Теоретические основы для анализа городской идентичности как компонента социальной идентичности личности заложены многочисленными исследованиями, выполненными в рамках различных научных школ.
В рамках когнитино-ориентированных и феноменологических исследований сформулировано положение о субъективизации городской среды как важнейшем условии адаптации человека в ней. Основываясь на достижениях психологии среды как особого научного направления и, в частности, на высказанном в 1940-х г.г. Э. Толменом предположении о существовании «когнитивных карт» как центральном механизме регуляции территориального поведения, в рамках когнитивной психологии были выделены два принципиально разных аспекта «когнитивных карт»:
· когнитивные карты, необходимые для ориентировки в пространстве города (они исследуются преимущественно при проектировании городов и их отдельных районов и отражают собой так называемую «парадигму ГДЕ?»);
· когнитивные карты, связанные с осмыслением пространства города, отражающие субъективный образ этого пространства, сложившийся в жизненном опыте человека («парадигма ЧТО?»), которые и лежат в основе городской идентичности.
По мнению К. Линча, ключевая ценность города – способность к передаче, накоплению и развитию внутреннего опыта. Город создает у людей ощущение связанности и преемственности. Одни из важнейших качеств города является его осмысленность, связанная с потребностью человека в ориентации, понимании «Кто я?» и «Где Я?». Узнаваемость места тесно связана с самотождественностью, поскольку место пробуждает воспоминания (Линч К., 1982). Аналогичные положения высказываются представителями феноменологического направления, по мнению которых городская среда представляет собой мир чувств, мыслей, событий и опыта отдельных людей (Taylor С., 1964). Место, в котором проживает человек, является для него не географическим объектом, а его домом, благодаря чему формируется эмоциональная привязанность к месту (Relph Е., 1976).
Однако «смысловое пространство» города не является продуктом исключительно индивидуального опыта конкретной личности, оно опосредовано образом города или его отдельных элементов, отраженным в общественном сознании (Stokols D., Shumaker S.A., 1981). Этот образ является продуктом активности особой социальной общности, которую можно назвать «горожане», и включает в себя субъективное восприятие города, оценку имеющихся в городе ресурсов, представления о нормативном образе жизни (Uzzell D., Pol E., Badenas D., 2002), представляя собой, таким образом, социальный конструкт, создаваемый и поддерживаемый представителями городской общности.
В рамках символического интеракционизма было показано, что этот конструкт выступает в качестве одного из критериев социальной дифференциации, который позволяет человеку понять разницу между «собой», «другими» и «средой». Различные объекты среды преломляются в структуре Я-концепции личности в виде тех значений, которые разделяются взаимодействующими по их поводу людьми, благодаря чему эти значения всегда интерсубъективны (Wilson В.М., 1980). Они выражают социальные и культурные ценности, правила и ожидания, а также персональный опыт личности. В этой связи городская идентичность может пониматься как часть Я-идентичности (в ее социальном аспекте), в силу чего можно предполагать, что она регулирует поведение человека не сама по себе, а во взаимодействии с политическим, этническим и другими компонентами идентичности (Graumann C.F., 1983). Аналогичные данные получены и отечественными исследователями, которые показали, что городская принадлежность является одной из категорий, дифференцирующих социальные группы в обыденном сознании (Ширков Ю.Э., 2009).
В литературе, близкой нашему исследованию лежащими в ее основе теоретическими принципами, предложены разнообразные критерии для анализа городских идентификаций отдельного человека, большинство из которых связаны со сферой социальных идентификаций личности. Так, в исследовании под руководством D. Canter в качестве таких критериев предлагаются:
· общности жителей города, в которые входит человек, плотность и теснота социальных связей;
· представление о городе, которым обладают жители других городов («статус города»);
· модальность идентификации с городом (Canter D., Jesuino J., Correia, Soczka L.S., Geoffrey M., Lalli M., Dittmar H., 1988).
E.Wiesenfeld и F. Giuliani предлагают схожие критерии, добавляя к перечисленным выше критерий субъективной однородности городской общности (Wiesenfeld E., Giuliani F., 2002).
Более широкий перечень предложен S. Valera и J. Guardia, которые выделяют:
· территориальный критерий (субъективно воспринимаемые границы территории своего города);
· временной критерий (субъективно воспринимаемая хронология городской жизни, связь индивидуальной хронологии с хронологией городской общности);
· поведенческий (демонстрация типичных для данной городской общности моделей поведения);
· психосоциальный (демонстрация типичного для городской общности образа жизни);
· социальный (субъективное переживание однородности городской общности);
· идеологический (использование культурных и идеологических значений, транслируемых городской общностью) (Valera S., Guardia J., 2002).
Таким образом, возникает необходимость трактовать городскую идентичность не только в контексте личностной идентичности человека, но и в аспекте его социальной идентичности.
Опираясь на достижения когнитивной психологии и социального конструкционизма (Бергер П., Лукман Т., 1995; Якимова Е. В., 1999), в самом общем виде социальная идентичность может быть определена как результат процесса социальной идентификации, под которым понимается процесс определения себя через членство в социальной группе, обладающей тем или иным статусом в системе общественных отношений. Это дает основания понимать городскую идентичность как результат идентификации человека с городской общностью как большой социальной группой, занимающей определенное положение в ряду других общностей, выделяемых по признаку городской принадлежности.
Под городской общностью нами понимается большая социальная группа, сложившаяся в ходе культурно-исторического развития общества, объединяющая людей, проживающих (или относящих себя к проживающим) в одном городе и разделяющих в силу этого сходные представления о нормах и правилах поведения, выступающие регуляторами их поведения в различных ситуациях социального взаимодействия. Опираясь на положение о целостности субъекта (в нашем случае группового – городской общности) как основании для системности его психологических качеств (Брушлинский А.В., 1994), мы можем рассматривать жителей одного города, составляющих городскую общность, как носителей сходных представлений о своем городе и других городах, которые отражают:
· представления о городе и его роли в жизни страны;
· представления о городских нормах и правилах поведения;
· коллективную историческую память;
· переживания, сопряженные с конкретными местами и территориями;
· представления о нормативном образе жизни горожан;
· представления о нормативных способах взаимодействия и моделях поведения (Borer М., 2006).
Известно, что содержание социальных представлений формируется именно на макроуровне. Социальные нормы и ожидания создаются в больших устойчивых социальных группах и позже «доводятся» до конкретного человека в процессе социализации и освоения им разнообразных социальных ролей (Дилигенский Г. Г., 1994), например, «петербуржца», «москвича» и т.д. Городская общность активно генерирует свои собственные общедоступные символы, которые приминают материальную форму за счет наделения ими различных природных или культурных объектов, способствует появлению чувства принадлежности, усиливая сплоченность горожан, и лежит в основе формирования идентичности с городом (Garcia I., Giuliani F., Wiesenfeld E., 1994). Социологами показано, что городская общность не представляет собой однородную монолитную группу, а состоит из отдельных подгрупп. J. Scherer предложил понятие «городская система» ("urbo-system"), с помощью которого можно характеризовать локальные городские общности, поддерживающие в течение длительного времени культурное наследие, традиционную экономику, определяющие наличие маленьких, относительно самостоятельных субсистем мегаполиса. Важнейшей характеристикой «городской системы» является специфическая информационная среда, которая создавалась каждой отдельной общностью на протяжении многих лет для обеспечения собственной жизнеспособности, предоставления членам общности ориентиров для идентификации с населением города в целом посредством локальной идентификации с городской подсистемой (Scherer J., 2001).
В современной социальной психологии выделяется несколько параметров для анализа больших социальных групп, которые можно применить и к городским общностям: статус группы, представления об устойчивости и легитимности существующей системы статусов, а также характеристики групповых границ.
Статус группы определен ее местом в системе социальной стратификации и обусловлен доступностью для ее представителей разнообразных материальных и духовных ресурсов, а также объемом доступных прав и обязанностей. В рамках теории социальной идентичности принято считать, что членство в низкостатусных социальных группах сопровождается стремлением ее членов покинуть свою группу и присоединиться к более высоко оцениваемой или же сделать свою группу более позитивно воспринимаемой (Tajfel H., Turner J., 1979). Это приводит либо к поиску новых оснований для социальной идентификации, либо к усилению актуальной идентификации с низкостатусной социальной группой. Напротив, для членства в высокостатусной социальной группе, как правило, не характерны выраженные идентификации с группой (Turner K. L., Brown C. S., 2007).
Как уже было показано выше, один из наиболее популярных измерений статуса города на сегодняшний день является континуум «столичность – провинциальность», причем столичные города обладают более высоким статусом. По всей вероятности, именно этим фактом с социально-психологической точки зрения объясняются тенденция урбанизации вообще и оттока жителей из провинциальных городов в столичные в частности.
Устойчивость существующей системы статусов характеризует меру, в которой позиции группы в системе социальных отношений считаются изменяемыми. Легитимность определяется как степень, в которой статусная структура принимается в качестве законной. В этой связи можно говорить о формализованной легитимности статуса столичных городов в том случае, когда они являются районными, областными, краевыми, республиканскими и т.д. центрами. Помимо этого, можно предполагать значимость культурно-исторической традиции для определения статуса городской общности. Оба обозначенных фактора делают статус конкретного города весьма устойчивым, резистентным к изменениям.
Проницаемость границ показывает, в какой мере члены группы могут покинуть ее и присоединиться к другой социальной группе. При этом характеристика проницаемости несет в себе двойственный смысл. С одной стороны, проницаемость групповых границ может создавать возможности для членов низкостатусных групп повысить свое социальное положение, но в то же время являться угрозой сохранения группового членства для представителей группы с высоким статусом. Поэтому можно предполагать, что проницаемость границ городской общности неоднородна и выше в провинциальных городах, чем в столичных. Тем не менее, на фоне других компонентов социальной идентичности (например, гендерного, этнического и др.) границы городской общности в целом довольно проницаемы, на что указывает большое количество межгородских миграций населения (Иванов К.П., 1998.).
В качестве фактора, констеллирующего принадлежность человека к городской общности, часто рассматривается физическая близость, пространственная локализация места проживания. Однако эмпирические исследования показывают, что физические границы городской территории менее значимы для субъективной дифференциации людей на «своих» и «чужих» по городскому признаку, чем идентификационный механизм категоризации: можно считать «своим» того, кто формально живет за границами города, и «чужими» тех, кто проживает в нем (Uzzell D., Pol E., Badenas D., 2002). Формирование городской идентичности является, таким образом, результатом процесса социальной категоризации, благодаря которому человек дифференцирует окружающих людей по признаку «житель моего города» или «житель другого города» (Pol E., Moreno E., Guardia J., Iniguez L, 2002).
По утверждению В.Н. Павленко, социальная идентичность, компонентом которой является городская идентичность, теснейшим образом взаимосвязана с ингрупповым подобием и межгрупповой дифференциацией (Павленко В.Н., 2000). Поэтому, основываясь на положениях теории социальной идентичности H.Tajfel и J.Turner, можно утверждать, что городская идентичность является результатом процесса социальной категоризации, основанием для которого является принадлежность человека к той или иной городской общности. Социальную ин-группу («группу членства») для человека предсталяет собственная городская общность. В качестве представителей аут-групп для носителя городской идентичности могут выступать как жители других городов, так и люди, проживающие в сельской местности. Можно предположить, таким образом, что в содержании городской идентичности представлены два смысловых ядра. Первое включает в себя осмысление норм, правил и ценностей городского жителя вообще, в противопоставлении к сельскому образу жизни («я-горожанин»). Второе связано с идентификацией с конкретной городской общностью, с ассимиляцией именно ее ценностей: «я-петербуржец», «я-москвичка» и т.д. в контексте ее социального статуса.
Распространяя положения теории социальной идентичности на городскую идентичность как один из ее аспектов, можно предполагать, что, будучи однажды категоризированным в качестве члена определенной городской общности, человек стремиться сохранить или достигнуть позитивной городской идентичности, чему способствуют ин-групповой фаворитизм и аут-групповая дискриминация, эффект гомогенности аут-группы, эффект «черной овцы» и др. (Гулевич О.А., Онучин А.Н., 2002).
Социальная категоризация по признаку городской принадлежности, представляя собой специфическую активность личности отдельного человека, в то же время отражает сложившиеся в обществе отношения между различными городскими группами, которые преломляются в реальных практиках взаимодействия людей в процессах социальной стереотипизации (Шихирев П.Н., 1999). Поэтому в качестве содержания городской идентичности могут рассматриваться стереотипы, характеризующие в обыденном сознании «свою» и «чужие» городские общности (соответственно, авто- и гетеростереотипы), которые формируются по нескольким каналам. Одним из них является закрепившиеся практики структурирования, ценностного нормирования и регулирования социального взаимодействия людей. Другой связан с осмыслением (или, чаще всего, мифологизацией) истории «своего» города, его значения в прошлом и настоящем страны.
На уровне межгрупповых отношений (отношений между различными городскими общностями как разновидностями больших социальных групп) стереотипы отражают реальность стратификации общества по вектору «столичность-провинциальность», закрепляя за ней статус «естественной» и «правильной», объясняя сложившиеся отношения между различными городскими общностями и задавая систему ориентиров для городской идентификации отдельной личности. В межличностном взаимодействии они способствуют упрощению процессов познания и оценки других людей, а также регулируют поведение человека в ситуации актуализации его городской идентичности.
Городская идентичность личности формируется в процессе взаимодействия с социальной реальностью, в котором эта реальность субъективно осмысляется в соответствии с имеющейся у человека системой жизненных отношений и потребностей. Это позволяет утверждать, что городская идентичность обладает смысловой природой. Известно, что смысл не является исключительно феноменом сознания (Чхартишвили Ш.Н., 1978), и благодаря этому содержание городской идентичности не представлено в полном объеме в сознании человека, но существует в виде «свернутых смыслов», которые, актуализируясь в различных ситуациях социального взаимодействия, начинают транслировать нормы и правила, регулирующие поведение человека.
Признание за городской идентичностью смысловой природы задает ориентиры для выбора методологической парадигмы эмпирических исследований этого феномена, приоритет в которых получают психосемантические и проективные методы. В приложении 1 представлены методики диагностики городской идентичности, разработанные и апробированные в ходе нашего исследования.
Таким образом,городская идентичность в предложенной нами трактовке может рассматриваться как понятие, отражающее аспект идентификации человека с городской общностью как большой социальной группой, занимающей определенное положение в ряду других общностей, выделяемых по признаку городской принадлежности. При этом в качестве стратификационного признака городских общностей может рассматриваться параметр их «столичности – провинциальности», теснейшим образом связанный с распределением социально-экономических и культурных ресурсов. Осмысление общностью своего положения в системе общественных отношений лежит в основе формирования авто- и гетеростереотипов, содержание которых составляет «призму» для индивидуального восприятия социальной реальности в ситуации актуализации городской идентичности.