был? – напирал Гудошников.
– Нам овсом заплатили, а кто вещи забирал – не знаем…
Муханов спустился в подвал через неделю, когда ударили первые заморозки. Пришел невеселый, молчаливый.
– Беспризорников я вроде как арестовал и в монастырь отправил, – будто между прочим сообщил он. – Двух красноармейцев туда послал, охранять и печи топить. Жрать нечего, так пусть хоть в тепле сидят.
– Не могу… – тихо сказал Гудошников. – Ты меня таким способом не агитируй.
Предводителя компании беспризорников – лысого, в струпьях, мальчишку – он встретил несколько дней назад среди собак, стерегущих базарную свалку. Пацан сидел на рыбной бочке и что‑то жевал. Стая бродячих псов, расположившись полукругом, заглядывала ему в рот. Едва Никита приблизился, как серый кобель с обмороженными ушами поджал по‑волчьи хвост и ощерился.
– А, это ты, инвалид! – обрадовался мальчишка, и кобель успокоился. – Оторвался от ментов или выпустили?
– Оторвался, – в тон ему сказал Гудошников.
– Я тоже! – Пацан стукнул босой ногой по бочке. – Киря, вылазь!
Из бочки появился мальчишка лет пяти, в лохмотьях, в калошах, надетых на босую ногу. Никита вынул из кармана ломоть хлеба, разломил, протянул детям. Однако лысый забрал обе половинки.
– Мы седни уже хавали, – сказал он. – Утром съедим, Киря, потерпи.
Киря заплакал. Собаки, насторожившиеся было при виде хлеба, заскучали.
– А наших всех повязали, – вздохнул лысый. – Мы вот только вдвоем остались.
Гудошников отвернулся, сжал кулаки, до скрипа сомкнул зубы.
– Дай маленечко, – протянул Киря. – А то я спину чесать тебе не буду…
– Ладно, – смилостивился предводитель и, отщипнув кусочек хлеба, отдал мальчику. – Жуй, а то помрешь – хоронить придется.
– Вот что, орлы, пошли со мной! – сказал Гудошников и взял маленького за руку. – У меня тут один подвальчик есть, тепло, светло и мухи не кусают.
– Какой подвал, где? – насторожился лысый. – Я все подвалы в Олонце знаю.
– Да есть тут один, меня пустили, и вас пустят. Пошли!
– Темнишь, дядя, – не поверил лысый, а Киря вырвал свою ручонку из руки Никиты и тут же юркнул в бочку. – В подвалы нынче не пускают.
– Ну, в ЧК тот подвал, у Муханова, у моего товарища, – объяснил Гудошников. – Он ругаться не будет, пустит.
– А иди‑ка ты в баню! – посоветовал лысый. – Гуляй‑гуляй, инвалид! А прикидывался – книжку старинную ищу! Гуля‑ай!
Собаки заворочались, приступили к лысому вплотную – то ли защищая, то ли чуя запах хлеба у него за пазухой.
– Замерзнете ведь, ребятишки! Скоро зима!
– Ничё! С собаками мы не замерзнем! – рассмеялся предводитель. – С собаками тепло, не впервой! А ты иди, иди в свой подвал!
Муханов был понурым, озабоченным, красные от бессонницы глаза смотрели в пол.
– Арестовал‑то арестовал, да ведь разбегутся, – рассказывал он. – Их ни теплом, ни кормежкой не удержишь. Зиму просидят, а весной – в бега…
– Эх, Серега, Серега, – вздохнул Гудошников. – И как тебе все объяснить?
– Ты не объясняй, комиссар, – отмахнулся Муханов. – Кстати, у Жилякова той рукописи, которую ты ищешь, нету. И не было.
– Откуда ты знаешь?!
– Я время зря не терял, – усмехнулся начальник ЧК. – Проверил – нету. Жиляков обмолвился, что рукопись будто в монастырь отдали.
– Что же теперь делать? – Никита лихорадочно стал пристегивать протез. – Все равно Жиляков должен знать, где рукопись! Должен! В какой монастырь? В здешний?
– Мы его вызовем, побеседуем, – сказал Муханов. – Но будет ли толк?.. Знать он, может быть, и знает, но не скажет, потому что обозленный, никому не верит.
Гудошников вспомнил разговор с Жиляковым в подсобной комнате бывшей семинарии. И согласился с догадкой Муханова – не скажет, потому что не верит…
– Да, кто закрывал здесь монастырь? – вспомнил Никита.
– Монастырь? А уполномоченный товарищ приезжал из Питера. Разулевич его фамилия. И наши местные товарищи… По округе ездили, подписи народа собирали – закрывать, не закрывать… Большинство подписалось: закрывать, – Муханов вдруг рассмеялся. – Монахи‑то наши, знаешь, что в прошлом году зимой удумали? Еду как‑то, гляжу – везут воз льда, сами пешком идут. Один на плече безмен несет. Ну, думаю, точно оружие везут подо льдом. Я монахов в связях с бандитами подозревал… Говорю: что это у вас? А они – святая водичка! Мороз, дескать, бутылки‑то лопаются, а мы льду напилили, освятили его и верующим везем. На Крещение дело было. Они, черти, отвешивают на безмене лед и продают населению! За хлеб: фунт – на фунт!
– Кто приказал монастырскую библиотеку в грязь бросить? – перебил его Гудошников. – Кто велел иконы рубить?
Муханов замолк, перестал улыбаться и смерил взглядом Никиту.
– Уполномоченный приказал… А что делать с этой дребеденью, когда народ подписался закрывать монастырь?
– Ну, Серега! – Гудошников стукнул кулаком по нарам. – А ты куда смотрел?
– А я, если б тебя не встретил – сроду не знал бы, что эти книги нужны республике! – отпарировал Муханов. – Уполномоченный же специально из Питера приезжал. Ему‑то, поди, известно было!.. А он извозчиков кликнул и велел выносить на дорогу… Дело по весне было, грязь… Я‑то знал, что надо бороться с религиозными предрассудками, но как?!
– Ну а если рукопись, которую я ищу, в монастырской библиотеке была, выходит, и она там? В грязи?! – Гудошников подступил вплотную к Муханову, навис над ним, ждал ответа.
– Выходит, и она… – проговорил бывший комэск. – Ты меня прости, товарищ комиссар, я малограмотный, но я буду учиться! Я все узнаю!
Гудошников отвернулся к стене, утер вспотевший лоб.
– Ты как‑то про ильинского мужика поминал, – неожиданно сказал Муханов. – Ну про того, что книгами старыми торгует… В Ильинском погосте покушение было на председателя комбеда. Поедешь со мной? Узнаем, откуда у твоего торгаша книги? Может, это он их из грязи поднял, а?