Как позволить себе любить.




Александра

Александра родила своего мальчика поздно и, конеч­но, сознательно. Днем, вечером, всегда, когда она уклады­вает его спать — или при другом удобном случае, — она целует его ножки, ручки, попку, целует до беспамятства. И только так она чувствует, что любит его. Андрюше сей­час три года, и она с ужасом думает о том, что когда он вырастет, скажем, до пятнадцати лет, она не сможет де­лать этого. И как же она тогда сможет чувствовать лю­бовь к нему?!

На протяжении трех лет Александра — моя клиентка. Она сильно изменилась за это время, мы обсудили с ней много тем, но эта была одна из самых болезненных: «Я не могу с ребенком играть, гулять и находиться в од­ной квартире. Через некоторое время я чувствую такое бешенство, что могу его ударить и сама зарыдать...» Па­радоксально, да? Такая любовь и такая злость в одной матери. Причина такого парадокса, которую мы вместе на нашей терапии обнаружили, удивляет меня до сих пор. Хотя все оказалось достаточно просто и типично для поколения, выросшего в русле морального кодекса стро­ителя коммунизма...

Ее мама — врач. Причем детский. Поэтому с первых минут рождения ребенка Саша получала советы, пред­писания и объяснения мамы — как надо. «Надо, чтобы ребенок обязательно питался по часам и спал точно по часам. Надо с ним играть в развивающие игры. Не надо, чтобы ребенок плакал...» Ну и т.д. и т.п. Все эти слова, как зерна, падали на подготовленную почву...

Сейчас, через два года наших встреч, я вспоминаю, как она начинала свою терапию. Саша все больше казалась мне тогда «замороженной куколкой». Маленькая, хруп­кая, почти прозрачная женщина. Светлая. Медленная. И тихая. С изящными украшениями и жестами. Когда она забывалась или впадала в «ступор», то замирала в кресле в интересной позе, которая казалась мне детской: заламывала руку назад, оставляя ладонь на спинке крес-


ла. И замирала.... Казалось, жили у нее только рот и гу­бы — даже горло не двигалось, а глаза «замерзали». Встреча за встречей она рассказывала свою историю — детскую и взрослую. А я плакала.

Она смогла заплакать по-настоящему только через полгода терапии. А первые наши встречи, когда она рас­сказывала о своей жизни и вспоминала о своем детстве, плакала за нее я. Она рассказывала и цепенела. А я пла­кала. И потому, что жаль ее было. И потому, что она не плакала, рассказывая о таких событиях своей жизни, над которыми нормально было бы не только плакать, а даже сильно горевать. Бабушка, с которой она жила до школы, не разговаривала с ней неделями — наказывала ее так. Психологи называют это эмоциональной депривацией. Ребенку в такой ситуации настолько может быть больно, одиноко и непереносимо, что его организм, чтобы вы­жить, приспосабливается к ситуации, переставая чувство­вать вовсе. Маленькая Саша научилась зависеть от ба­бушкиного расположения духа. Годами мама спасала ал­коголика-отца — делала вид, что ничего страшного не происходит. И Саша научилась зависеть от маминой ми­фической картинки семейного счастья. Выражать злость и недовольство в прямом, не скрытом виде в их семье было не принято. Зато был образец: создавать видимость, что все хорошо и идеально. Так выросла девушка и взрос­лая женщина Александра. Если с ней происходило что-то эмоционально сильное, у нее не было способов справ­ляться с этим, она не могла даже разделить свое чувство с другим человеком...

Клиенты, которые ходят ко мне несколько лет, в ка­кой-то момент перестают быть просто клиентами. Кем они становятся для меня? Не друзьями: я все-таки со­блюдаю свою «экологию» — не впускаю глубоко в свою личную жизнь. Но они и не те, кому я просто продаю один час времени своей жизни раз в неделю. Мы незри­мо сопровождаем друг друга все эти годы — я очень ча­сто мыслями и чувствами с ними: сочувствую, злюсь, пла­нирую, предвкушаю... А они, я думаю, — со мной: готовят­ся рассказать, мысленно советуются, спорят, злятся. Это очень похоже на незримую поддержку родителей. Их дав-


но нет рядом с тобой. Но ты всегда уверена — они живут, все время имея тебя в виду. А что для родителей дети? Вечный объект внимания, удивления, тревог и сочув­ствия...

Мне очень нравилось вспоминать между встречами о Саше. Прогнозировать, что произойдет с ней за эту неде­лю, что ей удастся сделать нового для себя и с чем она придет ко мне в очередной раз...

Мы назначили сессию на 30 декабря. Прямо перед Новым годом. Казалось, что это даже как-то понравилось ей, а я задумала сделать ей какую-нибудь приятную, ра­достную встречу. Ну, например, подвести итоги года, вспом­нить об успехах... Но она преподнесла себе и мне луч­ший подарок — она наконец вскрыла самую болезнен­ную для себя и самую закрытую тему своей жизни — злость на свою мать.

— Мама позвонила и сказала, что приедет ко мне с моим племянником. А я не хочу этого! А просто так ко мне приехать нельзя?! С моим сыном пообщаться нельзя?! Она уже приезжала с племянником, и у нас не было ни одной минуты пообщаться. Когда они уехали, мне было так горько, что она...

— Как ты сейчас чувствуешь себя? — Мне было уди­вительно видеть ее в гневе, и я очень радовалась за этот «прорыв».

— Очень раздражает! В теле, здесь, в животе чувствую... Дыхание перехватывает. Ей не объяснить — приезжай ты одна, чтобы со мной тихо посидеть, поговорить о том о сем...

— Ты не говоришь ей этого?

— Я боюсь. За этим возникает такое чувство вины... Так пусто... Это мое желание быть хорошей, и тогда, как в детстве, чтобы заслужить любовь, я даже не могу заплакать. Хочу какой-то ясности. И голова заболела. И я теряюсь. Это тот самый момент, который у ме­ня все время повторяется в жизни: я не реагирую на свои потребности, не замечаю своих чувств — не ус­певаю...

— Сейчас ты чувствуешь, Саша, не разрешаешь только выразить.


—Да. Грустно.

—В том, что ты рассказываешь, я слышу, что есть не­которые правила между вами. Не высказывать такие-то чувства, высказывать вместо них такие-то... Не прожи­вать вместе реальные чувства, которые есть. Но тогда у вас нет возможности встретиться живыми, такими, какие вы действительно есть сейчас.

Но тем не менее самое важное произошло: она встре­тилась со своим настоящим чувством — с реальной зло­стью на свою мать. И признала это. И не умерла, не рас­сыпалась, а получила такой опыт. Клиент, как ребенок, растет незаметно для себя, просто шагает и все. Так и Саша: на следующей встрече она рассказала, что ей уда­лось поговорить с мамой о своей злости и о своей любви, и они плакали вместе, обнимались и действительно ис­пытали простую человеческую близость.

У нас было еще много встреч «про злость и обиды». К маме, папе, сестре, мужу. Все яснее становилась ситуа­ция, возникшая у нее с сыном: она должна быть идеаль­но правильной матерью — и кормить его правильно, и гулять, и играть... Но это неподъемная тяжесть — быть идеальной. У других матерей проще: «А пошло все это!» Или: «Я сама решу, как мне с этим обходиться». У Саши не было такого опыта — чувствовать и выражать злость на эти «идеальные предписания». И организм просто бун­товал внутри — отказывался контактировать с сыном вообще. Много трудностей было у Саши и с выражением позитивных, любовных чувств. Она не принимала их в себе, не могла проявить по отношению к сыну, точно так же как не могла принять и моих слов поддержки и со­чувствия. И мне до сих пор трудно говорить Саше о моей человеческой любви к ней и нежности, которую я часто испытываю.

Когда подходил к концу третий год терапии, перед нашими каникулами, она призналась:

— Я думаю, есть какой-то смысл в нашей работе —
я стала получать больше удовольствия от общения с
моим ребенком, от моей любви к нему. И я меньше
боюсь своего раздражения. И к нему тоже. Это намного
легче.


Тревоги молодой матери

(дневник женщины-психотерапевта)

«Одно дело рассказывать, как надо вос­питывать ребенка, и читать лекции по возрастной психологии, совсем другое дело — растить его самому».

Мой друг Андрей Валамин

Последние годы я как психолог часто работала с про­блемами бесплодия. И со многими моими клиентками очень удачноудалось родить даже тем женщинам, про кото­рых врачи говорили, что это практически невозможно.

Если кто-то из моих клиентов говорил о том, как хо­чет ребенка, а Бог не дает ему, я его хорошо понимала. И сочувствовала всем сердцем. Не по себе мне стало, ког­да однажды моя 30-летняя клиентка сказала, что ребенка не хочет, потому что не может дать ему материальный \ достаток и уверенность в завтрашнем дне. Поэтому де­лает аборт... Меня затрясло, да так, что трудно было сдержаться. Я «ударилась» о свою проблему. Я ужасно ра­зозлилась на эту здоровую, способную родить в любой мо­мент женщину, имеющую мужа — потенциального отца ребенка и... выбирающую не рожать. Как будто от ее ре­шения зависела моя судьба, как будто я лучше знала, что ей нужно в этой жизни. Я злилась и плакала оттого, что она не ценит то, что мне не дается. И я рассказала ей про себя, рассказала о том, что никакие сокровища в мирени деньги, ни профессия, ни партнер — ничто не может для меня конкурировать с этой ценностью — появление на свет моего ребенка.

И кто-то на небе услышал меня. Однажды, когда от­чаяние сделало свое дело и я отказалась бороться дальше, разрешила себе не иметь детей, мне приснился сон, из ко­торого стало абсолютно ясно — у меня будущим летом будет дочь.


1. Ты — ангел, спустившийся с неба

Когда я увидела Тебя, я увидела обыкновенного анге­ла. Ангела, спустившегося с неба, в подарок мне. Время остановилось, ничего не существовало в мире, кроме Твоей красоты и моего наслаждения. Слезы бежали у меня по щекам, и я чувствовала дыхание Бога за моим плечом.

Потом началась суета и тревога. А тот первый момент — это счастье, которое осталось навсегда... Когда я веду этот дневник, мне легче писать о моих тревогах и очень слож­но передать удовольствие. Наверное, так было у каждой матери?..

Когда Ты родилась, моя мама передала мне большой пакет — в нем были сохраненные ею записки из роддо­ма. Тогда, к счастью, не было телефонов, общение моих родственников десять дней проходило в эпистолярном жанре, и теперь, спустя тридцать пять лет, я знаю, какое настроение и состояние было у них, когда родилась я. Меня эти записки очень тронули, и мне хочется, чтобы и Ты когда-нибудь узнала, что было со мной. Как я пере­живала Твое появление. И как Ты входила в этот мир. Поэтому я решила писать об этом в своем дневнике. Я делаю это для Тебя, но мне и самой интересно, как все это будет...

2. У Тебя темперамент Твоего отца.
Каким будет характер?

Первые недели Ты выглядела очень мудрой и казалась мне знающей об этой жизни все: таким глубоким был Твой взгляд, и так вдумчиво выглядело Твое лицо. Ты подпирала голову ручкой и смотрела куда-то... Туда, где я ничего не вижу. Становилось даже как-то не по себе, что мне выпала честь быть рядом...

Тебе 22 дня. Кажется, я впервые выдохнула... Пеленки стирать, пеленки гладить, бутылочки стерилизовать, бу­тылочки мыть, кормить, попу подтирать, соску вымыть, ванну приготовить, полы подтереть... Нет, подождите, я не поняла — а когда наслаждаться праздником? Этим чу-


десным, чудесным, чудесным созданием Бога и При­роды?..

Тебе три месяца. Ты становишься похожа на саму себя. У Тебя появляется свое лицо и характер. Невозможно уговорить или отвлечь, если Тебе что-то надо — «уж если я чего решил, то выпью обязательно»... Этим похожа на меня. И еще очень активна. Не ленишься исследовать мир и рискуешь пробовать. Сладкая девочка. Самая лучшая. Самая красивая. Самая умная. И Тебе, похоже, очень нра­вится жить. Делаешь это с восторгом.

Тебе 10 месяцев. Ты ужасно любишь перебирать нога­ми по полу, когда Тебя держат под руки. Ты может так «ходить» часами, лишь бы водили... Мы приехали в Томск к бабушке с дедушкой. Мой отец — Твой дед — человек с энергией, брызжущей через край, с искрящимися глаза­ми, хлопая в ладоши и протягивая к Тебе руки, соблазня­ет: «Иди ко мне! Иди! Ну иди ко мне!» Я смотрю на Тебя. Ты стоишь без поддержки в трех своих шагах от него, и у Тебя блестят глаза. Вот оно — мгновение выбора. Может быть, не первого в Твоей жизни, но, наверное, одного из первых, формирующих характер. Тебе так хочется шаг­нуть, и так заразительно зовет этот названный Тебе «де­дом» дядя. И страшно... И... Ты шагаешь, попадая в его объятия. Мне приходит в голову мысль, что так учили и меня — я не боюсь рисковать в жизни.

3. Кто не рискует

Тебе один год и один месяц. Сегодня произошло что-то чудесное. Я долго мучилась — как суметь уберечь Тебя от опасного? Тебе с рождения позволено было все, кроме того, что опасно для жизни. Но как, не травмируя, объяс­нить — почему этого делать нельзя?

Сегодня я увидела, как Ты засовываешь в рот десяти­копеечную монетку. Маленькую такую — отлично про­глатывается. Я подбежала к Тебе и вырвала ее со слова­ми: «Дай маме!» Ты заплакала. Горько. От обиды, от наси­лия, от несправедливости. Я сказала: «Плачь. Ты права. Мама тебя обидела, так быстро и грубо забрала у тебя


монетку. Но прости меня, я за тебя боюсь. Ведь ты ее можешь проглотить, и у тебя будет очень сильно болеть живот... Прости меня, пожалуйста». Обычно Ты переста­вала плакать, когда я просто прижимала Тебя к себе во время плача. А сегодня — посмотрела на меня внима­тельно, с интересом, и перестала.

Поняла ли Ты смысл сказанных мной слов? Ты как-то по-своему все поняла, почувствовала. Теперь я это знаю точно: у Тебя есть свои способы «расшифровывать» мои слова.

Мне очень хочется, чтобы у Тебя было как можно мень­ше запретов. Сейчас их три:

1) Нельзя есть из мусорного ведра.

2) Нельзя пить воду из ванны.

3) Нельзя лезть в компьютер.

Даже когда пишу их сейчас на бумаге — они кажутся мне смешными. Хочется разрушить и эти запреты. Ведь на самом деле забочусь-то я о себе: в компьютере моя работа, и при неосторожном обращении все может «сго­реть» или пропасть. В ведре, в ванне — микробы, и я буду иметь дело с твоим поносом и лечением.

Обидно за дочь — ведь ограничений у нее могло бы и не быть, но я имею право заботиться и о себе.

Розетки в доме давно заклеены — они Тебя не беспо­коят. Падать с дивана после нескольких падений Тебя больше не привлекает. В общем-то у меня нет больших хлопот с Тобой. Нет тревоги о Твоем передвижении — нет запретов, следовательно, нет Твоих истерик и шалос­тей. Сама Ты однажды с большим удивлением посмотре­ла на врача в процедурном кабинете, которая с ужасом воскликнула: «Нельзя брать соску в рот с пола!» Навер­ное, подумала: «А чем это опаснее фантиков на улице?» Я остановила врача привычным: «Ей можно».

У Франсуазы Дольто («На стороне ребенка», СПб.. 1997) — французского детского психоаналитика — я про­чла недавно о последствиях и опасностях исключать риск из жизни ребенка. Если человек не рискует, он утрачива­ет жизненную энергию. Более того, Дольто утверждает, что когда ребенок, не вняв запретам родителей, все же падает или его ударяет током из розетки, то он связывает


то, что с ним произошло, с наказанием родителя и счита­ет, что это он, родитель, его «ударил». Ужасно, не правда ли? Я тоже заметила, что Ты часто не торопишься вос­пользоваться моим утешением, а плачешь и отталкива­ешь меня в таких случаях...

«Правильно принять младенца — это прежде всего вы­разить уважение к его желанию прийти в этот мир, а зна­чит — принять его таким, какой он есть, похож он или нет на того, кого мы любим. Новорожденный приносит с собой в этот мир новую энергию. Если не мешать ему раз­виваться и дать возможность ее использовать — она осве­тит все вокруг, и ребенок будет счастливо расти».

Франсуаза Дольто

4. Ятолько исследователь

Еще одна трудная для меня ситуация — укладывать Тебя спать, если Ты кричишь криком и требуешь гулять дольше. Запрещать — дохлый номер. Ты кричишь на весь дом. Это невозможно вынести. Попробовала отпустить — Ты гуляла полночи: бегала, бесилась, радостно смеялась, играла. Казалось, этому нет предела. Ты не уставала дви­гаться. Тогда естественным образом и сложилось такое решение, что если Ты кричишь и спать отказываешься — я отпускаю Тебя гулять, а сама занимаюсь своими делами. Через некоторое время, когда Ты уже вкусишь эту свободу нарушения правила и вдоволь «набесишься», я укладываю Тебя в кровать и достаточно строго говорю: «А теперь точно спать. Уже очень поздно». Ты сразу же засыпаешь.

Мне кажется, уже в первые недели Твоей жизни был виден Твой характер — не терпишь запреты и ограниче­ния свободы и добиваешься поставленной цели. Уж если не хочешь быть спеленутой — ничего нельзя было с этим поделать. Однажды (тогда Тебе было несколько месяцев) я увидела, что Ты после нескольких неудачных попыток дотянуться до погремушки успокоилась, перестала кри­чать и переключилась на другое. Я тоже успокоилась и вздохнула: видимо, все-таки есть в Тебе способность при­нимать что-то, что нельзя в этот момент изменить.

177 12 Непридуманные истории


Весь этот первый год я разглядывала своего ребенка — какой он? И поняла: я могу только узнавать Тебя, но не могу формировать. (А слово «воспитывать» вообще вы­зывает у меня смех.) Все больше в этом убеждаюсь. Прав­да, все-таки могу хотеть, чтобы Ты была какой-то... На­пример, доброй. И еще ласковой.

Многие психологи считают, что у родителей нет прав по отношению к детям, есть только обязанности. Я не до конца согласна с этим. Но у меня, как у родителя, больше запретов, чем у Тебя, это факт. Например, представь себе такую картину: Ты рассматриваешь какую-то понравив­шуюся Тебе вещь. Вдруг кто-то подбегает и вырывает ее у Тебя из рук... Обидно? И главное, на каком основании? У ребенка отбирают постоянно. И все кому не лень.

Я стараюсь никогда не делать этого и прошу других взрослых этого не делать. Можно в крайнем случае, если очень надо, поменяться на что-то более интересное. Но с согласия ребенка и при его удовольствии.

5. Чего я боюсь

Тебе — моей дочери — год, мне почти 37 лет, и я — молодая мать. Все время слышу вокруг — в детской по­ликлинике, на улице, от бабушек, от знакомых — тревож­ные замечания и опасения: «Ой, он взял грязное в рот...», «Ветер дует — простудится...», «Сейчас упадет...» Я же позволяю Тебе рассматривать стеклышки и карабкаться на высоту. Я считаю, что лучше один раз вывести глистов, чем прервать бесконечными ограничениями Твой иссле­довательский интерес. Это я поняла два месяца назад, когда Ты только начала ходить.

Самая жуткая история (на эту тему) случилась, когда Ты делала самостоятельные шаги по земле в первый ме­сяц лета — земля была усеяна множеством интересней­ших для Тебя вещей — фантиками, бутылками, окурками. Ты радостно подбирала с земли окурки и... засовывала в рот. Мне кажется, я проявила тогда монументальное тер­пение — позволила происходить тому, что происходило. Ты наелась этих окурков, и тебя стошнило. С тех пор Ты


никогда больше не тащила в рот то, что валяется под ногами.

Я не ожидала с нетерпением момента, когда Ты пой­дешь сама и когда начнешь говорить — мне было все равно, когда это случится. Странно, но меня даже не бес­покоит, насколько умной и развитой Ты вырастешь. Я не боюсь того, чего опасаются, как мне кажется, родители других детей.

Так чего же я боюсь?

У меня есть свой страх.

Я боюсь — вдруг у нас не сложатся отношения... Вдруг я упущу что-то важное для Тебя, и Ты будешь чувство­вать мое непонимание. Чем-то раню — и Ты переста­нешь доверять мне. Мне страшно подумать, что между нами не будет близости. А только формальные отноше­ния живущих вместе людей. Мне кажется, что я не смогу жить, если это случится...

Но я многое не могу Тебе дать. Вот уже полгода Ты плачешь по ночам (забегая вперед, скажу, что это будет продолжаться еще почти два года! До двух с полови­ной лет). Это может происходить всю ночь через каж­дые полчаса. И я ничего не могу сделать. Ты здорова, это подтверждают все врачи. Но Ты плачешь. Я качаю Тебя, пою песни, беру к себе, пою успокоительным, по­чти не отлучаюсь от Тебя — ничего не помогает. Ты плачешь... Говорят, что дети начинают видеть сны с шести месяцев. Видимо, Твои первые сны были страш­ными. Мне так жалко Тебя, так жалко себя, обессилев­шую от хронического недосыпа, но я ничего не могу сделать. Могу только вставать все эти ночи, брать Тебя на руки, успокаивать и засыпать на ближайшие 30 ми­нут... И поражаться своему терпению.

Два года. Ника

Тебе 2 года и 2 месяца. Теперь Ты уже не Малюсика и даже не Вероника. Из темперамента родился характер. Упорная. Требовательная. Главным является Твое жела­ние, интерес, а не запрет или желание взрослого. Ника.

12'


Мы пошли в Школу раннего развития. Я подозрева­ла, что Ты будешь отличаться от других детей, но не думала, что настолько. Как будто между вами — про­пасть... Дети жмутся к своим матерям — Ника обегает все углы за первые же минуты. Дети смотрят во все глаза на воспитателя — Ника даже не замечает, «кто здесь главный». Дети встают в круг — Ника танцует только в центре. Пока дети сидят и слушают старшего, Ника успевает пять раз сбегать к нему от меня, потро­гать предмет, о котором идет речь, и прибежать обрат­но... И так во всем.

Я горжусь Тобой — Ты неповторима, уникальна, Ты — свободный человек, который идет только за своими же­ланиями. И я тревожусь за Тебя — как же Тебе будет одиноко в обществе, от которого Ты будешь отличаться. «Что ты так тревожишься?!» — говорят мне коллеги, и я понимаю, что в этой тревоге я испытываю такое счастье, до слез... Во мне просыпается любовь... Она растет и на­полняет меня — чем больше я узнаю этого человека — Тебя, мою дочь.

Я знаю точно — Ты мне послана свыше. Почему я это знаю — для меня это очень интимная тема, поэтому я об этом писать не буду. Просто это — так. Тебя вверили мне высшие силы и, возможно, Ты сама. Соответствую ли я Твоим задачам в этом мире? Как, наверное, в любой «интеллектуальной матери», во мне много вины: я могла бы больше уделять Тебе внимания, меньше раздражаться по мелочам, дольше укачивать, чаще читать и играть с Тобой. Если погружаться в эти мысли — можно сойти с ума от стыда. Я отрываю от Тебя время на работу. Конеч­но, это ужасно. Больше всего я чувствую свою любовь к Тебе, когда ухожу из дома: меня раздирают физическая тоска и этот стыд. Стыд, дающий через сладкую душев­ную боль в груди ощущение нашей связанности. Вот та­кая обычная невротическая любовь. Только иногда мне кажется, что любовь эта — безусловная, и тогда я гово­рю: «Ты можешь быть любой — грязной, непослушной, злой, — я все равно люблю тебя, ты все равно самая луч­шая девочка на свете».


7. За что мне стыдно

Иногда мне не хватает терпения. И тогда я шлепаю Тебя по попе и повышаю голос. Даже кажется, что Ты нарываешься на это, провоцируешь меня, испытываешь, что ли. Вот я говорю: «Иди сюда, будем одеваться». Ты визжишь и убегаешь. Я говорю второй, третий раз — Ты убегаешь в другую сторону и смеешься. У меня кончает­ся терпение, я закипаю. Я повышаю голос, шлепаю Тебя, и Ты спокойно одеваешься. Правда, можешь поплакать минуту в знак несправедливого к Тебе отношения, но дальше все происходит спокойно, как будто ничего и не было. Проходит время, мое возбуждение-возмущение про­ходит, и мне становится нестерпимо стыдно и больно за себя — зачем я применяю силу, пользуюсь властью? И я в очередной раз обещаю себе терпеть и сдерживаться. На какое-то время меня хватает... Но только на какое-то... Это ужасно... Когда в каких-то журналах и детских кни­гах читаю о том, как неправильно наказывать ребенка физически, я готова провалиться сквозь землю. Я совсем не совершенна.

8. Ребенок психолога

Тебе 2 года и 3 месяца. Ты лазаешь на высокие лес­тницы и горки с момента появления у Тебя умения лазать. Тебе можно выражать свой гнев, шлепая меня руками по лицу, и даже плеваться. Ты можешь не спать ночью, если Тебе не хочется, выпить пива из стакана, если Тебе понравилось, и многое, многое другое, что не позволено другим детям. Говорят, что дети психологов отличаются от других. Ты отличаешься — точно. У Те­бя больше степеней свободы и меньше дурацких за­претов. Только легче ли будет от этого Твоя и моя жизнь?

...Твоя бабушка недоумевает: «Я же попросила ее со словом «пожалуйста», но она так и не унесла эту кружку на кухню!» Когда Ты вырастешь, как Ты отве­тишь ей?


9. Оказывается, Ты похожа на меня

На одном из первых занятий в Школе раннего разви­тия, когда воспитатель показала, как желтым фломасте­ром нарисовать солнце, Ты взяла этот фломастер, легла в центре комнаты и все оставшиеся тридцать минут рисо­вала круги на листочке бумаги. Ничто — ни мои уговоры, ни требования воспитателей, ни музыка, ни танцы других детей прямо на Тебе (Ты же лежала в центре) — не ото­рвало Тебя от этого занятия. Дети поиграли, потанцевали, посидели... и ушли. А Ты все рисовала. Я была в шоке... Потом-то эта ситуация повторялась несколько раз, и я привыкла... Но когда это случилось впервые, я от боль­шого удивления рассказала об этом своим студентам, и те сразу отметили: «Очень похожа на тебя, вспомни, как ты маниакально каждый год поступала в музыкальную школу». Да, я рассказывала им об этом — как каждый год я поступала учиться на баяне и до Нового года каждый раз разучивала «Яблочко». А на Новый год проходили какие-то экзамены, где надо было показывать свои успе­хи и играть то, чему я научилась за первый семестр. Я готовилась и так ужасно волновалась, что сыграть не могла. И меня деликатно просили больше не приходить. Но на следующий год я опять поступала в эту музыкаль­ную школу. И все повторялось опять. Когда стала постар­ше, помню, ходила поступать сама, без родителей. Меня там уже все знали и только спрашивали: «Опять? Может быть, не надо?»

А когда Ты родилась, я часто ловила себя на мысли — «она никогда не будет такой, какой я хочу».

10. Очень трудно, когда сомневаешься

Я замечаю за собой, что самое трудное наступает тог­да, когда я теряю уверенность и начинаю искать какой-то «правильный» выход... Можно ли с такими соплями на улицу?.. Давать Тебе ножницы, чтобы Ты пробовала резать, или это очень опасно?.. Прерывать ли Твои исте­рики, или лучше дать Тебе «проораться»?


Чувствую себя такой маленькой и беспомощной в этот момент. Вот, например, Твоя злость. Уже где-то с полуто­ра лет Ты начала бить меня, если что-то вызывало в Тебе протест. Могла ударить по руке или по лицу. Сначала это умиляло меня, и я спрашивала: «Злишься?» Потом я ста­ла отвечать Тебе тем же... Но хуже всего стало сейчас, когда я вдруг задумалась: «А как будет правильно?» И поняла: как только начинаю с недоверием относиться к тому, что есть внутри, — теряю и чувствительность, и разум. Как будто всерьез верю, что кто-то может мне ска­зать — как правильно.

«Желаю тебе, чтобы твоя дочечка... — поздравляет меня моя мама с днем рождения. — Да, ты же не хо­чешь, чтобы она была послушной. Желаю тебе вырас­тить уникальную личность!» Это победа. Да, я очень хочу, чтобы Ты выросла, опираясь на свои собственные желания и потребности. Не оглядываясь на других, не загоняя себя в угол, не обращая внимания на то, что думают об этом другие. «Может быть, хоть ей это уда­стся», — сказала моя 92-летняя бабушка, твоя праба­бушка...

Вот прямо сейчас, когда я пишу этот текст, я успела уже пять раз сказать Тебе, смотрящей мультики: «Слезь со стола и сядь на стул». Ноль эмоций. Что делать? Нака­зать, в очередной раз встать и посадить Тебя на стул? Плюнуть на это и дать Тебе возможность получить свой опыт — упасть и в следующий раз остерегаться? Пока я сомневаюсь, Ты слезаешь со стола и уходишь из комна­ты совсем... Ты сделала то, что хотела, и переключилась на другую деятельность — побежала закрываться в тем­ной ванной, чтобы «побояться». А я все это время думала, как будет правильно... Ну не бред ли?

//. Первые слова

Ты стала говорить, можно сказать, предложениями: «Не бу, ди!», что означает «не буду, уйди». А потом это превратилося в «Ma, e бу» (мама, не буду). Очень эко-


номично — только один слог из всего слова. А какое слово после «мамы» было первым? Теперь я уже толь­ко вспоминаю. «Ау!» — поиск соски, «Аля» — Крестная, «Ни» — нет, «Мя» — мясо или мячик — по обстоятель­ствам, «Гильго-гильго» — высоко или далеко, «Пед» — велосипед или лыжи — тоже по обстоятельствам, и, конечно: «Я, я, я, я, я!» — началось примерно с двух лет и двух месяцев. «Й-а-а!» — тянешь Ты эту букву очень выразительно раз по десять в день — сползать со стула, одеваться, есть ложкой, размешивать тесто, лепить пи­рожки, разговаривать по телефону с бабой Майей, танце­вать и надевать мои туфли на каблуке. «Это твоя кон­фетка», — говорю я Тебе, протягивая карамельку, и спра­шиваю: «А где мамина конфетка?» — «Во!» — воскли­цаешь Ты и тычешь пальчиком в себя. Ты и правда сладкая на вкус.

«Иди, иди, Дядик», — говоришь ты Деду в очередной наш приезд, явно давая понять, что он в своем доме те­перь не главный. «Все для тебя», — то ли обижается, то ли завидует он и уходит.

Ночью, засыпая с Тобой на одном диване, чувствую, как Ты берешь мою руку и целуешь ее, долго, ладонь и каждый мой палец... Боюсь пошевелиться. Ты бережно кладешь мою руку на подушку и засыпаешь рядом. Не­жность переполняет меня. И я тихо плачу...

Первый театр

Тебе почти два с половиной, и мы первый раз пошли в театр. Наконец-то я дождалась этого момента!!! Волнова­лась, как все пройдет — не будешь ли Ты выбегать на сцену и все такое. Как только поднялся занавес и Ты увидела декорации: «Да-да-да!!!» — высшая степень вос­торга во весь голос. Переводится приблизительно как «Вот это да!». Как бы мне хотелось так же наслаждаться жиз­нью... Но что со мной было бы, если бы не было Твоего наслаждения.

Завтра пойдем на второй спектакль. На елку.


13. Градусник, или Творческое приспособление иногда возможно

Поразительно, что происходит, если не зацикливаться на тревогах и страхах, а давать происходить тому, что про­исходит. Ты требовала градусник для игры, в большей степени даже для расправы над ним, потому что всегда орала в случае надобности измерить температуру. Я му­чилась от необходимости сделать выбор между тем, дать ли Тебе его поисследовать или не дать — боялась: вдруг градусник разобьется и ртуть разольется? Выход нашелся сам собой — Ты разглядела на столе шариковую ручку, внешне очень напоминающую градусник, и теперь каж­дый день по несколько раз хватаешься за лоб и бежишь измерять температуру. «Пять-шесть», — неизменно про­износишь Ты, доставая его из-под мышки.

Если бы я была такой же креативной, как Ты, то, навер­
ное, могла бы придумать замену всего, что когда-нибудь
запрещала. И тогда, возможно, не было бы столько протеста
с Твоей стороны. Но дело в том, что эта реакция «запре­
тить» (исходящая от чего-то прямо-таки прародительского
внутри меня!) больше меня самой и трудно поддается осоз-
наванию и изменению. Мне очень грустно от этого. И очень
жалко, что невозможно прыгнуть выше себя. Себя такой,
какая я есть. И становится так жаль своих родителей — я
всегда думала, что это они виноваты в том, какая я. Я обви­
няла их в том, на чем сейчас ловлю сама себя. А они тоже не
могли быть больше того, что «работало» в них. Этому очень

трудно противостоять.

Наверняка Ты в дальнейшей жизни тоже будешь оби­жаться на меня — за то, что я не хотела Тебя услышать, за то, что подавляла Тебя... Думаю, я буду к этому готова, потому что знаю: Ты поймешь и простишь меня, когда окажешься на моем месте. Есть что-то внутри меня, что «работает» помимо моей воли и моего желания. Встроен­ный способ реагирования в ситуациях, раздражающих и страшащих меня.

Моя мама всегда говорила мне: «Ты поймешь, когда у тебя будут дети». Она была права, но раньше я ей не ве­рила.


14. Первые три года заканчиваются

Тебе скоро три года. И Ты на пороге очередного от­деления от меня, потому что скоро пойдешь в детский садик.

Все-таки я могу сказать, что это — жизнь с Тобой эти три года — было легче, чем я представляла. Да, я сильно постарела за эти три года — хронические недосыпы и нервное истощение сделали свое дело. Да, я разрывалась между Тобой и своим профессиональным занятием, со­зданием своего бизнеса и зарабатыванием денег на жизнь. Да, я потеряла за это время близких, потому что не могла быть такой же внимательной к ним, как прежде. Да, я поглупела, потому что не могла читать и учиться в том объеме, который в идеале был необходим для моего раз­вития... И еще много чего другого не очень приятного в сухом остатке.

И все-таки я точно могу сказать Тебе — и хочу, чтобы Ты всегда это знала: мне не нужно от тебя никакого воз­вращения «дочернего долга». Ты ничего не должна мне за то, что я отдала и потеряла. И отдам и потеряю еще. Потому что с той самой минуты, как я увидела Тебя, с той самой минуты, когда один из небесных Ангелов стал моей дочерью, я верю в то, что Бог любит меня. Он дал мне счастье узнать, какая она — эта пресловутая БЕЗУ­СЛОВНАЯ любовь. Когда действительно ничего не надо взамен.

Я люблю Тебя. И Ты вечно со мной, а я с Тобой.

Твоя мама. 2001-2005 гг.


Содержание

О книге и о себе.................................................................................. 3

Быль, или Вместо предисловия........................................................ 5

Лилия Верейкина (Томск)........................................................................ 12

Дорога к себе.................................................................................... 14

Виктория.......................................................................................... 17

Двойной удар (из опыта общения с мужчиной

и терапевтом)................................................................................... 24

На перепутье................................................................................... 29

Пашка............................................................................................... 42

Толик................................................................................................. 48

Юлия Артамонова (Москва)................................................................... 51

Я сожалею......................................................................................... 52

Ирина Млодик (Москва)......................................................................... 58

Настоящий мужчина........................................................................ 61

Учитель............................................................................................ 65

Путь хрупкого воина, не знавшего любви.................................... 69

Наталия Старова (Томск)........................................................................ 94

Девочка, которая молчала............................................................... 95

Подростковые истории................................................................. 103

Елена Климова (Москва—Ампфинг)................................................... 111

Продолжение следует.................................................................... 115

Галина Колпакова (Москва).................................................................. 125

Лунный мальчик............................................................................ 129

Евгения Медведева (Томск).................................................................. 135

Дана (Совесть психолога).............................................................. 137

Смерть клиента (Из опыта чувств от работы

с онкологической больной).......................................................... 152

Елена Шуварикова (Москва)................................................................ 156

Как позволить себе любить. АРИНА.......................................... 157

Как позволить себе любить. АЛЕКСАНДРА............................. 169

Тревоги молодой матери

(дневник женщины-психотерапевта)............................................ 173



Тыценен, каков бы ты ни был!

Психологический Центр

«Здесь и Теперь»


Москва

м. Таганская, Берниковская набережная 14, стр. 2 Телефон (495)724-80-43 факс (495) 915-21-27 e-mail: center@zdes-i-teper.ru сайт: www.zdes-i-teper.ru

Консультации для взрослых, детей, организаций:

«Ваш любимый ребенок* — проблемы психического разви­тия, трудности общения со сверстниками, «плохое» пове­дение и трудности в учебе, нежелание учиться, страхи, кон­фликты с детьми и взрослыми, усталость, частые болезни, особенности поведения.

«Война и Мир* — консультации по проблемам семейной жизни и жизни любовных и дружеских пар.

«Своя жизнь» — длительная экзистенциальная терапия. Поиск своего уникального жизненного пути.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2018-01-08 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: