Сорен и Гильфи терпеливо дожидались полного оперения. Каждый день Сорен с надеждой осматривался в ожидании перемен.
Его маховые перья заметно подросли. Поворачивая голову за спину — это умеют делать все совы! — Сорен любовался отросшими хвостовыми перьями, а когда поблизости никого не было, — даже тренировался держать направление и поворачивать. Он уже понял, что на церемонию Первого Полета здесь рассчитывать не приходится. Более того, каждый день он с ужасом ожидал, что ему, как бедняжке Гортензии, равнодушно объявят приговор: Не Предназначен к Полету. Сама же Гортензия, то есть номер 12-8, с гордостью заявляла, что запрет на полеты напрямую связан с ее особым положением наседки и допуском к сверхсекретной работе.
— Ты только представь, как много нам удалось разузнать за последнее время! — заявила однажды Гильфи, вернувшись с работы из Хранилища боевых когтей.
Она была твердо уверена в том, что, как только придет пора, им удасться покинуть Академию Сант-Эголиус, а пока нужно использовать каждую возможность и стараться побольше разузнать о расположении провалов и ущелий, чтобы в нужный момент не сбиться с дороги и не попасть в лапы охранников.
— Слушай, что я выведала в Хранилище боевых когтей… Сорен кивнул и приготовился слушать.
— Здешние совы надевают боевые когти, поверх собственных, но изготавливать их они не умеют. Они только подбирают их на полях сражений, а потом чинят и сортируют по размеру.
— Что такое поля сражений? Знаешь, Гильфи, я, конечно, совсем недолго прожил в Тито, но мои родители никогда не говорили ни о каких битвах и сражениях. А твои?
Гильфи задумалась.
— Нет. Точно — нет, — медленно ответила она. — И совы, которые нас поймали, тоже были без боевых когтей.
— Зачем им боевые когти? Чтобы воровать совят? Мы же только-только вылупились из яиц! У нас и коготки-то еще не затвердели.
Гильфи выпучила глаза и изумленно уставилась на Сорена, как будто он сказал что-то невероятное.
— Вот в чем дело! — медленно произнесла она. — Ты совершенно прав. Боевые когти нужны им совсем не для того, чтобы похищать или убивать совят. Мы зачем-то им необходимы, но когти они точат для тех, кто намного крупнее нас… Гораздо крупнее… Помнишь третью легенду из цикла о Га'Хууле? Ту, где морские змеи, которые умели не только плавать в пучине, но и ходить по земле, придумали хитроумный план, решив утопить весь птичий мир в море и захватить власть над водой и сушей?
— Да, — тихо ответил Сорен.
— Я думаю, наши хозяева задумали что-то похожее.
Сорен хотел возразить, что сказание о змеях всего лишь легенда, и никаких земноводных змей на самом деле не существует. Но потом понял, что это не имеет значения. Пусть сказочных змей и не было на свете, но жестокие совы-то были! А если так, почему бы им не стремиться к тому же, к чему стремились вымышленные злодеи из сказки?
Сорен даже зажмурился, представив, как лесное царство Тито, пустынное королевство Кунир и все остальные совиные страны низвергаются в мрачную каменную преисподнюю Сант-Эголиуса.
— Значит, прежде чем улететь отсюда, надо как следует все разузнать. Выяснить, что такое крупинки, и почему они дороже золота, и вообще что за планы вынашиваются в Сант-Эголиусе. Наш долг предупредить свои царства о грозящей опасности. Прекрати думать о полете. Думай о том, как собрать побольше сведений. Мы уже побывали в Погаднике и знаем, каков он изнутри, мы ходили в наряд по ловле сверчков, теперь узнали про боевые когти. Значит, осталось только пробраться в Яйцехранилище и Инкубатор.
— Не забывай, это секретные объекты.
— Как же, забудешь! Номер 12-8 не устает об этом напоминать. Ой, смотри, Сорен, она идет сюда! Дай-ка я попробую подлизаться… — Гильфи поморгала, и вдруг глаза ее стали пустыми и непроницаемыми, как у всех облученных совят.
Ровной походкой настоящего лунатика она потрусила навстречу Гортензии.
— Приветствую тебя, номер 12-8! Я вижу, что ты спокойна и удовлетворена, как и подобает сове, безукоризненно исполняющей свой долг. Просто не верится, что ты еще не прошла церемонии Специализации!
— Я и без всякой церемонии прекрасно сознаю свое особое место. Ведь мне доверено исполнение самых сакральных, самых жизненно важных задач нашей обожаемой Академии.
— Как я тебя понимаю! Мы с номером 12-1 почтем за честь служить нашей альма-матер с такой же преданностью. Но, разумеется, пока мы даже не мечтаем о том месте, которое ты занимаешь. У нас нет ни твоего опыта, ни твоих выдающихся способностей. Ах, номер
12-8, ты такая замечательная! Как я хочу удостоиться такого же доверия!
Льстивая речь возымела свое действие. Номер 12-8 прямо на глазах раздулась от гордости. В тот же миг сверху на них спланировала одна из надзирательниц, маленькая ушастая сова.
— Повысить скромность, углубить смирение, дорогуша! — желтые глаза надзирательницы предостерегающе сверкнули на взъерошенном лицевом диске. Номер 12-8 немедленно съежилась и словно стала меньше ростом.
— Прошу прощения. Я горжусь своей работой, а не собой. Я исполняю свой долг, оставаясь ничтожной слугой Великого дела.
— Да-да, Великого дела! — повторила Гильфи, и Сорен сразу почувствовал в ее словах скрытый вопрос. Что еще за Великое дело?
— Вот так намного лучше, милочка, — кивнула ушастая сова, взлетая на высокий каменный выступ.
Гильфи поняла, что более благоприятного момента может больше не представится.
— Ах, номер 12-8, во всей нашей Академии нет более скромной и смиренной совы, чем ты! Для меня и моего друга ты лучший пример полного уничижения. Ты само воплощение покорности. Нет, еще ниже! Ты… ты… — Гильфи задумалась, лихорадочно подбирая нужное слово.
«Что она собирается сказать?» — с любопытством подумал Сорен. — Никогда в жизни он не встречался с такой неприкрытой беззастенчивой лестью.
— Ты — даже не сова. Ты — недосова! — выдохнула Гильфи. Номер 12-8 моргнула. Очевидно она, как и Сорен, совершенно не поняла, что та хотела сказать. — Мы с другом мечтаем работать в Яйце-хранилище, чтобы там обрести ничтожную толику твоего смирения.
— Спасибо за добрые слова, номер 25-2. Надеюсь, они помогут мне и дальше служить Великому делу, следуя по пути полного самоотречения, — бывшая Гортензия засеменила прочь, и виду нее при этом был еще более безумный, чем обычно.
— Что такое недосова?! — набросился Сорен на Гильфи, когда Гортензия отошла на приличное расстояние.
— Откуда я знаю? Просто с языка слетело. Лучше подумай, как нам попасть в Инкубатор и Яйцехранилище, — пожала плечами Гильфи, и глаза ее снова оживленно заблестели.
ГЛАВА XIV
Яйцехранилище
На следующий день Сорен снова трудился в Погаднике. За это время его повысили до сортировщика второго разряда, и теперь он сам встречал новичков занудной тирадой, с которой когда-то обратилась к нему номер 47-2.
— Мой номер 12-1. Я буду вашим проводником по Погаднику. Следуйте за мной, — монотонные, ничего не значащие слова с легкостью лились из его клюва.
Поэтому, когда Гильфи подбежала к Сорену с подносом свежих погадок, он был вполне готов сменить опостылевшее место работы на что-нибудь поинтереснее.
— Ура, Сорен! Яйцехранилище у нас в когтях! Кажется, я нашла нам местечко чернорабочих. Будем сортировать яйца. Одна знакомая сова на складе погадок сказала мне, что туда требуются работники. В Инкубаторе нашествие клещей.
— Как это? — не понял Сорен.
— Я толком не поняла. Знаю только, что в Инкубатор требуются дополнительные работники, и туда отправляют всех, кого можно.
— Я вообще не понимаю, чем тут все занимаются! Не говоря уже о крупинках, которые дозволено добывать только сортировщикам третьего разряда. Какой-то бред! Кажется, мы все сделали правильно, собрали все возможные и невозможные сведения, но ни на шаг не приблизились к разгадке. Мы до сих пор не знаем, ни для чего существует это место, ни можно ли выбраться отсюда и как это сделать! Мы даже не знаем, полетим когда-нибудь или нет! — отвечал Сорен, все больше и больше горячась.
— Успокойся, Сорен. Я чувствую, что мы как никогда близки к разгадке.
Сорен с Гильфи стояли в тесной прихожей. Над ними восседала огромная полярная сова.
— Добро пожаловать в Яйцехранилище! — гулко проухала она. — Трудиться в Инкубаторе и Яйцехранилище величайшая честь, которая только может выпасть на долю совенка. Вы оба получите временный допуск секретности. Сейчас у нас небольшая запарка, вызванная нашествием клещей. Поскольку вы являетесь временными работниками, вам не будет присвоена квалификация НПП, но по окончанию работы вы подвергнетесь процедуре очищения памяти. Эта безболезненная и полезная операция избавит вас отлипшей информации, полученной в наших стенах.
— Лунное очищение, — еле слышно прошептала Гильфи. — Пробовали, знаем…
— С этим мы умеем справляться, — буркнул Сорен. Он еще не пришел в себя от страха, что их сделают НПП.
— А теперь идите за мной, — ласково проухала сова.
Дружное «ах!» исторглось из клювов новичков. Даже самые ослепленные луной совята не могли не оцепенеть перед открывшимся зрелищем.
Перед ними лежали тысячи и тысячи яиц всех мыслимых размеров, сверкая под луной. Совята-сортировщики сновали между ними и распевали громкую песню:
Здесь у нас устроен склад,
Яйца тут за рядом ряд.
Нас не нужно обучать,
Как яйцо сортировать.
Сплюшки, неясыти, филины с сычами,
Ваши яйца отличим с закрытыми глазами!
Работа секретная, клюв на замок, Про то, что мы делаем полный молчок. Ничего, что не летаем — Мы секреты охраняем! Будущее интерната Стерегут его совята!
Инструкции оказались очень просты. Для начала новичкам поручили отбирать яйца своего вида, поскольку в этом они не могли ошибиться.
Сорен работал с яйцами амбарных сов, а Гильфи сортировала будущих птенцов сычиков-эльфов, откатывая яйца в специ-ально отведенные отсеки. Оттуда более опытные работники переносили их в Инкубатор.
Сорен не мог прийти в себя от ужаса. Перед ним простиралось то, о чем в страхе перешептывались его родители — похищенные яйца! «Кошмар!» — так назвала это его мама. Кошмар. Перед его собственными глазами. Он начал дрожать. Его затошнило.
— Не вздумай на меня шлепнуться, — прошипела Гильфи.
— Как я могу на тебя шлепнуться? Я же даже летать не умею! «Шлепнуться» на языке сов означало внезапно потерять способность держаться в воздухе и камнем упасть вниз, на землю.
Работа оказалась хоть и омерзительная, зато на редкость простая. Правда, при взгляде на каждое яйцо сипухи Сорен спрашивал себя, не похищено ли оно из леса Тито. Может быть, его папа с мамой знали родителей этого будущего птенца. К счастью, отсек для сипух находился неподалеку от секции сычиков-эльфов. Поэтому, прикатив яйца к месту назначения, Сорен с Гильфи могли перекинуться парой слов.
— Что-то я не видел тут номера 12-8, — заметил Сорен. — Я имею в виду Гортензию.
— Ее здесь нет, она же наседка, — ответила Гильфи. — Наседки работают в Инкубаторе, высиживают яйца. Ничего, туда мы тоже проберемся.
— Каким образом? — удивился Сорен.
— Пока не знаю. Но что-нибудь придумаю, — пообещала Гильфи.
Она сдержала свое слово. Незадолго до окончания смены Гильфи подбежала к Сорену. — Ты!
— Что я?
— Ты — превосходная наседка.
— Что? Я — наседка? Ты спятила, Гильфи. Я самец, ясно тебе? Самцы не высиживают яйца!
— Иногда высиживают, особенно в холодном климате.
— К счастью, у нас климат теплый. Почему бы тебе самой не попроситься в наседки?
— Потому что сейчас там нужен не сычик-эльф, а как раз сипуха. Я слышала, как они переговаривались между собой. Кстати, насколько я поняла, здесь, наверху, полно наседок-самцов.
— Что значит — «там, наверху»? Где наверху?
— ТАМ, Сорен. Я думаю, это место расположено еще выше, чем Библиотека… По-моему, оно совсем близко к небу. И я считаю, — Гильфи помолчала, выдерживая многозначительную паузу. — Я считаю, что именно оттуда мы сможем улететь!
Сорену показалось, что желудок у него подпрыгнул к самому горлу.
— Я иду!
— Ты славный парень! — Гильфи дружески пихнула Сорена в то место, до которого смогла дотянуться, — чуть пониже крыла. Ей хотелось подбодрить его и дать понять, что, несмотря на неподобающее самцу занятие, он все равно продолжает оставаться замечательным парнем и настоящим другом. — А я пока постараюсь добиться повышения в укладчицы мха.
ГЛАВА XV
Инкубатор
Сорен трудился уже вторую ночь. В его смене было еще трое сипух — две самки и один самец. Работники ночной смены получали разрешение не ночевать в Сычарнике.
Работать наседкой оказалось совсем не так унизительно, как представлялось Сорену вначале. Во-первых, здесь до отвала кормили. А во-вторых, отношение было совсем другое. Не успеешь проглотить очередную порцию еды, как дежурный снова бежит, приговаривая: «Не хочешь жирненького червячка, только что из леса Тито? А может быть, кусочек змеи? Или полевку? Отведай бельчатины, тебе понравится!» Нет, что ни говори, кормежка здесь была отличная.
Гильфи действительно удалось устроиться на должность укладчицы мха. В те дни, когда друзья попадали в одну смену, они вдоволь болтали, а Гильфи еще ухитрялась притащить Сорену клочки мха и пуха для гнезда. В гнезде у него было четыре яйца, которые едва-едва там помещались. Насколько Сорен знал, в гнездах сипух одновременно бывает не более трех яиц. Хотя он, конечно, мог ошибаться.
Во вторую ночь он как раз размышлял над своей новой должностью и даже подумал, что вообще-то в Инкубаторе вовсе не так плохо, как вдруг сипуха, сидевшая в соседнем гнезде, громко забубнила монотонным голосом лунатика:
— Внимание — трещина! Внимание — трещина! Показался яйцевой зуб!
В тот же миг к ней подлетели еще две сипухи. Желудок у Сорена затрепетал от волнения. Он даже высунулся из своего гнезда, чтобы получше видеть. Яйцо у соседки уже начало знакомо подрагивать — совсем как то, из которого когда-то вылупилась Эглантина. Но почему-то никто не разделял его волнения. Никто не ахал над яйцом, никто не приговаривал: «Началось! Началось!»
А яйцо уже раскачивалось из стороны в сторону. Сорен отчетливо видел крошечное отверстие и проклюнувшийся из него яйцевой зуб, светлый и блестящий, совсем новенький.
— Прекрасно, — равнодушно сказала первая сипуха. — Яйцевой зуб показался, и этого довольно. Взламываем скорлупу.
И обе сипухи-надзирательницы принялись с силой колотить по яйцу копями. Скорлупа раскололась. Первая сипуха подцепила когтем крошечный белый комочек и грубо выдернула его из яйца, а вторая перевернула скорлупу донышком вверх, рявкнула: «Вверх дном!» — и удалилась.
Сорен не верил своим глазам. Никто не обрадовался, не воскликнул: «Это девочка!» Никто не сказал: «Какая прелесть!» или «Лапочка…» Никто вообще ничего не сказал, кроме равнодушного: «Номер 401-2».
Вторая сипуха-надзирательница удовлетворенно покачала головой.
— Итак, у нас уже больше четырех сотен амбарных сов.
— Какое высокое достижение! — благоговейно ахнула одна из тех, кто присваивал номера появившимся на свет птенцам.
Сорен почувствовал подступающую ярость. Достижение! Никакое это недостижение, а самая ужасная, самая отвратительная мерзость! Странный холод, родившийся где-то в желудке, пополз по его хвостовым перьям, добрался до кончиков крыльев и спустился вниз, к когтям. Сорен вдруг понял, что предпочел бы увидеть новорожденного птенца мертвым, нежели воспитанником Академии Сант-Эголиус.
Им надо во что бы то ни стало выбраться отсюда! Они с Гильфи просто обязаны научиться летать и спастись! Кстати, куда она запропастилась? Она ведь тоже сегодня работает в ночную смену. Скорее бы уж пришла! Сорен отчаянно завертел головой, но маленькой подруги нигде не было видно.
Наступило самое тихое время долгой безлунной ночи. Во время пересменки Гильфи украдкой покинула свое место, юркнула в глубокую трещину скалы и затаилась там, никем не замеченная. Она не боялась, что ее хватятся — в секции укладчиков мха было не до нее.
Гильфи следила за Гортензией. Номер 12-8 зарекомендовала себя такой опытной и благонадежной наседкой, что ей выделили на высоком склоне отдельное большое гнездо, где она пребывала в полном одиночестве. Гортензия славилась тем, что лучше всех умела высиживать по нескольку яиц одновременно. Вообще-то Гильфи давно заметила, что она довольно рослая и крупная для обычного совенка.
Тем временем пятнистая неясыть, которую когда-то звали Гортензия, делала что-то очень-очень странное. Она выбралась из своего гнезда и принялась вытаскивать оттуда яйцо. Гильфи моргнула. Потом снова моргнула. А потом едва не вскрикнула, потому что Гортензия покатила яйцо к самому краю каменного склона!
И тут вдали, в непроглядной тьме безлунной ночи вдруг появилось ослепительно-белое пятно, похожее на плывущую во мгле крошечную луну… Но разве бывают такие маленькие луны? Гильфи вытаращила глаза.
Это была никакая не луна, а огромный белоголовый орел! Гильфи частенько видела их в пустыне. Но этот орел был настоящим исполином с невиданным размахом крыльев. Он легко опустился на край скалы и молча схватил яйцо когтями. Они с Гортензией не сказали друг другу ни слова. Гильфи услышала лишь тихий вздох — это номер 12-8 снова забралась в свое гнездо.
С Сореном Гильфи удалось встретиться лишь на рассвете, когда оба они закончили работу. Им не терпелось рассказать друг другу о ночных событиях, поэтому они даже слегка заспорили, кто будет говорить первым. Наконец Гильфи свистящим шепотом заявила:
— Я выследила номер 12-8! Она — тайный агент!
— Кто-кто? — разинул клюв Сорен. Разумеется, рассказ об отвратительной рутине Инкубатора не шел ни в какое сравнение с этим открытием!
— Шпион, — шепотом ответила Гильфи.
— Постой-постой… О ком ты говоришь? О Гортензии? Номере 12-8?
— Она такая же номер 12-8, как я 25-2, а ты… Кстати, какой у тебя номер? Я все время забываю.
— 12-1, — ошеломленно ответил Сорен. — Тихо, она идет сюда! Проходившая мимо Гортензия вдруг остановилась.
— Доброе утро, номер 12-1, ты безукоризненно исполняешь работу наседки. Помни, что это очень почетная должность. Каждое высиженное яйцо наполняет мое сердце чувством глубочайшего удовлетворения, самого смиренного, разумеется.
— Спасибо, номер 12-8, — изумленно ответил Сорен. Пятнистая сова обернулась к Гильфи:
— А ты, как я вижу, стала усердной сборщицей мха. Возможно, в будущем ты тоже удостоишься высокой чести высиживать маленькие яйца. И тогда ты тоже испытаешь чувство глубокого удовлетворения.
Гильфи молча кивнула.
«Вот это актриса!» — восхищенно подумала она.
Следующие две ночи друзья придумывали, как вывести Гортензию на чистую воду.
— Я думаю, надо просто подняться туда, когда она будет одна, — предложила Гильфи. — И сказать: «Гортензия, мы случайно заметили…»
— Что значит: «Мы случайно заметили»? Ты выследила ее, Гильфи. От твоих слов она только перепугается! Решит, чего доброго, что и остальные совы тоже что-то заподозрили.
— Ты прав.
— И вообще, зачем нам нужно выводить ее на чистую воду?
— Как это — зачем? А если она участвует в каком-нибудь заговоре? Вдруг в этой Академии не одна, а целых двадцать таких же Гортензий? Что, если здесь целая тайная организация… необлученных сов? Может быть, они готовят революцию!
— Что такое революция? — перебил Сорен, возвращая Гильфи с небес на землю.
— Ну, это что-то вроде войны, только на ней стороны не равны. Грубо говоря, это когда славные, но слабые ребята восстают против злобных, но сильных.
— Ухты, — присвистнул Сорен.
— Слушай, — затараторила Гильфи. — Нам во что бы то ни стало надо подружиться с Гортензией. Ее гнездо расположено на самом высоком пике Сант-Эголиуса. Именно оттуда нам будет проще всего улететь, — Гильфи помолчала и принялась расхаживать под самым клювом Сорена. — Посмотри на меня, Сорен.
— Зачем?
— Сорен, я придумала! Мы должны научиться летать! И как можно скорее!
ГЛАВА XVI
Рассказ Гортензии
Но сначала нужно было поговорить с Гортензией. Выбрать подходящий момент оказалось несложно, гораздо труднее было найти нужные слова.
Случай не замедлил представиться. Следующей ночью друзья так ловко согласовали свои расписания, что час отдыха Сорена пришелся на рабочую смену Гильфи. Он вежливо попросил разрешения помочь подруге разносить мох и получил более чем благосклонное согласие, поскольку Яйцехранилище, так же, как Инкубатор, продолжало испытывать недостаток рабочих когтей. После этого двое друзей открыто полезли на дальнюю скалу, где Гортензия отрабатывала свою ночную смену, сидя на огромном гнезде с восьмью яйцами.
— Уф, — пропыхтел Сорен. — Ну и прогулочка!
— Пустяки! — отозвалась скакавшая рядом Гильфи. — Привыкнешь! Считай это тренировкой. Чур, ты первый с ней заговариваешь!
Сорен задумался. С чего бы начать? Первое слово он уже придумал: начать нужно с имени: «Гортензия!» И говорить как можно проще.
Они добрались до вершины. Дул сильный ветер. За время пребывания в Сант-Эголиусе Сорен успел отвыкнуть от ветра. Серебристо-серые тучи неслись по черному небу. Здесь был настоящий совиный мир — высокий-превысокий, рядом с ветром, небом и мерцавшими в ночи звездами. Впервые за долгое время Сорен почувствовал себя спокойно и уверенно.
— Добро пожаловать в мой убогий каменный приют, номера 12-1 и 25-2.
Сорен бросил в гнездо принесенный в клюве мох, и Гортензия тут же принялась деловито затыкать им щели в глине.
— Гортензия!
Крапчатая сова подняла голову и моргнула. Но в то же мгновение глаза ее затянулись желтоватой пеленой и она бесстрастно уставилась на Сорена.
— Гортензия, почему ты называешь свое гнездо убогим? Это же настоящее место для сов — высокое, рядом с небом и ветром, здесь слышно, как бьется сердце ночи!
«Он просто великолепен! — подумала про себя Гильфи. — Пусть он не знает, что такое „революция“, зато он прирожденный оратор!»
— Гортензия, ты — сова! Пятнистая сова по имени Гортензия.
— Я — номер 12-8.
— Нет, Гортензия, — покачал головой Сорен. Настала очередь Гильфи.
— Гортензия, брось эти пустые погадки. Никакой ты не номер, я своими глазами видела, как ты вела себя, как настоящая Гортензия — храбрая, хитрая, умная пятнистая неясыть. Я видела, как ты выкатила яйцо из гнезда и передала его орлу.
Гортензия снова моргнула — и пелена мгновенно исчезла из ее взгляда, как исчезает туман под лучами солнца.
— Ну вот, Гортензия, — ласково сказала Гильфи. — Я же говорила, что ты такая же лунатичка, как мы с Сореном!
— Я вас давно подозревала, — негромко отозвалась Гортензия. Взгляд ее потеплел, и Сорен с изумлением понял, что никогда в жизни не видел таких прекрасных совиных глаз. Они были темно-бурые, как вода в лесном пруду, который он птенцом заметил из своего дупла. Глубокое мерцание струилось из их глубины. Голова Гортензии была усеяна белыми пятнышками, а тело переливалось оттенками рыжеватого и бурого с вкраплениями белых точек.
— А мы тебя не подозревали, — быстро вставил Сорен. — Пока Гильфи тебя не увидела.
— Здесь есть другие необлученные совы? — спросила Гильфи.
— Думаю, нас всего трое.
— Но как тебе это удалось? Как ты устояла перед лунным облучением?
— Это долгая история. А насчет лунного облучения, я и сама до конца не понимаю. Дело в том, что через края, откуда я родом, протекает большой ручей. Дно этого ручья густо усеяно крупинками, которые здешние совы добывают из погадок.
— А что такое крупинки? — выпалила Гильфи.
— Точно этого никто не знает. Известно только, что они встречаются в горах, в земле и в воде. Они есть повсюду, но больше всего их в нашей части королевства Амбала. Залежи крупинок пронизывают ручьи и реки. Эти крупинки — проклятие и благословение наших мест. Считается, что благодаря им некоторые представители нашего рода приобретают необыкновенные таланты, зато другие теряют способность находить дорогу в воздухе или вообще не могут летать. Моя бабушка, например, потеряла разум, зато ее сын, мой отец, может видеть сквозь скалы.
— Правда? Никогда бы не поверила!
— Это чистая правда, как и то, что мой родной брат ослеп в младенчестве. То есть никто не знает, как подействуют на него эти крупинки. Я думаю, меня они сделали неуязвимой для лунных чар. Но я еще не рассказала вам, как попала сюда. Это была не случайность. Я пришла сама.
— Сама? — в один голос выдохнули Сорен с Гильфи.
— Я же говорю, это долгая история.
— У меня перерыв, так что я свободен, — быстро заявил Сорен.
— Здесь почти нет надзирателей, — неуверенно протянула Гильфи. — Пожалуй, моего отсутствия тоже никто не заметит.
— Тогда слушайте. Во-первых, я гораздо старше, чем кажется. Я взрослая сова.
— Как? — снова хором воскликнули Сорен с Гильфи.
— Честное слово. Я вылупилась почти четыре года назад.
— Четыре года назад! — ошарашенно повторил Сорен.
— Да. Возможно, виной всему те же крупинки, но только я с рождения была маленькой. Я была самым мелким совенком в нашей семье, да так никогда и не выросла во взрослую сову. Перья у меня тоже появились очень поздно, но к тому времени я уже научилась бороться с ними, — при этих словах Гортензия порылась клювом на дне гнезда и вытащила оттуда хорошенькое бурое перышко с белыми крапинками.
— Осталось после линьки? — деловито поинтересовался Сорен. Он тоже линял, когда потерял свой первый пушок. Тогда родители устроили ему церемонию Первой Линьки, а мама спрятала на память несколько его детских пушинок.
— Никакая это не линька! Я сама выщипала себе перья.
— Сама себя ощипала? — в ужасе пробормотали Сорен и Гильфи.
— Ну да, — рассмеялась Гортензия, и ее веселое чуррр показалось друзьям самым приятным звуком, который они слышали в Сант-Эголиусе. — Надеюсь, вы не забыли, что я НПП? — лукаво подмигнула она.
— Не Предназначена для Полетов, — тихо прошептал Сорен.
— Разумеется, секретность тоже сыграла свою роль, но вообще-то я не летаю из-за задержки оперения. Так что я добровольно.
— Что добровольно?
— Пришла сюда. Чтобы выяснить, что тут творится. Понимаете, наше лесное королевство Амбала особенно пострадало от патрулей Сант-Эголиуса. Мы потеряли огромное количество яиц и новорожденных совят. Нужно было что-то делать. Кто-то должен был пожертвовать собой. Одна из храбрейших наших сов полетела следом за патрульными и обнаружила на дне глубокого каньона этот каменный лабиринт. Во имя этого открытия она пожертвовала собственным яйцом, которое похитили разбойники Сант-Эголиуса.
Я тоже решила помочь общему делу. Я рано поняла, что из-за задержки оперения меня вряд ли ждет нормальная совиная жизнь. Даже когда перья мои все-таки появились, толку от них почти не было. Я так и не смогла по-настоящему летать: ни силы, ни размаха — так, жалкое трепыхание. Я с трудом могу перелететь с одного дерева на другое. Какому самцу нужна такая убогая подруга? Какая из меня мать, если я не могу охотиться и никогда не сумею научить летать своих деток?
Что мне оставалось делать? Моей судьбой было превратиться в никчемную сову-одиночку, которая живет в вонючем, кишащем червями дупле у самых корней дерева и кормится подачками сердобольных родичей. Сама мысль о таком существовании мне была ненавистна. Я не желала становиться никому ненужной приживалкой, не хотела, чтобы родители заставляли своих птенцов навещать меня из жалости!
И тогда я приняла решение. Если мне не суждено жить нормальной жизнью, я могу использовать свое уродство на благо общего дела! Я решила отправиться в Академию Сант-Эголиус и сделать все возможное, чтобы помешать осуществлению кровожадных планов по захвату совиного мира. Вы ведь уже догадались, к чему они здесь стремятся?
Сорен и Гильфи молча кивнули.
— Яйца стали частью моего плана. Я делаю все, что в моих силах. За время моего пребывания в Сант-Эголиусе мне удалось спасти более двадцати яиц. В этом деле на помощь нам пришли гигантские белоголовые орлы. Они единственные птицы, которые могут беспрепятственно подлетать к этому страшному месту. Трещины в скалах издавна служат местом их гнездовья, поэтому орлы отлично ориентируются в горах. Не говоря уже о том, что здешние совы их до смерти боятся. Видели шрам на крыле у Виззг? Это отметина от орлиных когтей.
— Но как же ты здесь очутилась, если не умеешь летать? — не понял Сорен.
— Затяжной перелет, — ответила Гортензия.
— Какой перелет? — хором переспросили совята.
— Затяжной. Чтобы такой совершить, надо было дождаться особенно пасмурного, хмурого дня. Я заранее выщипала себе перья, чтобы походить на настоящего совенка, — при этих словах Сорен невольно поморщился. — Затем две большие полярные совы, оперение которых превосходно сливается с облаками, перенесли меня на камни перед самым входом в каньон Сант-Эголиус. Там есть небольшая рощица с мшистой землей. Кстати, именно там добывается мох, которым выстланы наши гнезда. Вот в этом пустынном месте полярные совы и оставили меня в тот далекий пасмурный день.