Весь август в маленьком южном городке Сарепта, окруженном зелеными холмами, был жарким. И, может, потому в нем дни были тихи и безмятежны, что в полуденный зной редкие прохожие встречались на улице. Над старой площадью плыл горячий воздух – вязкий, как патока, который стекал с раскаленного неба и лип к крышам больших и малых домов. Когда-то этот милый городок был крошечным селением поволжских немцев. В жарком воздухе из вытянутых распахнутых окон немецкой кирхи лился удивительный певучий звук. Не то гобоя, не то флейты, не то клавесина… Мелодия сменялась плавными полутонами, то затихая, то нарастая вновь – могучая, таинственная, чарующая.
Достаточно было остановиться у одного из окон, встать на цыпочки и вытянуть шею – взору любопытных глаз открывалась панорама. Алтарь с его неизменной атрибутикой, рядом – белоснежная кафедра для чтения пасторальных проповедей, обращенная в просторный зал, в котором стройными рядами расставлены длинные скамьи. От ослепительной белизны, царящей в церкви, даже глазам с непривычки становилось больно.
Справа над рядами белоснежных скамеек исполином возвышался огромный деревянный короб с трубами. Такой же белый, как и все вокруг. Это орган, получивший здесь прописку еще в начале века. Грациозный, как и подобает быть его величеству королю музыкальных инструментов, он стал главным атрибутом всех церковных богослужений и светских концертов, на которые съезжались зрители со всего городка.
Те, кто впервые оказывался здесь, по обыкновению с интересом разглядывали лес высоких труб, тянущихся к закругленным сводам старинной кирхи. На их серебристой поверхности причудливо играли лучи солнца, бьющие в окна. Всего в органе тысяча двести труб, многие из них спрятаны внутри короба и не видны постороннему глазу. Большие – в три метра высотой, маленькие – совсем крошечные, в несколько миллиметров. Одна труба – одна нота. Все вместе образуют единый оркестр, сотканный из певучих, красивых и свободных голосов - нежных, тонких, высоких, густых бархатных и насыщенных басовых. За двухярусной клавиатурой сидела молодая белокурая женщина. Кантор кирхи Эльза. Руками она перебирала клавиши, которые соединены с трубами. При этом с усердием нажимала на массивные педали под клавиатурой - они давали низкие басовые ноты.
Вдруг Эльза заметила, что мелодия звучит не так ярко, сочно и насыщенно, как должна. Она стала прослушивать каждую трубу. Раз за разом, при нажатии клавиши одну за другой, звук становился тише, глуше. Эльза дошла до средних тонов, вместо которых раздался сначала прерывистый писк, а затем шипение, словно в органном коробе затаилась разъяренная гюрза и готова вот-вот напасть на всякого, кто приблизится к ней.
- Снова нужно вызывать настройщика, - печально вздохнула Эльза.
Слова ее слышали тысяча двести труб и разом издали пронзительный стон. Недаром говорят, что орган – он, как живой организм, все понимает, чувствует и точно так же расстраивается, когда дела совсем плохи.
- Только бы снова не пришел тот мастер, что был здесь в прошлый раз, - зашептала труба, звучащая гобоем.
- Только бы снова он не начал стучать по нам своим молотком, - застонали трубы, звучащие скрипками.
- В прошлый раз этот варвар наступил на мою сестру, - возмутилась маленькая труба, звучащая флейтой. – Ее даже не запаяли, а оставили лежать на деревянной дощечке, словно никому не нужный кусок железа.
- Мы не пустим его в наше жилище, - заворчали большие басовые трубы. – Он выломал дверцу, когда пытался к нам подобраться. Теперь через огромную щель на нас дуют сквозняки.
И только целый ряд труб на втором ярусе зловеще шипели – они не могли вымолвить ни слова, потому что их оловянные горловины были забиты серой пылью.
В белоснежный зал кирхи вошел пастор Мартин. На него смотрели испуганные глаза Эльзы.
- Инструмент расстроен, - отчаянно произнесла она. – Скоро концерт. Приедет много людей послушать орган. Нужен настройщик, и как можно скорее!
- Он был здесь всего месяц назад, - удивился пастор. – Неужели он плохо справился со своей работой?
Эльза вздохнула:
- Это баянист, не настройщик вовсе. Но других ведь не было. И нет в нашем городке.
Кантор закрыла лицо руками и горько-горько заплакала. Большому концерту грозил провал. Билеты все раскуплены. Пастор подошел к Эльзе, взял ее за плечи и спокойно сказал:
- Не печалься, дочь моя, мы что-нибудь придумаем.
Орган остался в полной тишине один в огромном зале. За окнами пропало солнце – его закрыли набежавшие огромные серые тучи. В распахнутые окна подул сильный ветер. Вихрем он снес партитуру, оставленную Эльзой на кафедре. Листы, исписанные нотами, разлетелись по церкви, танцуя в печальной аллеманде под белоснежными сводами, а затем, шелестя, опустились на оранжевый пол, вымощенный обожженным кирпичом. И только барабанные дроби капель дождя по карнизу нарушали гулкую тишину.
Посреди зала, в проходе между рядами белых скамеек, внезапно стал сгущаться воздух, словно из него невидимые скульпторы лепили два прозрачных силуэта. Легкими облаками они невесомо воспарили над кирпичным полом. В одном силуэте угадывалась фигура молодой девушки. По ее хрупким плечам были рассыпаны длинные белые волосы. От тонкой талии до самого пола уходила длинная клетчатая юбка, из-под которой выглядывали носы туфель. Над юбкой – сорочка с пышными рукавами-стаканами. Края рукавов были стянуты лентами. Голову прозрачной девушки украшал чепец. В другой фигуре угадывался мужчина. Он был одет в приталенный сюртук, из-под которого выглядывали манжеты и ворот белой рубахи. На ногах прозрачного мужчины были грубые ботинки, верх которых касались края зауженных брюк.
Размытые силуэты, сотканные из воздуха, выглядели так, словно перенеслись через два столетия в наши дни.
Прозрачные мужчина и девушка обвели взглядами зал церкви и остановили свой взор на органе. Не знающие материальных преград, они плавно двинулись в сторону инструмент, остановились возле него и стали внимательно рассматривать.
За окном блеснула молния, оставив после себя оглушительный грохот, раскатами накрывший старую площадь.
‑ Какой же он красивый, ‑ восхитилась великолепием органа прозрачная девушка. – Такого инструмента не сыскать нигде.
‑ Стало быть, король заболел, ‑ вздохнул прозрачный мужчина. ‑ Под этими сводами во все благостные времена звучала его чарующая песнь. Не должна она исчезнуть и сейчас. Не дадим пропасть концерту.
Шум дождя заполняли пустоту церковного зала. Прозрачная девушка смотрела на выглядывающие из рамы верхнего яруса трубы органа.
‑ Наконец пришло время открыть маленькую тайну, - прошептала она и по ее лицу проскользнула улыбка.
Ночные гости растворились в воздухе, наполненным ароматом дождя с запахом степных трав, столько же внезапно, как и появились, оставив после себя пелену тайны.
***
Утром на старую площадь брызнули лучи солнца, поднявшегося над холмами маленького городка. В траве бриллиантами мерцали капельки росы, в которых отражалась шоколадная маковка церкви. На шпиле в медленном вальсе кружился флюгер. Под красными лепестками черепицы шелестела листва пирамидальных тополей.
В доме пастора раздался телефонный звонок.
‑ Слушаю вас! – бодро ответил Мартин.
‑ Здравствуйте, святой отец! – заговорил в трубке мужской голос. – С вами говорит настройщик органов Фридрих Штиммель. Звоню вам из Германии. Получил ваше письмо…
‑ Письмо? Какое письмо? – удивился пастор.
‑ Электронное…, - отвечал голос. – Требуется орган починить?
‑ Э-э-м, да…, ‑ растерялся священнослужитель.
‑ На днях буду в вашем городе. Ждите. Всего доброго!
Пастор не успел поблагодарить звонившего, как в трубке послышались короткие гудки. Отец Мартин остался в недоумении, о каком письме его спрашивали, как узнали про сломанный орган, ведь это обнаружилось только накануне. Пастор заглянул в свою электронную почту, в отправленных никакого письма в Германию не было. Отсутствовало оно и в корзине. «Может быть, это Эльза?!», подумал пастор.
Он поднялся в библиотеку, где Эльза листала книгу об устройстве органов, отчаянно пытаясь найти хоть что-нибудь, что дало бы ей возможность самой справиться с ремонтом музыкального инструмента.
‑ Эльза, милая, ‑ ласково обратился к ней Мартин, ‑ ответь: ты ли писала письмо настройщику в Германию?
‑ Нет, святой отец, что вы? Никаких писем я не отправляла, - отвечала кантор. – Я бы никогда не отважилась на такой поступок, не поговорив с вами и не спросив разрешения.
Тень изумления проскользнула по лицу пастора.
‑ Святой отец, вы сами не свой, - заметила Эльза. – Что случилось?
‑ Не знаю как, но кто-то вместо нас сообщил в Германию, что нужен настройщик органа. И вот он объявился сам.
Кантор раскрыла широко глаза от этой новости:
‑ Какая радость! Невероятно! Это же настоящее чудо! – обрадовалась Эльза.
Спустя несколько дней она вместе с Мартином на гранитном крыльце кирхи встречали гостя. Из черной машины, остановившейся у входа, вышел мужчина в черном пиджаке. В левой руке он держал увесистый саквояж – такой же черный. Темные волнистые волосы, сквозь которых белели седые пряди, покрывала черная шляпа. Самым выдающимся на его покрытом мелкими морщинками сухом лице был высокий нос, на котором сидели очки с грубой черной оправой. Сквозь прозрачные стекла на пастора и кантора смотрели голубые, как чистое озеро, глаза. Когда он улыбался, уголки его рта так причудливо приподнимались, что, казалось, достают до самых ушей. Он был совсем не похож на местного жителя. Элегантный, статный, высокий – его манеры и внешний вид выдавали в нем иностранца.
- Добрый день! – иностранный гость приподнял шляпу над головой и кивнул. – Я прибыл в ваш город лечить Его Величество Короля инструментов. Мое имя Фридрих.
Пастор пригласил настройщика в церковь. Тот оглядел помещение и остановил свой взгляд на органе.
‑ О, так это он! – воскликнул Фридрих.
‑ Это наше дитя, ‑ ответила Эльза. ‑ Ему «не здоровится», и мы очень взволнованы. Скоро концерт.
‑ Не беспокойтесь, ‑ успокаивал мастер. – Сейчас мы посмотрим, что с ним.
Забеспокоились тысяча двести труб, увидевшие гостя, который раскрыл свой саквояж, достал белые перчатки и какие-то инструменты.
‑ Только бы он не стал по нам стучать, ‑ заверещали трубы-скрипки.
‑ Пусть он оживит мою сестру, ‑ взмолилась одинокая труба-флейта.
‑ Уберите сквозняки! Зимой нам очень холодно! – просили басовые трубы.
И только ряд труб на втором ярусе, забитые пылью, по-прежнему молчали.
Мастер сперва сел за кафедру и взял несколько аккордов. Он покачал головой – средних регистров почти не было слышно.
‑ Придется заглянуть внутрь, ‑ сказал Фридрих.
Он надел перчатки, сменил пиджак на рабочую куртку, взял инструменты и стал обходить орган по периметру. Эльза и отец Мартин удивленно наблюдали за происходящим. Настройщик нашел дверцу с той самой трещиной, которую оставил после себя предыдущий горе-мастер. При помощи инструментов Фридрих аккуратно отворил ее. Его взгляд выхватил из темноты несколько деревянных ступенек. Фридрих достал из кармана пиджака фонарик и нажал на кнопку. Луч озарил ряды многочисленных труб, разделенных двумя ярусами. Фридрих поднялся по лестнице на верхний ярус и боком стал пробираться сквозь узкий проем. Он шел медленно, стараясь не задеть трубы, при помощи фонарика освещая себе путь и внимательно осматривая царство короля инструментов. Мастер приблизился к запыленным трубам. На их стенках лежал очень плотный серый слой – такой толщины, что пыльные комки свисали по краям оловянных горловин. Рядом с трубами поменьше настройщик увидел запыленную маленькую трубку – один конец имел неровные края, словно ее погнули и оторвали.
В толще пыли он заметил предмет, блеснувший в свете фонарика. Что это? Крошечная деталь, случайно закатившаяся межтрубное пространство?
Фридрих вынул из другого кармана пиджака металлический прут, нагнулся и вытянул руку, приблизив конец прута к сверкающему предмету. Он оказался круглой формы с большим ушком, поэтому мастер без труда подцепил его и аккуратно вытащил из глубин яруса.
Оказалось, что это золотое кольцо. Настройщик спустился по ступеням, вышел из органного короба и подошел к окну. При хорошем освещении можно было разглядеть кольцо в деталях: оно было золотым с выгравированной на ободе надписью на немецком языке «Клаусу с любовью от Лауры».
‑ Какая «драгоценная пыль» в вашем органе, ‑ пошутил Фридрих.
К нему приблизились Эльза и отец Мартин. Все трое внимательно смотрели на кольцо.
– Такое ощущение, что раньше я видел это кольцо, ‑ сказал Фридрих.
‑ Откуда оно могло взяться в инструменте? – удивилась Эльза.
‑ Я знаю! Я знаю чье это кольцо! – неожиданно воскликнул пастор. – Его обронил один из строителей органа. Когда инструмент привезли из Германии, он был разобран. Собирать его приехали немецкие мастера. Они трудились три дня. А когда работы были завершены, один из строителей по имени Клаус заметил, что потерял кольцо, подаренное ему супругой Лаурой. Долго искали украшение. Строители не по одному разу заходили внутрь органа, казалось, исследовали каждый уголок, но кольца так и не нашли. Клаус тогда очень сильно расстроился, ведь оно было символом их вечной любви с Лаурой. Такое же было и у Лауры, только с дарственной надписью от Клауса.
Мастер Фридрих помрачнел. Сиплым голосом он вымолвил:
‑ Я знал Клауса. Мы вместе чинили органы в Саксонии. Это был мой лучший друг. По возвращению из России он рассказал мне, что потерял обручальное кольцо, когда строил орган.
‑ Надо непременно вернуть кольцо владельцу, ‑ сказала Эльза.
‑ О, это невозможно, ‑ печально вздохнул пастор. – К сожалению, они оба трагически погибли. Спустя несколько дней, после того как Клаус вернулся в Германию…
‑ В автомобильной аварии, - добавил Фридрих, - когда ехали на праздник, посвященный семейным традициям. Говорят, что их так и нашли в покореженной машине, державшихся за руки. Для праздника они даже выбрали особенные наряды: те, что носили их предки гернгутеры несколько веков назад. Клаус и Лаура очень дорожили традициями своей семьи.
Повисла тишина. Все трое смотрели на кольцо. Отец Мартин, Эльза и Фридрих догадались, откуда появилось электронное письмо, загадочным образом отправленное настройщику с компьютера пастора. Клаус, хорошо знавший Фридриха как умелого мастера, доверял только ему. И он не мог оставить жителей Сарепты без органа, который сам когда-то чинил.
‑ Так пусть же это кольцо остается в кирхе, ‑ предложил Фридрих.
‑ И станет напоминанием о верности для молодых влюбленных, которые венчаются в нашей церкви, ‑ согласился пастор.
‑ А я, пожалуй, вернусь в орган, ‑ сказал Фридрих, – там меня ждет еще очень много работы.
Он стряхнул с рукавов пыль, прихватил с собой щетки, кисти и принялся за дело.
Через два дня орган был готов к концерту.
***
В день концерта зал кирхи был полон гостей. Люди съехались со всего городка, чтобы услышать сочинения Баха, Гайдна, Шуберта и Генделя в исполнении «помолодевшего» короля инструментов.
Над площадью зажглись вечерние огни. С холмов в распахнутые окна дул свежий легкий ветерок, наполнявший воздух прохладой. Его пропитывали десятки мощных серебряных голосов - флейт, скрипок, виолончели, арфы… Гулкие своды еще больше усиливали набегающие, сочные аккорды; они летели вверх под купол, озаренный тысячами свечей позолоченных люстр, и не успевали затихнуть – на смену им поднимались новые звуки.
‑ Теперь я не одна, нас двое! – ликовала труба-флейта, рядом с которой пела ее сестра – настройщик вернул ее на место.
‑ Мы стали звонче и еще прекраснее! – радовались трубы-скрипки.
Колокольным звоном грянули трубы средних регистров, еще громче загудели нижние басовые. Мощные звуки разрывали воздух, наполненный ароматом белых лилий, но затем становились глуше и нежнее. Тонкой органзой они обволакивали столешницу у алтаря, где на лиловой бархатной подушечке лежало кольцо с высеченной на желтом металле надписью «Клаусу с любовью от Лауры».