В 1801 г., после убийства императора Павла, на Российский престол взошел его сын Александр I. Александр Павлович (1777–1825 гг.) был наречен в честь Александра Невского, покровителя Санкт-Петербурга, и рос под руководством бабки, императрицы Екатерины II, далекой от цели дать ему исключительно православное воспитание и образование. За его воспитание отвечал швейцарец Ф. С. Лагарп – философ, возможно, атеист, приверженец идей Просвещения, якобинец по взглядам, постаравшийся передать юному принцу веру в идеалы Просвещения, естественное равенство людей, «всеобщее благо», преимущество республиканской формы правления, симпатии к революции. Александр I неоднократно заявлял о своем неприятии неограниченного самодержавия, желании ввести конституцию, однако эти слова так и остались пустым звуком. В начале царствования император мало интересовался церковными делами. Ближайшее его окружение составляли католик князь Чарторыжский и малорелигиозные люди — князь Новосильцев, граф Кочубей, граф Строганов.
Из его сотрудников один М. М. Сперанский, происходивший из духовного сословия и выпускник Петербургской семинарии, который хорошо знал церковные дела. Александр I поручил ему составить план преобразования всех правительственных и судебных учреждений империи. Сперанский первым в окружении царя поднял вопрос о состоянии Церкви, о духовном образовании и положении духовенства. Для проведения реформ по Ведомству Православного исповедания решено было назначить в Синод нового способного и энергичного обер-прокурора. В 1803 г. обер-прокурором стал друг юности царя князь А. И. Голицын. Святитель Филарет (Дроздов) так описал его появление в Синоде: «Когда император назначил его новым обер- прокурором, он сказал: “Какой я обер-прокурор Синода? Вы знаете, что я не имею никакой веры”». С именем этого деятеля связано непомерное усиление обер-прокурорской власти в сравнении с полномочиями обер-прокуроров XVIII в. Голицын не получил никакого религиозного образования и в молодости к Церкви относился хуже, чем равнодушно. Ho, поставленный для надзора над Синодом, он основательно разобрался в ходе церковных дел и занялся чтением религиозных книг. С годами он проникся религиозными настроениями, нo как это обыкновенно случалось co светскими людьми, оторванными от родной православной традиции, князь Голицын в поисках истины обратился к западным богословским и мистическим книгам и поначалу увлекся католицизмом, a потом — бездогматным мистицизмом. Мечтательная религиозность, мистическое любопытство сочетались в нем с властным, деспотическим характером и незаурядным административным талантом. Параллельно князь общался и с видными представителями Православия: учеником преподобного Паисия Величковского старцем Феодором и преподобным Леонидом, будущим старцем Оптинским; почитал преподобного Василиска Сибирского, с учеником последнего - преподобным Зосимой Верховским - даже заключил «союз любви».
В 1807 г. по утвержденному царем докладу Голицына был образован особый комитет из духовных и светских лиц. В него вошли митрополит Амвросий (Подобедов), архиепископ Феофилакт (Русанов), протопресвитер С. Краснопевков и обер-священник И. Державин, a также сам Голицын и Сперанский. Комитету поручено было составить план реформы духовного образования и изыскать способы лучшего обеспечения духовенства. Через год комитет с успехом решил свою задачу. В 1808 г. началось проведение важнейшей в истории богословского образования реформы.
В ту пору во главе церковного управления стоял Петербургский митрополит Амвросий, который умел наладить хорошие отношения с собратьями-иерархами и светской властью, во многих случаях ему удавалось дипломатично, но твердо защитить Церковь от властного произвола обер-прокурора. В 1812 г. на Россию обрушились бедствия наполеоновского нашествия. Вражеские полчища опустошили и разорили те уезды, по которым они прошли, двигаясь на Москву. Разорению и сожжению подверглись первопрестольная столица: 12 церквей сгорели дотла в московском пожаре, 115 были сильно повреждены, все остальные разграблены.
В храмах завоеватели, наследники Великой революции, проникнутой антихристианским пафосом, устраивали казармы, конюшни и бойни. Успенский собор в Кремле, превращенный революционными вандалами в конюшню, был разграблен и ободран, на месте серебряного паникадила висели весы для взвешивания награбленных драгоценностей. Гробницы co святыми мощами Московских святителей были обнажены от металла, мощи священномученика Филиппа повержены на пол, a мощи святителя Алексия после ухода иноземцев были найдены в мусорной куче на паперти. Французы глумились над святыми иконами, в священные одежды одевали лошадей и блудниц.
Перед выходом из Москвы Наполеон велел взорвать Московский Кремль. От пяти мощных взрывов потряслись стены Кремля. В воздух взлетели камни и бревна. Колокольня Ивана Великого дала трещину. Повреждена была Никольская башня. Однако чудотворный образ святителя Николая на полуразрушенной башне остался невредимым. Хрупкое стекло киота погнулось, но не лопнуло, также не оборвалась и веревка, на которой висел фонарь со свечой.
В самом начале Отечественной войны Святейший Синод в особом послании благословил православный народ России на отпор врагу и защиту Отечества. Архиепископом Августином (Виноградским) была составлена «Молитва об изгнании врагов из Отечества», в тексте которой говорилось: «Боже отец наших... всех нас укрепи верою в Тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных...»
Накануне Бородинского сражения главнокомандующий князь М. И. Кутузов-Смоленский вместе с русскими воинами усердно молился перед Смоленской иконой Божией Матери. Очевидец этого молебна вспоминает: «Духовенство шло в ризах, кадила дымились, свечи теплились, воздух оглашался пением, и святая икона шествовала. Сама собою, по велению сердца, стотысячная армия падала на колени и припадала челом к земле»; a во французском лагере раздавалась веселая музыка — там заранее праздновали «победу».
Митрополит Платон (Левшин), желая пострадать вместе со своей паствой, в день Бородинского сражения выехал из Троице-Сергиевой лавры в Москву. Господь судил ему, однако, дожить до вести об изгнании французов из столицы. Он скончался 11 ноября 1812 г., оставив кафедру викарию архиепископу Августину. В канун сдачи столицы, 1 сентября, в Успенском соборе Кремля архиепископ Августин отслужил последнюю литургию среди
общего плача. Он едва успел вывезти из Москвы антиминс собора и вековые святыни — Владимирскую, Смоленскую и Иверскую иконы.
Оставшиеся в Москве священники напутствовали Святыми Тайнами не успевших выехать больных и умирающих. От неприятельских солдат они выносили поругания и оскорбления, многие из них мученически пострадали за веру от захватчиков. Полковые священники на полях битв проявляли бесстрашие. Духовные лица находились и в партизанских отрядах.
Ho во время войны произошел эпизод и иного характера. В Могилеве, где разместился корпус маршала Даву, оккупационные власти потребовали от местного архиерея архиепископа Варлаама (Шишацкого) вместе с подведомственным ему духовенством принести присягу Наполеону, и архиепископ Варлаам подчинился, присягнул сам и велел сделать то же самое епархиальному духовенству. Большинство клириков присягнули. 1 мая 1813 г. Святейший Синод лишил архиепископа Могилевского Варлаама за учиненную им государственную измену сана, и он был простым монахом водворен в Преображенский монастырь Новгорода-Северского.
Синод пожертвовал на военные нужды 1,5 миллиона рублей. Ha спасение Родины жертвовали свои сбережения архиереи и монастыри, священнослужители и миряне. После войны всюду, где побывали французы, надо было восстанавливать монастыри и храмы, оказывать помощь разоренному духовенству. Ha эти цели Синод выделил еще 3,5 миллиона рублей.
Страшные бедствия, перенесенные Россией в Отечественную войну, вызвали глубокие перемены в настроениях общества. Прежние про французские увлечения обнаружили свой антинациональный характер. В благодарственном молебне о спасении Отечества от врагов Церковь выразила горькое осознание: «О ихже ревновахом наставлениях, сих имеяхом врагов буиих и зверонравных». В обществе усилились патриотические и религиозные чувства.
Душевный перелом пережил и Александр I. Он говорил: «Пожар Москвы осветил мою душу, и суд Божий на ледяных полях наполнил мое сердце теплотою веры, какой я до сих пор не ощущал. Тогда я познал Бога, как Его описывает Священное Писание». Это признание характеризует настроения не только самого государя, но и значительной части высшего общества, переживавшего тогда реакцию на прежние вольнодумные увлечения екатерининского века. Ho в этом состоянии люди, отставшие от основных начал русской жизни, забывшие о родной вере, нередко обращались не к святым отцам, a к книгам западных богословов, мистиков, религиозных философов.
Борьбу с Наполеоном за пределами России Александр рассматривал как выполнение основной своей миссии - освобождения западноевропейских народов, не был он чужд и имперских иллюзий об исторической роли России и в определенной степени увлекался мистическими идеями своего отца. Мечты императора Александра об «общеевропейской религии», которая соединит всех в братском союзе и любви, побуждали его к знакомству с иными верованиями. Так, находясь в 1813–1814 гг. за границей, император проявлял интерес к различным христианским конфессиям. В Силезии он беседовал с моравскими братьями, которые умилили его своей кротостью и любезностью. В Лондоне Александр I встречался с квакерами, беседовал с ними о внутренней духовной молитве, сам молился вместе с ними и приглашал их в Россию для устройства ланкастерских школ, тюрем и филантропических учреждений. В Бадене он виделся со знаменитым мистическим писателем И. Г. Юнгом-Шеллингом, и они оба пришли к выводу, что во всех христианских исповеданиях есть доля истины, но не одно из них не содержит всю полноту ее. По инициативе Александра 14 сентября 1815 г., в день Воздвижения креста Господня, был заключен Священный союз трех христианских монархов - России, Австрии и Пруссии – православного, католического и протестантского. Текст акта о его создании имел ярко выраженный религиозно-мистический характер и содержал обязательства христианских монархов оказывать друг другу всемерную помощь.
Мистические настроения захватили и обер-прокурора Голицына. Пользуясь столь влиятельным покровительством, проповедники нецерковного мистицизма с большим размахом развернули прозелитическую пропаганду. Мистицизм, заимствованный на Западе, причудливо сливался с доморощенным мистическим хлыстовством. Ha собраниях y великосветской
сектантки Татариновой устраивались хлыстовские и скопческие «радения». В обстановке этой мистической одержимости возрождались и усиливались масонские ложи. К масонству с благожелательным интересом относился сам Александр I. В масонской ложе состоял его брат великий князь Константин. Среди «вольных каменщиков» числились такие влиятельные лица, как князь Репнин, граф Виельгорский, Уваров, А. И. Тургенев. В высшем обществе сложилась тогда поговорка: да кто же ныне не масон. Ложи Коронованного Александра, Умирающий Сфинкс, Соединенных друзей Палестины приобрели значительное влияние на все сферы государственной жизни.
Видный масон А. Лабзин возобновил масонское книгоиздательство, запрещенное при Екатерине Великой. Лабзин издавал журнал «Сионский вестник», на страницах которого под видом вселенского, универсального христианства и внутренней церкви проповедовался адогматический религиозный синкретизм. Переводились и печатались книги западных «мистиков» Эккартсгаузена, Сен-Мартена, Гион, Юнга-Штиллинга. Мощным орудием строителей «внутренней церкви» стало основанное в 1813 г. Петербургское библейское общество, переименованное через год в Российское. Оно действовало как секция Английского Библейского общества, и главными заправилами в ней были пасторы Паттерсон и Пинкертон. Первое
собрание общества состоялось в доме князя Голицына. Он же стал и его президентом. Своей целью общество объявляло распространение Библии среди иностранцев и инославных, но уже в 1814 г. оно получило от государя право издавать Священное Писание и на славянском языке В 1816 г. было решено приступить к изданию Библии на русском языке.
Дела общества шли блестяще. Его отделения появились в самых глухих уголках страны. Имущество этого учреждения во много раз превышало казну Синода. Его покровителем состоял сам император. В общество входили министры, сенаторы, губернаторы. В состав Библейского общества ввели нескольких архиереев и других духовных лиц. Из общества частного, каким оно представлено было в уставе, оно по своему реальному статусу превратилось в официальное, правительственное учреждение.
Рост влияния общества, ставившего своей целью распространение слова Божия, не вызывал радости y ревнителей Православия. Библейское общество придерживалось правила печатать Священные книги «без всяких на оныя примечаний и пояснений», чтобы устранить из своих изданий всякие вероисповедные особенности. Курс на размывание конфессиональных границ и, значит, на принижение Православия в прикровенном виде выражен в отчете Общества за 1818 г.: «Небесный союз веры и любви, учрежденный посредством Библейских обществ в великом христианском семействе, отрешает прекрасную зарю... и то время, когда будет един Пастырь и едино стадо». Чтобы приблизить эту «зарю», пастору Пинкертону дана была власть объезжать епархиальные города России и требовать отчета y архиереев в распространении слова Божия, делать им внушения и замечания, давать указания и советы. По свидетельству А. Стурдзы, присутствовавшего на заседаниях Общества, его «коноводы» «шумели, уверяли, что в идее Библейского общества новое излияние Святого Духа на всяку плоть, что с помощью одной книги можно будет христианству расторгнуть обветшалые пелены, обойтись без Церкви и достигнуть соединения в духе и истине».
В 1817 г. ревнители «внутренней церкви» усилились еще более в результате важной административной реформы. В состав Министерства народного просвещения была включена канцелярия синодального обер-прокурора и департамент по делам иностранных исповеданий, подчинявшийся ранее министру внутренних дел. Новое ведомство получило наименование Министерства духовных дел и народного просвещения. Во главе этого «Двойного Министерства» (1817–1824) был поставлен князь А. И. Голицын. В манифесте указывалась формальная цель такого соединения: «дабы христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения». Все дела, касавшиеся религий, соединялись в департаменте духовных дел, директором которого был назначен масон А. И. Тургенев. Одним из четырех отделений этого департамента стало отделение по делам греко-российского исповедания. И.К. Смолич отмечал, что «превращение церковного управления в чиновничье ведомство, его постепенное включение в государственный аппарат, которое началось в первое десятилетие обер-прокурорства Голицына, явилось завершением того, что начала Екатерина II».
Новым обер-прокурором, теперь уже представлявшим не лицо государя, a лицо министра, стал князь П. С. Мещерский. Реформа означала крайнее унижение Синода, поставленного теперь под надзор второстепенного чиновника и наравне с такими учреждениями, как Евангелическая консистория или Духовное управление евреев. Однако Мещерский мало заботился о значимости своей должности, полностью вверив все дела первоприсутствующему члену Синода митрополиту Серафиму. Синодский секретарь Исмаилов в своих воспоминаниях писал, что «в Синоде при Мещерском в каждом углу расстилалась тишь, гладь и Божия благодать».
A главная опасность заключалась в том, что «Двойное министерство» откровенно действовало как орган Библейского общества и как орудие масонских лож. Всякая полемика против «мистических» писателей пресекалась цензурой. Дело доходило до таких курьезов, как, например, строгий выговор министра издателю «Духа журналов» за то, что в одной статье журнала автор посмел иронизировать над пророчеством Юнга-Штиллинга о наступлении конца света в 1836 г.
Первоприсутствующий в Синоде митрополит Амвросий долгое время снисходительно относился к заблуждениям Голицына. Благодаря свойственной ему осторожности и дипломатическому такту он умел поддерживать с ним хорошие отношения, но, наконец, и его терпение истощилось. Умножение сект, засилье враждебного Церкви синкретического мистицизма, шедшего по следам древних гностических ересей, заставили его
решительно высказаться против Библейского общества. За этим последовало разделение Петербургской и Новгородской епархии на две отдельные епархии и удаление митрополита в Новгород. 26 марта 1818 г. он выехал из Петербурга, a через два месяца, 21 мая, скончался в Новгороде.
Ha его место был переведен из Чернигова архиепископ Михаил (Десницкий). В прошлом он многие годы служил священником при московском храме святого мученика Иоанна Воина и славился своими сердечными проповедями. В 1796 г. он принял постриг и через 5 лет был хиротонисан во епископа. Это был добрый, кроткий, мягкосердечный архипастырь. Богословская схоластика отталкивала его, человека теплого, сердечного благочестия. Его собственные богословские воззрения были проникнуты мистическим духом, но не мистицизмом Сведенборга или Сен-Мартина, a мистицизмом учителей духовной жизни святых преподобных Макария Великого, Исаака Сирина, Симеона Нового Богослова. Голицын, однако, надеялся на сочувствие нового митрополита своим религиозным идеям, a также рассчитывал на его мягкость и уступчивость. И ошибся в своих расчетах.
Митрополит Михаил оказался твердым архипастырем, стоявшим на страже Православия. Под его покровительством составилась «дружина» ревнителей, которые стали открыто выражать свою тревогу и несогласие с опасным направлением министра. Ректор Петербургской академии архимандрит Иннокентий (Смирнов) отказался от звания члена Библейского общества и написал письмо А. И. Голицыну, в котором потребовал закрыть «Сионский вестник» Лабзина. Он прямо писал министру: «Вы нанесли рану Церкви, Вы ее и уврачуйте».
Вскоре произошло новое столкновение. В конце 1818 г. в качестве цензора архимандрит Иннокентий разрешил к печати книгу Евстафия Станевича «Разговор о бессмертии души над гробом младенца», в котором осуждались идеи, проповедовавшиеся «Сионским вестником». В книге присутствовали яркие места с нападками на масонскую идеологию «внутренней единой церкви» и двоякие намерения «Сугубого министерства». Выход этого сочинения произвел бурю в окружении Голицына. Министр добился от императора запрещения книги Станевича. Он писал царю, что книга наполнена «защищением наружной Церкви против внутренней» и «совершенно противна началам, руководствующим христианское наше правительство». Архимандрит Иннокентий был удален из Петербурга, при этом его хиротонисали во епископа и назначили в Пензу, где святитель скончался осенью того же года в возрасте 35 лет.
После устранения святого Иннокентия митрополит остался в одиночестве. Тем не менее он не уступил Голицыну, и в 1821 г., за две недели до своей кончины, писал императору, умоляя его спасти Церковь «от слепотствующего министра». Письмо произвело сильное впечатление на государя. Преемником митрополита Михаила, по совету графа Аракчеева, соперничавшего с Голицыным за влияние на царя, был назначен митрополит Серафим (Глаголевский), переведенный из Москвы. В кругу иерархов он был известен как противник мистического направления. Он сразу после перевода в Петербург высказался против Библейского общества и вступил с ним в борьбу.
Передовым бойцом в этой борьбе был выставлен настоятель Новгородского Юрьевского монастыря архимандрит Фотий (Спасский). Он учился в Петербургской академии y архимандритов Филарета (Дроздова) и Иннокентия (Смирнова). В 1817 г. принял постриг и был определен законоучителем в кадетский корпус. Архимандрит Фотий благоговел перед своим учителем святым Иннокентием, человеком высокой подвижнической жизни. Человек неординарной внешности, мистического склада, экзальтированный, с веригами, видениями и значительными снами, яркий оратор, Фотий неустанно обличал не только масонские идеи, духовное сектантство, но выступал и против начинавшегося обновляться церковного богословия, перевода Библии на русский язык. О молодом монахе-постнике заговорили в свете. Его почитательницей и духовной дочерью стала графиня Орлова-Чесменская, богатейшая в России помещица.
Ревностный законоучитель стал на уроках в кадетском корпусе открыто обличать Библейское общество. Ho в своих обличениях он сам впадал в тон, который царил в мистических кружках. Обрушиваясь на «мистиков», он аргументировал не от святых отцов, a от собственных видений, прозрений, вещих снов. Как и его оппоненты, он был преисполнен апокалиптической тревоги. «Теперь дрова уже подкладены, и огнь подкладывается», — говорил он.
О своей деятельности архимандрит Фотий вспоминал впоследствии: «Действовал с опасностью для жизни против “Сионского вестника” Лабзина, лож масонских и ересей, старался ход расколов их остановитъ». Его шумное поведение привело к удалению его из Петербурга и назначению игуменом Новгородского Деревяницкого монастыря. A там он обрел нового покровителя — владельца села Грузино графа Аракчеева, и в 1822 г. был назначен настоятелем древнего Юрьевского монастыря. Вскоре его снова вызвали в Петербург. И там он ринулся на борьбу с Голицыным.
Поводом для решительных действий явился русский перевод книги Госнера «О Евангелии от Матфея» — одного из многих издававшихся тогда в России мистически пиетических сочинений. Архимандрит Фотий написал императору письмо, в котором сообщил, что в Вербное Воскресение к нему был послан ангел Божий, предстал ему во сне с книгой в руке, a на книге было начертано: «Сия книга составлена для революции и теперь намерение ее революция». Письмо архимандрита заинтересовало царя своим апокалиптическим тоном. Он захотел встретиться с новоявленным «пророком».
После аудиенции y Александра I архимандрит Фотий открыто напал на Голицына в доме Орловой. Он встретил министра перед иконами за аналоем, на котором были возложены Крест, Евангелие и Святые Дары. Князь Голицын попросил благословения y архимандрита, однако тот благословения не дал и сказал: «В книге “Таинство креста” под твоим надзором напечатано: духовенство есть зверь, — a я, Фотий, из числа духовенства есмь иерей Божий, то благословить тебя не хощу, да тебе и не нужно оно». Голицын ушел из дома в крайнем гневе. A архимандрит Фотий вслед ему кричал: «Анафема! Да будешь проклят». От Голицына и Фотия последовали доношения о случившемся на имя государя.
Вскоре после этого, по совету Аракчеева и еще одного противника Голицына, адмирала Шишкова, к императору поехал митрополит Серафим, и на аудиенции, сняв с себя белый клобук и положив его к ногам царя, с твердостью заявил, что не примет его, пока не услышит царского слова о смене министра и истреблении вредных книг. В защиту униженного положения Церкви выступали и светские лица. Трезвый анализ создавшейся ситуации прозвучал из уст светского историка Η. М. Карамзина, который еще в своей записке 1811 г. «О древней и новой России» указал: «Если государь председательствует там, где заседают главные сановники Церкви, если он судит их и награждает мирскими почестями и выгодами, то Церковь подчиняется мирской власти и теряет свой характер священный, усердие к ней слабеет, а с ним и вера...»
15 мая 1824 г. князь Голицын подал в отставку. Министром просвещения назначили A. С. Шишкова. Ведомство Православного исповедания было изъято из подчинения этого министерства. Президентом Библейского общества стал митрополит Серафим, который сразу же начал добиваться его упразднения. В последние годы своего царствования Александр I не только отказался от радикальных реформаторских проектов, но и начал по-иному оценивать состояние духовной жизни в империи. личные духовные искания Александра, мистические настроения, безусловно усилившийся под конец жизни интерес к Православию вели его к попыткам найти выход своим сомнениям в общении с духовными лицами, прежде всего из среды монашества и старцев, а не высшей иерархии, что само по себе показательно.
В 1816 г. государь был в Киево-Печерской лавре, молился у святых мощей, посетил иеросхимонаха Вассиана (Балашевича). В 1819 г. был на Валааме, где удивил братию монастыря своим знанием монастырских уставов и молитвенным усердием на службах. В 1823 г. император посетил схимонаха Амфилохия в Спасо-Яковлевском Ростовском монастыре, в Петербурге неоднократно беседовал с настоятелем Глинской пустыни Филаретом. 19 ноября 1825 г. император Александр I скончался в Таганроге, и вскоре после его кончины Библейское общество было закрыто. Его смерть породила различные толки и предположения, из которых наиболее распространенным стало не основанное ни на каких достоверных фактах предание о «таинственном старце» Федоре Кузьмиче, под именем которого будто бы долгие годы скрывался отказавшийся от власти Александр I.