Тема любви всегда была очень близка русской философии, много глубоких и удивительных страниц посвящено ей в произведениях В. Соловьева, В. Розанова, Н. Бердяева, С. Франка. Любовь, по общему мнению русских мыслителей, — это феномен, в котором наиболее адекватно проявляется богочеловеческая сущность личности. Любовь — важнейшая составляющая человеческого духа. Уже в физиологических основаниях любви — в половых особенностях человека, в брачных отношениях — русские мыслители открывают трансцендентные бездны, подтверждающие основную идею философии: человек есть самая великая и самая глубокая тайна Вселенной.
Так, удивительный, яркий и неповторимый писатель и философ В.В. Розанов считал, что пол — это не функция и не орган, иначе не было бы любви, целомудрия, материнство и дитя не были бы само излучающими явлениями. Пол — это второе, едва просвечивающее в темноте лицо — потустороннее, не от мира сего. Никто, по Розанову, и не считает источники жизни посюсторонними. Касание мирам иным гораздо более непосредственно происходит через пол и половое общение, более чем через разум или через совесть. Секунда зачатия человека — естественное построение ноуменального, глубинного плана его души. Тут и более нигде и никогда, хоть на секунду, но соединяются «пуповиной» земля и таинственное, не астрономическое, небо. Огонек новой зажигаемой жизни не от мира сего.
Исходя из такой метафизики пола, Розанов создает и свою картину мира, которая предстает как живая связь всех вещей: человека, природы, истории, Бога, трансцендентного. Но связывает все это любовь, именно чувственная любовь, которая, несмотря на ее грозовые и временами разрушительные воздействия, драгоценна, велика и загадочна тем, что пронизывает все человечество какими-то жгучими лучами, но одновременно и нитями прочности.
Брак, согласно Розанову, должен быть основан на любви, на половом инстинкте в самом глубоком метафизическом его смысле. Теперь же зачастую он является продолжением холостых удовольствий. Его строгая и действительная, в самом сердце зиждущаяся моногамия, или «вечность», теперь, по Розанову, вовсе недостижимы, они реально не осуществляются. Стоит ли удивляться, что пол, исключенный из «дыхания», из религии, не пронизываемый этим дыханием, не высвечиваемый религиозно, лег в основу «пассивной» семьи и номинально религиозного (лишь в минуту венчания) брака. Отсюда очень малое количество счастливых семей. Это, согласно Розанову, семьи, где сильно «животное» (в вышеприведенном смысле) начало, где члены семьи сбиты в «кучу», копаются друг около друга, живут в теплой атмосфере дыхания, у них есть чувство серьезности, если не религиозности, разлившееся на самый ритм брака, его реальное и длительное существо. В такой семье дети почитают своих родителей, почитают именно религиозно, а не благодарят за квартиру и стол. Дети — религиозные существа и находятся в религиозной связи с родителями. Это как разбежавшиеся слова одной молитвы, связь которых уже непонятна. Но лишь в этой связи постигается существо ребенка, неразрывная связь мужа и жены, любовь до гроба.
Пренебрежение полом, его бездонной трансцендентностью, постепенно, по Розанову, ведет к вырождению, к потере связи с «землей», с «материнством». Великая задача женщины, по его мнению, — переработать нашу цивилизацию, увлажнить ее сухие черты влажностью материнства, а «деловитость» ее — безгрешностью и святостью.
Любовь, по мнению другого видного русского мыслителя Н. Бердяева, лежит уже в ином плане бытия, не в том, в котором живет и устраивается человеческий род. Любовь вне человеческого рода, она не нужна ему, перспективе его продолжения и устроения. В любви нет перспективы устроенной в этом мире жизни. В любви есть роковое семя гибели Ромео и Джульетты, Тристан и Изольда погибли от любви, и неслучайно их любовь несла с собой смерть. Любви всегда присущ безысходный трагизм в пределах этого мира. Над любовью нельзя ни богословствовать, ни морализировать, ни социологизировать, ни биологи-зировать, она вне всего этого, она не от мира сего, она нездешний цветок, гибнущий в среде этого мира. Любовь скинута со всех мирских расчетов, и поэтому проблема пола, брака и семьи решалась вне проблемы любви.
Любовь — свободное художество. В творческом акте любви раскрывается творческая тайна лица любимого. Любящий прозревает любимого через оболочку природного мира, через кору, лежащую на всяком лице. Это есть путь к раскрытию тайны лица, к восприятию лица в глубине его бытия. Любящий знает о лице любимого то, чего весь мир не знает, и любящий всегда более прав, чем весь мир.
Не любящий знает лишь поверхность лица, но не знает его последней тайны.
Права любви абсолютны и безусловны. И нет такой жертвы, которая не была бы оправдана во имя любви. В любви нет произвола личности, нет безудержного личного желания. В любви воля более высокая, чем человеческая. Именно божественная воля соединяет любящих, предназначает их друг другу. Поэтому любовь всегда космична, нужна для мировой гармонии, для божественных предназначений. Поэтому не может быть, не должно быть неразделенной любви, ибо любовь выше человека. Неразделенная любовь — грех против мировой гармонии, против начертанного в мировом порядке андрогинического образа. И вся трагедия любви — в мучительном искании этого образа, космической гармонии.
Одно из самых больших и доступных человеку чудес, говорит Семен Франк, — это непостижимое чудо явления другого, второго «я».
В любви человек действительно может «выскочить из собственной кожи», прорвать скорлупу своего эгоизма, своего абсолютного, ни с чем не сравнимого значения. В любви «ты» — не просто мое достояние, разъясняет Франк, не просто реальность, находящаяся в моем владении и существенная лишь в пределах моего само бытия. Я не вбираю «ты» в себя, напротив, сам «переношусь» в него, оно становится моим только в том смысле, что я сознаю себя принадлежащим ему. Здесь впервые открывается возможность познания изнутри, познания другого в его знаковости и единственности через сопереживание. Это познание есть тем самым и признание. Лишь на этом пути, через любовь «ты» становится для меня вторым «я». В любви «ты» открывается как личность, нам становится доступным откровение святыни личности, которую мы не можем не любить благоговейно даже в самом преступном, извращенном, озверелом человеке.
Конечно, не существует совершенной, «чистой» любви, потому что никогда до конца не снимается момент чуждости «ты». Капля горького разочарования содержится в самом интимном и счастливом отношении «я — ты». Всегда остается не преодоленным некоторый осадок несказанного, невыразимого, лишь самому себе молчаливо открывающегося одиночества. Мое внутреннее одиночество — это мое своеобразие, это моя субъективность, от которой нельзя избавиться никаким трансцендированием, никакой сверхсильной любовью. В этом смысле и самая интимная любовь даже не имеет права пытаться проникнуть в это одиночество, вторгнуться в него и преодолеть его через его уничтожение, ведь это значило бы разрушить само внутреннее бытие любимого. Любовь должна быть — Франк приводит слова P.M. Рильке — нежным сбережением одиночества любимого человека
В самой своей сути любовь есть религиозное восприятие конкретного живого существа, видение в нем некоего божественного начала. Всякая истинная любовь есть, с точки зрения Франка, религиозное чувство, и именно это чувство христианское сознание признает основой религии вообще. Все остальные виды любви — эротическая, родственная — суть лишь зачаточные формы истинной любви, цветок на стебле любви, а не ее корень. Любовь как религиозное чувство в своей основе не есть просто любовь к Богу. Любовь к Богу, купленная ценой ослабления или потери любви к живому человеку, вовсе не есть настоящая любовь. Любовь, наоборот, постепенно научает любящего воспринимать абсолютную ценность самой личности любимого. Через внешний, телесный и душевный облик любимого мы, по Франку, проникаем к тому глубинному его существу, которое этот облик выражает — к тварному воплощению божественного начала в человеке. Иллюзорное обоготворение эмпирически-человеческого преобразуется в благоговейно-любовное отношение к индивидуальному образу Божию, к богочеловеческому началу, которое есть в любом, самом несовершенном и порочном человеке.
Религиозная, христианская суть любви не имеет ничего общего с рационалистическим требованием всеобщего равенства и альтруизма, который постоянно вновь и вновь возрождался во многих идейных течениях — от софистов пятого века до коммунистического «Интернационала». Нельзя любить как человечество, так и человека вообще, можно любить только данного, отдельного, индивидуального человека во всей конкретности его образа. Любящая мать любит каждого своего ребенка в отдельности, любит то, что есть единственного, несравнимого в каждом из ее детей. Универсальная, всеобъемлющая любовь не есть ни любовь к «человечеству» как некому сплошному целому, ни любовь к «человеку вообще»; она есть любовь ко всем людям во всей их конкретности и единичности каждого из них.
Такая любовь объемлет не только всех, но и все во всех, она объемлет полноту многообразия людей, народов, культур, исповеданий и в каждом из них — всю полноту их конкретного содержания. «Любовь, — говорил Франк, — есть радостное приятие и благословение всего живого и сущего, та открытость душ и, которая открывает свои объятия всякому проявлению бытия как такового, ощущает его божественный смысл»'.
Как общая установка любовь впервые открыта христианским сознанием. В христианстве сам Бог есть любовь, то есть сила, преодолевающая ограниченность, замкнутость, обьединенность нашей души и все субъективные ее пристрастия. В любви к другому человеку дело обстоит так, как если бы обретенное мною через самоотдачу «ты» даровало мне мое «я», пробуждало его к истинно обоснованному, положительному, бесконечно богатому бытию. «Я «расцветаю», «обогащаюсь», «углубляюсь», впервые начинаю вообще подлинно «быть» в смысле опытно-осознанного внутреннего бытия, говорит Франк, когда я «люблю», то. есть самозабвенно отдаю себя и перестаю заботиться о моем замкнутом в себе «я». В этом и заключается чудо или таинство любви, которое при всей его непостижимости для «разума» самоочевидно непосредственному живому опыту».
Любовь к людям как природное расположение и сочувствие, не имеющее религиозного корня и смысла, есть нечто шаткое и слепое, поскольку, считает Франк, истинное основание любви к ближнему заключается в благоговейном отношении к божественному началу личности, т.е. в любви к Богу. Если Бог есть любовь, то иметь и любить Бога и значит иметь любовь, т.е. любить людей. Следовательно, наше отношение к ближнему, ко всякому человеческому и ко всякому живому существу вообще совпадает, по Франку, с нашим отношением к Богу. И то и другое суть единый акт преклонения перед Святыней. Любовь и вера здесь совпадают между собой. Любовь — радостное и благоговейное видение божественности всего сущего, непроизвольный душевный порыв служения, удовлетворение тоски души по истинному бытию через отдачу себя другим — эта любовь, говорит Франк, есть сама сердцевина веры.
Христианство, будучи поклонением Богу, есть одновременно религия Богочеловека и Богочеловечности, и оно является религией любви, ибо открывает в таком естественном чувстве, как любовь, великое универсальное начало, норму, идеал и цель жизни. После распространения христианства мечта о реальном осуществлении всеобщего царства братской любви не может уже исчезнуть. Человек, утверждает Франк, часто попадает на ложные пути в стремлении установить это царство, чаще всего видит этот путь через принудительный порядок, но любовь может — вплоть до просветления мирового бытия — лишь несовершенно и частично реализовываться в мире, оставаться лишь путеводной звездой. И тем не менее, считает Франк, если душа узнала, что любовь есть оздоровляющая, благодарствующая сила Божия, никакое глумление слепцов, безумцев и преступников, никакая холодная жизненная мудрость, никакие приманки ложных идеалов — идолов — не могут поколебать ее, истребить это знание спасительной истины.
Стремление к установлению всеобщего царства любви через принудительный порядок обнаруживает, что вера русского интеллигента-революционера обязывает его к ненависти — ненавидеть всех и все, что мешает осуществлению его утопических идеалов. Ненависть, по Франку, способствует разрушению и является двигателем разрушения, тогда как любовь есть двигатель творчества и укрепления. Разрушительные силы иногда нужны в человеческой жизни и могут служить творческим целям, но замена всего творчества разрушением, вытеснение всех социально-гармонизирующих аффектов дисгармонирующим началом ненависти есть нарушение и искажение нормального соотношения сил в нравственной жизни. Конечно, человеческая жизнь пронизана борьбой, человек часто наталкивается на препятствия, встречается с врагами, но борьба всегда должна рассматриваться как временное, необходимое зло, она не может без вреда для общества долго препятствовать социальному сотрудничеству. Литература, искусство, наука, религия вырождаются, когда в них борьба с чужими взглядами вытесняет самостоятельное творчество новых идей. Нравственность гибнет, когда отрицательные силы порицания, осуждения, негодования начинают преобладать в моральной жизни над положительными мотивами любви, одобрения, признания сосредоточенность на недостатках и слабостях «любимого» человека. Индивид прекрасно видит даже маленькие слабости другого человека и, беспощадно обличая их, охотно закрывает глаза на свои собственные пороки. Если два человека делают это одновременно, то их любовные отношения превращаются в пытку постоянного взаимного разоблачения.
Состояние постоянной борьбы в сегодняшнем российском обществе, борьбы всех против всех, привело к неслыханному общему ожесточению, к забвению того факта, что любовь — это не сентиментальное чувство, не каприз настроения и не ослепляющая болезнь, это вообще не только и не столько человеческое качество или способность, а объективный закон существования человеческого мира. Любовь — это усилие во что бы то ни стало остаться живым, не поддаться омертвляющему воздействию «мира»: ненависти, насилию, автоматизму мышления и поведения, сохранить в себе искру божественного начала.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Любить — это и желание быть любимым. Любовь, и смысле эротического пафоса, всегда имеет своим собственным предметом телесность и душевно-эмоциональную усладу. От взаимного обладания и взаимной отдачи. Она проявляется также и самоотверженности, самоотдаче и возникающем на этой основе духовном взаимослиянии. Природные, духовные различия и даже противоположности образуют в любви единство. Любовь оказывает огромное влияние на формирование личности, на ее самоутверждение, на выявление ее творческих потенций
Нравственная природа любви выявляется в ее устремленности не просто на существо другого пола, что характерно для непосредственного чувственного влечения, а на личность с ее индивидуальной неповторимостью. Эстетическая сторона любви проявляется в том, что любимый человек вызывает удивительный подъем жизненных сил, игру воображения, заостренное чувство восхищения длительной радости, муки сомнения, страдания и вообще весь внутренне противоречивый, а в целом красочный букет чарующих эмоциональных переживаний. Кто действительно любит, верит, по словам СН. Булгакова, не может не верить, что любимый человек обладает в каком бы то ни было отношении исключительными достоинствами, представляет собой индивидуально-уникальную и в таком качестве незаменимую ценность. Мало того, он видит эти достоинства, он чувствует эту ценность.
О проблеме любви можно говорить бесконечно. Эта тема актуальна во все времена и для всего мира. Это всего лишь чувство, но самое прекрасное из всех чувств. «Так давайте же будем любить друг друга и нашей любовью изменим этот мир к лучшему»!
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Семья «Энциклопедия в двух томах», М. 1987
2. Философия любви «Энциклопедия в двух томах», М. 1994
3. Учебник философии под редакцией Спиркина, М. 1999
4. Журналы «Вопросы философии», №1-10, 1997
5. Журнал «философия и общество», №7, 1998
6. К. С. Льюис «Любовь, страдание, надежда», М. 1989
7. Журнал «Человек», №1, 1997