СЕМЁНЕ-ВОИНЕ И ТАРАСЕ-БРЮХАНЕ
И НЕМОЙ СЕСТРЕ МАЛАНЬЕ,
И О СТАРОМ ДЬЯВОЛЕ И ТРЁХ ЧЕРТЕНЯТАХ.
I.
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был богатый мужик. И было у богатого мужика три сына: Семен-воин, Тарас-брюхан и Иван-дурак, и дочь Маланья-векоуха, немая. Пошел Семен-воин на войну, царю служить, Тарас-брюхан пошел в город к купцу, торговать, а Иван-дурак с девкою остался дома работать, горб наживать. Выслужил себе Семен-воин чин большой и вотчину и женился на барской дочери. Жалованье большое было и вотчина большая, а всё концы с концами не сводил: чтò муж соберет, всё жена-барыня рукавом растрясет; всё денег нет. И приехал Семен-воин в вотчину доходы собирать.
Приказчик ему и говорит:
— Не с чего взять; нет у нас ни скотины, ни снасти, ни лошади, ни коровы, ни сохи, ни бороны; надо всего завести— тогда доходы будут.
И пошел Семен-воин к отцу:
— Ты, — говорит, — батюшка, богат, а мне ничего не дал. Отдели мне третью часть, я в свою вотчину переведу.
— Старик и говорит:
— Ты мне в дом ничего не подавал, за что тебе третью часть давать? Ивану с девкой обидно будет.
А Семен говорит:
— Да ведь — он дурак, а она — векоуха немая; чего им надо?
Старик и говорит:
— Как Иван скажет.
А Иван говорит:
— Ну что ж, пускай берет.
Взял Семен-воин часть из дома, перевел в свою вотчину, опять уехал к царю служить.
Нажил и Тарас-брюхан денег много, — женился на купчихе, да всё ему мало было, приехал к отцу и говорит:
— Отдели мне мою часть.
Не хотел старик и Тарасу давать часть.
— Ты, — говорит, — нам ничего не подавал, а чтò в доме есть, то Иван нажил. Тоже и его с девкой обидеть нельзя.
А Тарас говорит:
— На что ему, он дурак; жениться ему нельзя, никто не пойдет, а девке немой тоже ничего не нужно. Давай, говорит, Иван, мне хлеба половинную часть; я снасти брать не буду, а из скотины только жеребца сивого возьму, — тебе он пахать не годится».
Засмеялся Иван.
— Ну что ж, — говорит, — я пойду обротаю.
Отдали и Тарасу часть. Увез Тарас хлеб в город, увел жеребца сивого, и остался Иван с одной кобылой старой попрежнему крестьянствовать — отца с матерью кормить..
II.
Досадно стало старому дьяволу, что не поссорились в дележе братья, а разошлись по любови. И кликнул он трех чертенят.
— Вот видите, — говорит, — три брата живут: Семен-воин, Тарас-брюхан и Иван-дурак. Надо бы им всем перессориться, а они мирно живут: друг с дружкой хлеб-соль водят. Дурак мне все дела испортил. Подите вы втроем, возьмитесь за троих и смутите их так, чтобы они друг дружке глаза повыдрали. Можете ли это сделать?
— Можем, — говорят.
— Как же вы делать будете?
— А так, — говорят, — сделаем: разорим их сперва, чтоб им жрать нечего было, а потом собьем в одну кучу, они и передерутся.
— Ну, ладно, — говорит, — я вижу, —вы дело знаете; ступайте и ко мне не ворочайтесь, пока всех троих не смутите, а то со всех троих шкуру спущу.
Пошли чертенята все в болото, стали судить, как за дело браться; спорили, спорили, каждому хочется полегче работу выгадать, и порешили на том, что жеребий кинуть, какой кому достанется. А коли кто раньше других отделается, чтоб приходил другим подсоблять. Кинули жеребий чертенята и назначили срок, опять когда в болоте собраться, узнать, кто отделался и кому подсоблять идти.
Пришел срок, и собрались по уговору чертенята в болоте. Стали толковать, как у кого дела. Стал рассказывать первый чертенок — от Семена-воина.
— Мое дело, — говорит, — ладится. Завтра, — говорит, — мой Семен домой к отцу придет.
Стали его товарищи спрашивать:
— Как ты, — говорят, — сделал?
— А я, — говорит, — первым делом храбрость такую на Семена навел, что он обещал своему царю весь свет завоевать, и сделал царь Семена начальником, послал его воевать индейского царя. Сошлись воевать. А я в ту же ночь в Семеновом войске весь порох подмочил и пошел к индейскому царю из соломы солдат наделал видимо-невидимо. Увидали Семеновы солдаты, что на них со всех сторон соломенные солдаты заходят, — заробели. Велел Семен воин палить: пушки, ружья не выходят. Испугались Семеновы солдаты и побежали, как бараны. И побил их индейский царь. Осрамился Семен-воин, отняли у него вотчину и завтра казнить хотят. Только мне на день и дела осталось, из темницы его выпустить, чтобы он домой убежал. Завтра отделаюсь, так сказывайте, кому из двух помогать приходить?
Стал и другой чертенок, от Тараса, рассказывать про свои дела:
— Мне, — говорит, — помогать не нужно. Мое дело тоже на лад пошло, больше недели не проживет Тарас. Я, — говорит, — первым делом отростил ему брюхо и навел на него зависть. Такая у него зависть на чужое добро сделалась, что, чтò ни увидит, всё ему купить хочется. Накупил он всего видимо-невидимо на все свои деньги и всё еще покупает. Теперь уж стал на заемные покупать. Уж много на шею набрал и запутался так, что не распутается. Через неделю сроки подойдут отдавать, а я из всего товара его навоз сделаю, — не расплатится и придет к отцу.
Стали спрашивать и третьего чертенка, от Ивана.
— А твое дело как?
— Да что, — говорит, — мое дело не ладится. Наплевал я ему первым делом в кувшин с квасом, чтобы у него живот болел, и пошел на его пашню, сбил землю, как камень, чтоб он не осилил. Думал я, что он не вспашет, а он, дурак, приехал с сохой, начал драть. Кряхтит от живота, а сам всё пашет. Изломал я ему одну соху, — поехал дурак домой, переладил другую, подвои новые подвязал и опять принялся пахать. Залез я под землю, стал за сошники держать, не удержишь никак, — налегает на соху, а сошники вострые; изрезал мне руки все. Почти всё допахал, одна только полоска осталась. Приходите, — говорит, — братцы, помогать, а то, как мы его одного не осилим, все наши труды пропадут. Если дурак останется, да крестьянствовать будет, они нужды не увидят, он обоих братьев кормить будет.
Пообещал чертенок от Семена-воина назавтра приходить помогать, и разошлись на том чертенята.
III.
Вспахал Иван весь пар, только одна полоска осталась. Приехал допахивать. Болит у него живот, а пахать надо. Выхлестнул гужи, перевернул соху и поехал пахать. Только завернулся раз, поехал назад — ровно за корень зацепило что-то — волочет. А это чертенок ногами вокруг рассохи заплел, — держит. «Что за чудо! — думает Иван. — Корней тут не было, а корень». Запустил Иван руку в борозду, ощупал — мягкое. Ухватил что-то, вытащил. Черное, как корень, а на корне что-то шевелится. Глядь — чертенок живой.
— Ишь ты, — говорит, — пакость какая»!
Замахнулся Иван, хотел о приголовок пришибить его, да запищал чертенок:
— Не бей ты меня, — говорит, — а я тебе, чтò хочешь, сделаю.
— Что ж ты мне сделаешь?
— Скажи только, чего хочешь.
Почесался Иван.
— Брюхо, — говорит, — болит у меня — поправить можешь?
— Могу, — говорит.
— Ну, лечи.
Нагнулся чертенок в борозду, пошарил, пошарил когтями, выхватил корешок-тройчатку, подал Ивану.
— Вот, — говорит, — кто ни проглотит один корешок, всякая боль пройдет.
Взял Иван, разорвал корешки, проглотил один. Сейчас живот прошел.
Запросился опять чертенок.
— Пусти, — говорит, — теперь меня, я в землю проскочу — больше ходить не буду.
— Ну что ж, — говорит, — Бог с тобой!
И как только сказал Иван про Бога, — юркнул чертенок под землю, как камень в воду, только дыра осталась. Засунул Иван два остальных корешка в шапку и стал допахивать. Запахал до конца полоску, перевернул соху и поехал домой. Отпрёг, пришел в избу, а старший брат, Семен-воин, сидит с женой — ужинают. Отняли у него вотчину, — насилу из тюрьмы ушел и прибежал к отцу жить.
Увидал Семен Ивана.
— Я, — говорит, — к тебе жить приехал; корми нас с женой, пока место новое выйдет.
— Ну что ж, — говорит, — живите.
Только хотел Иван на лавку сесть, — не понравился барыне дух от Ивана. Она и говорит мужу:
— Не могу я, — говорит, — с вонючим мужиком вместе ужинать.
Семен-воин и говорит:
— Моя барыня говорит: от тебя дух не хорош, — ты бы в сенях поел.
— Ну что ж, — говорит. — Мне и так в ночное пора — кобылу кормить.
Взял Иван хлеба, кафтан и поехал в ночное..
IV.
Отделался в эту ночь чертенок от Семена-воина и пришел по уговору Иванова чертенка искать — ему помогать дурака донимать. Пришел на пашню; поискал, поискал товарища, — нет нигде, только дыру нашел. «Ну, — думает, — видно с товарищем беда случилась, надо на его место становиться. Пашня допахана, — надо будет дурака на покосе донимать».
Пошел чертенок в луга, напустил на Иванов покос паводок; затянуло весь покос грязью. Вернулся на зорьке Иван из ночного, отбил косу, пошел луга косить. Пришел Иван, стал косить; махнет раз, махнет другой — затупится коса, не режет, точить надо. Бился, бился Иван.
— Нет, — говорит, — пойду домой, отбой принесу да и хлеба ковригу. Хоть неделю пробьюсь, а не уйду, пока не выкошу.
Услыхал чертенок — задумался.
— Калян, — говорит, — дурак этот, не проймешь его. Надо на другие штуки подниматься.
Пришел Иван, отбил косу, стал косить. Залез чертенок в траву, стал косу за пятку ловить, носком в землю тыкать. Трудно Ивану, однако выкосил покос, — осталась одна делянка в болоте. Залез чертенок в болото, думает себе:
— Хоть лапы перережу, а не дам выкосить.
Зашел Иван в болото; трава — смотреть —не густая, а не проворотить косы. Рассердился Иван, начал во всю мочь махать; стал чертенок подаваться — не поспевает отскакивать; видит —дело плохо, забился в куст. Размахнулся Иван, шаркнул по кусту, отхватил чертенку половину хвоста. Докосил Иван покос, велел девке грести, а сам пошел рожь косить.
Вышел с крюком, а кургузый чертенок уж там, перепутал рожь так, что на крюк нейдет. Вернулся Иван, взял серп и принялся жать — выжал всю рожь.
— Ну, теперь, — говорит, — надо за овес браться.
Услыхал кургузый чертенок, думает: «На ржи не донял, так на овсе дойму, дай только утрà дождаться». Прибежал чертенок утром на овсяное поле, а овес уже скошен: Иван его ночью скосил, чтоб меньше сыпался. Рассердился чертенок.
— Изрезал, — говорит, — меня и замучил дурак. И на войне такой беды не видал! Не спит проклятый, за ним не поспеешь! Пойду, — говорит, — теперь в копны, прогною ему всё.
И пошел чертенок в ржаную копну, залез между снопами — стал гноить: согрел их и сам согрелся и задремал.
А Иван запрёг кобылу и поехал с девкой возить. Подъехал к копне, стал кидать на воз. Скинул два снопа, сунул, — прямо чертенку в зад; поднял — глядь: на вилах чертенок живой, да еще кургузый, барахтается, ужимается, соскочить хочет.
— Ишь ты, — говорит, — пакость какая! Ты опять тут?
— Я, — говорит, — другой, то мой брат был. А я, — говорит, — у твоего брата Семена был.
— Ну, — говорит, — какой ты там ни будь, и тебе то же будет! — Хотел его об грядку пришибить, да стал его просить чертенок.
— Отпусти, — говорит, — больше не буду, а я тебе чтò хочешь сделаю.
— Да что ты сделать можешь?
— А я, — говорит, — могу из чего хочешь солдат наделать.
— Да на что их?
— А на что, говорит, хочешь их поверни; они всё могут.
— Песни играть могут?
— Могут.
— Ну что ж, — говорит, — сделай.
И сказал чертенок:
— Возьми ты, вот, сноп ржаной, тряхни его о землю гузом и скажи только: велит мой холоп, чтоб был не сноп, а сколько в тебе соломинок, столько бы солдат.
Взял Иван сноп, тряхнул оземь и сказал, как велел чертенок. И расскочился сноп, и сделались солдаты, и впереди барабанщик и трубач играют. Засмеялся Иван.
— Ишь ты, — говорит, — как ловко! Это, — говорит, — хорошо, —девок веселить.
— Ну, — говорит чертенок, — пусти же теперь.
— Нет, — говорит, — это я старновки делать буду, а то даром зерно пропадает. Научи, как опять в сноп поворотить. Я его обмолочу.
Чертенок и говорит:
— Скажи: сколько солдат, столько соломинок. Велит мой холоп, будь опять сноп!
Сказал так Иван, и стал опять сноп.
И стал опять проситься чертенок.
— Пусти, — говорит, — теперь.
— Ну что ж!
Зацепил его Иван за грядку, придержал рукой, сдернул с вил.
— С Богом, —говорит. — И только сказал про Бога, — юркнул чертенок под землю, как камень в воду, только дыра осталась.
Приехал Иван домой, а дома и другой брат, Тарас, с женой сидят — ужинают. Не расчелся Тарас-брюхан, убежал от долгов и пришел к отцу. Увидал Ивана.
— Ну, — говорит, — Иван, пока я расторгуюсь, корми нас с женой.
— Ну что ж, — говорит, — живите.
Снял Иван кафтан, сел к столу.
А купчиха говорит:
— Я, — говорит, — с дураком кушать не могу: от него, — говорит, — пòтом воняет.
Тарас-брюхан и говорит:
— От тебя, — говорит, — Иван, дух не хорош, — поди, в сенях поешь.
— Ну что ж, — говорит.
Взял хлеба, ушел на двор.
— Мне, — говорит, — кстати в ночное пора — кобылу кормить..
V.
Отделался в эту ночь и от Тараса чертенок — пришел по уговору товарищам помогать — Ивана-дурака донимать. Пришел на пашню, поискал, поискал товарищей — нет никого, только дыру нашел. Пошел на луга — в болоте хвост нашел, а на ржаном жниве и другую дыру нашел. «Ну, — думает, — видно, над товарищами беда случилась, надо на их место становиться, за дурака приниматься».
Пошел чертенок Ивана искать. А Иван уж с поля убрался, в роще лес рубит.
Стало братьям тесно жить вместе, велели дураку себе на избы лес рубить, новые дома строить.
Прибежал чертенок в лес, залез в сучья, стал мешать Ивану деревья валить. Подрубил Иван дерево как надо, чтоб на чистое место упало, стал валить — дурòм пошло дерево, повалилось куда не надо, на суках застряло. Вырубил Иван рочаг, начал отворачивать — насилу свалил дерево. Стал Иван рубить другое — опять то же. Бился, бился, насилу выпростал. Взялся за третье — опять то же. Думал Иван хлыстов полсотни срубить, и десятка не срубил, а уж ночь на дворе. И замучался Иван. Валит от него пар, как туман по лесу пошел, а он всё не бросает. Подрубил он еще дерево, и заломило ему спину, так что мочи не стало; воткнул топор и присел отдохнуть. Услыхал чертенок, что затих Иван, обрадовался. «Ну, — думает, — выбился из сил — бросит; отдохну теперь и я». Сел верхом на сук и радуется. А Иван поднялся, вынул топор, размахнулся да как тяпнет с другой с стороны, сразу затрещало дерево — грохнулось. Не спопашился чертенок, не успел ног выпростать, сломался сук и защемил чертенка за лапу. Стал Иван очищать — глядь: чертенок живой. Удивился Иван.
— Ишь ты, — говорит, — пакость какая! Ты опять тут?
— Я, — говорит, — другой. Я у твоего брата Тараса был.
— Ну, какой бы ты ни был, а тебе то же будет!
Замахнулся Иван топором, хотел его обухом пристукнуть. Взмолился чертенок.
— Не бей, — говорит, — меня, я тебе что хочешь сделаю.
— Да что ж ты сделать можешь?
— А я, — говорит, — могу тебе денег сколько хочешь наделать.
— Ну что ж, — говорит, — наделай!
И научил его чертенок.
— Возьми ты, — говорит, — листу дубового с этого дуба и потри в руках. Наземь золото падать будет.
Взял Иван листьев, потер — посыпалось золото.
— Это, — говорит, — хорошо, когда на гулянках с ребятами играть.
— Пусти же, — говорит чертенок.
— Ну что ж! — Взял Иван рочаг, выпростал чертенка. — Бог с тобой! — говорит. — И как только сказал про Бога, — юркнул чертенок под землю, как камень в воду, только дыра осталась.
VI.
Построили братья дома и стали жить порознь. А Иван убрался с поля, пива наварил и позвал братьев гулять. Не пошли братья к Ивану в гости.
— Не видали мы, — говорят, — мужицкого гулянья.
Угостил Иван мужиков, баб и сам выпил — захмелел и пошел на улицу в хороводы. Подошел Иван к хороводам, велел бабам себя величать.
— Я, — говорит, — вам того дам, чего вы в жизнь не видали. — Посмеялись бабы и стали его величать. Отвеличали и говорят:
— Ну, что ж, давай.
— Сейчас, — говорит, — принесу. — Ухватил севалку, побежал в лес. Смеются бабы: «то-то дурак!» И забыли про него. Глядь: бежит Иван назад, несет севалку полну чего-то.
— Оделять, что ли?
— Оделяй.
Захватил Иван горсть золота — кинул бабам. Батюшки! Бросились бабы подбирать; выскочили мужики, друг у дружки рвут, отнимают. Старуху одну чуть до смерти не задавили. Смеется Иван.
— Ах, вы дурачки, — говорит, — зачем вы бабушку задавили. Вы полегче, а я вам еще дам. — Стал еще швырять. Сбежался народ — расшвырял Иван всю севалку. Стали просить еще. А Иван говорит:
— Вся. Другой раз еще дам. Теперь давайте плясать, играйте песни.
Заиграли бабы песни.
— Не хороши, — говорит, — ваши песни.
— Какие же, — говорят, — лучше?
— А я, — говорит, — вот вам покажу сейчас.
Пошел на гумно, выдернул сноп, обил его, поставил на гузо, стукнул.
— Ну, — говорит, — сделай холоп, чтоб был не сноп, а каждая соломинка — солдат.
Расскочился сноп, стали солдаты; заиграли барабаны, трубы. Велел Иван солдатам песни играть, вышел с ними на улицу. Удивился народ. Поиграли солдаты песни, и увел их Иван назад на гумно, а сам не велел никому за собой ходить, и сделал опять солдат снопом, бросил на одонье. Пришел домой и лег спать в закуту.
VII.
Узнал на утро про эти дела старший брат Семен-воин, приходит к Ивану.
— Открой ты мне, — говорит, — откуда ты солдат приводил и куда увел?
— А на что, — говорит, — тебе?
— Как на что? С солдатами всё сделать можно. Можно себе царство добыть.
Удивился Иван.
— Ну? Что ж ты, — говорит, — давно не сказал? Я тебе сколько хочешь наделаю. Благо мы с девкой много насторновали.
Повел Иван брата на гумно и говорит:
— Смотри же, я их делать буду, а ты их уводи, а то коли их кормить, так они в один день всю деревню слопают.
Обещал Семен-воин увести солдат, и начал Иван их делать. Стукнет по току снопом — рота; стукнет другим — другая; наделал их столько, что всё поле захватили.
— Что ж, будет, что ли?
Обрадовался Семен и говорит:
— Будет. Спасибо, Иван.
— То-то, — говорит. — Коли тебе еще надо, ты приходи, я еще наделаю. Соломы нынче много.
Сейчас распорядился Семен-воин войском, собрал их как следует и пошел воевать.
Только ушел Семен-воин, приходит Тарас-брюхан, — тоже узнал про вчерашнее дело, стал брата просить:
— Открой мне, откуда ты золотые деньги берешь? Кабы у меня такие вольные деньги были, я бы к этим деньгам со всего света деньги собрал.
Удивился Иван.
— Ну! Ты бы давно, — говорит, — мне сказал. Я тебе сколько хочешь натру.
Обрадовался брат:
— Дай мне хоть севалки три.
— Ну что ж, — говорит, — пойдем в лес, а то лошадь запряги, — не унесешь.
Поехали в лес; стал Иван с дуба листья натирать. Насыпал кучу большую.
— Будет, что ли?
Обрадовался Тарас.
— Пока будет, — говорит. — Спасибо, Иван.
— То-то, — говорит. — Коли тебе еще надо, приходи, я натру еще, — листу много осталось.
Набрал Тарас-брюхан денег воз целый и уехал торговать.
Уехали оба брата. И стал Семен воевать, а Тарас торговать. И завоевал себе Семен-воин царство, а Тарас-брюхан наторговал денег кучу большую.
Сошлись братья вместе и открылись друг другу: откуда у Семена солдаты, а у Тараса деньги.
Семен-воин и говорит брату:
— Я, — говорит, — царство себе завоевал, и мне жить хорошо, только у меня денег нехватка — солдат кормить.
А Тарас-брюхан говорит:
— А я, — говорит, — нажил денег бугор большой, только одно, — говорит, — горе — караулить денег некому.
Семен-воин и говорит:
— Пойдем, — говорит, — к брату Ивану, —я велю ему еще солдат наделать — тебе отдам твои деньги караулить, а ты вели ему мне денег натереть, чтоб было чем солдат кормить.
И поехали они к Ивану. Приезжают к Ивану. Семен и говорит:
— Мне мало, братец, моих солдат, сделай мне, — говорит, — еще солдат, хоть копны две переделай.
Замотал головой Иван. — Даром, — говорит, — не стану больше тебе солдат делать.
— Да как же, — говорит, — ты обещал?
— Обещал, — говорит, — да не стану больше.
— Да отчего ж, ты, дурак, не станешь?
— А оттого, что твои солдаты человека до смерти убили. Я намедни пашу у дороги: вижу, баба по дороге гроб везет, а сама воет. Я спросил: «Кто помер?» Она говорит: «Мужа Семеновы солдаты на войне убили». Я думал, что солдаты будут песни играть, а они человека до смерти убили. Не дам больше.
Так и уперся, не стал больше делать солдат.
Стал и Тарас-брюхан просить Ивана-дурака, чтоб он ему еще золотых денег наделал.
Замотал головой Иван.
— Даром, — говорит, — не стану больше тереть.
— Да как же ты, — говорит, — обещал?
— Обещал, — говорит, — да не стану больше.
— Да отчего же ты, дурак, не станешь?
— А оттого, что твои золотые у Михайловны корову отняли.
— Как отняли?
— Так отняли. Была у Михайловны корова, ребята молоко хлебали, а намедни пришли ее ребята ко мне молока просить. Я и говорю им: «А ваша корова где?» —Говорят: «Тараса-брюхана приказчик приезжал, мамушке три золотые штучки дал, а она ему и отдала корову, нам теперь хлебать нечего». Я думал, ты золотыми штучками играть хочешь, а ты у ребят корову отнял. Не дам больше!
И уперся дурак, не дал больше. Так и уехали братья.
Уехали братья и стали судить, как им своему горю помочь. Семен и говорит:
— Давай вот что сделаем. Ты мне денег дай — солдат кормить, а я тебе половину царства с солдатами отдам — твои деньги караулить.
Согласился Тарас. Поделились братья, и стали оба царями и оба богаты..
VIII.
А Иван дома жил, отца с матерью кормил, с немой девкой в поле работал.
Только случилось раз, заболела у Ивана собака дворная старая, опаршивела, стала издыхать. Пожалел ее Иван — взял хлеба у немой, положил в шапку, вынес собаке, кинул ей. А шапка продралась, и выпал с хлебом один корешок. Слопала его с хлебом собака старая. И только проглотила корешок, вскочила собака, заиграла, залаяла, хвостом замахала — здорова стала.
Увидали отец с матерью, удивились.
— Чем ты, — говорят, — собаку вылечил?
А Иван и говорит:
— У меня два корешка были — от всякой боли лечат, так она и слопала один.
И случилось в это время, что заболела у царя дочь, и повестил царь по всем городам и селам — кто вылечит ее, того он наградит, и если холостой, за того и дочь замуж отдаст. Повестили и у Ивана в деревне.
Позвали отец с матерью Ивана и говорят ему:
— Слышал ты, чтò царь повещает? Ты сказывал, что у тебя корешок есть, поезжай, вылечи царскую дочь. Ты навек счастье получишь.
— Ну что ж, — говорит.
И собрался Иван ехать. Одели его, выходит Иван на крыльцо, видит — стоит побирушка косорукая.
— Слышала я, — говорит, — что ты лечишь? Вылечи мне руку, а то и обуться сама не могу.
Иван и говорит:
— Ну что ж!
Достал корешок, дал побирушке, велел проглотить. Проглотила побирушка и выздоровела, сейчас стала рукой махать. Вышли отец с матерью Ивана к царю провожать, услыхали, что Иван последний корешок отдал и нечем царскую дочь лечить, стали его отец с матерью ругать.
— Побирушку, — говорят, — пожалел, а царскую дочь не жалеешь!
Жалко стало Ивану и царскую дочь. Запрёг он лошадь, кинул соломы в ящик и сел ехать.
— Да куда же ты, дурак?
— Царскую дочь лечить.
— Да ведь тебе лечить нечем?
— Ну что ж, — говорит, — и погнал лошадь.
Приехал на царский двор и только ступил на крыльцо, выздоровела царская дочь.
Обрадовался царь, велел звать к себе Ивана, одел его, нарядил.
— Будь, — говорит, — ты мне зятем.
— Ну что ж, — говорит.
И женился Иван на царевне. А царь вскоре помер. И стал Иван царем. Так стали царями все три брата..
IX.
Жили три брата — царствовали.
Хорошо жил старший брат Семен-воин. Набрал он со своими соломенными солдатами настоящих солдат. Велел он по всему своему царству с 10 дворов по солдату поставлять, и чтобы был солдат тот и ростом велик, и телом бел, и лицом чист. И набрал он таких солдат много и всех обучил. И как кто ему в чем поперечит, сейчас посылает этих солдат и делает всё, как ему вздумается. И стали его все бояться.
И житье ему было хорошее. Что только задумает и на чтó только глазами вскинет, то и его. Пошлет солдат, а те отберут и принесут и приведут всё, что ему нужно.
Хорошо жил и Тарас-брюхан. Он свои деньги, что забрал от Ивана, не растерял, а большой прирост им сделал. Завел он у себя в царстве порядки хорошие. Деньги держал он у себя в сундуках, а с народу взыскивал деньги. Взыскивал он деньги и с души, и с водки, и с пива, и со свадьбы, и с похорон, и с проходу, и с проезду, и с лаптей, и с онуч, и с оборок. И что ни вздумает, всё у него есть. За денежки к нему всего несут и работать идут, потому что всякому деньги нужны.
Не плохо жил и Иван-дурак. Как только похоронил тестя, снял он всё царское платье — жене отдал в сундук спрятать, — опять надел посконную рубаху, портки и лапти обул и взялся за работу.
— Скучно, — говорит, — мне: брюхо расти стало, и еды и сна нет.
Привез отца с матерью и девку немую и стал опять работать.
Ему и говорят:
— Да ведь ты царь!
— Ну что ж, — говорит, — и царю жрать надо.
Пришел к нему министр, — говорит:
— У нас, — говорит, — денег нет жалованье платить.
— Ну что ж, — говорит, — нет, так и не плати.
— Да они, — говорит, — служить не станут.
— Ну что ж, — говорит, — пускай, — говорит, — не служат, им свободнее работать будет; пускай навоз вывозят, они много его нанавозили.
Пришли к Ивану судиться. Один говорит:
— Он у меня деньги украл.
А Иван говорит:
— Ну что ж! значит, ему нужно.
Узнали все, что Иван — дурак. Жена ему и говорит:
— Про тебя говорят, что ты дурак.
— Ну что ж, — говорит.
Подумала, подумала жена Иванова, а она тоже дура была.
— Что же мне, — говорит, — против мужа идти? Куда иголка, туда и нитка.
Посняла царское платье, положила в сундук, пошла к девке немой работе учиться. Научилась работать, стала мужу подсоблять.
И ушли из Иванова царства все умные, остались одни дураки. Денег ни у кого не было. Жили — работали, сами кормились и людей добрых кормили..
X.
Ждал, ждал старый дьявол вестей от чертенят о том, как они трех братьев разорили, — нет вестей никаких. Пошел сам проведать; искал, искал, нигде не нашел, только три дыры отыскал. «Ну, — думает, — видно, не осилили, — надо самому приниматься».
Пошел разыскивать, а братьев на старых местах уже нет. Нашел он их в разных царствах. Все три живут-царствуют. Обидно показалось старому дьяволу.
— Ну, — говорит, — возьмусь-ка я сам за дело.
Пошел он прежде всего к Семену-царю. Пошел он не в своем виде, а оборотился воеводой, — приехал к Семену-царю.
— Слышал я, — говорит, — что ты, Семен-царь, воин большой, а я этому делу твердо научен, хочу тебе послужить.
Стал его расспрашивать Семен-царь, видит: человек умный, — взял на службу.
Стал новый воевода Семена-царя научать, как сильное войско собрать.
— Первое дело, надо, — говорит, — больше солдат собрать, а то, — говорит, — у тебя в царстве много народа дурно гуляет. Надо, — говорит, — всех молодых без разбора забрить, тогда у тебя войска впятеро против прежнего будет. Второе дело — надо ружья и пушки новые завести. Я тебе такие ружья заведу, что будут сразу по сту пуль выпускать, как горохом будут сыпать. А пушки заведу такие, что они будут огнем жечь. Человека ли, лошадь ли, стену ли — всё сожжет.
Послушался Семен-царь воеводы нового, велел всех под ряд молодых ребят в солдаты брать, и заводы новые завел; наделал ружей, пушек новых и сейчас же на соседнего царя войной пошел. Только вышло навстречу войско, велел Семен-царь своим солдатам пустить по нем пулями и огнем из пушек; сразу перекалечил, пережег половину войска. Испугался соседний царь, покорился и царство свое отдал. Обрадовался Семен-царь.
— Теперь, — говорит, — я индейского царя завоюю.
А индейский царь услыхал про Семена-царя и перенял от него все его выдумки, да еще свои выдумал. Стал индейский царь не одних молодых ребят в солдаты брать, а и всех баб холостых в солдаты забрал, и стало у него войска еще больше, чем у Семена-царя, а ружья и пушки все от Семена-царя перенял, да еще придумал по воздуху летать и бомбы разрывные сверху кидать.
Пошел Семен-царь войной на индейского царя, думал, как и прежнего, повоевать, да — резала коса, да нарезалась.
Не допустил царь индейский Семенова войска до выстрела, а послал своих баб по воздуху на Семеново войско разрывные бомбы кидать. Стали бабы сверху на Семеново войско, как буру на тараканов, бомбы посыпать; разбежалось всё войско Семеново и остался Семен-царь один. Забрал индейский царь Семеново царство, а Семен-воин убежал куда глаза глядят.
Обделал этого брата старый дьявол и пошел к Тарасу-царю. Оборотился он в купца и поселился в Тарасовом царстве, стал заведенье заводить, стал денежки выпускать. Стал купец за всякую вещь дорого платить, и бросился весь народ к купцу деньги добывать. И завелось у народа денег так много, что все недоимки выплатили и в срок все подати подавать стали.
Обрадовался Тарас-царь. «Спасибо, — думает, — купцу, теперь у меня денег еще прибавится, житье мое еще лучше станет». И стал Тарас-царь новые затеи затевать, зачал себе новый дворец строить. Повестил народу, чтоб везли ему лес, камень и шли работать, назначил за всё цены высокие. Думал Тарас-царь, что попрежнему за его денежки повалит к нему народ работать. Глядь, весь лес и камень к купцу везут, и весь рабочий народ к нему валит. Прибавил Тарас-царь цену, а купец еще накинул. У Тараса-царя денег много, а у купца еще больше, и перебил купец царскую цену. Стал дворец царский; не строится. Затеян был у Тараса-царя сад. Пришла осень. Повещает Тарас-царь, чтоб народ шел к нему сад сажать, — не выходит никто, весь народ купцу пруд копает. Пришла зима. Задумал Тарас-царь мехов собольих купить на шубу новую. Посылает покупать, приходит посол, говорит:
— Нету соболей, — все меха у купца, он дороже дал и из соболей ковер сделал.
Понадобилось Тарасу-царю себе жеребцов купить. Послал покупать, приходят послы: все жеребцы хорошие у купца, ему воду возят пруд наливать. Стали все дела царские, ничего ему не делают, а всё делают купцу, а ему только купцовы деньги несут, за подати отдают.
И набралось у царя денег столько, что класть некуда, а житье плохое стало. Перестал уж царь затеи затевать; только бы уж как-нибудь прожить, и того не может. Во всем стесненье стало. Стали от него и повара, и кучера, и слуги к купцу отходить. Стало уж и еды недоставать. Пошлет на базар купить что — ничего нет: всё купец перекупил, а ему только денежки за подати несут.
Рассердился Тарас-царь и выслал купца за границу. А купец на самой на границе сел — всё то же делает: всё так же за купцовы денежки от царя тащат всё к купцу. Совсем плохо царю стало, по целым дням не ест, да еще слух прошел, что купец хвалится, что он у царя и жену его купить хочет. Заробел царь Тарас и не знает, как быть.
Приезжает к нему Семен-воин и говорит:
— Поддержи, — говорит, — меня, — меня индейский царь повоевал.
А Тарасу-царю самому уж узлом к гузну дошло.
— Я, — говорит, — сам два дни не ел..
XI.
Обделал старый дьявол обоих братьев и пошел к Ивану. Оборотился старый дьявол в воеводу, пришел к Ивану и стал его уговаривать, чтоб он у себя войско завел.
— Царю, — говорит, — не годится без войска жить. Ты мне прикажи только, а я соберу из твоего народу солдат и войско заведу.
Отслушал его Иван.
— Ну что ж, — говорит, — заведи, да песни их научи играть половчее, я это люблю.
Стал старый дьявол по Иванову царству ходить, солдат по воле собирать. Объявил, чтоб шли все лбы брить — каждому штоф водки и красная шапка будет.
Посмеялись дураки.
— Вино, — говорят, — у нас вольное, мы сами курим, а шапки нам бабы какие хочешь, хоть пестрые сошьют, да еще с мохрами.
Так и не пошел никто. Приходит старый дьявол к Ивану.
— Нейдут, — говорит, — твои дураки охотой, — надо их силóм пригонять.
— Ну что ж, — говорит, — пригоняй силóм.
И повестил старый дьявол, чтоб шли все дураки в солдаты записываться, а кто не пойдет, того Иван смерти предаст.
Пришли дураки к воеводе и говорят:
— Говоришь ты нам, что, коли мы в солдаты не пойдем, нас царь смерти предаст, а не сказываешь, что с нами в солдатстве будет. Сказывают, и солдат до смерти убивают.
— Да, не без того.
Услыхали это дураки, уперлись.
— Не пойдем, — говорят. — Уж лучше пускай дома смерти предадут. Ее и так не миновать.
— Дураки вы, дураки! — говорит старый дьявол. — Солдата еще убьют ли, нет ли, а не пойдешь — Иван-царь наверно смерти предаст.
Задумались дураки, пошли к царю Ивану-дураку спрашивать:
— Проявился, — говорят, — воевода, велит нам всем в солдаты идти. «Коли пойдете, — говорит, — в солдаты, там вас убьют ли, нет ли, а не пойдете, так вас царь Иван наверно смерти предаст». Правда ли это?
Засмеялся Иван.
— Как же, — говорит, — я один вас всех смерти предам? Кабы я не дурак был, я бы вам растолковал, а то я и сам не пойму.
— Так мы, — говорят, — не пойдем.
— Ну что ж, — говорит, — не ходите.
Пошли дураки к воеводе и отказались в солдаты идти.
Видит старый дьявол — не берет его дело; пошел к тараканскому царю, подделался.
— Пойдем, — говорит, — войной, завоюем Ивана-царя. У него только денег нет, а хлеба и скота и всякого добра много.
Пошел тараканский царь войною. Собрал войско большое, ружья, пушки наладил, вышел на границу, стал в Иваново царство входить.
Пришли к Ивану и говорят:
— На нас тараканский царь войной идет.
— Ну что ж, — говорит, — пускай идет.
Перешел тараканский царь с войском границу, послал передовых разыскивать Иваново войско. Искали, искали — нет войска. Ждать-пождать — не окажется ли где? И слуха нет про войско, не с кем воевать. Послал тараканский царь захватить деревни. Пришли солдаты в одну деревню — выскочили дураки, дуры, смотрят на солдат, дивятся. Стали солдаты отбирать у дураков хлеб, скотину; дураки отдают, и никто не обороняется. Пошли солдаты в другую деревню — всё тоже. Походили солдаты день, походили другой — везде всё то же; — всё отдают — никто не обороняется и зовут к себе жить.
— Коли вам, сердешные, — говорят, — на вашей стороне житье плохое, приходите к нам совсем жить.
Походили, походили солдаты, видят — нет войска; a всё народ живет, кормится и людей кормит, и не обороняется, и зовет к себе жить.
Скучно стало солдатам, пришли к своему тараканскому царю.
— Не можем мы, — говорят, — воевать, отведи нас в другое место; добро бы война была, а это что — как кисель резать. Не можем больше тут воевать.
Рассердился тараканский царь, велел солдатам по всему царству пройти, разорить деревни, дома, хлеб сжечь, скотину перебить.
— Не послушаете, — говорит, — моего приказа, всех, — говорит, — вас расказню.
Испугались солдаты, начали по царскому указу делать. Стали дома, хлеб жечь, скотину бить. Всё не обороняются дураки, только плачут. Плачут старики, плачут старухи, плачут малые ребята.
— За что, — говорят, — вы нас обижаете? Зачем, — говорят, — вы добро дурно губите? Коли вам нужно, вы лучше себе берите.
Гнусно стало солдатам. Не пошли дальше, и всё войско разбежалось..
XII.
Так и ушел старый дьявол — не пронял Ивана солдатами.
Оборотился старый дьявол в господина чистого и приехал в Иваново царство жить: хотел его, так же как Тараса-брюхана, деньгами пронять.
— Я, — говорит, — хочу вам добро сделать, уму-разуму научить. Я, — говорит, — у вас дом построю и заведенье заведу.
— Ну что ж, — говорят, — живи.
Переночевал господин чистый и на утро вышел на площадь, вынес мешок большой золота и лист бумаги и говорит:
— Живете вы, — говорит, — все, как свиньи, — хочу я вас научить, как жить надо. Стройте мне, — говорит,