Относительно же их назначения был большой вопрос, а в нем заключался также и весь вообще важный общегерманский вопрос, т. е. вопрос союзной реформы в том виде, как она не сходила со сцены еще с 1848 года и как ее Австрия недавно торжественно поставила на Франкфуртском конвенте государей. К счастью для Пруссии, этот вопрос был также и для нее вопросом жизни; для Бисмарка же, этого главы и руководителя прусского министерства, значение и смысл шлезвиг-голштинских дел были совершенно ясны. Секрет, как бы достигнуть единения Германии, лежал вовсе не в той бескорыстной политике, какая велась с 1848 по 1852 год, а в здравом эгоизме Пруссии, который один только мог доставить Германии единство. Эта здравая политика воспрещала Пруссии как государству, уважающему свои державные права, дозволить Мекленбургу или Саксонии разрастись в самодержавные государства. Самое большее, что можно было сделать для такой страны, — это потребовать, чтобы она примкнула к прусской системе; однако стремление слить воедино сухопутные и морские силы герцогства со своими не удалось пруссакам. В переговорах, которые Бисмарк вел с герцогом 1 июня 1864 года, достаточно выяснилось, что этот государь придерживается таких же воззрений на державную власть, как и все другие. Он надеялся действительно сделаться государем, но «при менее тягостных условиях, нежели те, которые ему ставит Пруссия»: пусть лучше постараются завладеть его сердцем, нежели связывать его крепкими условиями. Когда с герцогом оказалось невозможным этого достигнуть, Пруссии пришлось обойтись и без него, иначе говоря, попросту подчинить себе германские земли. Это подчинение закончило то большое и долго тянувшееся дело, которое началось во время Семилетней войны присоединением Силезии; но как и тогда, теперь противниками являлись такие соединенные силы, перед которыми и самый смелый мог бы оробеть. Мысль объединения Германии встретила отпор в населении герцогств, в большей части Прусской Германии, в главнейших иностранных державах и, главное, в Австрии: и это еще в такую критическую минуту, когда заблуждения Палаты депутатов еще более усилили внутренний разлад в самой Пруссии.
Германский вопрос
Под влиянием удачно оконченной войны воззрения народа, однако, стали изменяться, равно как и от сознания необходимости расширения власти, в которой с 1815 года была для Пруссии настоятельная необходимость. Король Вильгельм сказал депутатам от герцогств: «Ваше дело для меня свято, и я постою за него». И действительно блестяще сдержал свое слово, благодаря новой организации войск и сравнительно небольшим потерям. Однако большинство, на которое слишком действовали внутренние вопросы и влияние некоторых из вожаков, в сущности не знатоков дела и дилетантов, были глухи к предостережениям недавнего прошлого и к неизбежно надвигавшейся важной развязке. Как и до того, 1865 и 1866 годы протекли в борьбе, мелочность которой у обеих враждующих сторон выступала еще резче в сравнении с грандиозностью главного германского вопроса. В большинстве второстепенных государств положение дел было то же, что и в Пруссии: разлад между правительством и народным представительством, между тем как Пруссия, по крайней мере, во внешней политике, достигла крупных успехов, меньшие государства и их орган, союзный сейм, потерпели фиаско, выказавшее их бессилие. Их войска бездействовали и должны были лишь издали следить за победами Австро-Пруссии. В июле, наскоро предупредив об этом главнокомандующего союзными войсками, пруссаки вступили в Рендсбург. По заключении мира союзный сейм принужден был признать экзекуцию законченной и очистить занятую территорию. Все это событие совершилось помимо главнейших вождей и представителей второстепенных германских государств, и наравне с ними, общественное мнение оказалось бессильным.
Настоящее положение герцогств, кондоминат (совладение) и общее с Австрией управление Германией — все это не могло быть продолжительным. Поэтому вскоре, согласно требованиям прусского правительства, заявленным Бисмарком в феврале 1865 года, Австрия должна была вернуться к своему прежнему положению и взяться снова за свой прежний партикуляризм, как это в действительности и случилось. Еще в декабре 1864 года Австрия снова предложила поручить германские земли герцогу Августенбургскому, а что касается остальных (Ольденбургского и других) и их притязаний, положиться на решение союзного суда. Австрийский комиссар если не поощрял, то и не подавлял августенбургской агитации в герцогствах. Но Пруссия не далась в обман и не испугалась. Морская станция была перенесена из Данцига в Киль и военный министр фон Роон открыто заявил в палате, что правительство твердо решило оставить за собой эту гавань. Политика Австрии еще имела бы смысл, если бы Пруссия того времени оставалась такой же, как при Фридрихе-Вильгельме IV; но теперь с ужасом увидели австрийцы, что имеют дело не с Фридрихом и не с Мантейфелем. Идти же войной на Пруссию, когда свои собственные дела внутри государства были еще хуже и запутаннее, чем прусские за последние годы, было бы опасно. Система Шмерлинга (конституционная соединенная Австрия) довела австрийские дела до такой точки, дальше которой уже нельзя было идти. В то время, как государственный совет и его комитет усердно работали, чтобы изыскать средства на содержание войска и флота, правительство предъявило еще новые требования и поразило палату требованием займа в 117 миллионов гульденов. Министерство Шмерлинга подало в отставку и получило ее; но в то же время, надо заметить, что по некоторым параграфам конституции правительству разрешалось в случаях настоятельной необходимости издавать указы и помимо рейхсрата. Сессия была закрыта; затем утверждено министерство с штатгальтером богемским графом Белькреди во главе; венгерский сейм созван 17 сентября на 16 октября, а остальные — 18-го — на 23 ноября; и, наконец, 26 ноября обнародован манифест февральской конституции, а соединенная государственная конституция устранена. Теперь австрийское правительство спешило покончить с Венгрией, и тогда только окончательно предложить конституцию всем остальным корпорациям представителей. Конституционализм был, таким образом, восстановлен в Венгрии, а абсолютизм в Цислейтании. При таком положении дел, когда денежных средств более чем не хватало, нельзя было и думать о войне, во избежание которой и была заключена конвенция в Гаштейне 14 августа 1865 года. По этой конвенции за 6 000 000 марок герцогство Лауенбург отошло к Пруссии; Шлезвиг очутился под управлением Пруссии же, а Голштиния — Австрии: Киль — будущий военный порт союза и Рендсбург — будущая крепость союза — считались общим владением.