Все мотовство человечье и пища богатая смертных
Здесь потеряла совсем прелесть былую свою.
Ведь и фазаны, и рыба, и все измельченное в ступе
Здесь образует собой смешанный с грязью навоз.
Это желудок сейчас же все выкинул прочь, что сумела,
Чувствуя голод, в себя алчная глотка принять.
Поздно о том узнает, кто, лелея безумные мысли,
Золота столько отдал, чтобы остаться с дерьмом.
Ю.Ш.
ТО ЖЕ
Славный, счастливый, мужик — терпеливец! Вся жизнь твоя -
это
Перенесенье невзгод пашни и бедности с ней;
Скромен обед твой, а сну предаешься ты в зарослях леса,
Только водой утолив глотки безмерность своей.
На ноги крепок однако, и здесь ты, присев ненадолго,
Тотчас и без труда свой облегчаешь живот,
Ты и не гладишь священную спину, не хлопаешь также
Ты и по бедрам себя: тяжесть проходит сама.
Как богатеи несчастны, живущие в вечном обилье!
Больше здоровья они ценят обжорство одно.
Ю.Ш.
НА ДОМ, РАСПОЛОЖЕННЫЙ
НА ВЕРШИНЕ КОНСТАНТИНОПОЛЯ
«Боги поставили труд добродетели выше намного», —
Так нам сказал Гесиод, видя как-будто сей дом.
И поднимаясь наверх, по лестнице длинной, ведь точно
Пот я со лба вытирал влажной горячей рукой.
Море лежало внизу, огромен был вид с этой вышки,
Крепость надежная здесь доблести, верный покой.
С.Ц.
***
Зодчий построил меня здесь Мусоний с трудом превеликим
С моря холодный Борей дом обвевает. Но сам
Он не ушел от судьбы. И жилища зловещего Мойры
Не избежал. И теперь он истлевает в земле.
В прах превратился и в тень; я же радую взоры пришельцев
И чужеземных гостей строгой своей красотой.
С.Ц.
***
В пурпуре море горит спокойное, белых барашков
Ветер не хочет сгонять с волн заостренных хребтов.
Ибо, у скал раздробясь на прибрежье, тотчас не уходит
Вновь в глубину, а у ног тихо ложится волна.
Дует сегодня Зефир и щебечет ласточка, терем
Склеив из прутьев себе, хрупкое в скалах гнездо.
Смело, моряк, отплывай и, если ты берег увидишь
Близкий Сицилии, в Сирт если ладью приведешь,
В жертву сжечь не забудь Приапу красного бока,
Скара с ним вместе принесть и на алтарь возложить.
|
|
С.Ц.
*************************************************
***
Некий рыбак трудился на ловле. Его заприметив,
Девушка знатной семьи стала томиться по нем.
Сделала мужем своим, а рыбак после нищенской жизни
От перемены такой стал непомерно спесив.
Но посмеялась над ним Судьба и сказала Киприде:
«Рук это дело моих - ты здесь совсем не при чем».
Ю.Ш.
***
Коль неожиданно кто из бедного станет богатым,
Вмиг позабудет, кем был прежде, когда горевал.
Дружбу отвергнет глупец, до конца никогда не поймет он,
Что лишь играет судьба с ним, издеваяся зло.
Был бедняком ведь и ты, припомни, везде побирался,
Дали бы хлеба тебе на пропитанье, молил.
Ныне же дать другим ты не хочешь. Но знай, все минует!
Все у смертных пройдет и не вернется вовек!
Если не веришь словам, пусть пример тебя личный научит:
Как переменчива жизнь, знаешь ты сам по себе!
С.Ц.
***
Ум, ненавидящий брак, получить хорошо, но коль можешь,
Пусть и мужская любовь станет отвратной тебе.
Женщин, конечно, любить, это — зло, но не столь уж большое,
Ибо природа дала все им для этой игры.
Ведь посмотри на зверей неразумных: никто из животных
Брак не бесчестит, как мы, все в нем законы блюдут.
С мужем охотно всегда в сожительство, в брак ли вступает
Женщина. Мы же подчас ищем запретных путей.
|
|
С.Ц.
О СМЕРТИ
Что так боитесь вы смерти? Она ведь начало покоя.
Нашим болезням, нужде, горестям жизни конец.
Раз лишь людей посещает она, и второго прихода
Смерти к себе никому не привелось увидать.
Недуги ж часто и пестрой толпою одни за другими
В жизни преследуют нас, формы меняя свои.
Л.Б.
ВИНОДЕЛЫ
Гроздья, несметные Вакха дары, мы давили ногами,
В Вакховой пляске кружась, руки с руками сплетя.
Сок уже лился широким потоком, и винные кубки
Стали, как в море ладьи, плавать по сладким струям.
Черпая ими, мы пили еще неготовый налиток
И не нуждались при том в помощи теплых наяд.
К чану тогда подойдя, наклонилась над краном Роданфа
И осветила струю блеском своей красоты.
Сердце у всех застучало сильнее. Кого между нами
Не подчиняла себе Вакха и Пафии власть?
Но между тем как дары одного изливались обильно,
Льстила другая, увы, только надеждой одной.
Л.Б.
**************************************************
***
Как, неразумный, избег ты весов правосудия? Разве
Ты не слыхал, что о вас думают, людях таких?
Слишком уверен в себе! Изворотливость речи, искусство,
Вся пестрота твоих слов, — дешево стоят они!
Пусть красноречье твое разыгралось, но вряд ли Фемиду
Сможет оно убедить и отменить приговор!
С.Ц.
***
Андротиона, который прекрасно играл на кифаре,
Некто спросил о его славном искусстве игры:
«Крайнюю правую плектром ты тронул струну и за нею,
Будто сама по себе, слева трепещет струна.
Тонкий разносится звук, и ответная трель раздается,
Хоть и пришелся удар только по правой струне.
Я удивлен: натянув бездушные жилы, природа
Как бы созвучие им всем совокупно дала».
Андротион же стал клятвы давать, что сам знаменитый
Аристоксен и не знал вовсе теорий игры.
«Впрочем, одно объяснение есть. Ведь струны кифары
Все из овечьих кишок, свитых в одно и сухих.
Все они — сестры друг другу и все образуют созвучье,
Звуки родные его распределив меж собой.
Все они близкие, ибо из чрева единого вышли;
Всем им досталось в удел вместе созвучными быть.
Так, если станет болеть правый глаз, зачастую на левый
Он переносит затем боль и страданье свое».
|
|
Ю.Ш.
***
Равный Платону, второй Аристотель, и мудрости высшей
Тонкий знаток Никострат как-то услышал вопрос;
Был он к нему обращен и касался души: «Подобает
Смертной ее называть, или бессмертна она?
Тело имеет, иль вовсе она бестелесна? Конкретна,
Иль отвлеченный предмет, иль сочетает в себе
То и другое?» И вот, углубившись в мудреные книги,
Стал о душе изучать он Аристотеля труд.
Стал он в глубины «Федона» вникать, что написан Платоном,
Истины всюду сбирать, вооружая себя.
В плащ завернулся затем и, погладив кончик бородки,
Он, поразмыслив, такой всем изрекает ответ:
«Смертна ль природа души, иль бессмертна она, — я не знаю
И вообще ничего мне не известно о ней;
То ль бестелесна, телесна ль она... ты сойди к Ахеронту —
Будешь с Платоном тогда знать достоверно о том;
Если угодно, возьми с амбракийца пример Клеомброта
И, подражая ему, с крыши низвергни себя.
С телом расставшись своим, себя самого ты познаешь
И нерешенный вопрос сможешь тогда разрешить».
Ю.Ш.
***
После того, как закончил свой сев Каллиген-земледелец,
Прямо к астрологу в дом Аристофану пришел
И попросил предсказать, ожидать ли жатвы обильной,
Будет ли с нею в дому щедрый достаток плодов?
Тот свои камушки взял, подбросил затем на дощечке,
Пальцы над ними согнул и Каллигену изрек:
«Ежели пашня твоя увлажнится дождем благодатным,
И не сумеют на ней пышно расцвесть сорняки,
И не скуют холода твою пашню, и градом не будут
Сбиты колосья, — они тянутся кверху уже, —
Если посев не потопчет лошак и беда не нагрянет
С неба или с земли, поле твое погубив, —
Я предрекаю тебе превосходную жатву: удачно
Ты ее снимешь тогда. Лишь саранчи берегись»
Ю.Ш.
***
Ты словно призрак, и схож с незаметным для глаза дыханьем.
К людям поэтому ты остерегись подходить:
С воздухом втянут тебя при дыханье: ты воздуха легче,
Воздуха легкого, чем дышим мы все на земле.
Смерти ль бояться тебе?! Никакой перемены не будет.
Здесь привиденьем ты был, им же ты будешь и там.
Ю.Ш.
***
К ритору раз Диодору явился бедняк за советом
И попросил для него спорный вопрос разрешить:
«Как-то рабыня сбежала моя, а нашедший рабыню
Тотчас заставил ее жить со слугою своим,
Зная, что та — достоянье другого, — родились и дети.
Так у кого же теперь более права на них?»
Долго раздумывал ритор, заглядывал в разные книги,
После, нахмурив чело, слово такое изрек:
«Или хозяин им ты, или тот кто присвоил рабыню, —
Стало быть, им и служить или тебе, иль ему.
Но поищи-ка судью, что к тебе расположен, и быстро
Он в твою пользу решит, если ты только не врешь».
Ю.Ш.
***
Как-то лежал Алкимен в огневой лихорадке и было
Слышно, как в горле его страшный рождается хрип.
Бок нестерпимо болел, словно весь он иссечен мечами,
Часто бедняга дышал: было ему тяжело.
Тут и явился к нему Каллигнот, — сама Медицина —
Этот завзятый болтун, косской рожденный землей.
Знал он прекрасно прогнозы страданий, но только прогнозы;
Кроме грядущего он не объяснял ничего.
Он посмотрел, как лежит Алкимен, оглядел со вниманьем
Облик больного и пульс ловко пощупал его.
И углубился в трактат о критических днях говоривший,
Тщательно, как Гиппократ, все постигая слова.
После того Алкимену он громко изрек предсказанье
И на суровом лице важность застыла сама:
«Если окончится хрип и в боку прекратятся мученья,
И лихорадка тебе снова позволит дышать, —
Ты не умрешь от плеврита; ведь все это — нам указанье,
Что исцеленье твое скоро должно наступить.
Так, успокойся. Но все ж пригласи адвоката, богатством
Распорядись хорошо, жизни волненья оставь.
Мне же, врачу, за такое благое мое предсказанье
Треть от сокровищ своих по завещанью оставь».
Ю.Ш.
***
«Гнев воспой» изучал и учил я премудрости той же:
С «гибельной» после женой в брак я, бедняга, вступил.
Целыми днями воюет она и ночами воюет,
Словно в приданое ей мать уделила войну.
Если ж я буду молчать, уступая воинственной силе, —
Драться ведь я не привык, — будет и тут воевать.
Ю.Ш.
**************************************************