ФЕНОМЕНОЛОГИЯ И ПСИХОПАТОЛОГИЯ

Людвиг Бинсвангер

Когда мы обращаемся к отношениям между феноменологией и психопатологией, которые более прочего интересуют психиатров, то, для того, чтобы выяснить характер этих отношений, мы должны лишь сделать выводы из вышеизложенного. Так как психопатология была и остается опытной или фактической наукой (Tatsachenwissenschaft), то она никогда не захочет и не сможет подняться до созерцания чистой сущности в абсолютной всеобщности. Однако она также не может ничего возразить, если чистая феноменология захватит также ее области, и будет ожидать от чисто феноменологического разъяснения ее основных понятий лишь содействия и облегчения (Klarung) ее собственным исследованиям. Каждая наука заслуживает этого названия тем больше, чем более чистыми и ясными являются понятия, с которыми она работает, и чем более наглядно представляет она материал, к которому эти понятия относятся. С другой стороны, мы уже сейчас хорошо понимаем, что вполне имеет смысл, несмотря на это глубокое различие между психопатологическим исследованием фактов и феноменологическим исследованием сущности, говорить о психопатологической феноменологии. Здесь речь пойдет о той феноменологии, которой хотя и не удается достичь высот чистой сущности, но которая, с другой стороны, также не может быть отождествлена с тем, что следует обозначить, ссылаясь на описательную психологию, как описательную и субъективную психопатологию. Таким образом, психопатологическая феноменология понимается сплошь и рядом ошибочно. Однако (должны мы спросить) для чего нужен сложный научный аппарат феноменологии, если мы с его помощью не можем достичь ничего иного, кроме того, чего мы уже могли достичь посредством нашей субъективной или описательной психопатологии. Ведь и ранее одна из областей психопатологии была занята тем, что описывала болезненные душевные явления так, как нам изображают их больные, или так, как мы могли бы изобразить их сами на основе указаний больных, по возможности не теоретизируя. Блестящий пример этому — труд Блейлера "Виды шизофрении" ("Gruppe der Schizophrenien") в описательных его частях. Но учитывая то, что требование по возможности не теоретизировать едва ли могло быть методически осуществлено до феноменологической эры, можно сказать, что между существующей до сих пор описательной психопатологией и феноменологической психопатологией существует глубокое различие, которое и оправдывает методологическое отделение одной от другой, несмотря на то, что на практике они постоянно и тесно взаимодействуют: так как феноменолог нуждается в описательных определениях психопатологии, таких, например, как понятия "помешательства" (Wahnidee), "галлюцинации", "аутизма", чтобы иметь возможность вообще с чего-то начать и сделать, по возможности быстро, более или менее понятным; а занимающийся психопатологией, в свою очередь, нуждается в феноменологически ориентированных исследованиях, чтобы получать к видению все новый проясненный зрительный материал. [О феноменологии].

Мы хотим попытаться проиллюстрировать эти отношения одним примером настолько полно, насколько это возможно в рамках реферата. Прежде во внимание принимался лишь тот факт, что основа психопатологии есть преимущественно восприятие другого (Fremdwahrnehmung), восприятие какого-то чужого или другого Я и несравненно реже восприятие собственного. В настоящее время объект исследования рассматривается большей частью не во внутреннем чувстве или в самонаблюдении, а в такого рода восприятии, посредством которого мы проникаем в жизнь чужой души. Этот род восприятия, который раньше мог объясняться через теории выводов, сделанных на основе аналогий и ассоциаций, и для которого еще и в настоящее время повсюду авторитетной остается теория вчувствования, уже обстоятельно исследуют феноменологи. Я мог бы коснуться здесь (и не однажды) важнейших результатов этих исследований. Но, возможно, достаточно знать, что также и чужое восприятие является родом ("внутреннего") восприятия, которым мы непосредственно схватываем душевное движение другого (Шелер).

На нашем примере мы хотим изучить, каким образом может действовать психопатолог в качестве исследователя. Мы хотим еще раз начать с естественнонаучной установки, не забывая также психоаналитическую, затем рассмотреть описательный метод, чтобы противопоставить ему в конце концов феноменологический.

Если вы спросите больного, слышит ли он голоса, а он вам заявит на это: "Нет, голосов я не слышу, но по ночам открыты "залы обращений" (Sprechsale), которые я бы охотно позволил", то вы можете обратить внимание на точный текст этого предложения и высказать свое суждение об этом, то есть, что речь идет о причудливой или странной манере говорить, и вы можете даже положить это суждение в основу вывода о том, что больной страдает шизофренией. Понятие "причудливая манера говорить", таким, образом логически подпадает под определенный вид болезни — шизофрению; иными словами, вы совершаете определенный акт мышления по подведению чего-то под более общее.

Над этим актом можно надстроить множество других мыслительных актов, нанизать на него тьму других "опытов", пока, наконец, не будет создана полная, вполне естественнонаучная, теория расстройства мышления при шизофрении (что-то в смысле Блейлера и Берца), с помощью которой вы будете "объяснять" отдельные симптомы. Или, например, вы уделите внимание не буквалистике текста, не присущей больному манере говорить, а подробно рассмотрите значение слов, их рациональный смысл, логическое "содержание". На основе значения выражения "зал обращений", которое, конечно же, вы услышите еще, вы опять-таки выскажете суждение, а именно что у больного имеются акустически-галлюцинаторные переживания, которые он, хоть и не всегда, называет "голосами". Вы, возможно, попытаетесь "понять" ("einen Begriff zu machen"), что больной называет "залом обращений" или "открытым залом обращений", для чего будете искать здесь признаки или черты какой-либо вещи (Sache) или процесса, пытаться описывать этот процесс, то есть, иными словами, идти дескриптивным путем. Занимаясь разъяснением логических значений слов, вы расспрашиваете больного далее и узнаете затем, что он имеет и другие акустически-галлюцинаторные переживания, которые он называет "эхо из Рима", под которыми понимаются исключительно мнимые словесные "обиды" со стороны обслуживающего персонала, которым он, однако, "не придает значения"; далее можно узнать, что он "видит" также галлюцинаторные образы, которые, как в кино, просто сменяют друг друга в определенной последовательности, развлекая и занимая его, не обладая при этом для него особым значением, в то время как его слуховые галлюцинации (Sprechsaalerlebnisse) представляют собой некое "методически единое", предельный "договор" (Kontraktum), "жизненно" или "провиденциально" значимое, сильно сконцентрированное "действие" (Handlung), "кусочек действительной жизни, говорящий о том", что "попадает в травматически уязвимую зону", которым управляет "высшая власть": короче, "зал обращений" — это "открытая с особой стороны дискуссия", при которой выступает "оратор", обладающий особым авторитетом.

Итак, мы узнаем, что "зал обращений" — вовсе не есть феномен слуховой галлюцинации, но описывает комплексное галлюцинаторно-химерическое переживание, действие или "сцену".

Если же вы замечаете, что в примерах, которые вам дает больной в рассказах о своих галлюцинациях, часто фигурирует личность (Person) его отца, то вы, возможно, включите этот "предмет" в ваше рассмотрение, и хотя не продвинетесь далее на вашем прежнем пути, зато поставите этот психологический предмет — "отец" — в срединный пункт вашего исследования и будете центрировать на нем весь дальнейший анализ. Теперь вы будете исследовать "отцовский комплекс" больного, вновь дескриптивное единство, чье психологическое значение для душевной жизни больного вы хотите теперь выяснить. При этом вы теперь будете продвигаться вперед, созерцая, представляя себе зрительно все то, что больной сообщает вам о своем отношении к отцу; и только когда вы обретете достаточный зрительный материал, чтобы далее не трудиться над его феноменологическим прояснением, вы направитесь к дальнейшим психоаналитическим наблюдениям, которые будут частично динамико-психологической, частично биолого-телеологической природы. Здесь я отсылаю вас к моему гаагскому реферату "Психоанализ и клиническая психиатрия" (Internal Zeitschr. f. Psychoanal. 7. 1921) и хочу лишь отметить, что вы здесь снова погружаетесь в естественнонаучную стихию и прибегаете к естественнонаучной теории, а именно: к теори" Libido Фрейда.

Допустим также, что вы не смогли удовольствоваться "отцовским комплексом" больного, а отправились далее чисто дескриптивным образом. Так вы создаете из хаоса словесных значений, сообщенных вам больным, все возрастающее число словесных понятий и делаете на их основе все возрастающее число суждений. Помимо различных бредовых идей вы "открываете" зрительные, слуховые, осязательные галлюцинации, телесные сознательности, шизофренические переживания значений, травматические состояния сознания и тд. При этом вы постоянно будете собирать абстрагируемое к новым целостностям (понятиям) и строить на основе этих понятий суждения и выводы, из которых вы будете вырабатывать теорию, отвечающую целям вашего разъяснения.

И совсем другое дело — занимающийся психопатологической феноменологией. В то время как ранее упомянутый дескриптивный психопатолог подразделяет все анормальные душевные явления на природные классы, роды и виды, которые связываются друг с другом посредством иерархической системы признаков, системы, которая противопоставлена "in toto" царству здорового; в то время как он далее исследует условия для возникновения этой системы в целом или отдельных ее подгрупп, рассматривая отдельное патологическое переживание или отдельную патологическую функцию всегда как случай особого рода, и т.о. продвигается, все время обобщая, размышляя и вынося суждения; занимающийся психопатологической феноменологией стремится вновь и вновь представить себе то, что подразумевается словами, и обратиться от буквального их смысла и значения к предмету, вещи, переживанию, на что указывают значения слов. Иными словами, он, вместо того, чтобы делать выводы из словесных понятий, пытается вжиться в значения слов (что нам уже знакомо). Это и называется: "A force de regarder Fobjet se sentir у entrer". Вжиться, слиться, а не выделять, перечислять отдельные признаки и черты! Несомненно, феноменолог также нуждается в дескриптивно точно схваченных признаках или чертах, но не для того, чтобы собственно чтить их и использовать их в качестве элементов понятий, а для того, чтобы, основываясь на них, снова обращаться к вещи (Sache), к созерцанию самого предмета. Но здесь снова пригодны лишь те признаки, которые сами происходят из предмета, из феномена, а не те, которые связывают условия своего возникновения с событием какого-либо другого рода. Таким образом, мы подходим к анализу феноменов, которые показывают лишь такие определенности, которые принадлежат только самим феноменам, в нашем случае — феномену слуховой галлюцинации (Sprechsaalphanomen). Всякое косвенное фиксирование этого невозможно. Действуя подобным образом, вы будете пытаться привести переживание слуховой галлюцинации к данности в качестве особого рода феноменологической "сущности", возможно, не очень близко и не очень точно, а также не "чисто", но все же в определенных границах и более или менее совершенным образом. Как скоро образ внешнего восприятия становится нечетким (например, если больной заявляет "Зал обращений" — это уже и конверсия названия), тем скорее он проясняется (например, если он говорит: "Если дама до 11 часов утра лежит в постели, то это потому, что она имеет связь с другой дамой по такому-то телефонному номеру"). Этим разъяснением мы перемещаемся в ситуацию телефонной связи, тоже своего рода "связи на расстоянии" (Fernverbinduog), феноменологическая сущность которой нами еще, однако, не прояснена, в то время как страдающий шизофренией, основываясь на своих галлюцинациях, явно глубже нас проникает в суть "бытия вблизи, но отдаленного" (Nach- und doch Fern-seins), этого наличного, но не наличествующего бытия (dieses Da- und doch nicht Daseins).

Существенным при феноменологическом наблюдении такого рода психопатологических феноменов является то, что вы никогда не усматриваете некий изолированный феномен, но он всегда представляется вам на фоне "Я", какой-то личности, иначе выражаясь, мы всегда наблюдаем феномен в качестве выражения или проявления той или иной личности. В особости феномена дает знать о себе пораженная личность, и, наоборот, мы всматриваемся во внутреннее личности через призму феномена. Так, в случае переживания "зала обращений" мы видим личность, которая состоит в связи с темными духовными силами, пребывает в совершенно иной духовной сфере, нежели мы сами. "Зал обращений" ("голоса") для больного это всегда "Nemesis". это "расплата с прежней жизнью", и здесь накатываются определенные проблемы, которые не служат для развлечения, как кинопереживания, но влекут за собой неотложную нужду. "Зал обращений" является для больного с трудом достигнутым "фронтом борьбы, твердой опорой вне событийного, крепкой позицией по отношению к жизненным вопросам", что является прямой противоположностью "определенному недостатку серьезности и ответственности в отношении к жизни", что был характерен для него до "испытания (Durchgang) болезнью". Итак, мы видим перед собой этически или, если угодно, мировоззренчески преображенную личность, рассматриваем "зал обращений" как средство выражения этого личностного мировоззрения. При этом его выражение всегда оказывается строго "символичным", всегда достигается посредством "символического сравнения" или "посредством как можно более материального уподобления, которое дает чувствам необходимый резонанс". Нам еще не достает способности достаточной характеристики личности вообще и шизофренической в частности, чтобы эти вещи можно было бы постигнуть собственно феноменологически. Пфендер в своей Psy-chologie der Gesinnung (Husserk Jahrbuch 1 и З) разрабатывает такую характеристику личности, и именно к ней я могу вас отослать. Нам необходимы определенные феноменологические фундаментальные понятия (Grimdbegrif-fe), чтобы иметь возможность понять существо личности и фиксировать ее феноменологически. Единственное, что бы я мог здесь показать - это то, что всякое феноменологическое рассмотрение психопатологического явления вместо того, чтобы заниматься разделением психопатологических функций по видам и родам, прежде всего должно быть направлено на существо личности больного, которое представляется нам в его мировоззрении. Конечно, мы можем представить себе весьма наглядно также и отдельные феномены, как, например, переживание "зала обращений" — сначала чувственно-конкретно, затем также более или менее категориально-абстрактным образом; но личность, которая имеет это переживание, всегда сопридана как конкретному феномену, так и абстрактному содержанию существа его, и "между" феноменом и личностью можно наблюдать точно фиксируемые всеобщие сущност-ные взаимосвязи. В психопатологической области мы стоим здесь в самом начале пути.

Это есть также и основание тому, почему наше непосредственное знание о самой шизофрении и ее существенной характеристике - аутизме еще столь невелики. Не вводит ли нас наш пример на каждом шагу в мир, для обозначения которого мы используем слово "аутизм"? И способны ли мы уже видеть этот мир, воспринимать его непосредственно? Чтобы показать вам, что я имею этим ввиду, в заключение мы еще раз на примере аутизма противопоставим естественнонаучные и феноменологические направления исследования.

Что такое аутизм, мы не знаем. Мы имеем слово и объяснение, но психопатологически-феноменологическая сущность аутизма нами не познана. Когда Блейлер в своем учебнике объясняет: "Мы называем аутизмом отрыв от действительности наряду с относительным и абсолютным преобладанием внутренней жизни", то он описывает только, при каких условиях мы говорим об аутизме, а вовсе не о том, как аутизм выглядит. Даже если мы перечислим всю совокупность признаков аутизма, все же его самого мы перед собой еще не увидим. Мы перечисляем: страдающий аутизмом предоставляет окружающее его самому себе, он не желает быть беспокоимым извне, он равнодушен к тому, что должно было бы представлять для него ближайший и значительный интерес, он в большей или меньшей степени не способен считаться с действительностью, неадекватно реагирует на внешние воздействия, не может противиться никаким затеям и порывам, внутренняя жизнь у него получает болезненный перевес; желания и опасения рассматриваются как выполненные, как реальные; мышление управляется аффектами, осуществляется посредством неясных символов и аналогий. При этом, однако, не лишается смысла и схватывание действительности самой по себе и для себя. Далее речь пойдет об аутизме человека нормального, страдающего истерией и спящего, будет исследовано, при каких условиях вообще аутистическое мышление берет верх над логико-реалистическим: у ребенка, при обращении к вещами, которые вообще не доступны логике ("последние вещи"), при сильном аффекте, при неврозе и, наконец, тогда, когда ослаблена взаимосвязь ассоциаций при шизофрении. В заключении будут исследованы также генетические возможности возникновения "аутастической функции".

Психиатрия останется навсегда благодарной Блейлеру за тот огромный материал, который он для нее сделал доступным. Но он также поставил перед психиатрией и крайне сложную задачу — воздвигнуть из этого материала здание. Или, если мы соглашаемся, что это здание до известной степени уже построено, то можно провести аналогию с домом каркасной конструкции: балки уже положены, но пустоты между ними еще ничем не заполнены, и повсюду еще гуляет ветер; в промежутках необходимо еще возвести стены, чтобы дом стал пригодным для жилья. Или, говоря напрямую, само собой разумеется, что Блейлер лишь некоторым образом прозрел и прочувствовал те вещи, которые он описывал. Успех его книги о вицах шизофрении объясняется глубоким и развитым "вчувствованием" в душевную жизнь при шизофрении, а не теорией. Но как часто мы встречаем критическое признание исследователя, который не хочет давать более того, что имеет, признание:

"Все эти вещи легче почувствовать, чем описать", или признание такого типа: "Аутистический мир является для больного реальностью, отношение которой к действительности не поддается общему описанию" (Jahrbuch Bleuler-Freud, IV, S.13). Далее, то, что здесь лишь чувствуется, но не может быть описано в общем методами феноменологии, возможно как раз, прежде всего, сделать наглядным, а затем и постигать в понятиях. К последней цитате мы еще вернемся.

Очень схематично здесь следует набросать лишь программу, которую необходимо выполнить, чтобы иметь возможность сказать: мы знаем, что такое аутизм, подобно тому, как уже можем сказать: мы знаем, что такое восприятие, что - суждение, убеждение, симпатия и тд.

1. Прежде всего нам необходима феноменология переживаний реального внешнего мира в общем, т.е. представление о том, каким образом страдающим аутизмом представляется феномен "реального внешнего мира". Мы же располагаем лишь зачаточными знаниями о том, как это дело обстоит и у нормальных людей (M-Conrad-Martius, Zur Ontologie und Erscheinungslehre der realen Aussenwelt. Husserk Jahrbuch III).

2. Нам необходимо провести более детальные исследования в области отношений между сообразными восприятию данными и фантастическими, обязанными своим происхождением галлюцинации, иллюзорными данными у страдающих аутизмом. В связи с этим нам потребуется феноменология галлюцинаций, псевдогаллюцинаций и шизофренического помешательства в ее чрезвычайно расширенном (понимании). В качестве примера можно упомянуть следующее переживание навязчивых галлюцинаций у нашего пациента: он лежит в постели и видит, чувствует, что часть железнодорожного пути, проходящего под его окнами, поднимается к нему в комнату и пронизывает его голову. Этому сопутствует учащенное сердцебиение, страх, потеря сознания, чувство сильной головной боли в области лба от "проникающего в мозг рельса". Он сам понимает, что это глупо, безумно: ведь известно, что рельсы лежат и будут лежать там, внизу - но однако ему определенно были видны они, поднимающиеся к нему. Для взгляда "со стороны" - это бы означало, что для больного реальность еще не потеряла смысл, несмотря на одновременные зрительные, осязательные и болевые галлюцинации. Аутистическая реальность и "нормальная" действительность здесь сосуществуют друг подле друга. Отношение между ними, однако, не поддается "общему (allgemein) описанию". Но, кажется нам, для исследования шизофрении нет ничего более важного, нежели общее описание этого отношения. Оно же удается лишь на основе вполне определенных душевных данностей (назовем их актами), в которых каждое явление галлюцинации конституируется как то, что оно есть субстанциально. Такие акты мы уже можем обнаружить в соответствующих случаях. Так, объясняет наш больной, когда он мыслит абстракциями, а именно такими, "которые существуют для себя и не применимы к действительности" (как, например, абстракции пламени, огня, которые мы употребляем в выражениях "пламенная речь", "огненное словоизвержение" (Rede-fluss); тогда он не ощущает головной боли и чувствует себя свободным: если здесь не нужно осуществлять "материальное уподобление действительному предмету", "вовсе нет связанности с материей". Т.о. мышление есть лишь "согласование с тем, что имеется, к примеру, между личностью и рельсами, посредством чего могут возникать коллизии меж ними, проявляющиеся болью". "То, что проникло сюда — это не рельсы, они лежат внизу, однако имеется ощущение того, что это произошло. И именно фиксация отношения есть то, что зависит от смещенных сил, это напряжение и растягивание мыслей, это мысли; они собираются в этой растяжимости и становятся отчетливыми посредством познавательного знака (боль!)". Итак, хотя мы имеем здесь дело и не с феноменологией, но больной, пусть никогда не изучавший психологию, сдавал однако школьный экзамен по естественнонаучным дисциплинам и прекрасно способен наблюдать и выражать свои мысли. Но, исходя из этих наблюдений и значительного числа наблюдений аналогичных, феноменологически должны быть положены акты этого "фиксирования отнесения", прозрачно описаны в своей сущности. В этих актах явно дан некий единый предметный мир, который равно не соответствует ни тому, что мы переживаем как феномен в реальном внешнем мире, ни тому, что мы описываем как отчуждение действительности - разве только исключительно негативно и поверхностно. Здесь мы не имеем дело с двумя реальностями, одна из которых - аутическая, другая - "реальная", но с единственной, конституированной через эти акты фиксирования отнесений.

3. Однако мы еще и по-иному, нежели только воспринимая, представляя и познавая, относимся к внешнему миру: обсуждая и оценивая, любя, ненавидя, желая и избегая, активно формируя и пассивно ему предаваясь. В значительных группах этих "способов осознания" или действий (Akte) нам следует отличать чисто аффектные или эмоциональные акты и поступки, и те, что категориально направлены на сущность и ценности. Так, например, представляется прогрессом, когда SchwenningeroM то, что воспринимается нами как уход от действительности и аутическая замкнутость (Zeitschr. f. d. ges. Neurol. u. Psychiatr. Orig 77), описывается на основе учения Пфендера об единении (Einigung) и обособлении (Sonderung). Здесь мы имеем дело с чем-то "субстанциально" душевным, с собственно сферами душевного, на основе которых можно описать оторванность от действительности как "нарушение единения", бытия-с-доверием (Vertraut-seins) к окружающему, "взаимопроникновения субъекта и предмета". Для этого нужны, конечно, не только новые слова для старых вещей (Sachen), но и действительное знание о том, что понимается под вещью. Для этой цели необходимо показать, чем отличаются акты единения и обособления у страдающих аутизмом от подобных актов у здоровых людей, т.е. нужно показать специфику этих актов. Далее, OettU в своей прекрасной статье (Das Gemeinschaftserlebnis der Schizophrenen, ibid) указал на нарушения этих актов единения в отношении к окружающим. И он с полным правом подчеркнул, что то, что здесь изменяется в первую очередь — это общественные ценности, общественные нормы, и что только ввиду этой обесцененности колеблются социальное устремление (Streben) и социальное предупреждение (Hemmung). При этом страдают также способности жестикуляции, языка и письма. Швеннингер также указал на утрату или измененное состояние ценностного смысла и, причем, на изменение, касающееся способности ориентироваться в общем порядке ценностного и должного.

4. Таким образом, мы имеем дело с качественными и количественными изменениями актов категориального созерцания, интуиции в самом широком смысле, следовательно, первичного или непосредственного узнавания (Inne-werden) и познавания (Kenntnisnehmen) эстетических, логических, этических, метафизических и религиозных сущностей и ценностей. То, что мы здесь очень часто должны считаться не с утратой или понижением, но с качественной различностью, с бытием-другим (Anderssein) недавно Грюле подчеркнул в отношении к переживанию мотивации (Gruhle. Zeitschr. f. d. ges. Neurol. u. Psychiatr. 77), а Ясперс замечательным и проникновенным образом показал на примере Гельдерлина и Ван Гога. Этим иным способом отношения к миру ценностей аутизм определяется отчетливее, нежели чем через возникновение галлюцинаций и бредовых идей, и через преобладание внутренней жизни. Феноменологически представляется более легким понять изменившееся отношение к внешнему миру и к себе самому на основании изменившейся позиции, которую индивид выказывает к ценностям. Здесь находится существо, ядро шизофренического аутизма. В отношениях между Я и сферой ценностей властвует другое напряжение, как мы уже увидели на нашем примере, и его следует феноменологически понять. Ясперс в этом отношении сделал большой шаг вперед, создав психологию мировоззрений ("здоровых"), но через это однако и глубже проникнув в сам феномен шизофренического аутизма, нежели это делали до него. Его работа о Стриндберге и Ван Гоге не только лучшая патография, которой мы обладаем, но и межевой камень в психопатологической феноменологии шизофрении. Не забудем также то, что Ясперс уже в своей психопатологии (1911 г.) говорит об "интуиции целого", называемого шизофреническим, и о "шизофренической атмосфере", в которую могут быть погружены различные комплексы симптомов. Со свойственной ему научной осторожностью и даже скепсисом он, однако, повсюду разъясняет, что мы не схватываем это "целое", но можем перечислить несплошность (Unmenge) "единичностей", а феномен в целом испытать лишь опять-таки на собственном опыте контакта с больными. Итак, эта интуиция "целого" аутизма (Ganze des Autismus), которая нам может указать, понимаем ли мы при этом и целое, которое называем шизофреническим, эта интуиция должна быть феноменологически установлена, зафиксирована и научно об работана. Если Бирнбаум заявляет, что здесь-имеется метод, лежащий за пределами возможностей постижения, которые предоставляет психиатру его наука, вследствие ее естественно- и опытно-научного характера, метод, который не дает ничего, кроме субъективной чувственной убежденности, то мы говорим, что этот метод может быть даже в психопатологии переработан через научное сотрудничество многих во всеобшезначимый; иными словами, что его научно-точный характер уже может быть показан, и в литературе уже показывался. Бирнбаум ложно понял метод Ясперса, только как субъективный, причем поставил ему в вину его субъективно-осторожную, предваряющую манеру выражения. К этому нужно добавить, что Ясперс не пользовался феноменологически очищенным понятийным языком, как и не принадлежал к феноменологическому направлению в смысле школы. И все-таки Бирнбаум, как никто другой, увидел и сформулировал то, что здесь имеется другой метод, нежели естественнонаучный. Из этого исходили и мы сами.

Однако, вернемся к феноменологии аутизма! Наряду с позицией, которую занимает человек, страдающий шизофренией (schizophrene Person), no отношению к миру ценностей, аутизм также еще феноменологически не был исследован. Духовным оком следует обозреть саму аутическую личность, и это удается лишь через возвращение от всех упомянутых феноменов к основному феномену "аутической личности". Здесь феноменология встречается с другими современными течениями в общей психологии, в частности, особенно с интуиционизмом Бергсона и реконструктивной психологией Наторпа; но не будем забывать: феноменология означает только одно из потрясений, которые психология и психопатология испытывают на своем пути от объективирующей к субъективирующей науке. (Сравни мое "Einfiihrung in die Probleme der allgemeinen Psychologie". Springer. 1922).

В заключение следует еще ответить на вопрос: как психиатрия как целое относится к феноменологическому направлению исследований. Как отрасль медицины и, соответственно, прикладной биологии, психиатрия была и остается естественной наукой. Психопатологическая феноменология противостоит ей прежде всего сущностно. Однако достаточно лишь взглянуть на литературу, чтобы увидеть, что возведение местов между ними возможно. Можно сослаться на попытки Ясперса ("Psychopathologie") и Кронфельда ("Wesen der psychiatrischen Erkenntniss" и цитированный реферат). Я сам еще не могу присоединиться к какому-либо из этих проектов и выступаю, как Левин, Курт Шнейдер и другие за как можно большую свободу и независимость психопатологической феноменологии, которая в первую очередь всегда ориентируется на феноменологию как на чисто дескриптивное сущностное учение об имманентных формах сознания, поскольку психопатология должна получать от этого пользу.

[Резюме]

1. Так как психопатология — непременно опытная и фактическая наука, то она никогда не захочет и не сможет подняться к рассмотрению чистой сущности в абсолютной общности. Однако она ожидает от чисто феноменологического разъяснения своих основных понятий содействия систему собственному исследованию.

2. Психопатологическая феноменология - это не описательная или "субъективная" - психопатология, однако они переплспнотся друг с другом u практических исследованиях.

3. В анализе какого-либо психопатологического примера, галлюцинаторного переживания между двумя исследовательскими областями можно привести следующее различие: описательно действующий психолог непосредственно образует из буквального смысла и значений слов словесные понятия, из которых он составляет суждения, чтобы на основании их опять-таки сделать выводы и построить теорию, с помощью которой можно было бы объяснить "симптом". Чисто формально, подобным образом, обстоит дело и с методом психоаналитика. Феноменолог же, анализирующий психопатологическое переживание рассматривает то же самое не как понятийно фиксируемый вид психопатологического рода, чтобы размышляя над ним, перерабатывать его далее, но пытается вникать в значения, которые открываются для него благодаря речевому выражению больного, пытается сжиться с ними, заглянуть в словесно представленный анормальный душевный феномен. Вместо того, чтобы размышлять о его связи с другими анормальными душевными явлениями и условиях его возникновения, он отыскивает лишь те признаки, которые указанному переживанию имманентно присущи, могут быть обнаружены в нем самом. Так, в первую очередь, становится видимым в каждом отдельном переживании "личный" фон, на котором оно развертывается, иными словами, в каждом отдельном переживании переживающее лицо сообщает о себе нечто; через это мы и всматриваемся в переживающую личность. Однако здесь мы находимся еще в самом начале, так как у нас еще отсутствует психопатологически-феноменологическая характеристика личности.

4. Этим объясняются и наши незначительные непосредственные знания об аутизме и вообще о шизофрении.

5. На примере аутизма также отчетливо видно различие между названными исследовательскими областями.

Точное знание об аутизме имеет в качестве предпосылок:

1) феноменологию переживания реального внешнего мира у страдающих шизофренией;

2) феноменологию переживаний галлюцинации и бредовых идей больных шизофренией, что можно разъяснить на примере "способа фиксирования отношения между мыслью и материей": должны быть указаны имманентно присущие этим переживаниям способы фиксирования отношений;

3) и 4) феноменологию эмоциональных и ценностных категориальных переживаний больных, о которых мы только что вели речь, прежде всего, благодаря Ясперсу.

6. Феноменология — это не чисто субъективный, обладающий только субъективно-чувственной "убедительностью" метод (Бирнбаум); она все-таки должна предоставлять в области психопатологии доказательство научной общезначимости, которой она достигла уже давно посредством сотрудничества многих в других областях.

7. Феноменология Гуссерля обозначает лишь одно из тех потрясений, что испытывает психология на своем пути от объективирующей к субъективирующей науке. Уже до него на этой стезе потрудились интуиционизм Бергсона и реконструктивная психология Наторпа.

8. Психиатрия как отрасль медицины и, соответственно, прикладной биологии, следовательно, как естественная наука, прежде всего сущностно противостоит психопатологической феноменологии. Мосты здесь уже возводятся (Ясперс, Кронфельд). Пока же представляется насущным по возможности ясное отделение одной от другой, их противопоставление и при этом максимально возможная свобода и независимость психопатологической феноменологии для блага обеих дисциплин. В анализе какого-либо психопатологического примера, галлюцинаторного переживания между двумя исследовательскими областями можно привести следующее различие: описательно действующий психолог непосредственно образует из буквального смысла и значений слов словесные понятия, из которых он составляет суждения, чтобы на основании их опять-таки сделать выводы и построить теорию, с помощью которой можно было бы объяснить "симптом". Чисто формально, подобным образом, обстоит дело и с методом психоаналитика. Феноменолог же, анализирующий психопатологическое переживание рассматривает то же самое не как понятийно фиксируемый вид психопатологического рода, чтобы размышляя над ним, перерабатывать его далее, но пытается вникать в значения, которые открываются для него благодаря речевому выражению больного, пытается сжиться с ними, заглянуть в словесно представленный анормальный душевный феномен. Вместо того, чтобы размышлять о его связи с другими анормальными душевными явлениями и условиях его возникновения, он отыскивает лишь те признаки, которые указанному переживанию имманентно присущи, могут быть обнаружены в нем самом. Так, в первую очередь, становится видимым в каждом отдельном переживании "личный" фон, на котором оно развертывается, иными словами, в каждом отдельном переживании переживающее лицо сообщает о себе нечто; через это мы и всматриваемся в переживающую личность. Однако здесь мы находимся еще в самом начале, так как у нас еще отсутствует психопатологически-феноменологическая характеристика личности.