Мэри Хиггинс Кларк
Не кради мои годы
Текст предоставлен издательством https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=4970654
«Не кради мои годы»: Эксмо; Москва; 2012
ISBN 978‑5‑699‑61668‑8
Аннотация
У себя дома застрелен профессор Лайонс, посвятивший всю свою жизнь изучению библейских текстов. Его страдающая старческим безумием жена найдена прячущейся в шкафу с пистолетом в руках. Для полиции все очевидно, тем более что все вокруг знали: супруга убитого страшно ревновала мужа. Но так ли однозначно это дело? Ведь незадолго до смерти Лайонс сообщил нескольким экспертам, что случайно наткнулся в архивах на Аримафейское письмо – священную рукопись, начертанную самим Христом. Ее в доме покойного обнаружить не удалось; возможно, реликвию украли? А ведь этот документ может в корне изменить облик христианской религии. Или же существовала какая‑то третья причина убийства? Дочь профессора Мария не желает оставаться в стороне: она хочет раскрыть преступление, отыскать пропавшую рукопись и обелить имя матери…
Мэри Хиггинс Кларк
Не кради мои годы
Памяти моего дорогого деверя и друга, Кеннета Джона Кларка.
Любимого мужа, отца, деда и прадеда.
И дядюшки для его милых племянников и племянниц.
Мы любили тебя.
Покойся с миром.
Благодарности
Будет верным назвать процесс написания книги долгим путешествием. Сказать же, что это путешествие длиною в две тысячи лет, уже сложнее. Когда мой издатель Майкл Корда предположил, что библейский лейтмотив неплохо бы звучал в данном романе и что здесь должна быть история о письме самого Христа, я затрясла головой.
Но я сдержала ворчание, а слова «предположим» и «что если» так и застряли у меня в мыслях. Я взялась за работу и через четыре месяца поняла, что мне не нравится то, о чем я пишу.
Вы матерый писатель? Это еще не значит, что ваши истории всегда идут так, как вы их задумали. Я выкинула уже написанное и начала сызнова.
С радостью говорю спасибо Майклу, моему издателю, наставнику и хорошему другу на протяжении многих лет. Мы уже заказали себе праздничный обед. И я знаю, что на нем будет происходить. За бокалом вина Майкл посмотрит отрешенно и скажет: «Я тут подумал…» И все начнется сначала.
Мой редактор Кэти Саган – замечательный человек. Знаю, у нее всегда много дел с другими авторами, но, поработав с ней в нашем мистическом журнале, я поняла, какая она молодец, и снова подкинула ей задание. Это второй роман, над которым мы работали вместе. Спасибо, Кэти.
Спасибо команде «Саймон и Шустер», которые превратили рукопись в полноценную книгу: руководителю производства Джону Уолеру, заместителю директора отдела технического редактирования Джипси да Силве, художнику Джилл Путорти и художественному директору Джеки Соу за замечательное оформление обложки.
Как обычно, благодарности моей домашней команде поддержки: Надин Петри, Агнесс Ньютон и Ирэн Кларк.
Всегда люблю Джона Конхинея, исключительного человека. Не могу поверить, что мы отметили пятнадцатую годовщину свадьбы, – кажется, это было только вчера. Да будет наше завтра полно любви и смеха, с нашими детьми, внуками и друзьями.
И всем вам, мои читатели. Я искренне надеюсь, что вам понравится эта история. И вновь хочу привести замечательную цитату: «Книга закончена. Радуйся, писатель!»
Будьте здоровы и счастливы.
Мэри Хиггинс Кларк
Пролог
1474 г. н. э.
Когда в нежной тишине поздние тени опустились на стены Вечного города Рима, престарелый монах, сгорбившись, молча направился в тайную сокровищницу, скрытую в одной из трех комнат Библиотеки Ватикана. Здесь хранились две тысячи пятьсот двадцать семь манускриптов на иврите, греческом и латыни. Некоторые из них пришлые могли читать только под строгим надзором хранителей Библиотеки. К остальным доступ для непосвященных был закрыт вовсе.
Самым спорным из всех рукописей был документ, известный как письмо Иосифа Аримафейского, или Ватиканское письмо. Принесенное в Рим апостолом Петром, это послание считалось единственным, написанным рукой долгожданного Мессии.
Когда сын царя Ирода обнаружил, что наимудрейший и просвещенный ребенок родом из Вифлеема, он приказал убить Христа. Прослышав об этом, Иосиф поспешил в Назарет и, заручившись позволением родителей мальчика, увез Его в Египет, чтобы Он в безопасности мог учиться в храме Леонтополиса близ Нильской долины.
О последних восемнадцати годах жизни Иисуса Христа история умалчивает. В конце своей миссии, предвидя последнюю услугу Иосифа, зная, что он похоронит Его в собственном гробу, Христос написал письмо с благодарностью своему доброму другу.
Спустя столетия некоторые римские папы поверили в подлинность письма, другие остались в сомнении. Ватиканский библиотекарь узнал, что нынешний Папа Сикст IV намеревался уничтожить письмо.
Помощник библиотекаря ожидал прихода монаха в тайной Библиотеке и с тревогой во взоре передал рукопись последнему.
– Я делаю это по указанию его высокопреосвященства кардинала дель Портего, – сказал он. – Священная рукопись не должна быть уничтожена. Надежно спрячьте ее в монастыре, никто не должен знать о ее содержании.
Монах принял рукопись, благоговейно приложился к ней губами и спрятал в просторном рукаве своей рясы.
Письмо Иосифа Аримафейского хранилось в безызвестности пять столетий, прежде чем судьба его раскрылась.
Глава 1
«Сегодня день похорон моего отца… жестоко убитого», – с этой мыслью двадцативосьмилетняя Мария Лайонс очнулась после беспокойного сна в родительском доме в Мауа, городе у подножия гор Рамапо на севере Нью‑Джерси. Протерев наполнившиеся слезами глаза, она медленно села в постели, спустила ноги на пол и огляделась.
На шестнадцатый день рождения Марии разрешили себе в подарок убрать комнату так, как ей хотелось. И она покрасила стены в красный цвет. Покрывало и подушки, а также подзоры у кровати Мария выбрала веселенького красно‑белого цветочного узора. В углу стояло большое удобное кресло, в котором она всегда делала уроки, игнорируя письменный стол. Взгляд ее обратился к полочке, повешенной отцом над шкафом, где красовались трофеи, завоеванные в институтских соревнованиях по женскому футболу и баскетболу.
«Он так мною гордился, – с грустью подумала она. – Когда я окончила школу, он мечтал снова переделать комнату, но я не хотела перемен. И мне безразлично, что это до сих пор комната подростка».
Мария попыталась напомнить себе, что до настоящего момента ей посчастливилось столкнуться со смертью в семье лишь в пятнадцать лет, когда во сне умерла ее восьмидесятилетняя бабушка.
«Я действительно любила бабулю, но порадовалась за нее, что смерть не уронила ее достоинства, – подумала она. – Сил становилось все меньше, и старушка боялась зависимости от кого бы то ни было».
Мария встала с постели, потянулась за халатом у изножья кровати, нырнула в него и подпоясала тонкую талию. «Теперь все иначе, – подумала она. – Отец умер не своей смертью. Его застрелили, когда он читал за столом в кабинете внизу. – От вопросов, которые она постоянно себе задавала, у нее пересохло во рту. – Когда все это случилось, была ли мама в кабинете? Пришла ли она после того, как услышала выстрел? И возможно ли, чтобы мама такое сделала? Господи, умоляю, не допусти этого».
Мария подошла к туалетному столику и взглянула в зеркало. «До чего же я бледная», – подумала она, расчесывая длинные, до плеч, черные волосы. За последние дни глаза у нее опухли от слез. В голову вдруг пришла нелепая мысль: «Какое счастье, что у меня папины синие глаза, как замечательно, что я высокая, как он. Это сильно помогало мне при игре в волейбол».
– Не верю, что его больше нет, – прошептала Мария, думая о его семидесятилетнем юбилее всего три недели тому назад.
Ей вспомнились события последних четырех дней. В понедельник вечером она задержалась на работе, чтобы продумать план инвестиций для нового клиента. В восемь часов, вернувшись домой в Гринвич‑Виллидж, как обычно, позвонила отцу. Насколько она помнила, голос показался ей грустным. Он рассказал, какой у мамы был ужасный день, что болезнь Альцгеймера прогрессировала ужасающе быстро. Что‑то заставило ее позвонить еще раз в половине одиннадцатого. Тревога за обоих нарастала.
Когда отец не ответил на звонок, стало ясно, что случилось что‑то нехорошее. Ей вспомнилось, как стремителен, но долог был путь на машине из Гринвич‑Виллидж в Нью‑Джерси, как снова и снова она звонила им, как в половине двенадцатого свернула на их подъездную дорожку, как бежала к дому, судорожно нащупывая в темноте ключ от дома, как вошла и сразу направилась в кабинет отца.
В сознании постоянно всплывала страшная картина. Отец распластался поперек стола, голова и плечи его залиты кровью. Мама, тоже в крови, забилась в шкаф возле стола, сжимая в руках пистолет отца, и, завидев ее, начала бормотать: «Так много шума… так много крови…»
Мария вспомнила, как содрогнулась от ужасной картины. Набрав 911, она смогла лишь крикнуть: «Папа умер! Моего отца застрелили!»
Полиция прибыла через несколько минут. Мария никогда не забудет, как они смотрели на маму и на нее. Обнимая отца, она тоже сильно испачкалась кровью, и один из полицейских заметил, что этим своим действием она усложнила картину преступления.
Мария заметила, что тупо смотрит на свое отражение в зеркале. Часы на туалетном столике показывали около половины восьмого. Надо было собираться, ее ждали в траурном зале в девять.
«Надеюсь, Рори уже подготовила маму», – подумала она.
Рори Стейгер, крепкая шестидесятидвухлетняя женщина, ухаживала за матерью Марии последние два года.
Через двадцать минут, приняв душ и высушив волосы, Мария вернулась в спальню, достала из шкафа черно‑белый жакет и черную юбку, на ее вкус, подходящие для похорон. «Обычно, когда в семье кто‑то умирает, все одеваются в черное, – подумала она, вспомнив длинную траурную вуаль Джеки Кеннеди. – О боже, почему это случилось со мной?»
Одевшись, Мария подошла к окну. Ложась спать, она оставила его открытым, и от легкого ветерка занавески слегка колыхались. С минуту глядела в сад, затененный японскими кленами, которые посадил ее отец много лет назад. Бегонии и бальзамины, тоже посаженные им, обрамляли патио. От солнца горы Рамапо вдали переливались оттенками зеленого и золотого.
«Как прекрасен этот августовский день. Не хочу, чтобы день был таким красивым, – подумала Мария. – Все так, будто не произошло ничего ужасного. Но нет. Это действительно произошло. Папу убили. Хочу, чтобы было дождливо, холодно и промозгло. Хочу, чтобы дождь залил слезами его гроб. Хочу, чтобы небеса оплакивали его смерть. Он ушел навсегда».
Чувство вины и горя душило ее. Интеллигентный профессор, с радостью ушедший на пенсию три года назад и большую часть своего времени изучавший старинные рукописи, убит так жестоко…
«Как я его любила, но ужасно, что в последние полтора года наши отношения испортились. И все из‑за его интрижки с Лилиан Стюарт, ученой из Колумбийского университета, одно существование которой изменило всю нашу жизнь».
С отвращением Мария вспомнила, как однажды полтора года назад, вернувшись домой, она застала мать с фотографиями, на которых Лилиан и отец обнимали друг друга.
«Как я разозлилась, узнав, что это длилось последние пять лет, пока Лили работала с ним на археологических раскопках в Египте, Греции, Израиле и еще бог знает где. Я была просто в бешенстве от того, что он фактически ввел ее в дом, когда мы приглашали на ужин его друзей Ричарда, Чарльза, Альберта и Грэга. Я презираю эту женщину. То, что отец был на двадцать лет старше, вероятно, Лилиан не смущало, – мрачно подумала Мария. – Я пыталась быть справедливой и понять его. Болезнь мамы развивалась в течение многих лет, и папе было трудно наблюдать ее угасание. Но все же у нее бывают просветления. Она до сих пор вспоминает о тех фотографиях. Как больно было ей узнать, что у отца появился еще кто‑то. Не хочу об этом думать, – приказала себе Мария, отвернувшись от окна. – Хочу, чтобы папа был жив, хочу сказать ему, как сожалею о том, что спросила его всего на прошлой неделе, насколько хорошей была эта Лилия Нильской Долины в их последней поездке в Грецию».
Подойдя к письменному столу, она посмотрела на фотографию родителей, сделанную десять лет назад. Как влюблены они были друг в друга. Поженились они сразу после школы.
«Я не появлялась на свет целых пятнадцать лет».
Она слабо улыбнулась, вспомнив рассказ мамы о том, как долго им пришлось ждать, пока Господь пошлет им идеального ребенка.
«Впрочем, мама слишком великодушна. Они оба были такие красивые… и элегантные… и очаровательные. Подрастая, я не выглядела сногсшибательной. С копной длинных прямых волос, тощая, словно недокормыш, длинная как жердь, а первые зубы выросли слишком крупными для моего детского лица. Но мне посчастливилось вырасти под стать им обоим.
Отец, папочка, пожалуйста, будь живым, хочу увидеть тебя за завтраком с чашечкой кофе в руке, читающим «Таймс» или «Уолл‑стрит джорнал». А я уткнусь в «Пост», в страницу сплетен, и ты посмотришь на меня поверх очков так, что я пойму, как в жизни важно шевелить мозгами».
«Кушать хочется, но только выпью кофе», – решила Мария, выйдя из спальни, и прошла по коридору к лестнице вниз. Задержавшись на верхней ступеньке, она не услышала ни звука из совмещенных спален мамы и Рори. Подумала: «Надеюсь, это означает, что они уже внизу». В столовой их тоже не было, и она прошла в кухню. Там хлопотала Бетти Пирс, домработница.
– Мария, ваша мама совсем ничего не съела. Она захотела в кабинет. Не уверена, что вам понравится ее наряд, но она очень упряма. На ней тот голубой с зеленым костюмчик, что вы подарили ей на День матери.
Мария хотела было возмутиться, но решила, что ей безразлично, взяла свой кофе и направилась в кабинет.
У Рори был растерянный вид. На немой вопрос Марии она кивнула в сторону дверцы шкафа.
– Не дает мне открыть дверь. Не пускает к себе.
Мария постучала в дверцу и медленно ее приоткрыла, тихо произнеся имя матери. Странно, иногда женщина реагировала на свое имя лучше, чем на просто «мама».
– Кэтлин, – тихо произнесла Мария. – Кэтлин, пора выпить чаю с коричной булочкой.
Шкаф был просторный, с полками по обе стороны. Кэтлин Лайонс сидела на полу в его дальнем углу, зажмурившись, испуганно обхватив себя руками и опустив голову, словно боясь удара. Седые волосы почти полностью скрывали ее лицо. Мария опустилась на колени и обняла ее, укачивая, словно ребенка.
– Так много шума… Так много крови… – шептала мама те же слова, которые повторяла, когда произошло убийство.
Наконец она позволила Марии поднять ее и убрать со все еще миловидного лица растрепанные волосы. И снова Мария вспомнила, что мать была всего на несколько месяцев моложе отца и выглядела бы гораздо моложе, если бы не болезнь, которая словно уносила ее в бездну.
Выводя мать из кабинета, она не заметила довольного выражения лица Рори Стейгер и сдавленной улыбки, которую та себе позволила.
«Теперь‑то я от нее избавлюсь», – подумала Рори.
Глава 2
Детектив Саймон Бенет из окружного следственного отдела Бергена имел вид человека, вынужденного много времени проводить на открытом воздухе. Лет ему было за сорок, светлые волосы уже поредели, а лицо изрядно покраснело. Пиджак на нем был вечно помят, потому что, как только оказывался не нужен, сразу попадал на спинку стула или на заднее сиденье автомобиля.
Его партнер, детектив Рита Родригес, была изящной темноволосой испанкой лет сорока со стильной короткой стрижкой. Всегда безупречно одетая, она представляла собой полную противоположность Бенету.
Вместе они были сплоченной следственной группой, получившей задание разобраться с убийством Джонатана Лайонса.
В пятницу утром они прибыли на похороны первыми. Следуя теории, что возможный убийца обязательно явится на церемонию, чтобы еще раз повидаться с жертвой, они зорко следили за всеми, кто мог быть потенциальным убийцей. Они тщательно просмотрели фотографии всех досрочно отпущенных заключенных, замешанных в местных ограблениях.
«Любой, кто прошел через такое, знает, что это значит», – подумала Родригес.
Цветов было море, несмотря даже на то, что в некрологе было обращение направлять все пожертвования в местную больницу.
Еще не было девяти часов, когда ритуальный зал стал заполняться. Следователи знали, что большинство пришли из чистого любопытства. Таких Родригес видела сразу. У гроба они стояли излишне долго, пытаясь разглядеть любые следы насилия на лице усопшего. Но выражение лица Джонатана Лайонса хранило безмятежность и демонстрировало мастерство гримера похоронного бюро, виртуозно скрывшего все кровоподтеки.
Последние три дня детективы обивали пороги соседних домов в надежде, что кто‑нибудь слышал выстрел или видел кого‑нибудь выбегавшим из дома после выстрела. Расследование зашло в тупик. Непосредственные соседи уехали в отпуск, а остальные просто ничего не слышали и не видели.
Мария назвала имена знакомых отца, с кем он мог бы поделиться своими проблемами.
– Ричард Каллахан, Чарльз Михаэльсон, Альберт Уэст и Грэг Пирсон бывали с отцом на ежегодных раскопках в последние шесть лет, – сообщила она. – Все они приглашались к нам на ужин хотя бы раз в месяц. Ричард – профессор, изучающий библейские письмена в Университете Фордам. Чарльз и Альберт тоже профессора. Грэг – успешный бизнесмен, его фирма занимается компьютерным программированием.
– А потом, с явным раздражением, она назвала Лилиан Стюарт, любовницу отца.
Всех этих людей детективы решили допросить. Рори Стейгер должна была указать на них, когда те появятся на похоронах.
Без двадцати минут девять Мария, ее мать и Рори вошли в ритуальный зал. Несмотря на то что детективы были у нее в доме два раза за последние несколько дней, Кэтлин Лайонс посмотрела на них рассеянно. Мария им кивнула и сразу прошла к гробу, чтобы принимать соболезнования посетителей.
Детективы выбрали место неподалеку, откуда могли видеть их лица и общение с Марией.
Рори усадила Кэтлин в первом ряду. Неброская в своем черно‑белом платье, с собранными в пучок на затылке седеющими волосами, сиделка устроилась позади детективов. Она старалась скрыть свою нервозность по поводу того, что пришлось им помогать. Ее не покидала мысль, что согласилась она на работу сиделки только ради Джо Пэка, шестидесятипятилетнего вдовца, соседа по дому в северо‑западном Манхэттене.
Они с Джо регулярно где‑нибудь обедали. У этого отставного пожарного был домик во Флориде. Джо признался ей, как ему было одиноко после смерти жены, и Рори понадеялась, что он на ней женится. Но в один прекрасный вечер он сообщил ей, что пока она с ним наслаждалась совместными обедами, он повстречал кое‑кого, кто собирался переехать к нему жить.
В тот вечер злая и разочарованная Рори рассказала своей лучшей подруге Розе, что готова взяться за работу, которую ей предложили в Нью‑Джерси.
– Хорошие деньги. Главное, что я буду занята с понедельника по пятницу и не надо будет ежедневно таскаться домой в надежде, что Джо позвонит, – с горечью произнесла Рори.
«Не думала, что все так закончится», – подумала она, заметив двух мужчин лет за шестьдесят.
– Чтоб вы знали, – прошептала она детективам Бенету и Родригес, – эти двое – эксперты из компании профессора Лайонса. Они бывали в доме почти каждый месяц, и я знаю, что они часто звонили профессору Лайонсу. Тот, что повыше, – профессор Чарльз Михаэльсон. Другой – доктор Альберт Уэст.
Минуту спустя она потянула Бенета за рукав.
– А вот и Каллахан и Пирсон, – сказала она. – И подружка с ними.
Мария сделала большие глаза, увидев, кто пришел. «Не думала, что Лилия Нильской Долины осмелится здесь появиться», – подумала она, вопреки своей воле восхитившись привлекательностью Лилиан Стюарт, ее светло‑каштановыми волосами и огромными карими глазами.
На ней был светло‑серый льняной костюм с широким воротом. «Интересно, как долго она бегала по бутикам, чтобы отыскать его? – задумалась Мария. – Выглядит как безупречный траурный наряд для любовницы… Именно так язвила я отцу про нее, – со стыдом подумала она. – А еще я спросила его, носит ли она высоченные каблуки на раскопках».
Проигнорировав Стюарт, Мария протянула руку Грэгу Пирсону и Ричарду Каллахану.
– Не самый лучший день, не так ли? – произнесла она.
Печаль в глазах обоих согрела ее. Мария знала, как глубоко эти люди ценили дружбу с отцом. Им обоим было чуть больше тридцати, и археологией они занимались самозабвенно, хотя были такие разные. Ричард – стройный, высокий, с густой шевелюрой седеющих черных волос и отличным чувством юмора. Она знала, что он год учился в семинарии, но не смог туда вернуться. Ричард жил возле Университета Фордам, где преподавал.
Грэг был ее роста, когда она надевала каблуки. Его каштановые волосы были коротко подстрижены, а глаза серо‑зеленого цвета – просто огромные. Вел он себя тихо, почтительно, и Мария подозревала, что, несмотря на успехи в бизнесе, Грэг был очень застенчив. «Возможно, это одна из причин, по которой он так тянулся к отцу, – подумала она. – Папа был виртуозным рассказчиком».
Грэг несколько раз приглашал ее на обед. Но поняв, что в романтическом плане он ее совсем не интересует и даже нет особенного желания, чтобы он продолжал в том же духе, она намекнула ему, что кое с кем встречается. После этого Грэг больше не искал с ней свиданий.
Подойдя к гробу, мужчины на мгновение преклонили колени.
– Больше не будет вечеров с нашим рассказчиком, – произнесла Мария, когда они встали.
– Невозможно поверить, – прошептала Лили.
Потом к ней подошли Альберт Уэст и Чарльз Михаэльсон.
– Мария, я так сожалею. Не могу поверить. Все это так неожиданно, – сказал Альберт.
– Знаю, знаю, – ответила Мария, взглянув на четверых мужчин, которыми отец так дорожил. – Полицейские с кем‑нибудь из вас уже говорили? Мне пришлось дать им список близких друзей, там, конечно, есть и все вы. – Потом она обратилась к Лили: – Не надо говорить, что в этом списке и ваше имя?
«Неужели я заметила внезапное изменение в ком‑то из них?» – подумала Мария, хотя уверенности у нее не было, потому что в тот момент вышел похоронный распорядитель и попросил всех пройти мимо гроба для прощания, а потом прямо к машинам. Настало время отправляться в церковь.
Они с мамой ждали, пока все выйдут. С облегчением Мария заметила, что Лили достало ума не прикасаться к телу отца. «Разорвала бы ее на части, если бы она посмела склониться и поцеловать его», – подумала Мария.
Казалось, что мама вообще не понимала, что происходит. Когда Мария подвела ее к гробу, она равнодушно взглянула в лицо покойного мужа и сказала:
– Рада, что он умылся. Так много шума… так много крови…
Мария передала мать Рори и подошла к гробу. «Папа, ты должен был жить еще двадцать лет, – подумала она. – Кто‑то должен расплатиться за то, что сделал с тобой».
Она склонилась, прижалась щекой к его щеке и пожалела об этом. Твердое, холодное лицо не принадлежало ее отцу.
Выпрямившись, она прошептала:
– Буду хорошо заботиться о маме. Обещаю тебе.
Глава 3
Во время панихиды Лилиан Стюарт проскользнула в последний ряд церкви и покинула ее до того, как прозвучали последние молитвы. Под впечатлением от холодного приема в похоронном зале она постаралась не встретиться снова с Марией или ее матерью. По дороге на кладбище Лилиан припарковалась далеко от входа и дождалась, пока похоронный кортеж прибыл и уехал. Только тогда она проехала по кладбищенской дорожке, вышла из машины и с букетом роз направилась к свежей могиле Джонатана.
Могильщики уже собирались опустить гроб в могилу. Они почтительно отошли, когда она опустилась на колени, положила на гроб розы и прошептала:
– Я люблю тебя, Джон.
Затем бледная, но сдержанная прошла мимо надгробий к машине. И только в салоне авто дала волю слезам, спрятав лицо в ладонях. Долго сдерживаемые слезы хлынули по щекам, и рыдания сотрясли все ее тело.
Мгновение спустя Лилиан услышала, как открылась дверь машины. Вздрогнув, она подняла глаза, безуспешно пытаясь утереть слезы. Уверенные руки обняли ее и не отпускали, пока она не успокоилась.
– Знал, что ты здесь, – произнес Ричард Каллахан. – Заметил тебя в последнем ряду в церкви.
Лили оттолкнула его.
– Боже милостивый, неужели Мария и ее мать могли меня видеть? – хрипло и неровно произнесла она.
– Не думаю. Я искал тебя. Не знал, куда ты пошла из ритуального зала. Но ты видела, сколько там было народу.
– Ричард, как замечательно, что ты обо мне думаешь, но разве ты не должен быть на поминках?
– Да, но прежде я хотел удостовериться, что ты в порядке. Знаю, как много Джонатан для тебя значил.
Лилиан познакомилась с Ричардом Каллаханом на первых своих раскопках, пять лет назад. Профессор библейской истории Университета Фордам, он рассказал ей, что готовился стать иезуитом, но покинул семинарию до посвящения в сан. Теперь, в прекрасной физической форме, с непринужденной манерой, он стал ей отличным другом, что несколько удивляло ее. Она знала, что для него естественно некоторое осуждение ее отношений с Джонатаном. Но даже если так, то он отлично это скрывал. Именно на тех первых раскопках они с Джонатаном безумно влюбились друг в друга.
Лили слабо улыбнулась.
– Ричард, я тебе так благодарна, но будет лучше, если ты поспешишь на поминки. Джонатан много раз говорил мне, как мама Марии тебя обожает. Уверена, твое присутствие ей теперь необходимо.
– Иду. Но, Лили, должен тебя спросить. Говорил ли Джонатан, что, как ему верилось, он нашел чрезвычайно ценную рукопись среди тех, из архива старинной церкви, что он переводил?
Лилиан Стюарт посмотрела прямо в глаза Ричарду Каллахану.
– Старинная ценная рукопись? Вовсе нет, – солгала она. – Он никогда ничего такого мне не говорил.
Глава 4
Остаток дня у Марии прошел в милосердно предсказуемом распорядке похорон. Теперь, настрадавшись и выплакав все слезы, она внимательно слушала старинного друга семьи отца Эйдена O’Брайана, монаха из монастыря Святого Франциска Ассизского на Манхэттене, который провел панихиду, замолвил доброе слово за ее отца и прочел заупокойные молитвы на кладбище Мэрирест. После всего они отправились в «Ричвуд Кантри Клаб», где был накрыт стол для тех, кто пришел помянуть усопшего.
Собралось больше двухсот человек. Атмосфера царила мрачная, но «Кровавая Мэри» всех взбодрила, и в итоге настроение поднялось до карнавальных нот. Мария осталась довольна, потому что истории, которые рассказывали гости, сплошь были о том, каким славным парнем был ее отец, умным, остроумным, красивым, обаятельным.
«Да, да, да», – соглашалась она.
Под конец застолья, когда Рори повезла маму домой, отец Эйден отвел Марию в сторону. Тихим голосом, хотя подслушивать их было некому, он спросил:
– Мария, не говорил ли тебе папа о своем предчувствии скорой кончины?
Вероятно, ответом ему стало выражение ее лица.
– В прошлую среду твой отец виделся со мной и сказал, что у него было такое предчувствие. Я пригласил его в трапезную на чашечку кофе. И тогда он открыл мне свой секрет. Как ты, наверное, знаешь, он переводил древние рукописи, найденные в тайнике церкви, долгие годы закрытой и почти развалившейся.
– Да, я знала. Он что‑то говорил о том, как хорошо они сохранились.
– Среди них есть одна рукопись, чрезвычайно ценная, если твой отец не ошибался. Эта рукопись представляет ценность не только материальную, – добавил он.
Потрясенная, Мария уставилась на семидесятивосьмилетнего монаха. Во время панихиды она заметила, как сильно его ноги страдали от артрита. Теперь густые седые волосы подчеркивали глубокие морщины у него на лбу, а в голосе нельзя было не расслышать тревоги.
– Он сказал вам, что было в рукописи? – спросила она.
Отец Эйден осмотрелся. Большинство людей уже прощались друг с другом. Было понятно, что скоро они направятся к Марии, чтобы еще раз выразить свои соболезнования, сопровождая слова пожатием руки и неизбежными словами: «Если что надо, то звоните не стесняясь».
– Мария, – торопливо произнес он, – твой отец когда‑нибудь говорил с тобой о письме, написанном самим Христом Иосифу Аримафейскому?
– Да, несколько раз в течение многих лет. Он говорил, что рукопись хранится в Библиотеке Ватикана, но об этом мало что известно, потому что несколько римских пап, включая Сикста IV, отказывались верить в ее подлинность. Письмо было украдено в его правление в пятнадцатом веке, предположительно кем‑то, кто верил, что Папа Сикст собирался сжечь его. – Она в изумлении спросила: – Отец Эйден, вы хотите сказать, что мой папа думал, что нашел это письмо?
– Да, именно так.
– Но тогда он должен был рассказать о своей находке хотя бы еще одному эксперту, чье мнение находится вне всяких сомнений.
– Он сказал мне, что поступил именно так.
– Он назвал имя того, кто видел письмо?
– Нет. Но их должно было быть несколько, потому что Джонатан сказал, что сожалел о выборе одного из них. Конечно же, он намеревался вернуть рукопись в Библиотеку Ватикана, но тот человек сказал ему, что они могли бы выручить огромные деньги, предложив рукопись частному коллекционеру.
«В «долилианскую эпоху» папа в первую очередь поделился бы со мной своей находкой и обязательно назвал бы тех, с кем собирался консультироваться, – подумала Мария. Переводя взгляд от стола к столу, она ощутила новую горькую волну сожаления. – Многие в этом зале – коллеги отца. Папа мог говорить о древней рукописи с одним или двумя из них – например, с Чарльзом и Альбертом. Если, милостью Божией, мама не причастна к трагедии, то может случиться, что в его убийстве виновен не какой‑нибудь застигнутый врасплох грабитель. Неужели в этом зале тот, кто отнял у него жизнь?»
Не успела она сказать вслух отцу Эйдену то, о чем думала, как увидела вбежавшую в зал маму, а следом за ней – Рори. Мать направилась прямо туда, где сидели Мария с отцом Эйденом.
– Она без вас не уйдет! – объяснила Рори раздраженным голосом.
Кэтлин Лайонс рассеянно улыбнулась отцу Эйдену.
– Вы слышали весь тот шум? – спросила она его. – Вы видели всю эту кровь? – Потом добавила: – Женщина на фото с Джонатаном сегодня стояла рядом с ним. Ее зовут Лили. Зачем она приходила? Неужели ей было мало поездки с ним в Венецию?
Глава 5
Эльвира и Уилли Михан совершали свое ежегодное путешествие на яхте «Куин Мэри 2», когда узнали, что их хороший друг профессор Джонатан Лайонс был застрелен. Потрясенная до глубины души, Эльвира дрожащим голосом сообщила страшную новость Уилли. Но ее отчаянию не было конца, когда она поняла, что ничего не могла сделать, кроме как выразить соболезнования по телефону. К похоронам они тоже не успевали.
Судно только что отошло из Саутгемптона, и сойти на берег можно было только на вертолете скорой медицинской помощи. Кроме того, Эльвира была приглашенным лектором, заказанным как знаменитость, чтобы рассказать о победителях лотереи, с которыми была знакома, и о том, как некоторые из них лишились всего до последней монеты в безрассудных авантюрах. Она рассказывала про людей, которые всю жизнь работали на двух работах, выигрывали миллионы, потом зачем‑то покупали призрачные гостиницы или сети сомнительных магазинов, торговавших такими никчемностями, как коктейльные салфетки, мерцающие брелоки для ключей и вышитые подушки, и в итоге выручки не хватало даже на аренду помещений.
Эльвира всегда объясняла, что, когда они выиграли в лотерею сорок миллионов долларов, она работала уборщицей, а Уилли – сантехником. Они предпочли взять деньги ежегодными выплатами в течение двадцати лет. Каждый год они прежде всего выплачивали налоги и жили на остальные деньги. Остаток они удачно вложили.
Пассажиры любили истории Эльвиры, и экземпляры ее бестселлера «Из грязи в князи» успешно раскупались. И хотя Эльвира искренне переживала смерть Джонатана, будучи светской дамой, она этого не показывала. И даже когда оживленно обсуждали версии, почему выдающегося ученого убили, они с Уилли ни разу не упомянули о том, что были давно знакомы с профессором Лайонсом.
Познакомились они два года назад, когда Эльвира читала лекцию во время круиза из Венеции в Стамбул. Она и профессор Лайонс посещали лекции друг друга, и ее покорили его рассказы о Египте, Греции и Израиле настолько, что она, в своей манере, пригласила его на ужин. Профессор охотно согласился, но добавил, что путешествует не один, поэтому они поужинают вчетвером.
«Именно тогда, во время круиза, мы познакомились с Лили, – не выходило из головы Эльвиры. – Мне она понравилась. Она не глупа, привлекательна настолько, чтобы верить, что была такой всегда. Уверена, что уже в шесть лет знала, что ей идет. Археологию она любит так же страстно, как профессор Джон, и научных статей у нее не меньше, чем у него. О себе она много не воображает, и нет сомнений, что влюблена в Джонатана Лайонса как сумасшедшая, несмотря на то что много его моложе».
Конечно же, Эльвира просмотрела информацию о профессоре Лайонсе в Интернете и знала, что он женат и у него дочь по имени Мария.
– Уилли, полагаю, у них с женой не все в порядке, – доложила Эльвира своему мужу. – Знаешь, такое случается. И бывает, что обоим удается наладить отношения.
У Уилли была своя система согласий с Эльвирой, когда она делала определенные выводы.
– Как обычно, ты попала не в бровь, а в глаз, дорогая, – ответил он, хотя за всю жизнь не мог даже помыслить о том, чтобы взглянуть на другую женщину, когда рядом была любимая Эльвира.
В последний день круиза, когда они сошли на берег в Стамбуле, довольные друг другом пассажиры по обыкновению шумно начали сыпать приглашениями, требуя обещаний навестить их в Хот‑Спрингсе, или в Гонконге, или где‑нибудь на небольшом островке всего в нескольких милях на катере от Сент‑Джона. Тогда Эльвира объявила:
– Уилли, только представь себе их лица, если мы вдруг заявимся к ним с багажом? Ты же понимаешь, что это всего лишь вежливый способ выразить их восхищение нашим обществом.
Именно поэтому после возвращения из тура Венеция – Стамбул домой в южную часть Центрального парка они с удивлением услышали звонок от профессора Джонатана Лайонса. Даже если бы он сразу не представился, они бы узнали его теплый, густой голос:
– Это Джон Лайонс. Я так много рассказывал жене и дочери о вас, что они захотели познакомиться. Если вторник вас устраивает, то моя дочь Мария, живущая на Манхэттене, заедет за вами и привезет к нам на Гарден‑стейт, а вечером отвезет домой.
Приглашение Эльвиру сильно обрадовало, но, повесив трубку, она сказала:
– Уилли, интересно, знает ли его жена о Лили? Не забудь следить за своим языком.
Ровно в шесть тридцать вечера во вторник консьерж позвонил через домофон в квартиру Миханов на юге Центрального парка и сообщил, что мисс Лайонс приехала за ними.
* * *
Джонатан Лайонс Эльвире очень понравился, и его дочь вызвала в ее сердце не меньшую реакцию. Мария была приветлива, тепла в общении и не только прочла книгу Эльвиры, но так же, как она, помогала людям разумно инвестировать деньги с минимальным риском. Когда они добрались до Мауа в Нью‑Джерси, Эльвира уже решила, что Мария была тем человеком, кто должен помочь некоторым ее лотерейным счастливчикам, особенно тем, кто успел сильно растранжирить свой выигрыш на сумас<