По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II
В тот час возрадовался духом Иисус и сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам. Ей, Отче! Ибо таково было Твое благоволение.
Лук. 10 21.
I
Старушка Феодосья Семеновна с молодых лет жила в нянях, и всю свою жизнь прожила у одних господ - Горностаевых. Всех детей вынянчила она, а когда дети выросли, осталась все-таки у них жить. Когда же младшая барышня вышла замуж, то она перешла к ней нянчить ее детей. Вынянчила и у нее двух сыновей - Андрея и Михаила. Горностаевы очень любили няню, уважали и ценили ее и оказывали ей всякое почтение.
Няня же так любила детей, как будто они были ее собственные. Горностаевы были во всех отношениях очень добрые и хорошие люди: жили между собой дружно, и няне у них жилось очень хорошо; только одно страшно огорчало ее: в доме Горностаевых никто не признавал Бога, совершенно отрицали все божеское, так что дети воспитывались без малейшего понятия о Боге. Если и доходило о нем что-нибудь до слуха детей, то родители уверяли их, что религия нужна только для простого народа. И так дети привыкли думать и обходиться без Бога. Когда няня перешла жить к своей младшей барышне, Раисе Ивановне, которая вышла замуж за Виктора Александровича Дементьева, то оказалось, что и у Дементьевых было то же самое вагграрление, и Виктор Александрович даже еще строже относился к тому, чтобы дети, как он выражался, не привыкли к суеверию, и чтобы кто-нибудь не навязывал бы им ложных понятий. Поэтому очень строго было запрещено говорить в доме о Боге. Няня, конечно, не смела об этом заикнуться, слуги также. Уроки давала детям сама мать. Жили они зиму и лето в деревне, и им было легко воспитывать детей согласно своим идеям.
Виктор Александрович более всего дорожил тем, чтобы дети развивались самостоятельно, без постороннего влияния.
Старший мальчик, Андрейка, был замечательно умен. Отец восхищался его живым, любознательным умом.
Его все интересовало, он добивался всего, во все вникал, все хотел знать, и отец очень любил удовлетворять его любознательность.
"Папа, отчего маятник на часах не останавливается, а качается целые сутки, а в столовой даже целую неделю?" - спрашивал Андрейка.
И отец открывал часы и показывал механизм, объяснял причину, почему часы идут.
То вдруг Андрейка заинтересуется швейной машиной или роялем и добивается, отчего происходит звук. Особенно интересовало мальчика, как люди дошли до таких открытий. Отец ему рассказывал, что прежде люди шили рыбьей костью, вместо иголки, долго не знали, что из железа можно сделать иголку, а теперь шьют на швейных машинах.
Такие рассказы ужасно радовали Андрейку, и он целые вечера проводил с отцом в беседах о пароходах, паровозах, фабриках и т.п. Более же всего интересовало Андрейку, кто и как достиг до какого-нибудь изобретения, и однажды он так увлекся рассказами отца, что в восторге вскочил, выпрямился, засунул руку за кушак и сказал:
- Когда я вырасту большой, то я непременно что-нибудь выдумаю!
- Папа, отчего животные не выдумывают ничего нового?
- Оттого, что они не так умны, как человек, - отвечал Виктор Александрович.
- Но собаки и лошади очень умны и, между тем, никогда ничего, ничего нового не придумают. Это очень странно!
- Папа, отчего они ничего не говорят? Как жаль, что они не говорят!
- Да все оттого же - их ум не развит.
- Идиоты даже говорят, - вставил Андрейка. - Это очень удивительно, я бы не хотел быть животным.
Однажды Андрейка, сидя за завтраком, спросил няню:
- Откуда взялось яичко?
- Курочка снесла, - отвечала няня.
- А курочка откуда? - опять спросил Андрейка.
- Курочка из яичка вышла, - отвечала няня.
- Значит, яичко из курочки, курочка из яичка, вот так славно, как же так?
- А так: вот курочка сядет на яички, выйдут цыплятки, вырастут и будут курочками, нанесут яичек и тоже сядут на яички, - объяснила няня, думая, что это очень понятно.
Но Андрейку это объяснение не удовлетворило.
- Ну, хорошо, - сказал он, - курочка из яичка, яичко из курочки и опять та курочка из яичка и, наконец, дойдет, что первое-то яичко какая же курочка снесла? - добивался Андрейка.
- Ну уж этого я тебе не могу сказать, из какого яичка первая курочка вышла, - отвечала няня.
Тем разговор и кончился.
Вечером Андрейка пристал к отцу, откуда взялись все звери.
- Природа сделала, что они все явились на свет, - отвечал отец.
- Природа!? - удивился Андрейка, - какая она умная, если она сумела сделать всех зверей и все цветы, - воскликнул он.
- Ты не подумай, что это существо какое-нибудь, а это просто сила такая, - отвечал отец.
- Все равно и сила ужасно умна! - восхищался Андрейка.
- А она еще что-нибудь новое выдумает? - спросил опять Андрейка.
- Не думаю. Человек довольно совершенное творение, ты сам удивляешься уму человеческому. Теперь уже человек открывает силы природы и пользуется ими, - объяснил отец.
- Я бы хотел, чтобы природа еще что-нибудь изобрела. Например, человека еще лучше, чем обыкновенные люди, - рассуждал Андрейка.
- Да что же можно сделать лучшее? - спросил отец.
- Как же, можно. Например, чтобы у него были такие глаза, чтобы он мог видеть за сто верст, чтобы он мог видеть сквозь стены, - вот идешь по улице мимо дома, и видно было бы все, что в доме делается, - сказал Андрейка.
- Ну, что же тут интересного? - спросил отец.
- Как же, это очень интересно, - отвечал Андрейка.
- И чтобы он мог проходить через стену, - продолжал Андрейка. - Ну я тебе скажу, это было бы совсем нехорошо: воры увидели бы сквозь стены деньги, бриллианты и проч., и так как они проходили бы через стены, то они зашли бы в дом и взяли бы все, - сказал отец со смехом.
Андрейка также расхохотался и сознался, что это действительно было бы нехорошо.
- Ну вот, что было бы хорошо: если бы человек мог летать, - опять начал рассуждать Андрейка.
- У человека есть ум, он сделал себе летательные снаряды и может летать,
- отвечал отец.
- Нет, не так летать, - перебил Андрейка отца, чтобы человек мог полететь на луну, посмотреть, что там на звездах! Вот как летать!
- Человек не может дышать слишком высоко, там уже нет воздуха, - сказал отец.
- А нужно, чтобы он был такой, чтобы он мог дышать! А, главное, чтобы он никогда не умирал, - мечтал Андрейка.
- Если бы люди не умирали, то было бы слишком тесно на земле, и, наконец, дошло бы до того, что на земле была бы давка; даже лечь нельзя было бы,
- отвечал отец.
Тут Андрейка задумался и потом сказал:
- Жаль, что нельзя всегда жить!
II
По утрам дети имели урок с матерью, потом их пускали побегать на воздухе до обеда, после обеда они занимались музыкой и после музыки ездили с матерью кататься.
В одно утро, окончив уроки, дети весело побежали в сад. В это время поспевала земляника. Дети, добежав до конца сада, перелезли через невысокий забор на луг, где по холмикам росла в обилии земляника. И так дети двигались и двигались все вперед, с холмика на холмик и, наконец, дошли до небольшого болотца, за которым у опушки леса была горка; дети были уверены, что там должно быть много земляники.
- Тут мокро, - сказал Миша.
- Ну, так что же? Не беда! - отвечал Андрейка и, при этих словах, сел на траву, сбросил башмаки и чулки и побежал босиком через болото.
Конечно, Миша тотчас же последовал его примеру.
Весело вбежали они на горку, и, действительно, как они и ожидали, земляники там было много, и так как горка была на самом припеке, то земляника уже совсем созрела.
Поднимаясь все выше и выше, они, наконец, дошли до леса, и тут они увидели тропинку; их заинтересовало, куда она идет, - прежде ее тут не было. Они пошли по ней вперед. Пройдя некоторое расстояние, они услышали громкий голос, говоривший:
- Было пусто и темно, и только вода и больше ничего... А над водою носился Великий Дух, Сильный, Всемогущий! - Так говорил кто-то торжественным голосом.
Удивленные мальчики остановились и стали осматриваться, откуда слышался голос.
Сквозь чащу молодых дерев они увидели лужайку, на которой стоял большой толстый мальчик, а перед ним сидела группа крестьянских детей. Это был Варфоломейка, приехавший из Петрограда на каникулы. И вот он ораторствовал перед публикой. Андрейка и Миша тихонько подошли и сзади присели.
Варфоломейка продолжал:
- Великий, Сильный Дух имел власть приказывать, и все ему повиновалось. Этот Дух был Бог! Он сказал: "Да будет свет!" - и тотчас же стало светло. Он сказал: "Земля отделись от воды!" - и вода с землей разделилась. Он велел звездам засверкать и солнцу засиять, и все стало так, как Он повелел. Он сказал земле: "Произрасти траву, цветы и дерева," - и стало все расти, и до сих пор растет. Он повелел рыбам плавать в воде, и явились рыбы в воде. Он сказал: "Пусть птицы полетят по воздуху," - и полетели птицы. Затем также Он сотворил и всех зверей какими Он хотел. И когда Он сотворил человека, то вдунул Свой Дух в него, и стал человек разумным и вечно живущим, подобно Богу, потому что Дух Божий был в нем.
Варфоломейка окончил словами: "Завтра в этот же час опять будет лекция; желающие могут приходить. А теперь окончено". Все встали и побежали домой. Андрейка и Миша также. Андрейка был в полном восторге. Он услышал именно то, что так желал знать. Он только удивлялся, как это папа не знает этого. Молча и задумчиво шел он по тропинке.
- Вечно живущий, отчего же все умирают? - недоумевал он. Выйдя из леса, он остановился перед Мишей и спросил его:
- Ты, Миша, честный человек?
Миша вытаращил свои большие голубые глаза и сказал:
- Честный,
- Ты умеешь держать слово? - ояять спросил Андрейка.
- Умею, - утвердительно ответил Миша.
Тут Андрейка положил свои руки на плечи Миши и серьезно, даже строго, глядя прямо ему в глаза, спросил:
Обещаешься ли ты мне никому не говорить, что мы тут были?
- Обещаюсь, - твердо сказал Миша.
- Смотри, Миша, никому ты не должен этого говорить: ни папе, ни маме, ни няне, никому, ни даже коту, ни петуху, никому! Понимаешь?
- Обещаюсь, - торжественно повторил Миша.
- Если же ты не сдержишь слова, то я никогда не возьму тебя с собой гулять, никогда! Слышишь? - и при этих грозных словах, Андрейка сильно толкнул Мишу за плечи.
- Обещаюсь, - еще раз повторил Миша.
- Если так, то завтра опять придем сюда.
И они сбежали с горки, перебежали через болотце, обулись, добежали до забора, перескочили через него и помчались к дому. Очень хотелось Андрейке всем, всем рассказать, что он слышал. Но он думал, что благоразумнее никому не говорить, а то, пожалуй, не позволят туда ходить, потому что им было запрещено сообщаться с крестьянскими детьми. Между тем, Варфоломейка говорил именно то, что больше всего интересовало Андрейку: он решил, что расскажет все, когда у Варфоломейки окончатся каникулы, и он уедет в Петроград.
На следующий день они опять таким же образом побежали на "лекцию", как называл свои речи Варфоломейка.
Они немного опоздали, и когда они подошли, то Варфоломейка уже продолжал:
- Дьявол был дух сильный, злой, завистливый, гордый и лживый. Он ненавидел Бога и завидовал счастью людей: ему хотелось их погубить и сделать огорчение Богу, испортить Его дело, помешать Его плану, а, главное, подчинить человека себе.
Между другими деревьями росло дерево жизни и дерево познания добра и зла. Бог, любя и жалея человека, предупредил его: "Не ешь плодов с дерева познания добра и зла: в день, когда ты съешь, смертию умрешь."
- Наверно, они съели, - подумал Андрейка.
- Дьявол, желая погубить человека, заговорил с женою и спросил ее, -продолжал Варфоломейка, - подлинно ли Бог запретил есть плоды от всякого дерева?
И когда жена сказала:
- Только с этого не велел, чтобы нам не умереть. Тогда дьявол сказал:
- Нет, не умрете, но Бог знает, что тогда вы будете сами, как боги оттого Он и запретил вам есть.
Теперь жене предстояло выбирать, кому верить. Богу ли, который говорит "умрете" или дьяволу, который говорит "не умрете". Жена выбрала обманщика, поверив ему, а в словах Божиих усомнилась. Она взяла плод и съела, и мужу дала, и он ел.
Андрейка так и всплеснул руками.
- Так вот отчего все умирают? - воскликнул он. Варфоломейка не обратил внимания на его возглас и продолжал:
- Ежели бы после этого Адам стал есть плоды с дерева жизни, то дело было бы непоправимо.
Я завтра объясню, почему Бог прогнал людей из рая, где росло дерево жизни, и запер двери, чтобы никто туда не прошел.
- Лекция окончена, - объявил он, и все разошлись. Андрейка не мог дождаться следующего дня, чтобы слышать продолжение. Он был рассеян, на уроке задумчив и серьезен. Родители недоумевали, что с ним случилось, и даже встревожились, не заболел ли он.
I I I
Опять собралась группа слушателей, опять Варфоломейка начал говорить: - Бог очень любил людей. Ему было жаль, что они подчинились дьяволу, что они стали его пленниками, и что они должны умереть: и так как дух в них вечный, то, хотя тело умирает, но душа остается жить, и как душа пленница дьявола, то он и возьмет ее к себе, далеко от Бога, и душа должна будет очень страдать и вечно мучиться. Богу стало так жаль людей! Он ведь создал их для вечного счастья, для вечной жизни, и, вдруг, они должны погибнуть! Что тут делать, как дело поправить, как их назад вернуть? И Он решил послать Сына Своего на землю, единственного и возлюбленного! Он не пожалел отдать Его, так Ему хотелось спасти людей: так Он любил их, что пожертвовал Своим Сыном. Он решил: пусть все грехи людей лягут на голову Сына Моего, и Я с Него одного взыщу за них. Я Его отдам в выкуп за людей. Он заплатит за пленников, Он выкупит их: дьявол тогда не будет иметь право удерживать пленников. Они все будут свободны и как бы несогрешившие. Прошло четыре тысячи лет, и Бог не переменил своего плана: и людей не разлюбил, хотя они очень огорчали Его.
Народилось людей много, они покрыли всю землю и все были пленниками дьявола. Многие люди знали обещание Божие, многие ждали и радовались. Наконец, явился Сын Божий. Как вы думаете, в каком виде явился Сын Божий? Вы, может быть, думаете, что Он явился в сиянии, окруженный ангелами, или с войском, чтобы сражаться с врагом? Нет. Он родился, как простой маленький мальчик, и при том в большой бедности, даже спал на соломе. И никогда Он не был богат. Когда Он вырос, Он взял себе двенадцать учеников, простых, бедных людей. Имя Его - Иисус Христос!
- Лекция окончена, - по обыкновению объявил Варфоломейка.
Андрейка всю дорогу твердил имя: "Иисус Христос. Иисус Христос", - боясь позабыть его. Он ведь первый раз в жизни слышал это имя и очень удивлялся, какой Бог добрый, что вместо того, чтобы страшно рассердиться на человека, Он жалеет его, заступается за него и всячески хочет его спасти. Удивительно! Сердце и ум Андрейки были полны новых впечатлений, и он не мог удержаться, чтобы с кем-нибудь поделиться тем, что он узнал. Он сказал няне:
- Я теперь знаю, откуда все взялось, я знаю, отчего звери не такие умные, как люди, я знаю отчего все умирают!
- Откуда же ты все это узнал, голубчик, кто тебе это рассказал? - спросила няня.
- Этого тебе я не могу сказать, а только я знаю еще, что на Сына Божия возложены грехи всех людей, - и после этих слов Андрейка снова стал повторять: "Иисус Христос. Иисус Христос". Няня с удивлением смотрела на него, не зная, радоваться ли ей или ужасаться, слыша все это.
- А ты папе сказал про то, что ты знаешь? - наконец спросила она.
- Нет, я ему не говорил, - отвечал Андрейка.
- Ты бы ему сказал, - посоветовала няня.
- Может быть я ему скажу... я думаю, что я ему скажу, - отвечал Андрейка. Вечером того же дня Андрейка, сидя в гостиной, твердил опять в полголоса: "Иисус Христос. Иисус Христос".
Отец услышал и спросил:
- Что ты там твердишь?
- Имя Сына Божия, - доложил Андрейка.
- Кто тебе это сказал? - спросил отец.
- Я этого тебе не могу сказать, - отвечал Андрейка.
- Но я требую, я должен знать, - строго сказал отец.
- Я тебе скажу, но не сейчас, немного погодя, - ответил смело Андрейка.
- Почему не теперь? Я хочу знать сейчас же! - говорил отец.
- Это тайна, - загадочно ответил Андрейка.
- А если я тебя накажу за эту тайну и тогда заставлю тебя сказать, - вот твоя и тайна! - сердитым голосом сказал отец.
- Если даже ты убьешь меня, я сейчас не могу сказать. Потом я тебе расскажу, как я это узнал. Я еще знаю, что Великий, Сильный, Всемогущий Дух носился над водой, и Он-то повелел всему быть, как Он хотел, и все сделалось, как он велел Я знаю, отчего такая разница между животными и человеком. - И, помолчав минуту, Андрейка продолжал. - Это оттого, что Бог вдунул Свой Дух в человека
Пока Андрейка говорил, отец, взволнованный, ходил по комнате из угла в угол, дергал нервно свои усы и кусал губы, не понимая, как надо поступить, и потому решил не торопиться
Когда дети ушли спать, Виктор Александрович подошел к жене и спросил:
- Рая, откуда он это знает, кто ему сказал?
- Я и сама удивляюсь и не могу себе представить, откуда у него эти сведения, - отвечала Раиса Ивановна
- Ты не думаешь, что это няня ему сказала или кто-нибудь из прислуги? -спросил опять Виктор Александрович.
- Няня не скажет, а прислуга сама ничего не знает. Ты слышишь, что он говорит, точно учился у законоучителя, - отвечала Раиса Ивановна
- Разве он видится со священником? Не ходит ли священник сюда? - догадывался Виктор Александрович.
- Да что ты, церковь от нас за семь верст. А если думать на учителя, то его нет теперь здесь, он уехал на лето, - объяснила Раиса Ивановна.
- Одно остается думать, что он достал какую-нибудь книжонку теперь он выучился читать и трудно его уберечь. Посмотри, нет ли какой книжки в его вещах - говорил Виктор Александрович. - Может быть в газетах было что-нибудь, - сказала Раиса Ивановна.
- Во всяком случае, это пренеприятная новость для меня, - со вздохом сказал Виктор Александрович, - весь мой план воспитания испорчен. Ужасно досадно! - волновался он.
Никакой, понятно, книжки не нашлось. Тогда Виктор Александрович попробовал разуверить Андрейку и представить все, что он узнал, как старую басню. Он стал ему рассказывать мифологию, думая его отвлечь, и говорил, что люди прежде и мифологических богов считали за правду. Но с распространением образования все это бросили! Но Андрейке так нравилось то, что говорил Варфоломейка, и какой-то внутренний голос шептал ему: "Это все правдоподобно и этому можно верить".
Однажды Андрейка сказал няне:
- Варфоломейка гораздо больше знает, чем ты, няня, и чем мама, и даже чем папа!
- Какой Варфоломейка? - удивленно воскликнула няня.
Миша при этой выходке Андрейки даже присел, захватив ручонками свои колени, и широко, почти до ушей, улыбнулся, лукаво смотря на Андрейку, как бы молча, но красноречиво говоря: "Проговорился сам, Андрейка!" А Андрейка страшно испугался того, что он сказал; он побледнел и молчал с вытянутым лицом.
Спустя немного времени, он подошел к няне и, обняв ее, спросил:
- Няня, ты меня любишь?
- Кого же я и люблю, как не тебя? - спросила вместо ответа няня.
- Если ты меня любишь, то, няня, голубушка, не говори никому про Варфоломейку.
- Да кто же это, Варфоломейка-то? - вполголоса спросила няня. Но Андрейка зажав рукою ее рот, сказал:
- Не говори, не говори, никогда этого имени не произноси! Ты сделаешь это?
- Ну ладно, ладно, не скажу, а все-таки я бы хотела знать, кто он?
- Потом я тебе скажу все, только теперь ты помолчи, нянечка, хорошо? -приставал он.
- Хорошо, хорошо, - согласилась няня.
Время шло, и познания Андрейки увеличивались; отец запретил ему в гостиной рассказывать, что он знает; тогда Андрейка в детской, которая была рядом с гостиной, говорил няне, и, все равно, к досаде Виктора Александровича в гостиной все было слышно.
- В Сыне Божием была любовь Божеская к людям, жалость и сострадание, и Божеская сила Всемогущая. И, несмотря на это, Он был смиренный, смирен-
V ный, тихий, кроткий. Не правда ли, какой хороший Он был? - с увлечением рассказывал Андрейка.
- Когда приходили к нему больные, он жалел их и всемогущей силой Своей исцелял их. Подумай, няня, пришел к Нему слепой, и Иисус Христос сказал. ''Прозри!" и слепой прозрел с той же минуты! Чудно! Один больной тридцать восемь лет лежал. Иисус Христос подошел к нему и исцелил его. А раз на дороге попались Ему похороны, мать хоронила сына и плакала. Ты верно думаешь: "Ну что же теперь можно сделать, когда уже умер?" Вот я тебе скажу: Иисус Христос велел похоронам остановиться. Ему очень было жалко, что мать плачет, и он сказал мертвому: "Встань!" И мертвый ожил. Вот какой Он всемогущий! Он и теперь такой же, Он не переменился, не ослабел, Он еще больше имеет власти теперь, чем тогда, потому что Он победил дьявола. Только я не знаю, как было сражение и как Он победил Когда я узнаю сам, я тебе расскажу Это очень, очень интересно! Не правда ли? - говорил Андрейка.
IV
- Няня, подумай, я этого никак не ожидал, я уверен, что и ты не ожидаешь, что случилось, - в следующий раз рассказывал Андрейка няне. - Представь, когда Иисус был совсем молодой, Его убили! Слышишь, няня, Его убили! И ужасно жестоко убили: взяли два бревна, сколотили крестом, положили Его на бревно, руки растянули по поперечному бревну, а ноги вдоль, и в ладони вбили молотком большие гвозди, также и в ноги.
Андрейка говорил эти слова с полными слез глазами, и голос его дрожал.
- Крест подняли, - продолжал Андрейка, - и вкопали его в землю, Иисус истекал кровью, которая лилась из ран Его. И в таком положении Он умер... Андрейка замолчал и несколько минут ничего не говорил; он плакал, плакала и няня.
- Тебе жаль, няня, что Он так страдал? - спросил наконец Андрейка.
- Очень жаль, - всхлипывая, говорила няня. - Ужасно жаль! - говорил Андрейка, прижимая руки к сердцу. - Когда Он висел на кресте, грехи всех людей, и твои, няня, и мои, и мишины, и мамы, и папы, и дедушкины, одним словом - всех, всех людей были на Нем. Оттого Он и умер. У Него Своих грехов не было. Дьяволу очень хотелось втянуть Его в грех, и он был уверен, что ему удастся Его соблазнить, как Адама с Евой. Адаму с Евой он показал только один плод, и они не устояли; а Иисусу он показывал весь мир, все царства, всю славу, все, чем только можно прельстить человека. Но Иисус не поддался. Вот какой Он! Без греха Он, и потому должен быть вечно, вечно жить. А вот грехи людей Он принял на Себя, и за эти-то грехи Он и умер! Няня, никакого сражения не было, а Он победил. Тем именно и победил, что устоял, не поддался никакому искушению. Дьявол напрасно старался одержать над Ним победу. Вот почему и мог Он уплатить за чужие грехи, потому что Своих у Него не было, а если бы был хотя один грех, как у Адама, то все пропало бы, дьявол одержал бы победу...
- Сняли Его с креста, - рассказывал Андрейка, - положили в саду, в пещере, привалили большой, большой камень и даже припечатали царской печатью и солдат поставили караулить. Все было спокойно два дня, а на третий день сделалось землетрясение, камень упал, печать сломалась, и солдаты повалились.
- Знаешь почему? Иисус Христос ожил опять! И опять пришел к своим ученикам. Все Его видели и говорили с Ним. Он был жив! Он и теперь жив! Он больше умереть не может! Он сказал, что все умершие также оживут, и тогда смерти не будет! А дьявол будет брошен в огонь; это случится, когда Иисус Христос опять с неба вернется на землю. Ученики видели, как Он поднимался на небо. Как это чудесно! Все оживут! И мы будем такие же, как Он! Это очень хорошо, няня, что мы будем всегда-всегда жить. Я ужасно этому рад! Ты рада, няня? Ученики тоже были рады, и они стали другим людям говорить, а их за это били и в темницы сажали, за то, что они говорят про Иисуса. А ты думаешь, они об этом плакали? Нет, они не плакали, а радовались, что страдали за Иисуса Христа, которого они так любили. Я тоже очень, очень люблю Иисуса. Таким образом лекция за лекцией передавалась няне.
V
Однажды у Дементьевых обедали гости, - соседи, помещики. За столом сидели и Андрейка с Мишей. Кто-то из гостей рассказывал про одну старую даму, общую знакомую, которой доктор объявил, что она должна неизбежно ослепнуть, и это непоправимо. Все присутствующие за столом очень сочувственно отнеслись к этому известию и очень эту даму жалели.
Андрейка не выдержал и вдруг выпалил:
- Если бы она попросила Иисуса Христа, то Он сделал бы ее зрячей.
Гости расхохотались, а отец покраснел; ему было стыдно, и он очень рассердился на Андрейку. Он, ничего не сказав, встал из-за стола, молча взял Андрейку за плечо и вывел в другую комнату
- Сколько раз я тебе говорил, - сердито сказал он, - не болтать пустяков, а ты не только перед домашними не молчишь, - я ведь слышу, как ты няне говоришь всякий вздор, - ты еще и перед посторонними меня конфузишь! При этих словах Виктор Александрович отворил дверь фотографической темной комнаты и, толкнув туда Андрейку, запер ее на ключ. Вернувшись к столу, он сказал.
- К моему великому сожалению и большой досаде, Андрейка, должно быть, достал какую-то книжонку и начитался ею, а так как он страшно впечатлительный и увлекающийся, то он теперь весь поглощен этим. Такая досада, весь мой план воспитания разбит - с горечью говорил Виктор Александрович
- Но вы строгими мерами, угрозами и запрещениями сделаете из него мученика, а уж нисколько не разубедите его. Самое лучшее - отнестись к его увлечению равнодушно, и поверьте, он скоро сам все бросит Что-нибудь новое заменит ему это увлечение, и потом он сам же будет над собой смеяться - Такого рода рассуждения велись за столом по поводу Андрейкиной выходки.
- Неужели ты его оставишь без обеда?' - спросила Раиса Ивановна
- Он потом может в детской поесть, - отвечал Виктор Александрович. После обеда, когда гости перешли в гостиную, Виктор Александрович выпустил Андрейку, сказав "Иди к няне, она даст тебе поесть"
Андрейка весело вбежал в детскую с радостным восклицанием
- Няня, я за Иисуса сидел в темнице!
- Вот видите, как скоро наши слова оправдались, - воскликнул кто-то из гостей, услышав слова Андрейки. Получив газеты, она в телеграммах прочла, что вчерашняя буря много наделала бед: сорвала с домов крыши, в садах и рощах поломала много деревьев, а рыбачьи хаты были унесены в море.
Прочитав эти известия, Раиса Ивановна встревожилась еще больше Вечером, сидя дома в гостиной, она стала плакать. Андрейка пришел в гостиную проститься с матерью перед сном и, увидав ее в слезах, спросил:
- Что ты, мама, отчего ты плачешь?
В это время страшные, угрожающие порывы ветра бушевали в саду.
- Ты слышишь, Андрейка, какой страшный ветер? А папа теперь на море! Я боюсь, не случилось бы что с ним. - И она зарыдала. Андрейка влез на ее стул сзади ее, прижался к ее спине, обнял ее и стал целовать щеки, уши и шею ее, не зная, как бы утешить ее. Но вдруг он точно что-то вспомнил, быстро соскочил со стула и, опустившись на колени около ног матери, стал молиться вслух. "Господь, Бог Сильный и Всемогущий! Ты имеешь власть остановить бурю. Ты все можешь сделать, что Ты хочешь. Сохрани папу, чтобы с ним ничего не случилось". - Андрейка заплакал, говоря эти слова, и сквозь рыдания он повторял: "Господи, сохрани папу! Ради Иисуса Христа Аминь".
Когда он окончил, Раиса Ивановна тоже сказала: - Господи, сохрани Виктора
- Не плачь, мама, мы помолились, и теперь Господь папу сохранит Он добрый и все может, - сказал Андрейка и, поцеловав мать, побежал спать.
Раиса Ивановна опять почти всю ночь не спала. При каждом порыве ветра она вздрагивала и грустными глазами глядела в темноту сада.
К утру буря утихла. Когда принесли газеты, Раиса Ивановна поспешила посмотреть в телеграммы, в которых описывалось, что причинила буря в эти дни, сколько бед было на море. Такой бури не запомнят. Сколько разбило судов. "Пассажирский пароход Р., идущий на Ш., погиб; из пассажиров почти никто не спасся".
Раиса Ивановна выронила газету и громко зарыдала.
Андрейка, который тут был, подбежал к ней.
- Мама, мама, что случилось? - спрашивал он. - Читай, - едва могла она сквозь слезы сказать, подавая ему газету.
Он взял газету и тихо, внимательно и серьезно прочел вслух: "Пассажирский пароход Р., идущий в Ш., погиб: из пассажиров почти никто не спасся". - Он еще и еще это прочел.
- Мама, тут сказано: почти никто не спасся. Значит кто-то спасен. Это папа, это папа. Мы молились, и Бог его сохранил.
- Ах, Андрейка, утопающий за соломинку хватается, так и мы с тобою, - сказала Раиса Ивановна и ушла в свою спальню.
Она не пришла обедать и никого к себе не пускала.
Поздно вечером ей подали телеграмму. Судорожно и торопливо она развернула ее. Вот ее содержание:
"Пароход Р. погиб, я жив, письмо следует.
Виктор."
- Ах, - радостно воскликнула она и побежала к няне.
- Няня, Виктор жив! - кричала она и махала телеграммой. Потом она побежала к Андрейке в детскую. Он спал на своей кроватке. Ей жаль было будить его. Но от радости она не могла удержаться, чтобы его не поцеловать, и тем его разбудила. Когда она увидела, что он открыл глазки, то сказала:
- Андрейка, милый, папа жив! От него телеграмма!
- Я так и знал, - отвечал Андрейка, - Бог добрый и сильный, и Он нас лю-ит! - И его глазки стали смежаться, и он опять заснул. С большим нетерпением ждали в доме Дементьевых почты, а почта не всякий день приходила.
Но вот, наконец, пришел почтарь и принес письмо с заграничной маркой. Обрадованная Раиса Ивановна прочла следующее:
"Дорогой друг, Рая!
Конечно, ты уже из газет знаешь об участи нашего несчастного парохода Р. и, вероятно, бедняжка, сокрушалась, что я погиб, как и прочие. Я спасся чудом! Ужасная это была ночь! Уже не говоря о том, что все пассажиры были больны и страдали неимоверно, все кругом наводило какой-то ужас. Тьма на море была непроглядная, шум волн оглушительный, буквально море стонало! Пароход наш страшно трещал, его бросало во все стороны. Да и надо признаться, он был весьма плохой, старинной конструкции. На палубе оставаться было невозможно, ее всю заливало волнами, и сильный ветер прямо валил с ног: это было что-то неописуемое, свирепое и угрожающее. Вдруг страшный толчок и... можешь себе представить, какова была паника, когда в каюту к нам явился капитан, бледный, как мертвец, с страшным выражением отчаяния и скорби на лице, и объяснил нам, что в пароходе образовалась течь, пробоина с каждой минутой увеличивается, и пароход быстро наполняется водой. "Он неминуемо должен погибнуть, и даже очень скоро" - прибавил он. "Спасайтесь, кто как может, я ничем вам помочь не могу! - закончил он, заплакал, как ребенок, и ушел.
Мы, толкая друг друга, выбежали на палубу, волны без церемонии так и смахивали всех в воду. Я не имел ни времени, ни охоты смотреть на других. Я видел одно, что пароход погружается быстро в воду, и что неизбежно приходится тонуть, так или иначе. Я бросился в воду. Ты знаешь, я хороший пловец. Но что значило мое искусство при таких волнах и на средине моря? Разве только немного замедлить погибель, и больше ничего. Со мной рядом держался на волнах один датчанин. Ему удалось ухватиться за опрокинутый челнок: он как-то умудрился его повернуть и влезть в него. Я последовал его примеру, но ведь я понимал, что челнок без весел в такую погоду мало полезен. Мы должны были каждую минуту ждать, что он снова опрокинется или обо что-нибудь ударится и разлетится, или же наполнится водой и пойдет ко дну: вычерпывать нам было нечем. Я стал мысленно прощаться с вами, мои дорогие; видел тебя, Рая, Андрейку и Мишу в нашей уютной, светлой гостиной. Мне живо представился Андрейка с его вдохновенным лицом, с простертой рукой, говорящий: "И над водой носился Великий, Сильный, Всемогущий Дух, и что Он повелевал, то и делалось".
И знаешь, Рая, вдруг мне подумалось, а что если это правда? И Он теперь носится над этой водой, в которой я погибаю! Я воскликнул: "Если Ты действительно есть, и Ты Всемогущий, то сделай теперь невозможное, спаси нас".
Прошло несколько минут после этого, вдруг нас осиял сильный свет, это был прожектор с огромного судна, проходящего мимо нас. Судно это видело бренные остатки нашего парохода и, освещая прожектором море, искало, нет ли погибающих, чтобы спасти их. Свет осветил нас несчастных, мечущихся в челноке. Судно это замедлило ход, тотчас же была брошена лодка в воду, в нее быстро вскочили два матроса, взяли торопливо весла и с опасностью для жизни направились к нам. Достигнув нас, они приняли нас в свою лодку, а челнок толкнули, сказав: пусть он еще кому-нибудь послужит. Борясь с волнами и ветром, мы добрались до корабля и, наконец, нас подняли на палубу. Ты не можешь себе вообразить моего блаженного состояния, когда я почувствовал себя в безопасности, когда с меня сняли все мокрое, надели сухое, положили в постель и отогрели горячим чаем! Весь мой багаж погиб, осталось только то, что было на мне да в кармане пиджака мой паспорт. Да, я потерял все: и деньги, и вещи; но я не жалею, я приобрел несравненно больше! Я узнал, что есть Бог Всемогущий и Сильный и Многолюбящий, - скажи это Андрейке.
Я доехал до Ш., и теперь нахожусь в гостинице М. Пришли мне деньги, чтобы я мог одеться и поехать к месту назначения, а потом тотчас же вернусь к вам, и мы вместе возблагодарим и прославим Бога, спасшего меня и выведшего меня из тьмы неверия.
Твой Виктор "
Из собрания протоиерея Валентина Кречетова.
Подготовлено по изданию 1917 г.