ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
| ЭЛЕН | |
| ГЕОРГ | |
| ХЕЛЬМА | |
| ВОЛЬФ | |
| ТИТАНИЯ | |
| ОБЕРОН, он же НЕФАКТ | |
| ПЕРВЕНЕЦ | |
| УЧТИВЕЦ | |
| КИПРИАН | |
| ЧЕРНЫЙ МАЛЬЧИК | |
| ДЕВОЧКА | Подростки |
| ПЕРВЫЙ МАЛЬЧИК | Четырнадцати - |
| ВТОРОЙ МАЛЬЧИК | Шестнадцати лет |
| ТРЕТИЙ МАЛЬЧИК | |
| ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ | |
| СЫН ТИТАНИИ |
АКТ ПЕРВЫЙ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Городской парк. Справа на переднем плане -- кусты бузины в человеческий рост. Красноватые ветки обнажены, как зимой. В них застрял и висит всякий мусор: бумажки, банки из-под пива, рваные колготки, туфля, трепещущий обрывок магнитофонной ленты из разломанной кассеты и т.п. До поры до времени сцена погружена в темноту, лишь луч прожектора скользит во мраке по верхушкам кустарника и этому мусорному фризу. Слышно зверей в цирковом зверинце. С левой стороны -- песочница с грязным песком. За ней -- раздвоенный пурпурный занавес. В проем между его полотнищами падает яркий свет. Там же видно покачивающуюся туда-сюда пустую трапецию.
Впереди на краю песочницы присела ЭЛЕН в искрящемся блестками цирковом костюме воздушной акробатки. Она дрожит и курит сигарету. Справа из-за кустов появляется ГЕОРГ.
Г Е О Р Г. Добрый вечер. Ну, как поживаем?
Э Л Е Н. Ай... Как... Да так... Помаленьку.
Г Е О Р Г. Решил вот опять к вам заглянуть.
Э Л Е Н. Х-м. Что ж, похвально.
Г Е О Р Г. Ну, и как дела в искусстве? Вы довольны?
Э Л Е Н. В искусстве, да? (Стучит себя пальчиком по лбу.) Это у них, что ли? Ой, е-мое! Это у них-то -- искусство? Искусство – это совсем другое. А то, что они делают -- какое это искусство? Так, художественная самодеятельность.
Г Е О Р Г. Что ж вы на холоде сидите? Почему в репетиции не участвуете?
|
|
Э Л Е Н. Я? И не собираюсь участвовать. Вот в этом, участвовать -- да ни за что!
Г Е О Р Г. Что, с партнерами поругались? Это вы с ними больше не хотите работать или они с вами?
Э Л Е Н. Они -- со мной? Ну, знаете. Да они примут меня с распростертыми объятиями! Ноги мне будут целовать, стоит мне только к ним прийти и сказать: "Вот, глядите, о-ля-ля! (изображает телодвижения), так и быть, сделаю вам храбрую гуттаперчевую Элен на доске с гвоздями или девушку-птицу или еще что-нибудь этакое. Но там, наверху,на трапеции, там они вечно всем недовольны. То им, видите ли, ритм мой не подходит, то я им ростом мала, то, наоборот, великовата, словом, всегда найдут к чему придраться. У-у, what the fuck, I'am not such a dumb little cutie (Так твою растак. Я им не пигалица какая-нибудь. (англ.)), чтобы помыкать мной, как вздумается.
Г Е О Р Г. Но они вас там наверняка ждут.
Э Л Е Н. Не-а. Я сорвалась.
Г Е О Р Г. Что?
Э Л Е Н. Сорвалась. Сверху вниз. Грохнулась. Упала.
Г Е О Р Г. С каната?
Э Л Е Н. С трапеции.
Г Е О Р Г. С сеткой?
Э Л Е Н. Без.
Г Е О Р Г. Так вы наверно расшиблись сильно?
Э Л Е Н. Мне не подняться уже. Туда, наверх. В этом все дело. Это самое страшное, что может случиться. Делаю простое сальто -- и лечу вниз. Я даже двойное сальто умею! Без страховки, без ничего! А тут -- руку Паскаля не поймала. Даже не дотронулась. Просчиталась. Лечу вниз на песок -- и больше наверх уже не поднимусь. Я сразу поняла: Все, не смогу. А в цирке, даже в таком паршивом балагане, как этот, все равно -- каждый знает: если сразу снова наверх не влез, все: пиши пропало.
|
|
Г Е О Р Г. Элен, я отвезу вас в больницу. Пусть вас осмотрят.
Э Л Е Н. Нет, нет. Оставь. Ни к чему. Отмоюсь вот только. (Снимает с ноги туфельку и высыпает из нее песок.) Какой-то говенный балаганчик! Только время с ними терять! It's a sheer waste of time. They're just a bunch of would-bes (Пустое времяпрепровождение. Горстка воображал! (англ.)). Дилетанты несчастные! Треску много, а толку чуть! (Встает.)
Г Е О Р Г. Пойдемте. Выпьем что-нибудь.
Э Л Е Н. Вот как? Ну что ж, я не против. (ГЕОРГ накидывает ей на плечи свой пиджак.)Знаю я цену Всем этим супер-звездам. Клянусь вам, ни один из них вот ни на столечко не лучше меня! They can't top me by a fart – none of them. Big mouth -- no go... (Послушать их, так они даже пердят по-особенному! Шуму много, а толку чуть! (англ.))
СЦЕНА ВТОРАЯ
Из кустов появляются головы ОБЕРОНА и ТИТАНИИ.
Т И Т А Н И Я. Так быстро -- и назад, мой Оберон? И снова охранять свою пропажу?
О Б Е Р О Н. Смейся-смейся, злючка Титания...
Т И Т А Н И Я. Я зла ничуть не более чем ты, ревнивый господин мой.
О Б Е Р О Н. Даже комковатая почва под нашими ногами не в силах умерить твою похотливую поступь.
Т И Т А Н И Я. Как и твоя не утихает ревность, меня влача по городам и весям, а не по высям облачным, как прежде. Земля и небо говорят со мною одним и тем же языком погони.
О Б Е Р О Н. А ты останься подле мужа и блюди семейный облик наш на радость горожанам. Раздоры вечные роняют нашу славу.
Т И Т А Н И Я. О да, мой Оберон, но наш... порок, увы, не сделал нас миролюбивей.
О Б Е Р О Н. На свой порок я сетовать не стал бы.
Т И Т А Н И Я. Я тоже нет, однако ж, Оберон, божественность моя страдает в этом теле. В границах этих тесных. Мне больно.
|
|
Видение исчезает. Слева прогулочным шагом появляются два весьма нервных господина, это ПЕРВЕНЕЦ и УЧТИВЕЦ.
П Е Р В Е Н Е Ц. Не обижайся и не сердись: досюда и ни шагу дальше. Дальше я не пойду.
У Ч Т И В Е Ц. Как, уже здесь? Прямо здесь вот и начинается?
П Е Р В Е Н Е Ц. Давай-ка повернем. Не к добру все это...
У Ч Т И В Е Ц. Да мыслимое ли это дело?! Ты боишься ночью через парк пройти, а в грезах, словно какой-нибудь бык, мечтаешь загнать женщину в кусты и зверски ее изнасиловать!
П Е Р В Е Н Е Ц. Да, толстуху...
У Ч Т И В Е Ц. Толстуху! Это ту самую, что живет с этим чудаком, тощим как фламинго?
П Е Р В Е Н Е Ц. "Живет"? Жила! Умер тощий.
У Ч Т И В Е Ц. Уже?
П Е Р В Е Н Е Ц. Уже.
У Ч Т И В Е Ц. То есть как умер?
П Е Р В Е Н Е Ц. А вот так!
У Ч Т И В Е Ц. И от чего же он умер?
П Е Р В Е Н Е Ц. От чего, от чего? Тощий, который изо дня в день все тощает, в один прекрасный день исчезает, и дело с концом. От чахотки умер. От вируса. От чахоточного вируса. А может, еще от какого-нибудь вируса, науке не известного.
У Ч Т И В Е Ц. То-то я все время удивлялся: чего ради этот тонюсенький, почти до неразличимости тощий господин ходит с этой круглой, как шар, толстухой. Не иначе, они нашли друг друга по объявлению.
П Е Р В Е Н Е Ц. Брачная контора с фототекой!
У Ч Т И В Е Ц. Компьютерный выбор!
П Е Р В Е Н Е Ц. Познакомились в банке данных!
У Ч Т И В Е Ц. Гармоничная парочка, нечего сказать!
П Е Р В Е Н Е Ц. Комики! Пат и Паташон!
У Ч Т И В Е Ц. Давай-ка поворачивать.
П Е Р В Е Н Е Ц. Видишь, я же сразу сказал: давай лучше повернем.
О б а уходят влево. Из-за кустов показывается ОБЕРОН и направляется в сторону занавеса. Справа выходят ПЕРВЫЙ МАЛЬЧИК и ДЕВОЧКА. Он в брюках от комбинезона с нагрудником, на ней очки с толстыми стеклами, рваные кроссовки, майка с Микки-Маусом на груди, джинсы с прорехами на коленках, цепочка на щиколотке, щеки и колени размалеваны, под мышкой игрушечная плюшевая собака. Они несут ящик пива.
П Е Р В ЫЙ М А Л Ь Ч И К. Сколько же может этот разнотык продолжаться! Неужели тебе трудно к моему шагу приладиться?
Д Е В О Ч К А. А почему бы тебе не приладиться к моему шагу?
О б а уходят влево. Справа выходит ХЕЛЬМА. В этот миг в кустарнике возникает ТИТАНИЯ. Она распахивает свой плащ и показывает себя. ХЕЛЬМА испуганно отшатывается, не в силах оторвать глаза от белого, словно гипсовая статуя, тела с густой, какой-то звериной шерстью в низу живота. Потом подбегает к ОБЕРОНУ.
Х Е Л Ь М А. Послушайте! Ой, извините... но там в кустах женщина, женщина в кустах! Я в жизни ничего подобного не видела. Отвратительно! Женщина, и чтобы так обнажаться... Она распахивает плащ, нет, вы послушайте, -- ой, я, наверно, очень напугалась! Вызовите же полицию! А если это увидит ребенок? Если ребенок такое увидит, о, господи!
О Б Е Р О Н. "Есть холм в лесу: там дикий тмин растет,
Фиалка рядом с буквицей цветет,
И жимолость свой полог ароматный
Сплела с душистой розою мускатной;
Там, утомясь веселою игрой,
Царица любит отдыхать порой;
Из сброшенной змеёй блестящей кожи -- …"[1]
(Внезапно распахивает свой плащ и показывает себя.)
ХЕЛЬМА, зажав рот кулачком, убегает.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Т И Т А Н И Я. Не слишком-то ты с нею преуспел, мой господин.
О Б Е Р О Н. Ты тоже не особенно.
Т И Т А Н И Я. Передо мной она стояла дольше, она смотрела дольше на меня.
О Б Е Р О Н. Мгновенье девой запечатлено, посмотрим, как откликнется оно.
Т И Т А Н И Я. И все ж мы что-то делаем не так. Когда мы обнажаемся, им страшно. Я не увидела еще ни одного восторженного лица, ни искры от моего сияния не вернулось ко мне обратно. Как будто мне для собственной красы и не нужны людские восхищенья. Они проходят мимо и молчат. А то еще пугаются, кричат. Да где ж в них вожделение тогда? И ведом ли вообще им голос плоти?
О Б Е Р О Н. О нет, не знают люди вожделенья, неведомо им сладкое насилье, с которым существа с иных планет и звезд, сливаются в объятье сладострастном. От наших свадеб приняли они лишь жалкое и скудное подобье; и даже то, что кажется им избытком чувственных радостей, на наш-то взгляд всего лишь судорожное и скудоумное пользование божественным даром, который можно сохранить и преумножить лишь в расточительстве. Их вожделению так же далеко до нашего, как болотной саламандре -- до дракона. А теперь даже и оно, судя по всему, сходит на нет и скоро совсем угаснет, если мы не вернем его к жизни.
Т И Т А Н И Я. Так что же предпринять намерен ты? Все, что ты можешь здесь, в земной юдоли -- это себя внезапно обнажать в обличье непритворном. Ибо силы твои бессильны здесь, и безнадежно тщетны деянья неземные на земле. Похоже, основательно увязли в божественной мы миссии своей.
О Б Е Р О Н. Но я беду читаю в стольких лицах, такую несказанную беду! Они хотят, чтоб мы к себе их взяли, и знаю, чую: близок этот миг. Рассудок и дела так иссушили в них голос плоти, что иные сами уже с мольбою к древним божествам взывают. Мы будем первыми, кто вновь в них оживит их на корню загубленные чувства и льдины трезвомыслия растопит. А коли так, когда мы достучимся до их тоской изъеденных сердец, они нам поклонением ответят, какое и не грезилось другим богам, -- тем, что придут за нами следом.
Т И Т А Н И Я. И мы не будем парой жутких пугал стоять в кустах и мерзнуть на ветру, подобно непотребной классной даме, что, в наказанье за ее бесстыдство, обречена весь век разоблачаться и всех своею наготой пугать.
О Б Е Р О Н. Терпение, Титания. Что делать? За ночь одну невозможно превратить законопослушных граждан в трубадуров, а в инструкторе автошколы пробудить "Песнь песней" царя Соломона. Но я надеюсь, для начала мы собьем их с толку, а когда в их тусклых душах хоть лучик изумления блеснет -- мы сможем отразиться в этом свете. Поверь, мне этот отблеск нужен ничуть не меньше, чем тебе...
Т И Т А Н И Я. Постой! Кто там идет?
О Б Е Р О Н. Твой Черный Мальчик, Титания, а следом за ним бежит художник Киприан.
Т И Т А Н И Я. Пусть этот твой художник прекратит бегать за моим дружком, слышишь, Оберон!
Слева появляется ЧЕРНЫЙ МАЛЬЧИК в комбинезоне уборщика при парке. Он везет за собой маленькую тележку, в которую собирает всякий мусор. За ним тенью следует КИПРИАН, пожилой мужчина примерно шестидесяти лет в серой рабочей блузе. У него высокий лоб, худое лицо и густые, курчавые волосы.
К И П Р И А Н. Норман! Кекоу! У тебя найдется для меня минутка? (ЧЕРНЫЙ МАЛЬЧИК, не двигаясь с места, качает головой.)Но когда? (ЧЕРНЫЙ МАЛЬЧИК передергивает плечами.)Не хочешь ко мне зайти? Ты ведь обещал. (ЧЕРНЫЙ МАЛЬЧИК молча уходит за кусты.)Ну что такого умеет она? Белые рубашки из земли извлекать? Подумаешь. Зато я могу делать маски, вырезаю статуэтки, которые тебе так нравились... Но теперь ты на все на это и смотреть не хочешь. Титания с луны! Ты обкрадываешь нищего, постыдилась бы! А ты, столь непостижимо прекрасный, и заикнуться ей не смеешь, что тебе все еще люб этот вот старикан! Прежде мы всюду ходили вместе, а теперь я вон ногу стер, за тобой гоняясь...
Слева появляются ДЕВОЧКА и ВТОРОЙ МАЛЬЧИК и садятся на переднем плане на край песочницы.
К И П Р И А Н. Как этот куст,что грязен, болен, пуст...
Но что сквозь тени я читаю:
Во всех глазах мерцает месть.
Там сбилась крыс густая стая
И короля мечтает съесть.
(Уходит влево.)
В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Некоторые вот хотят одиночества -- но им этого не дано, а есть такие, кто поневоле от одиночества мучится. Не знаю, к какой категории тебя отнести.
Д Е В О Ч К А. Я из тех, которые хотят...
В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Г-м.
Д Е В О Ч К А. Чего я терпеть не могу, так это когда делают вид, будто все в полном ажуре.
В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Да, это, конечно, из всех вариантов самый отвратный.
Д Е В О Ч К А. Или когда, например, едешь в круиз.
В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. У-у-й!
Д Е В О Ч К А. Ты при этом думаешь: зато теперь я все время среди людей.
В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Вот тоска...
Д Е В О Ч К А. Ну да. И хотя ты и вправду все время среди людей, но то и дело сталкиваешься со своими же проблемами, потому как болячки почти у всех одни и те же...
В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Нет, если уж совсем припрет -- надо рвать когти куда-нибудь на крайний север, хотя бы в Финляндию, этак на полгода, и чтобы у тебя только хижина и сауна, а вокруг ни души.
Д Е В О Ч К А. Там комары заедят.
В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Ну, это кому как...
Д Е В О Ч К А. Тоже мне удовольствие -- все время отбиваться...
В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Есть еще одна проблема, которая для людей вроде нас с тобой,, где бы мы ни находились, в Финляндии там или еще где, всегда остается проблемой. Если начистоту -- это проблема человеческой сексуальности.
Д Е В О Ч К А. Вот как? Ну-ну. Не знаю.
В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Нет уж, нет уж, давай честно! Только совсем честно!
Д Е В О Ч К А. Да я и так честно.
В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Так я тебе и поверил.
Д Е В О Ч К А. Но ты никак не можешь знать, честно я говорю или нечестно!
В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К. Я сам из того же теста, что и ты, и знаю все твои примочки.
Д Е В О Ч К А. Если ты из того же теста, что и я, то должен знать, что я примочками не пользуюсь.
В Т О Р О Й М А Л Ь Ч И К (встает). Нет. Бесполезно. Не хотел бы я быть тобой, оставаясь с собой наедине. Ты даже азов одиночества еще не прошла.
Оба уходят влево. Вскоре после этого из-за кустов появляется ОБЕРОН, подходит к занавесу и стремительно его раздергивает: там ТИТАНИЯ лежит в обнимку с ЧЕРНЫМ МАЛЬЧИКОМ.
О Б Е Р О Н. Что ты делаешь!(ЧЕРНЫЙ МАЛЬЧИК убегает.) Что ты творишь!? Ты образ разрушаешь, ореол... Иди сюда. Да встань же наконец...
Т И Т А Н И Я. Тебе! Тебе нужны людские алтари и слава! Но за что меня ты запихнул в людской скелет? За что страдаю я? Домой хочу! Хочу в свои небесные чертоги!
О Б Е Р О Н (хватая ее за шкирку). Ты должна уметь являться, но не встревать. Ты перестанешь быть Титанией с луны, утратишь всю свою ночную силу, когда к любви людской, несовершенной привыкнешь...
Т И Т А Н И Я. О да, мой Оберон. Пусти, мне больно.
Слева появляется ПЕРВЫЙ МАЛЬЧИК.
О Б Е Р О Н. Ты образ разрушаешь, весь наш блеск божественный, в котором наша сила...
ТИТАНИЯ ускользает из-под его руки и подбегает к ПЕРВОМУ МАЛЬЧИКУ.
Т И Т А Н И Я. Извините, вы не скажете, который час?
ПЕРВЫЙ МАЛЬЧИК показывает ей часы, ТИТАНИЯ перехватывает его руку и целует ее.
Т И Т А Н И Я. Тебя ждала я, одного тебя! Возьми меня, возьми меня с собою!
О Б Е Р О Н. Держите же ее! Совсем шальная. Ну ничего, пройдет. Благодарю.
ПЕРВЫЙ МАЛЬЧИК уходит вправо.
Т И Т А Н И Я. Ну все, с меня довольно. Насмотрелась и знаю все. Лишь смерть способна больше рассказать. Домой хочу, где все само собой и мы живем в согласии друг с другом.
О Б Е Р О Н (усаживая ее на край песочницы). Послушай же меня внимательно, Титания! Вернуться мы сможем не тогда, когда хотим, а лишь тогда, когда людские очи и чувства худосочные людские раскроются, вобрав в себя наш образ и тем самым вернувши людям радость вожделенья, -- вот тогда мы сможем избавиться от тягот телесной оболочки неуклюжей (тем паче, что и здесь такое же раздолье воцарится, как в тех краях, где эльфы и сильфиды обитают, и ты свои владения расширишь...) Но покуда ты не соизволишь быть со мною вместе святым и чистым радостным виденьем, божественным и светлым образцом, -- покуда не оставишь ты в покое мальчишку чернокожего, который принадлежит по праву Киприану, но только голову ему морочит спесью, капризами, холодностью своей, и моего слугу совсем замучил, вместо того, чтоб радовать его, -- покуда ты пороки эти в нем поощряешь, разве не они суть злейшие враги заботы нашей?
Т И Т А Н И Я. О да, мой Оберон.
О Б Е Р О Н. Тогда послушайся меня и отступись от этого мальчишки. Препоручи его моим стараньям. Его для страсти воспитаю я и передам бедняге Киприану в награду за услужливость его.
Т И Т А Н И Я. О да, мой Оберон.
О Б Е Р О Н. Ты вечно скажешь "да" -- а будет "нет". Не я повинен в холодности общей и в том, что эта полная луна не превращает никого в сомнамбул; что дурман блаженной летней ночи уж не сводит с ума влюбленных; в сумасшедших, правда, и нынче нехватки нет, но сходит всяк с ума по-своему, из-за своей персоны, а не из-за какой-то там любви к другому иль другой... (Справа появляется ТРЕТИЙ МАЛЬЧИК.)Нет, верная супруга, оттого лишь мы никому понравиться не в силах, что вечно спорим и что нет согласия меж нами...
Т И Т А Н И Я (устало, почти непроизвольно). Вы не скажете, который час?...
Т Р Е Т И Й М А Л Ь Ч И К. Сейчас...
О Б Е Р О Н. Нет! Нет! Ни слова больше!
Т И Т А Н И Я. Тебя ждала я, одного тебя...
ТРЕТИЙ МАЛЬЧИК уходит влево.
О Б Е Р О Н. Который час... Тебе-то что за дело? Зачем тебе-то время?
Т И Т А Н И Я. Чтобы знать.
О Б Е Р О Н. Тебе не нужно вовсе знать его.
Т И Т А Н И Я. О нет, мне нужно. Я должна узнать. (Встает.)
О Б Е Р О Н (про себя). Впустую все слова.
Т И Т А Н И Я. Уже сереет день. Глаза озер в моей еловой чаще уже раскрылись и глядят на небо. В эту пору я навещала свое ложе из мхов и эльфы своим пением навевали мне сон... А сейчас я растянусь на жесткой скамейке, а баюкать меня будут сирены "скорой помощи" и полицейских машин. Прощай. До лучших времен. (Уходит в глубину сцены.)
О Б Е Р О Н. Ушла -- и хорошо. Уж я сумею тебя разубедить. Я никому не дам мою порушить славу. И упрямство твое я обломаю. Средство есть почище, чем ухищрения всех этих фей и эльфов, цветочных духов, как их там еще -- есть средство обуздать твою строптивость и подчинить жену веленью мужа. Я проучу тебя жестокой пыткой. (Возвращается в свою засаду в кусты. Зовет.) Киприан! Киприан!(Походкой сомнамбулы входит КИПРИАН и ложится под кустами.)Киприан, ты слышишь меня?
К И П Р И А Н (во сне). Да...
О Б Е Р О Н. Теперь пора. Мне нужен твой шедевр.
К И П Р И А Н. Страх... Страшно...
О Б Е Р О Н. Художник ты иль кто?
КИПРИАН во сне пожимает плечами.
СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ
("Всё в порядке")
С левой стороны сцены -- двуступенчатый подиум. Наверху – жилище ЭЛЕН и ГЕОРГА. Внизу -- столик в кафе.
В КАФЕ. ДВА ДРУГА.
Г Е О Р Г. Не будем говорить о пустяках. Недавно я Элен тебе представил. Как она тебе понравилась?
В О Л Ь Ф. Элен. Ах да. А кто она вообще? Чем занимается?
Г Е О Р Г. Понятия не имею. И не могу дознаться. Она все время врет. Причем врет безмятежно, как счастливый ребенок. Года полтора тому назад она пришла ко мне в контору. Она согласилась на фиктивный брак с каким-то ливанцем, за деньги: тот вместе с браком получал вид на жительство. А потом подала на развод, чтобы освободиться для очередной такой же сделки. А я консультировал ее как адвокат. И помог ей в конце концов выйти из этой организованной брачной торговли. Она наполовину американка. Ее мать и сейчас в Штатах живет.
В О Л Ь Ф. Вообще-то мне кажется, вы довольно разные люди.
Г Е О Р Г. Ты хочешь сказать, что не советуешь мне на ней жениться?
В О Л Ь Ф. Ты же знаешь, старого друга полагается поддерживать, куда бы ни завели его тропы любви. Но тут... То есть, я имею в виду, в том, что касается тебя и Элен, это, конечно, важная жизненная задача -- создать друг для друга...
Г Е О Р Г. Ты называешь это "жизненной задачей"? Звучит не очень-то весело...
В О Л Ь Ф. Ты меня знаешь, Георг. Тут больше не о чем говорить.
Г Е О Р Г. Не о чем.
У ЭЛЕН И ГЕОРГА. ЖЕНЩИНА И МУЖЧИНА.
Э Л Е Н. Ты встречался с Вольфом, верно?
Г Е О Р Г. Да.
Э Л Е Н. Ты чем-то огорчен?
Г Е О Р Г. Да нет. Ничем.
Э Л Е Н. И что он про нас с тобой думает, твой друг Вольф?
Г Е О Р Г. Как что? Желает нам всяческого счастья.
Э Л Е Н. Это он в шутку, или вы всегда так разговариваете?
Г Е О Р Г. Да нет, совсем не в шутку. Наоборот, куда как серьезно.
Э Л Е Н. Ты так и не выяснил, что он на самом деле про нас с тобой думает?
Г Е О Р Г. Ты хочешь сказать: про тебя. Что он про тебя думает.
Э Л Е Н. Ну конечно же!
Г Е О Р Г. Он предостерегает меня от брака с тобой.
Э Л Е Н (испуганно). Ой!
Г Е О Р Г. Он говорит: инстинкт ему подсказывает -- надо меня отговорить.
Э Л Е Н. И много ли для тебя значат эти его предостережения?
Г Е О Р Г. Ну, сама посуди: когда добрый друг, когда Вольф такое говорит, это не может оставить меня совершенно равнодушным...
Э Л Е Н. Совершенно равнодушным оставить не может... А что тебе говорит твой инстинкт? (ГЕОРГ пожимает плечами.)Вот этого, Георг, я не понимаю. Этого я никак не могу понять...
В КАФЕ. ДРУГ И ЖЕНЩИНА.
Э Л Е Н. Зачем ты говоришь про меня гадости? Ты же меня совсем не знаешь.
В О Л Ь Ф. Я никогда ничего плохого про тебя не говорил.
Э Л Е Н. Ты предостерег Георга о нашего брака.
В О Л Ь Ф. Что? Я? Наоборот! Я его поздравил с тем, что он наконец-то решил связать свою жизнь...
Э Л Е Н. А он говорит, ты считаешь, мы вообще друг другу не пара.
В О Л Ь Ф. Значит, врет. Никогда я ничего подобного не говорил. Если уж начистоту, есть кое-что, о чем я с ним не говорил. И о чем с ним говорить не могу. А вот от тебя не утаю. Пойми: ты и в моих глазах очень привлекательная женщина. Если хочешь знать: я просто ревную тебя к Георгу.
Э Л Е Н. Ах вот оно что... Это правда?
У ЭЛЕН И ГЕОРГА. ЖЕНЩИНА И МУЖЧИНА.
Э Л Е Н. Георг! А я встречалась с твоим другом Вольфом.
Г Е О Р Г. Вот как?
Э Л Е Н. Он говорит, вы еще с университета знакомы...
Г Е О Р Г. Да, так оно и есть.
Э Л Е Н. С какой стати он тогда преподает в автошколе?
Г Е О Р Г. Потому что эта автошкола ему принадлежит. Диплом он защитил по истории, а потом отец передал ему свое дело, а он его принял.
Э Л Е Н. Ты знаешь, он и вправду терпеть меня не может.
Г Е О Р Г. Да ну! И что же он говорит?
Э Л Е Н. Он считает, что я тебе не пара.
Г Е О Р Г. И говорит тебе это прямо в глаза?
Э Л Е Н. И всеми средствами будет пытаться уберечь тебя, своего лучшего друга, от этого ошибочного шага. Ненавижу его.
Г Е О Р Г. Да нет. Это ты напрасно. Пойми, ему тоже очень тяжело,такие непростые отношения между тремя взрослыми людьми, которые...
Э Л Е Н. Тремя? Разве у него нет собственной жены? Разве у него нет Хельмы?
Г Е О Р Г. Хельма, ну да... Понимаешь, Хельма -- это что-то совсем другое. Почему-то его особенно сильно тянет к нам.
Э Л Е Н. Только не ко мне. К тебе. По-моему, тебе придется сделать выбор. Либо он, либо я.
Г Е О Р Г. По-моему, тут и вопроса нет.
Э Л Е Н. Вот как? Значит, ты уже решил?
Г Е О Р Г. Вольф мой лучший друг, а тебя я люблю. Не понимаю, какая тут связь?
Э Л Е Н. Большая. Очень большая связь. Он знать меня не хочет, а я не хочу знать его. Это разобьет тебе сердце.
В КАФЕ. МУЖЧИНА И ЕГО ДРУГ.
Г Е О Р Г. Ты никогда мне не говорил, как ты на самом деле к Элен относишься!
В О Л Ь Ф. Но ты же наверняка это чувствовал! Ты же сам ей рассказывал, что я о ней весьма невысокого мнения.
Г Е О Р Г. И это в самом деле так?
В О Л Ь Ф. У меня была возможность познакомиться с ней несколько поближе. По-моему, вы прекрасно друг другу подходите.
Г Е О Р Г. Что ты имеешь в виду?
В О Л Ь Ф. Я имею в виду, что вы скоро поженитесь.
Г Е О Р Г. И это все, что ты мне хочешь сказать? Я не женюсь на ней, если из-за этого пойдет прахом наша дружба.
В О Л Ь Ф. То есть ты бы хотел, чтобы я обожал твою жену и одновременно оставался твоим лучшим другом?
Г Е О Р Г. Видишь ли, Вольф, в твоей жизни с одной стороны есть Хельма и твой упорядоченный семейный быт. А с другой стороны, здесь, у нас, у меня и у Элен, ты обретаешь необходимый духовный и душевный противовес...
В О Л Ь Ф. Ты хочешь сказать, что я почти как член семьи?
Г Е О Р Г. Конечно! В известном смысле. Отчасти.
В О Л Ь Ф. Элен тоже так думает?
Г Е О Р Г. Ну разумеется! Она настоятельно просила меня передать, что предлагает тебе свою дружбу, такую же верную, как мою.
В КАФЕ. ДРУГ И ЖЕНЩИНА.
В О Л Ь Ф. Откуда в тебе это лицемерие? Зачем ты предлагаешь мне,да еще через Георга, свою "дружбу"?
Э Л Е Н. Я? Да я ничего такого не делала.
В О Л Ь Ф. Какие, по твоему, чувства я к тебе испытываю? Дружеские, да?
Э Л Е Н. Я не знаю. Знаю только, что больше всего на свете ты хочешь одного: разлучить нас с Георгом.
В О Л Ь Ф. Разве во время нашей последней встречи я не признался тебе в своих истинных чувствах? И ты пришла снова...
Э Л Е Н. Я пришла снова, чтобы просить тебя раз и навсегда оставить нас с мужем в покое.
В О Л Ь Ф. Но твой муж вовсе не склонен отказываться от дружбы со мной. И если ты любишь Георга по-настоящему, ты не станешь этого от него требовать.
Э Л Е Н. Я не могу быть замужем за Георгом и за его лучшим другом.
В О Л Ь Ф. Ну, до этого не дойдет...
Э Л Е Н. Конечно, потому что прежде ты успеешь нас разлучить!
В О Л Ь Ф. Да нет же! Совсем напротив. Делая все для того, чтобы сохранить нашу с Георгом дружбу, я только сильнее укреплю ваши узы...
Э Л Е Н. Что значит -- "делая все"?
В О Л Ь Ф. Это значит, например, что я буду желать тебя, поскольку Георг всей душой желает, чтобы я находил тебя вожделенной.
Э Л Е Н. Но его желание не может стать твоим чувством.
В О Л Ь Ф. А я думаю, все-таки может. В конце концов, в глазах, да и в объятиях супруга ценность его жены, -- если предположить на минуточку, что сердце -- это как бы кошелек, -- так вот, ценность жены повышается ровно настолько, насколько та способна понравиться его лучшему другу. За что он и воздаст другу еще более глубоким благорасположением. Которое, в свою очередь, усугубит вожделение друга к чужой жене...
Э Л Е Н. Сердце не кошелек. Чего ты от меня хочешь?
В О Л Ь Ф. Ты еще спрашиваешь!
Э Л Е Н. А если бы мы с Георгом не были знакомы и ты меня встретил -- я бы тебе понравилась?
В О Л Ь Ф. Вряд ли.
Э Л Е Н. У тебя отвратительные, циничные манеры. Ты плохой друг.
В О Л Ь Ф. Ты скоро поймешь: хорошим другом я смогу быть лишь тогда, когда ты позволишь мне повсюду преследовать тебя то нескромным шепотком, а то и редкой, но меткой лаской.
Э Л Е Н. Я буду вынуждена Георга от тебя предостеречь.
У ГЕОРГА И ЭЛЕН. МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА.
Э Л Е Н. Кстати, я тут недавно повстречала Вольфа. И нахожу, что он просто обворожительный мужчина.
Г Е О Р Г. Ага! Вот видишь! Значит все-таки помогло.
Э Л Е Н. Что помогло?
Г Е О Р Г. Должен тебе признаться: я позволил себе маленькую хитрость. Без твоего ведома, но от твоего имени я предложил ему твою дружбу. И это его, конечно, сразу к тебе расположило.
Э Л Е Н. Seems to me you like doing things behind my back, now and then...[2]
Г Е О Р Г. Но подожди, подожди! Если в конце концов это для всех нас только к лучшему! Вольф за тебя теперь в огонь и в воду! И даже ты находишь его теперь "просто обворожительным". И между им и мной тоже теперь все в полном порядке...
Э Л Е Н. Это уж конечно! А между тобой и мной?
Г Е О Р Г. Да нам-то с тобой разве что-нибудь может помешать?! Конечно, если ты чувствуешь иначе... Но неправда ли, если между тобой и им все в порядке, и между мной и им тоже все в порядке, то логика чувств сама подсказывает, что между тобою и мной...
З а т е м н е н и е
АКТ ВТОРОЙ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
В мастерской КИПРИАНА. Длинный рабочий стол. Справа старая, обшарпанная софа. За ней в глубине сцены части больших масок и фигур из папье-маше. На столешнице: глыба янтаря, пчелиный воск, земля, микроскоп, пинцеты, скребки и резцы, лупа, рулетка и другие измерительные приспособления. КИПРИАН в серой рабочей робе и джинсах держит на ладони крохотную статуэтку, демонстрируя ее ВОЛЬФУ.
К И П Р И А Н. Лихо, правда? (Смеется.)
В О Л Ь Ф. Да она совсем как живая! Словно святая!
К И П Р И А Н (наклоняясь и подбирая с полу еще две фигурки).Совсем крохотные людишки, верно?
В О Л Ь Ф. Создания...
К И П Р И А Н."Мерь-мерь-мерь!" -- вот что он говорит. Мерь-мерь-мерь! А что мерять -- не поймешь. Я взял рулетку и начал измерять все, что под руку попадет. А он меня только пуще подгоняет. И тут я заметил, что замеры у меня все меньше и меньше становятся...
В О Л Ь Ф. А зачем вы прячете ваши фигурки под ковер?
К И П Р И А Н. Никуда я их не прячу. Сами прячутся.
В О Л Ь Ф. Так и раздавить недолго. Из чего они, кстати? Из какого материала?
К И П Р И А Н. Эта просто из земли. Кислая глина вперемешку с пчелиным воском. А это гагат. Полированный уголь. Из него в старину амулеты вырезали.
В О Л Ь Ф. Право слово, чудно. Вам не кажется, что они родичи минойским терракотовым фигуркам? В них та же первозданная жизнерадостность.
К И П Р И А Н. Вот как? Что ж, может быть. "Делай-делай-делай, Киприан, делай сейчас же!" -- вот что он мне говорит."Я дам тебе глазомер и вдохну в них жизнь, ты только делай!" Совсем малюсенькие людишки, понимаете? Сплошь живчики-гномики, они протыкают католикам дырки в презервативах, а хорошеньким девушкам-секретаршам подсыпают перцу под стул. (Смеется.) Раньше я всё громоздил эти штуки из папье-маше. Здоровенные, огромные хреновины. А теперь он мне нашептывает: давай сделаем что-нибудь маленькое-премаленькое, может, людям это больше понравится.
В О Л Ь Ф. Кто нашептывает-то?
К И П Р И А Н. Оберон. (Показывает еще одну фигурку.)
В О Л Ь Ф. Фантастика!
К И П Р И А Н. Называется "Девушка с раскниксенными коленками". Малышка слишком любила делать книксены, перед кем ни попадя. Теперь вот шкандыбает.
В О Л Ь Ф. Эта динамика, эта поза -- кажется, еще чуть-чуть, и она поползет прямо по моей ладони.
К И П Р И А Н (протягивая лупу). А вы взгляните, взгляните!
В О Л Ь Ф. А глаза-то, глаза -- даже глаза можно разглядеть! Нет, вы и впрямь создали что-то невероятное.
К И П Р И А Н. Сплошные чертенята, верно? Да-да. Как вы думаете -- людям такое понравится?
В О Л Ь Ф. Почему вы об этом спрашиваете? Вас совершенно не должно заботить, понравится это "людям" или нет.
К И П Р И А Н. Так-то оно так. Только я все равно себя спрашиваю: понравится или нет. Хочется все-таки приносить радость. Я часто размышляю, -- да вот хотя бы когда вырезаю свои фигурки и слушаю между делом "Розы с юга" или "Голубой Дунай", -- так вот, король вальсов наверняка ведь себя спрашивал: понравится это в свете? О да, конечно же, это понравится! Вы только послушайте! Ну что ж, тогда получайте -- подарок от маэстро!
В О Л Ь Ф. Король вальсов... Что ж, пожалуй. Но вы-то творец фигур. Вы создаете нечто безмолвное и строгое, для немногих посвященных.
К И П Р И А Н. Творец фигур? Только и всего? Нет, одно это не стоило бы труда.
В О Л Ь Ф. Погодите! Вот эту статуэтку я хочу! Я ее покупаю! "Девушку с раскниксенными коленками". Хочу сделать свадебный подарок. Женщина, которую я люблю, выходит за другого.
К И П Р И А Н. Вот как. Тогда возьмите лучше не ее. Вот, возьмите Титанию, лунную фею. С ней, можете не сомневаться, ваша пассия не будет принимать брачные узы слишком всерьез...
В О Л Ь Ф. Она восхитительна! Она прекрасней всех! Что это у нее в волосах? Цветы?
К И П Р И А Н. Цветы? Как бы не так! Хлебцы в упаковке, сгущенное молоко в банке, зефир в шоколаде, картофельные чипсы. Титания – это же такая продувная бестия! Она любит потолкаться среди людей. Днем в супермаркете, когда народу не так много, ей достаточно просто прикоснуться пальчиком -- и приглянувшиеся ей товары сами плывут за ней по воздуху, кружа вокруг ее головы, как планеты. Кассирши ворчат: "Что, тележку взять не могли?" Да, с ней, клянусь, вы будете довольны. Положитесь на меня: ее и только ее.
В О Л Ь Ф. Да. Я ее беру.
К И П Р И А Н (про себя). Пройдоха! Как жалко с ней расставаться. А как часто она меня мучила... (Вслух.) М-да! Ну вот видите, главное -- идею найти. Иной раз неделями голову ломаешь -- и все без толку, а потом чихнешь -- и пожалуйста, вот она идея, тут как тут.
СЦЕНА ВТОРАЯ
В парке. ТИТАНИЯ перед цирковым занавесом. ЧЕРНЫЙ МАЛЬЧИК сидит перед ней на краю песочницы.
Т И Т А Н И Я. "Покинуть лес!.. Не думай и пытаться.
Желай иль нет -- ты должен здесь остаться.
Могуществом я высшая из фей.
Весна всегда царит в стране моей.
Тебя люблю я. Следуй же за мной!
К тебе приставлю эльфов легкий рой,
Чтоб жемчуг доставать тебе со дна,
Баюкать средь цветов во время сна.
Я изменю твой грубый смертный прах:
Как эльф витать ты будешь в облаках.
Скорей ко мне, Горчичное Зерно,
Горошек, Паутинка, Мотылек!
Она достает из земли четыре белоснежные рубашки. Справа появляются ОБЕРОН и КИПРИАН и с некоторого отдаления наблюдают эту сцену.
Вот господин ваш: вы ему служите,
Его воздушной пляской окружите,
Кормите виноградом, ежевикой,
Берите мед ему от пчелки дикой,
А из пчелиных лапок восковых
Наделайте светильников ночных;
О звезды светляков их зажигайте
И милого на отдых провожайте,
Взяв крылья мотыльков на опахала,
Чтоб спать ему луна не помешала.
Склонитесь и приветствуйте его!"[3]
О Б Е Р О Н. Гляди: Титания в изгнании печальном тоскует о подлунном летнем царстве и пред твоим мальчишкой шпарит пьесу о бедной,одураченной невесте, влюбившейся в осла.
К И П Р И А Н. По-моему, она дает сегодня последнюю гастроль:здесь и сейчас.
О Б Е Р О Н. Пусть тыщу раз она мне посулит послушной быть -- а все ж не перестанет за мужиками бегать, вопрошая, который час, и наобум в людские средостения встревая. Уж так устроена; к тому же ей не впрок ни этот край, ни этот скудный климат; земные токи ей во вред и прямодушный ум ее смущают.
К И П Р И А Н. Во мне все прямо вскипает против нее!
О Б Е Р О Н. Вот и докажи, стоит ли чего-нибудь твое искусство в союзе с духом Оберона: удалось ли тебе создать верное средство, достаточно чудодейственное, чтобы угомонить наконец эту царственную фурию и ненадолго -- для пущего вразумления -- перенести ее в забытье глубокой древности?
Справа появляется УЧТИВЕЦ, толкая перед собой пустую тележку из супермаркета, и останавливается где-то на уровне песочного ящика.
Т И Т А Н И Я. "Идите ж с милым к моему покою.
Луна как будто плачет в высоте.
Она в слезах; цветы полны тоскою
О чьей-нибудь погибшей чистоте..." [4]