Еще одна стародавняя история:
Будучи еще студентом, я влюбился в чудную девушку... 8 февраля 1897 года наш союз был благословлен церковью. Я прожил с этим ангелом два года в безоблачном счастии, а затем судьба безжалостно разлучила нас: моя Милька умерла 24 января нынешнего года (1899 год. А. П.).
8 февраля, в годовщину нашей свадьбы, я с отцом моим был на ее могиле и положил на нее венок. Вернулся я домой около половины восьмого; поужинав, как всегда, лег в постель в половине десятого и тотчас же крепко заснул.
Сколько я проспал не знаю, но проснулся я от очень неприятного ощущения: какая-то тяжесть давила мне ноги, поднимаясь по мне все выше и выше... Давление продолжалось и мешало мне спать; и представьте себе! я увидел Мильку, но не бледную, худую, жалкую, какой она была последние месяцы своей жизни, а цветущую, прекрасней, чем когда-либо. Она была в подвенечном платье, в котором ее и похоронили, и стояла в нескольких шагах от моей кровати.
"Мне это кажется", подумал я. Нет! Фигура все стоит ясная, отчетливая. Невыразимый ужас обуял меня. Привидение, как бы желая успокоить меня, улыбнулось, три раза кивнуло своей милой головкой и подошло ко мне, наклонилось и поцеловало в лоб! Я совершенно ясно ощутил прикосновение холодных губ к моему лбу, и ледяной холод пронизал меня.
Она отступила, все улыбаясь, подошла к двери комнаты, в которой спит моя мать с нашим (автора сообщения и его покойной жены. А. Я.) ребенком, три раза перекрестила эту дверь и исчезла. Я был страшно потрясен и поутру чувствовал необыкновенную слабость.
ЗАГРОБНЫЙ ПОЦЕЛУЙ
Несколько лет тому назад полюбил я одну девушку, с которой имел намерение вступить в законный брак. Но за несколько дней до брака невеста моя простудилась, получила скоротечную чахотку и через три-четыре месяца умерла. Как ни велик был для меня удар, но время свое взяло я забыл о невесте или, по крайней мере, не скорбел о ней уже так, как в первое время после ее смерти.
Случилось мне однажды по делам службы проезжать через один город, где были у меня родные, у которых я и остановился на одни сутки. На ночь отвели мне отдельную комнату. При мне была собака, умная, преданная.
Только я было начал засыпать, как слышу, моя собака начинает ворчать... Я приподнялся на постели, но ничего не заметил, собака же сильнее и сильнее ворчала, видимо, чего-то пугалась. Смотрю у нее шерсть дыбом стоит.
Вдруг ко мне подходит моя невеста и, целуя меня, говорит:
Здравствуй! Ты не веришь, что за гробом есть жизнь, вот я явилась тебе, смотри на меня, видишь я жива, даже целую тебя. Верь же, мой друг, что со смертью не прекращается жизнь человека...
Она сообщила мне еще нечто, о чем запретила рассказывать другим. Когда я встал на другой день, то увидел себя совершенно поседевшим за одну ночь, так что родные мои испугались, когда увидели меня за утренним чаем.
"ВОТ ЧТО ОЖИДАЕТ ТЕБЯ!"
Нижеследующий рассказ был записан А. Аксаковым со слов его жены:
Это было в мае 1855 года. Мне было девятнадцать лет... Вечером 12 мая я легла в постель и стала читать какую-то книгу. Читая, я слышала, как стенные часы в зале пробили двенадцать часов... В эту минуту я услыхала, как отворилась дверь из прихожей в залу и кто-то мужскими шагами взошел в нее. Шаги продолжали приближаться и уже были совершенно близко от меня, вплоть за стеклянными ширмами, стоявшими у моей кровати.
При лампадном свете я могла ясно различить, когда входивший поравнялся с моей кроватью, что то был зять мой, А. Ф. Зенгиреев (находившийся в этот момент в другом городе. А. П.), но совершенно в необычайном для него виде в длинной черной, как бы монашеской рясе, с длинными по плечам волосами и с большой окладистой бородой, каковых он никогда не носил, пока я знала его.
Вошедший подошел вплотную к моей кровати, стал боком, повернувшись лицом ко мне, по левую мою сторону, и, положив свою левую руку, совершенно мертвенно-холодную, плашмя на мой рот, вслух сказал:
Целуй мою руку.
Я мысленно, силою воли противилась слышанному мною велению. Он крепче нажал лежавшей рукой мне на губы и громче и повелительнее повторил:
Целуй эту руку.
И я, со своей стороны, опять мысленно еще сильнее воспротивилась повторенному приказу...
Стоявший подле меня снял свою руку с моих губ и сказал:
Ты не хочешь целовать мою руку, так вот что ожидает тебя!
И с этими словами положил правой рукой своей на ночной шкафчик, совершенно подле меня, длинный пергаментный сверток величиною с обыкновенный лист писчей бумаги, свернутый в трубку. Затем положивший его отвернулся от меня, сделал несколько шагов вперед...
Внезапно вся комната залилась каким-то лучезарным светом, до того сильным, что в нем исчезло все и огонь лампады, и стены комнаты, и самое видение... Свет этот сиял несколько секунд. Потом он начал редеть, и я могла снова различить в нем стоявшую предо мною личность, но только не всю, а начиная с головы до пояса. Она как будто сливалась со светом и мало-помалу таяла в нем по мере того, как угасал и тускнел и самый свет. Сверток, лежавший все время около меня, также был захвачен этим светом и вместе с ним исчез.
На другой день после этого странного события было получено известие о болезни Зенгиреева, а спустя две недели и о кончине его, последовавшей, как потом оказалось, в ночь на 13 мая.
Замечательно при этом следующее: Зенгиреева хоронили с длинными по плечи волосами и с большой окладистой бородой, успевшими отрасти во время его болезни.