7 июня 1945.
1 И вот мы снова на кухне у Петра. Ужин, наверное, был обильным, так как тарелки с остатками рыбы и мяса, сыра, сухих или, по меньшей мере, увядших фруктов, а также медовых лепешек громоздятся на чем-то вроде буфета, напоминающего наши тосканские прилавки, а на столе все еще расставлены амфоры с чашами.
Жена Петра, похоже, творила чудеса, чтобы угодить мужу, и наверняка трудилась весь день. Теперь, усталая, но довольная, она в своем закутке слушает, что говорит ее муж и что говорят остальные. Она глядит на своего Симона, который для нее, наверное, великий человек, хотя и несколько требовательный, и когда слышит, как с его уст, прежде говоривших только о лодках, сетях, рыбе и деньгах, слетают новые слова, она даже начинает мигать глазами, как будто ослепленная слишком ярким светом. Петр, то ли от радости видеть за своим столом Иисуса, то ли от удовольствия от обильной трапезы, в этот вечер действительно в ударе, и в нем приоткрывается тот будущий Петр, что станет проповедовать толпам.
Не знаю, какое замечание товарища вызвало к жизни этот чеканный ответ Петра: «С ними произойдет то же, что со строителями Вавилонской башни[a]. Их собственная гордыня станет причиной краха их воззрений, и они будут раздавлены».
Брату возражает Андрей: «Но Бог – это Милосердие. Он воспрепятствует краху, чтобы дать им время одуматься».
«Не рассуждай так. Свою гордыню они увенчают клеветой и преследованием. О! я это уже предчувствую. Преследования против нас, чтобы рассеять нас как ненавистных свидетелей. А коль скоро они коварно станут нападать на Истину, Бог совершит отмщение – и они погибнут».
«Будет ли у нас сила сопротивляться?» – спрашивает Фома.
«Вот… мне бы ее не хватило. Но я доверяюсь Ему», – и Петр показывает на Учителя, что слушает молча и немного опустив голову, как будто скрывая Свое выразительное лицо.
«Я думаю, что Бог не даст нам испытаний свыше наших сил», – говорит Матфей.
«Или по крайней мере увеличит наши силы в соответствии с испытаниями», – подытоживает Иаков Алфеев.
«Он это уже делает. 2 Я был богатым и влиятельным. Если бы Бог не пожелал сохранить меня для Своих целей, я бы погиб от отчаяния, когда был гонимым и прокаженным. Ожесточился бы на самого себя… А вместо того на мое совершенное разорение снизошло новое богатство, каким я раньше никогда не обладал, богатство, заключенное в уверенности: „Бог есть“. Прежде… Бог… Конечно, я был верующим, был верным израильтянином. Но это была вера в обрядовость. И мне казалось, что воздаяние от нее всегда уступает моим достоинствам. Я позволял себе спорить с Богом, потому что пока еще ощущал себя что-то значащим на этой Земле. Симон Петр прав. Я тоже строил Вавилонскую башню, занимаясь самовосхвалением и угождая своему я. Когда на меня все обрушилось, и я оказался червем, раздавленным тяжестью всей этой человеческой тщеты, тогда я уже спорил не с Богом, а с самим собой, со своей безрассудной самостью, и в конце концов уничтожил ее. И по мере того, как я это делал, пробиваясь к тому, что я мыслю Богом, присутствующим[b] в нашем земном бытии, во мне прибывала некая сила, некое новое богатство: уверенность в том, что я был не один и что Бог заботится о человеке, которого одолели люди и беды».
«Что это, по-твоему мнению, за Бог, которого ты назвал „Богом, присутствующим в нашем земном бытии“? Что ты имеешь в виду? Я не понимаю тебя, и мне это кажется ересью. Бог – это Тот, кого мы знаем из Закона и Пророков. Другого нет», – довольно строго говорит Иуда Искариот.
«Если бы тут был Иоанн, он сказал бы тебе лучше, чем я. А я говорю тебе, как умею. Бог – это Тот, кого мы знаем из Закона и Пророков. Это правда. Но в чем мы Его познаём? И как?»
Иуда Алфеев вскакивает: «Мало и плохо. Они-то Его еще знали, те Пророки, что написали нам о Нем. У нас же о Нем смутное представление, и оно проступает из всего того нагромождения, что собрано в кучу сектами…»
«Сектами? Да о чем ты говоришь? У нас нет сект. Мы сыны Закона. Все», – Искариот говорит возмущенно и вызывающе.
«Сыны законов. Не Закона. Небольшая разница. Между единственным и множественным числом. Но по своей сути это значит, что мы сыны того, что сами создали, а уже не того, что нам даровал Бог», – возражает Фаддей.
«Эти законы рождаются от Закона», – говорит Искариот.
«Болезни тоже рождаются в нашем теле, и я не сказал бы, что они хороши» – парирует Фаддей.
«Но дайте же мне узнать, что такое этот присутствующий Бог Симона Зелота», – Искариот, будучи не в состоянии возразить на замечание Иуды Алфеева, пытается вернуть обсуждение к исходной точке.
3 Симон Зелот говорит: «Чтобы уловить какую-нибудь идею, нашим чувствам всегда необходим некий термин. Каждый из нас – я говорю о нас, верующих – в силу религиозной принадлежности верит во Всевышнего, Господа и Создателя, вечного Бога, пребывающего на Небе. Но всякое существо нуждается еще и в чем-то большем, помимо этой голой, чистой, бесплотной веры, подходящей и достаточной для ангелов, которые видят и любят Бога духовным образом, разделяя с Ним Его духовную природу и обладая способностью видеть Бога. У нас есть потребность создавать для себя некий „образ“ Бога, и этот образ составлен из тех основных свойств, которыми мы наделяем Бога, чтобы дать имя Его абсолютному, беспредельному совершенству. Чем больше душа сосредоточена, тем большей точности достигает она в познании Бога. Вот о чем я говорю: Бог присутствующий. Я не философ. Может быть, я неправильно применяю это слово. Но в конце концов для меня Бог присутствующий – это ощущение, восприятие Бога нашим духом, причем ощущение и восприятие Его не как отвлеченной идеи, а как реального присутствия, подателя новой силы и благоденствия».
«Хорошо. Но в итоге: как ты Его ощутил? Какая разница между ощущением по вере и ощущением по присутствию?» – спрашивает Искариот немного иронично.
«Бог – это уверенность, парень. Когда ты ощущаешь Его, как это обозначает Симон тем словом, буквального смысла которого я не понимаю, но понимаю его духовный смысл – и поверь, что это наша беда – понимать только букву, а не дух Божьих слов, – это означает, что тебе удалось уловить представление не только о страшном величии Бога, но и Его нежнейшем отцовстве. Это значит, ты ощущаешь, что когда бы и весь мир несправедливо осудил и обвинил тебя, то лишь Один, Он, Предвечный, что приходится тебе отцом, тебя не осудит, но оправдает и утешит. Значит, ты ощущаешь, что когда бы и весь мир ненавидел тебя, ты бы чувствовал на себе любовь, более великую, чем весь этот мир. Значит, что и будучи изолирован в тюрьме или в пустыне, ты все равно чувствуешь, что Некто обращается к тебе и говорит: „Будь свят, чтобы быть как твой Отец“. Это значит, что ради истинной любви к этому Богу Отцу, которого ты в конце концов начинаешь ощущать таковым, ты соглашаешься, действуешь, берешься или отказываешься не по людским меркам, а думая лишь о том, чтобы воздать любовью за любовь и насколько возможно подражать Богу в своих собственных поступках», – говорит Петр.
«Ты превозносишься! Подражать Богу! Тебе это не дозволено!» – судит Искариот.
«Это не гордыня. Любовь ведет к послушанию. Подражание Богу мне представляется еще одной формой послушания, поскольку Бог говорит, что сотворил нас по Своему образу и подобию», – реагирует Петр.
«Он нас сотворил, и выше мы не должны подниматься».
«Да ты несчастен, если так считаешь, дорогой мой! Ты забываешь, что мы отпали и что Бог хочет снова вернуть нас к тому, чем мы были».
4 Иисус берет слово: «Даже больше, Петр, Иуда, и вы все. Даже больше. Совершенство Адама еще допускало усиление посредством любви, которая могла бы подводить его ко все более верному образу своего Создателя. Адам без греховной порчи мог бы стать чистейшим отражением Бога. Поэтому Я и говорю: „Будьте совершенны, как совершен ваш Небесный Отец“. Как Отец. А значит, как Бог. Петр очень хорошо сказал. И Симон очень хорошо. Прошу вас запомнить их слова и приложить их к своим душам».
Жена Петра чуть ли не падает в обморок от радости, слыша такую похвалу своему мужу. И плачет за своим покрывалом, мирная и блаженная.
Петр так сильно краснеет, как будто его хватил апоплексический удар. Несколько мгновений он молчит, а потом произносит: «Если так, давай мне награду. Сегодняшнюю утреннюю притчу…»
Остальные также присоединяются к Петру и говорят: «Да. Ты обещал. Твои притчи хорошо помогают понять уподобление. Но мы понимаем, что в них есть дух, который превосходит само это уподобление. 5 Почему Ты обращаешься к ним с притчами?»
«Потому что им попущено понять не более того, что Я объясню. Вам дано гораздо больше, поскольку вы, Мои апостолы, должны познать тайное; и посему вам дано понимать тайны Царства Небесного. Поэтому Я вам говорю: „Спрашивайте, если вам не ясен дух притчи“. Вы всё отдаете, и вам все дано, чтобы и вы, в свою очередь, могли отдать всё. Вы все отдаете Богу: привязанности, время, интересы, свободу, жизнь. И Бог вам дает все, чтобы возместить это и чтобы сделать вас способными отдавать все во имя Божие тем, кто будет после вас. Так что тому, кто отдал, будет дано, и в изобилии. Но тот, кто давал лишь частично или вовсе не отдавал, будет лишен даже того, что имел.
Я говорю им в притчах, чтобы они, видя, видели только то, что им озаряет их стремление прилепиться к Богу; чтобы, слушая, они слышали и понимали, благодаря все той же своей воле к приобщению. Вы же видите! Многие слышат Мое слово, но мало кто прилепляется к Богу. Их душам недостает благой воли. На них сбывается пророчество Исайи: „Своими ушами услышите и не поймете, своими глазами будете глядеть и не увидите“[c]. Потому что у этого народа бесчувственное сердце; они туги на ухо и закрыли свои глаза, не желая ни видеть, ни слышать, не желая принять сердцем и обратиться, дабы Я исцелил их. Но вы блаженны благодаря вашим глазам, которые видят, и вашим ушам, которые слышат, благодаря вашей благой воле!
Истинно говорю вам, что многие пророки и многие праведники желали видеть то, что видите вы, и не видели, и слышать то, что слышите вы, и не слышали. Их снедала жажда понять тайну этих слов, но вот свет пророчества угас – и его слова остались как бы потухшими углями даже для святого, что их получил.
Только Бог открывает Самого Себя. Когда Его свет удаляется, завершив свою задачу освещения тайны, эту царскую истину обретенного слова, словно обмотки – какую-нибудь мумию, окутывает неспособность ее понять. Поэтому сегодня утром Я сказал тебе: „Наступит день, когда ты обнаружишь все, что Я тебе дал“. Сейчас ты не в состоянии удержать. Но после на тебя снизойдет свет, и не на мгновение, а на неразрывное соединение вечного Духа с твоим, отчего твое учение касательно Царства Божьего будет безошибочным. И так же, как у тебя, будет и у твоих преемников, если они будут жить Богом как единственным хлебом [d].
6 Теперь выслушайте духовный смысл притчи.
У нас есть поля четырех типов: плодородные, заросшие колючками, каменистые и такие, где много тропинок. Также у нас есть четыре духовных типа.
У нас есть честные души, души благой воли, приготовленные как ею, так и своим благим трудом апостола, „истинного“ апостола; так как бывают апостолы, которые носят это имя, но не имеют апостольского духа, и эти более губительны для формирующихся устремлений, чем сами птицы, колючки и камни. Своей прямолинейностью, своей торопливостью, своими укорами, своими угрозами они вызывают такое смущение, что навсегда отталкивают от Бога. Есть и другие, что, наоборот, постоянно заливают семя неуместным благодушием и заставляют его загнивать в слишком влажной почве. Своим недостатком мужества они лишают мужества те души, которые опекают. Но остановимся на истинных апостолах, то есть на незамутненных отражениях Бога. Они по-отечески заботливы, милосердны, терпеливы, но в то же время сильны, как и их Господь. Так вот: души, подготовленные Им, а также их собственной волей, можно сравнить с плодородными полями, очищенными от камней и колючего кустарника, выполотыми от сорняков и плевел, на которых слово Божие процветает, и каждое слово – семя – прорастает и производит колос, принося где сто, где шестьдесят, где тридцать процентов. Есть ли такие среди последовавших за Мной? Несомненно. И они станут святыми. Среди них есть представители всех сословий и всех краев, есть даже язычники, которые тоже принесут сто процентов благодаря своей благой воле: только ей одной, или же вдобавок еще и благой воле апостола или ученика, подготовившего их для Меня.
Поля, заросшие терниями, это те, куда нерадение позволило проникнуть колючему переплетению личных интересов, душащих благое семя. Нужно непрестанно, непрестанно следить за собой. Никогда не говори: „О! теперь-то уж я возделан, засеян семенами и могу не сомневаться, что принесу начаток вечной жизни“. Нужно следить за собой: борьба между Добром и Злом продолжается. Вы когда-нибудь наблюдали колонию муравьев, обосновавшуюся в доме? Вот они около очага. Хозяйка уже не оставляет там пищу, а кладет ее на стол; и они, понюхав воздух, начинают штурмовать стол. Хозяйка помещает пищу в шкафчик, а они пролезают в этот шкафчик через замок. Хозяйка подвешивает свои запасы к потолку, а они проделывают долгий путь вдоль стен и потолочных перекладин, спускаются по веревке и поедают их. Хозяйка жжет их, ошпаривает, травит. А потом успокаивается, думая, что их уничтожила. О! стоит ей потерять бдительность – и какая неожиданность! Вот уже народились и выползают следующие, и всё заново. И так – пока мы живы; нужно следить за собой, чтобы искоренять вредные растения, едва только они появляются. В противном случае они образуют потолок из колючек и задушат злаки. Мирские заботы, обманчивое богатство создают это переплетение, заглушают рост Божьего семени и не позволяют ему произвести колос.
А вот поля, усыпанные камнями. Сколько их в Израиле! Это те, что относятся к числу „сыновей законов“, как весьма справедливо сказал Мой брат Иуда. В них нет единого камня Свидетельства, нет и камня Закона. А есть каменистая груда мелких, ничтожных человеческих законов, созданных людьми. Их такое множество, что своей тяжестью они вдребезги разбили даже камень Закона. Разрушение, препятствующее какому бы то ни было укоренению семени. Для корня больше нет питания. Нет почвы, нет соков. Вода тухнет, оттого что застаивается на этом настиле из булыжников, которые раскаляются на солнце и сжигают ростки. Это души тех, кто подменяет путанными человеческими учениями простое учение Бога. Они принимают Мое слово, и даже с радостью. На какое-то время они потрясены и увлечены им. Но затем… Им было бы необходимо подвижнически гнуть спину, очищая поле – свою душу и разум – от всего этого нагромождения словесных камней. Тогда семя пустило бы корни и стало бы крепким ростком. А так… ничего. Достаточно просто опасения человеческих репрессий. Достаточно рассуждения: „Ну а потом? Что мне за это будет от влиятельных людей?“ – и бедное семя зачахнет без пропитания. Достаточно, чтобы вся эта каменоломня поколебалась от пустого звука сотни и сотни предписаний, заменивших собой Заповедь – и вот уже человек погибает вместе с обретенным семенем… В Израиле таких полно. Это объясняет, каким образом приход к Богу стоит в обратной пропорциональности к человеческому могуществу.
Последние поля – пересеченные множеством дорог, пыльные, голые. Они принадлежат мирским людям, себялюбцам. Их закон – удобство; удовольствие – их цель. Не перетрудиться, подремать, посмеяться, покушать… В этих царствует дух мира сего. Мирская пыль покрывает сверху их почву, которая становится плесневелой. Птицы, то есть рассеянность, устремляются на тысячу тропинок, проложенных, чтобы сделать эту жизнь легче. Дух мира сего, то есть Дьявол, склевывает и истребляет любое семя, падающее на эту почву, открытую всякой чувственности и легкомыслию.
7 Вы поняли? Есть ли у вас еще вопросы? Нет? Тогда мы можем пойти отдохнуть, чтобы завтра отбыть в Капернаум. Мне нужно сходить еще в одно место, прежде чем отправиться в Иерусалим на Пасху».
«Опять пойдем через Аримафею?» – спрашивает Искариот.
«Не уверен. В зависимости от…»
В дверь яростно стучат.
«Да кто это может быть в такой час?» – говорит Петр, вставая, чтобы отпереть.
Появляется Иоанн. Взволнованный, запылившийся, с явными следами слез на лице.
«Ты – здесь? – вскрикивают все. – Да что случилось?»
Иисус, поднявшись, говорит только: «Где Моя Мать?»
И Иоанн, выступив вперед, падает на колени у ног своего Учителя и, протягивая руки, словно ища поддержки, говорит: «С Матерью все в порядке, но Она в слезах, как я и многие другие, и умоляет Тебя не ходить вдоль Иордана по нашей стороне. По этой причине Она отправила меня назад, поскольку… поскольку Иоанна, Твоего кузена, бросили в тюрьму…» И Иоанн плачет, в то время как среди присутствующих поднимается переполох.
Иисус сильно бледнеет, но сохраняет спокойствие. Только говорит: «Поднимись и рассказывай».
«Мы шли[e] с Матерью и женщинами. С нами были еще Исаак и Тимон. Трое женщин и трое мужчин. Я последовал Твоему распоряжению отвести Марию к Иоанну… ах! Ты знал, что это их последнее прощание!.. Должно было стать их последним прощанием… Непогода, что была на днях, задержала нас на несколько часов. Но их хватило, чтобы Иоанн больше не смог увидеться с Марией… Мы прибыли в шестом часу, а его схватили на рассвете…»
«Но где? Да как? Кто? В его пещере?» – все спрашивают, все хотят знать.
«Его предали!.. Воспользовались Твоим Именем, чтобы его предать!»
«Какой ужас! Кто же это был?» – кричат все.
И Иоанн, содрогаясь и произнося тихо эту ужасную вещь, которую даже воздух не должен был бы слышать, свидетельствует: «Один из его учеников…»
Полная суматоха. Кто проклинает, кто плачет, кто ошеломленно застывает в позе статуи.
8 Иоанн вешается Иисусу на шею и кричит: «Я боюсь за Тебя! За Тебя! За Тебя! У святых бывают предатели, что продаются за золото, за золото и из-за страха перед влиятельными, из-за желания награды и из… из послушания Сатане. По тысяче, тысяче причин! О! Иисус, Иисус, Иисус! Какая скорбь! Мой первый учитель! Мой Иоанн, который подарил мне Тебя!»
«Ну полно, полно! Со Мной пока ничего не случится».
«А потом? А потом? Я смотрю на себя… смотрю на них… я боюсь всех, даже себя. Возможно, среди нас – Твой предатель…»
«Да ты обезумел? И ты думаешь, что мы не разорвем его на куски?» – кричит Петр.
Искариот же: «О! И вправду обезумел! Я не стану им никогда! Но если б я почувствовал себя ослабшим до такой степени, что могу им стать, я бы убил себя. Лучше так, чем быть убийцей Бога».
Иисус освобождается от объятий Иоанна и грубо трясет Искариота, говоря: «Не богохульствуй! Ничто не сможет тебя ослабить, если не захочешь. А если бы это и случилось, то надо плакать, а не брать на себя еще одно преступление помимо богоубийства. Слабым делается тот, кто сам лишает себя Бога».
9 Затем Он возвращается к Иоанну, который плачет, положив голову на стол, и говорит: «Рассказывай по порядку. Я тоже страдаю. Он – Моя кровь и Мой Предтеча».
«Я видел только учеников, часть из них, угнетенных и разгневанных на предателя. Остальные пошли сопровождать Иоанна до его тюрьмы, чтобы быть рядом во время его смерти».
«Но он еще не умер… в тот раз он смог сбежать», – пытается утешать Зелот, который очень симпатизирует Иоанну.
«Еще не умер. Но умрет», – отвечает Иоанн.
«Да. Умрет. Он это знает, как и Я. На этот раз его никто не спасет. Когда? Не знаю. Знаю, что живым он не уйдет из рук Ирода».
«Да, Ирода. Слушай. Он отправился к тому ущелью между Гевалом и Гаризимом, которое мы тоже проходили, возвращаясь в Галилею, потому что предатель сказал ему: „Мессия умирает в результате нападения врагов. Он хочет тебя видеть, чтобы доверить тебе какую-то тайну“. И он пошел вместе с тем предателем и с некоторыми другими. Во сумраке долины оказались вооруженные люди Ирода и его взяли. Остальные убежали и принесли это известие ученикам, оставшимся возле Енона. Они только что пришли, когда прибыли мы с Матерью. И ужасно то, что один был из наших мест… и что во главе заговора по его поимке стояли фарисеи из Капернаума. Они побывали у него и сказали, что Ты был у них в гостях и что от них Ты отправился в Иудею… Он не вышел бы из своего укрытия иначе, как ради Тебя…
10 Вслед за рассказом Иоанна наступает гробовое молчание. Иисус кажется обескровленным, а Его насыщенно-синие глаза словно бы мутнеют. Он стоит, опустив голову, Его ладонь все еще на плече Иоанна, и она слегка подергивается. Никто не осмеливается заговорить.
Молчание прерывает Иисус: «Пойдем в Иудею другой дорогой. Но завтра Я должен отправиться в Капернаум. Как можно скорее. Отдохните. Я поднимусь в заросли олив. Мне нужно побыть одному». И Он выходит, ничего не добавив.
«Наверно, идет плакать», – тихо произносит Иаков Алфеев.
«Пойдем за Ним, брат», – говорит Иуда Фаддей.
«Не надо. Дайте Ему поплакать. Только давайте тихонько выйдем и послушаем. Я опасаюсь засады повсюду», – отвечает Зелот.
«Да. Сходим. Мы, рыбаки, на берег. Если кто-нибудь придет с озера, мы увидим. Вы – к оливковой роще. Он наверняка на Своем обычном месте, возле орехового дерева. На рассвете приготовим лодки, чтобы быстро выступить. Эти змеи! Эх, говорил я! Скажи, парень? Но… Его Мать действительно в безопасности?»
«О, конечно! С Ней пошли еще и те ученики Иоанна, что из пастухов. Андрей… мы больше не увидим нашего Иоанна!»
«Молчи! Молчи! Это мне напоминает кукование кукушки… Один предшествует другому и... и...»
«Ради святого Ковчега! Замолчите! Если вы еще заговорите про несчастье с Учителем, я начну с вас – и вы на своей пояснице отведаете вкус моего весла!» – кричит Петр, ожесточаясь. «Вы, – обращается он потом к тем, что остаются в оливковой роще, – возьмите палки, толстые ветки – они там, в сарае – и рассейтесь, вооружившись ими. И пусть умрет первый, кто приблизится к Иисусу с целью Ему навредить».
«Ученики! Ученики! Надо быть осторожнее с новыми!» – восклицает Филипп.
Новый ученик, чувствуя себя уязвленным, спрашивает: «Ты сомневаешься во мне? Он сам пожелал меня выбрать».
«Не в тебе. Но в тех, кто из числа книжников и фарисеев и их почитателей. Вот откуда придет погибель, поверьте».
Они выходят и разбредаются, кто к лодкам, кто среди олив на холмах, и все заканчивается.
[a] (Быт. 11:1-9).
[b] Дословно: имманентным, внутрь-пребывающим.
[c] (Ис. 6:9-10).
[d] Это условие, наложенное на папскую безошибочность, должно было вызвать возражение со стороны отца Мильорини, которому МВ передала полученный от Иисуса ответ, записав его на двух сторонах одного листка, найденного нами между страницами ее тетради и датированного 30 июня 1945 г. Приводим из него значимые отрывки: […] Иисус отвечает мне: «[…] Это правда, что папская безошибочность относительно духовных предметов есть истина, определенно присутствующая в любом из Моих Викариев, невзирая на их образ жизни и обладание добродетелями. Но также верно и то, что вы не сможете отыскать какого-либо догмата, сформулированного и провозглашенного Папами, которые были, явно или нет, лишены Моей Благодати. Безблагодатная душа не может дружить со Святым Духом. […] Так что будьте уверены в следующем: что догматы истинны и что безошибочность существует, потому что Я не доверю догматов тому, кто этого не заслуживает. Именно это и заключалось в той фразе, что вызвала возражение. […]». Та же мысль присутствует в словах Иисуса, сказанных апостолу Иакову Алфееву в 258.6: «Богом будет дарован Свет в соответствии с вашим положением. Бог не оставит вас без Света, если только Благодать не угаснет в вас из-за греха».
[e] Буквально: спускались, что обычно обозначало путь вдоль по течению Иордана.