Личность Николая I и его тридцатилетнее царствование, закончившееся для России катастрофой Крымской войны (1853-1856 гг.), всегда имели в истории неоднозначные оценки, особенно в отношении к общественной жизни, вере, науке, образованию. В среде светских историков второй половины XIX в., а также советских ученых преобладало весьма критическое отношение к самому Николаю I и его деяниям. Так, С. М. Соловьев указывал на то, что император окружал себя людьми бездарными, людей, одаренных каким-то талантом от Бога, гнал, желая иметь возможность «одним ударом отрубить все головы, которые поднимались над общим уровнем». В. О. Ключевский, скептически относясь вообще к правителям дома Романовых, считал, что Николай I «требовал добродетельных знаков, не зная, как добиться самих добродетелей». Университетский деятель и цензор А. В. Никитенко обвинял императора Николая в том, что, «восставая целые двадцать девять лет против мысли, он не погасил ее, а сделал оппозиционною правительству». М. Н. Покровский вообще видел в эпохе Николая лишь череду классовых конфликтов, медленное развитие «промышленного капитала» и реакционное самодержавное правление в «тюрьме народов». Иную и часто противоположную оценку получили личность и царствование Николая I у церковных историков, особенно после Октябрьской революции и в Русском Зарубежье: «христианин на престоле», поборник стабильного развития России, противник западнических идей. И та, и другая оценки, безусловно, односторонни.
Религиозное образование будущего императора сложилось не слишком удачно. Видимо, в нем преобладала формально-обрядовая сторона, великих князей водили на воскресную службу и на «всякий большой праздник», а сам император Николай так вспоминал о детских годах: «В отношении религии моим детям было лучше, чем нам (Николаю и его брату Михаилу), которых учили только креститься в известное время обедни, да говорить наизусть разные молитвы, не заботясь о том, что делалось в нашей душе». Следует отметить, что воспреемником Николая при крещении был его брат Александр. Став императором, Николай I избрал своим духовником протопресвитера Николая Музовского, который в 1817 г. учил русскому языку и основам православного вероучения принцессу Шарлотту, невесту Николая Павловича. Основным источником сближения, видимо, послужил тот факт, что духовник вполне разделял военные интересы Николая I и представлял единственный в истории Русской Церкви пример совмещения в одном лице царского духовника и обер-священника Главного штаба гвардейского и гренадерского корпусов.
Вера у императора Николая, несомненно, была, и он, в отличие от Александра, не знал религиозных исканий, сомнений и экстазов, апокалиптических восторгов и испугов, не питал симпатий к увлечению западной мистикой, сохранял духовную трезвость и строгую верность догмам Православия. Он искреннее желал «простой веры», «как верит русский простолюдин». Однако желание простоты в духовной жизни при существующей системе взаимоотношений с Церковью, когда все зависело от императора, оборачивалось упрощением, начетничеством и формализмом и приводило к нецерковным решениям проблем.
Царствование Николая I началось подавлением декабрьского восстания на Сенатской площади. Вместо цареубийства проклятием Николая стало восстание оппозиционных офицеров 14 декабря 1825 г., вступление на престол сопровождалось не милостями, а кровопролитием на Сенатской площади, судебным процессом и казнью главных заговорщиков. Николай I до самой смерти был убежден в божественном происхождении монархии в России и ее самодержавном праве. Уже под конец его царствования святитель Филарет в проповеди на день рождения императора (25 июня 1851 г.) дал богословское осмысление царской власти, которое оказалось очень близким интуитивному пониманию ее Николаем I: «Бог по образу Своего небесного Единоначалия устроил на земле царя, по образу Своего Вседержительства - царя самодержавного, по образу Своего Царства непреходящего, продолжающегося от века и до века - царя наследственного»1. Подобная «простота» и железная логика отвечали характеру и мировосприятию Николая в полной мере. Сомнений в том, что Бог всегда пребывает с ним и с Россией, что бы ни происходило, у него не было никогда, и в своих манифестах он не уставал это подчеркивать в повелительно-наступательном тоне: «С нами Бог! Разумейте, языцы, и покоряйтеся: яко с нами Бог!»; «С нами Бог! никто же на ны!»
Государственной идеологией в правление Николая I стала знаменитая концепция «официальной народности», сформулированная министром народного просвещения графом С. С. Уваровым (1833-1849 гг.): Православие, Самодержавие, Народность. В соответствии с ней русский народ априори имеет глубокую религиозность, выраженную прежде всего в преданности самодержавной власти монарха, которая есть необходимое условие существования России. Народность же понималась как самобытность России и необходимость противостоять влиянию с Запада в сфере борьбы с «вольнодумством», т. е. движениями за свободу общества, личности, мысли. Охранительный курс возобладал везде и во всем. Таким образом, Церкви и в идеологическом оформлении отводилась роль служанки и цензора, квинтэссенция веры была низведена до абсолютного послушания божественному монарху. Однако отношения самого православного государя к верной ему Церкви были далеки от полного доверия, она так же, как и все общество, должна была быть под сильным контролем. Примером может служить то, что учрежденные в 1826 г. особое III Отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии и Отдельный корпус жандармов занимались в т. ч. тем, что регулярно доставляли из губерний многочисленные донесения, в том числе и на епархиальных архиереев. Строгий контроль виделся государству как необходимая составляющая его внутренней политики, в т. ч. церковной.
Самой яркой личностью среди епископата николаевской эпохи был святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский и Коломенский. К началу царствования Николая I святитель Филарет уже четыре года занимал Московскую кафедру в сане архиепископа. Именно он «открыл» царствование Николая I, всенародно зачитав 18 декабря 1825 г. в Московском Успенском соборе завещание Александра I. Свою паству в декабре 1825 г. святитель удержал от буйства, и на Москву не распространилось восстание декабристов. С первых дней царствования Николая Филарет, уже неоднократно показавший свою лояльность к лицам и событиям предыдущей эпохи, однозначно стал на позиции полной поддержки любых действий своего монарха, исходным пунктом признавая божественное происхождение его власти. В день коронации государя 22 августа 1826 г. он произнес как всегда блестящую проповедь: «Трудное начало царствования тем скорее показывает народу, что даровал ему Бог в Соломоне». Такая готовность не осталась незамеченной: новый император тотчас распорядился о даровании святителю сана митрополита.
Святитель Филарет стал одним из основных проводников теории «официальной народности» еще в процессе ее формирования. Осенью 1826 г. он стал членом Синода, но по-прежнему вникал во все дела Московской епархии. Однако отношения даже митрополита Филарета с императором были отнюдь не просты и не безоблачны. Так, он в 1829 г. отказался освящать Триумфальные ворота с изображением языческих богов, в 1830 г. чувствительно задел Николая, говоря во время холеры о грехах царей, за что получил незамедлительно «высочайший» выговор.
В 1848 г. русские войска помогли разгромить революцию в Европе. Во внутренней политике в этот период по всем линиям усиливался охранителъный курс. Всякая оппозиция правительству искоренялась в зародыше. Политика эта распространялась и на Церковь. При Николае I в церковной политике правительства углублялись тенденции, наметившиеся в последний год царствования Александра, когда с удалением Голицына усилилось влияние Аракчеева и Шишкова.
Реакция на недавнее засилие масонских кругов носила нетворческий, казенно-охранительный характер. Митрополит Филарет (Дроздов), который, при всем своем критическом отношении ко многим инициативам Голицына, тем не менее сохранил уважение к нему и после его отставки, назвал этот поворот «обратным ходом ко временам схоластическим». Новый курс правительства поддерживали митрополиты Петербургский Серафим и Киевский Евгений (Болховитинов), a y Московского архипастыря святителя Филарета «обратный ход» вызывал горестные чувства, тревожил его, хотя в своих попытках противодействовать ему он проявлял предельную осторожность.
После закрытия Библейского общества ревнители «обратного хода» добились прекращения работы над переводом Библии на русский язык. Усилия митрополита Филарета отстоять это дело не увенчались успехом. Некоторое время воспитанникам военно-учебных заведений запрещалось читать Библию «в предотвращение помешательства», под тем предлогом, что два кадета уже помешались.
Для борьбы с инославными влияниями, с ересями и сектами устрожалась духовная цензура, и эти цензурные строгости были направлены против всякого проявления живой богословской мысли. Напуганные разгулом «оккультного» мистицизма, ревнители «обратного хода» с опасливым недоверием стали относиться и к аскетическому мистицизму, к творениям святых отцов Макарил Великого и Исаака Сирина, и, по словам святителя Филарета, «умная сердечная молитва» оказалась «уничтожена и осмеяна как зараза и пагуба». Цензура не пропускала в печать богословских сочинений A. С. Хомякова. Под подозрением оказалось даже православие митрополита Филарета, который метко охарактеризовал возобладавший тогда дух пугливого недоверия к богословию словами: «Дым ест глаза, a они говорят — так едок солнечный свет».
При Николае I усилился обер-прокурорский за ходом церковных дел. Обер-прокурор получил министерские полномочия. Несмотря на подозрительное отношение николаевского двора к деятелям александровского царствования, связанным с масонскими кругами, в 1833 г. обер-прокурором вместо князя П. С. Мещерского был назначен тайный масон С. Д. Нечаев. К духовенству он относился недружелюбно и сразу повел настоящую войну против синодальных иерархов, причем в этой борьбе не брезговал и интриганскими методами. Он инспирировал ложные доносы на архиереев, в которых те обвинялись в политической неблагонадежности, a чтобы придать доносам видимость правдоподобия, подталкивал членов Синода выражать недовольство жандармским давлением на Церковь. Нечаев добился того, что под негласный надзор поставлен был митрополит Московский Филарет.
Недовольство Нечаевым в Синоде стало столь велико, что иерархи решились просить государя о замене его другим лицом. И ходатайство это, поддержанное влиятельным синодальным чиновником A. Н. Муравьевым, возымело успех. После отставки Нечаев поселился в Москве, посвящая досуг занятиям астрологией в узком кругу интимных друзей.
Преемником Нечаева стал граф H. А. Пратасов. Это был один из самых энергичных и умных сановников николаевской эпохи. Он получил воспитание y гувернера-иезуита, и оттого, вероятно, несмотря на его искреннюю преданность Православной Церкви, в его богословских воззрениях всегда был заметен сильный налет католицизма, хотя к Ватикану Пратасов относился настороженно и в церковно-политических взглядах был далек от клерикальных латинских тенденций.
Пратасов хотел сделать государство строго конфессиональным и не одобрял политику широкой веротерпимости, проводившуюся при Екатерине II и Александре I. Ho на Церковь он смотрел прежде всего с точки зрения государственного интереса, государственной пользы, видел в ней одну из опор правительства и в этом был верным продолжателем линии Петра I и архиепископа Феофана.
От своего покровителя Николая I Пратасов усвоил убеждение во всесильных возможностях канцелярского способа управления и во всемогуществе приказа свыше. Исполненный энергии, он свою деятельность в кресле обер-прокурора начал с преобразования канцелярской части: увеличил численность чиновников, повысил их ранги, разделил канцелярию на департаменты с директорами и обер-секретарями, «усовершенствовал» бумажное делопроизводство до такой степени, что чиновники, сидевшие за соседними столами, вели переписку между собой через экспедицию. Пратасов скоро подчинил себе учреждения, находившиеся прежде в ведении Синода — Духовно-учебное управление, преобразованное из Комиссии духовных училищ, подведомственной Синоду, счетную часть Синода, которую он преобразовал в Хозяйственный комитет.
С членами Синода граф Пратасов обращался заносчиво, грубо, позволяя себе кричать на них и даже пытался по-военному командовать ими. При этом он, однако, заботился о престиже Святейшего Синода и не позволял главам смежных министерств вмешиваться в церковные дела. Считая Русскую Православную Церковь своим ведомством, Пратасов брал на себя инициативу в решении чисто церковных дел и даже вопросов богословского характера.
В конце 1830-х гг. он поднял вопрос об исправлении «Катехизиса» святителя Филарета, в котором усмотрел протестантский оттенок, заключавшийся будто бы в отсутствии 9 церковных заповедей, заимствованных митрополитом Петром Могилой в «Православное исповедание» из католических катехизисов. «Православное исповедание» Пратасов ставил так высоко, что ввел обязательное изучение его во всех семинариях и настаивал на том, чтобы оно было объявлено «символической книгой».
Обер-прокурор решительно возражал против перевода Библии на русский язык и предлагал Синоду объявить славянский перевод каноническим, подобно тому как Вульгата является канонической книгой для Католической Церкви. Этому намерению воспротивился московский митрополит Филарет. Предложение Пратасова было отвергнуто Синодом, но вскоре после этой неудачи, в 1842 г., Пратасов добился удаления из Синода в свои епархии митрополитов Московского Филарета (Дроздова) и Киевского Филарета (Амфитеатрова).
Московский святитель и после удаления из Петербурга, никуда не выезжая из своей епархии, продолжал оставаться средоточием церковной жизни. Русские иерархи смотрели на него как на своего вождя и, приезжая в Москву, шли к нему за советом и руководством.
В 1843 г. скончался митрополит Петербургский Серафим, который умел поддерживать хорошие отношения с самовластным обер-прокурором, потому что вполне сочувствовал пратасовской церковной политике. Его преемником стал переведенный из Варшавы митрополит Антоний (Рафальский), который привлек внимание жителей столицы торжественностью и красотой совершавшихся им богослужений. После его смерти в 1848 г. его преемником стал митрополит Никанор (Клементьевский).
Вершиной бюрократической унификации при Николае I является проведенная в 1832 г. кодификация законодательства, результатом которой стал первый Свод законов Российской империи. Как итог всей синодальной эпохи в нем были законодательно закреплены сложившиеся отношения государства и Православной Российской Церкви и окончательно определена роль императора в Церкви.
40 статья Свода гласила: Православная Церковь является господствующей в Российской империи, следовательно, пользуется рядом привилегий: так, иноверцам категорически запрещалось вести пропаганду своего учения на территории Российского государства: наоборот, православная миссия среди иноверцев всячески поощрялась. Детей в смешанных браках крестили в Православии. Выход из Православия или принуждение к такому шагу наказывались в судебном порядке. Однако этим привилегированное положение фактически и ограничивалось, к тому же оно имело и оборотную сторону: все указанные выше привилегии на практике приводили к твердой регламентации церковной жизни со стороны государства.
Российский император был обязан принадлежать к православному исповеданию, его коронование было священным и совершалось через помазание, во время церемонии император должен был читать Символ веры и обещать жить по заповедям Господним. Далее вся его деятельность фактически выводилась из-под контроля и оставалась лишь делом его совести и степени понимания им православных устоев. Статья 42 наконец разъяснила и загадочную фразу о российском императоре как «Главе Церкви», включенную императором Павлом I в акт 1797 г. о наследовании престола: «Император яко христианский государь есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры и блюститель правоверия и всякого в Церкви Святой благочиния». Заметим, что и эта формулировка церковной роли российского императора в дальнейшем вызывала немалый интерес канонистов и споры при толковании.
Было однозначно определено и значение Святейшего Синода как инструмента в руках государственной власти: «В церковном управлении самодержавная власть действует посредством Святейшего Правительствующего Синода, ею учрежденного»1 (статья 45). Таким образом, Русская Церковь, законодательно лишенная самостоятельности и поставленная как институт в прямую зависимость от светской политики, никоим образом не должна была и помыслить об оппозиции или сопротивлении. Тем из ее членов, кто был в состоянии думать, оставалась особая сфера - Церковь Небесная, неподконтрольная никакой из земных властей.
Конец царствования Николая I совпал с неудачной для России Крымской войной, когда на стороне мусульманской Турции против России, выступившей в защиту порабощенных Портой христиан, воевали христианские государства Европы — Великобритания, Франция, Сардинское королевство. Православное духовенство во времл войны самоотверженно служило Родине. Военное духовенство воодушевляло воинов в местах боевых действий, заботилось о раненых, утешало их, напутствовало умиравших. Корсунский женский монастырь под Севастополем был обращен в лазарет, и инокини служили в нем сестрами милосердия. Женские обители по всей России готовили корпию и бинты для раненых. Соловецкий монастырь мужественно выдержал двухдневную бомбардировку английской эскадры.
Многие из воспитанников духовных школ записались в ополчение и отправились в действующую армию. Немало семинаристов сложило головы в боях с неприятелем. Епархиальные архиереи, монастыри, духовные школы, церковные причты собирали средства на военные нужды, на помощь раненым, инвалидам, вдовам и сиротам убитых воинов. Некоторые из архиереев пожертвовали свое жалование за все время войны.
В разгар Крымской кампании, 18 февраля 1855 г., скончался император Николай I. Обер-прокурор Святейшего Синода граф H. А. Пратасов умер на месяц раньше монарха, которого он глубоко почитал.