Генрик Ибсен
Кукольный дом
/ пер. А. и П. Ганзен // Собрание сочинений: в 4-т. - М.: Искусство, 1957.
Электронная версия подготовлена Волковой А.В.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Адвокат Хельмер.
Нора, его жена.
Доктор Ранк.
Фру Линне.
Частный поверенный Крогстад.
Трое маленьких детей четы Хельмер.
Анна-Мария, их нянька.
Служанка в доме Хельмера.
Посыльный.
Действие происходит в квартире Хельмера.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
(*375) Уютная комната, обставленная со вкусом, но недорогой мебелью. В глубине, в средней стене, две двери: одна, справа, ведет в переднюю, другая, слева, в кабинет Хельмера. Между этими дверями пианино. Посредине левой боковой стены дверь, ближе к авансцене окно. Около окна круглый стол с креслами и диванчиком. В правой стене, несколько подальше вглубь, тоже дверь, а впереди изразцовая печка; перед нею несколько кресел и качалка. Между печкой и дверью столик. По стенам гравюры. Этажерка с фарфоровыми и прочими безделушками, книжный шкафчик с книгами в роскошных переплетах.
На полу ковер. В печке огонь. Зимний день.
В передней звонок. Немного погодя слышно, как дверь отпирают. Из передней в комнату входит, весело напевая, Нора, в верхней одежде, нагруженная ворохом пакетов и свертков, которые она складывает на стол направо. Дверь в переднюю остается открытой, и там виднеется посыльный, принесший елку и корзину, которые он отдает служанке, отворившей дверь.
Н о р а. Хорошенько припрячь елку, Элене. Дети не должны увидеть ее раньше вечера, когда она будет украшена. (Посыльному, вынимая портмоне.) Сколько?
П о с ы л ь н ы й. Пятьдесят эре!
Н о р а. Вот крона... Нет, оставьте себе все.
Посыльный кланяется и уходит. Нора затворяет дверь в переднюю, снимает с себя верхнее платье, продолжая посмеиваться тихим, довольным смехом. Потом вынимает из кармана мешочек с миндальным печеньем и съедает несколько штучек. Осторожно идет к двери, ведущей в комнату мужа, и прислушивается.
Да, он дома. (Снова напевает, направляясь к столу.)
X е л ь м е р (из кабинета). Что это, жаворонок запел?
Н о р а (развертывая покупки). Он самый.
X е л ь м е р. Белочка там возится?
Н о р а. Да!
X е л ь м е р. Когда же белочка вернулась?
(*376) Н о р а. Только что. (Прячет мешочек с печеньем в карман и обтирает себе губы.) Поди сюда, Торвальд, погляди, чего я накупила!
X е л ь м е р. Постой, не мешай. (Немного погодя открывает дверь и заглядывает в комнату, держа перо в руке.) Накупила, говоришь? Все это?.. Так птичка опять улетала сорить денежками?
Н о р а. Знаешь, Торвальд, пора же нам наконец немножко раскутиться. Это ведь первое Рождество, что нам нет нужды так стеснять себя.
X е л ь м е р. Ну и мотать нам тоже нельзя.
Н о р а. Немножко-то можно! Правда? Самую чуточку! Тебе ведь положили теперь большое жалованье, и ты будешь зарабатывать много-много денег.
X е л ь м е р. Да, с нового года. Но выдадут мне жалованье только через три месяца.
Н о р а. Пустяки! Можно занять пока.
X е л ь м е р. Нора! (Подходит и шутливо берет ее за ушко.) Опять наше легкомыслие тут как тут. Ты представь себе, сегодня я займу тысячу крон, ты потратишь их на праздниках, а накануне Нового года мне свалится на голову черепица с крыши - и готово.
Н о р а (закрывая ему рот рукой). Фу! Не говори таких гадких вещей.
X е л ь м е р. Нет, ты представь себе подобный случай,- что тогда?
Н о р а. Если бы уж случился такой ужас, то для меня было бы все равно – есть у меня долги или нет.
Х е л ь м е р. Ну, а для людей, у которых я бы занял?
Н о р а. Для них? А чего о них думать! Ведь это же чужие!
Х е л ь м е р. Нора, Нора, ты est женщина! Но серьезно, Нора, ты ведь знаешь мои взгляды на этот счет. Никаких долгов! Никогда не занимать! На домашний очаг, основанный на займах, на долгах, ложится какая-то некрасивая тень зависимости. Продержались же мы с тобой, храбро до сегодняшнего дня, так уж потерпим и еще немножко, - недолго ведь.
Н о р а (отходя к печке). Да что же, как хочешь, Торвальд.
(*377) Х е л ь м е р (за нею). Ну, ну, вот птичка и опустила крылышки. А? Белочка надулась. (Вынимает портмоне.) Нора, как ты думаешь, что у меня тут?
Н о р а (оборачиваясь, живо). Деньги!
Х е л ь м е р. Вот тебе! (Подает ей несколько бумажек.) Господи, я ведь знаю, мало ли в доме расходов на праздниках.
Н о р а (считая). Десять, двадцать, тридцать, сорок. Спасибо, спасибо тебе, Торвальд. Теперь мне надолго хватит.
Х е л ь м е р. Да, уж ты постарайся.
Н о р а. Да, да, непременно. Но поди сюда, я тебе покажу, что я накупила. И как дешево! Гляди, вот новый костюм Ивару и сабля. Вот лошадка и труба Бобу. А вот кукла и кукольная кроватка для Эмми. Простенькие, но она все равно их скоро поломает. А тут на платья и передники прислуге. Старухе Анне-Марии следовало бы, конечно, подарить побольше...
Х е л ь м е р. А в этом пакете что?
Н о р а (вскакивая). Нет, нет, Торвальд! Этого тебе нельзя видеть до вечера!
Х е л ь м е р. Ну-ну! А ты вот что скажи мне, маленькая мотовка, что ты себе самой присмотрела?
Н о р а. Э, мне ровно ничего не надо.
Х е л ь м е р. Разумеется, надо! Назови же мне теперь что-нибудь такое разумное, чего бы тебе больше всего хотелось.
Н о р а. Право же, не надо. Или послушай, Торвальд...
Х е л ь м е р. Ну?
Н о р а (перебирая пуговицы его пиджака и не глядя на него). Если уж ты хочешь подарить мне что-нибудь, так ты бы... ты бы...
Х е л ь м е р. Ну, ну, говори же.
Н о р а (быстро). Ты бы дал мне деньгами, Торвальд. Сколько можешь. Я бы потом, на днях и купила себе на них что-нибудь.
Х е л ь м е р. Нет, послушай, Нора...
Н о р а. Да, да, сделай так, милый Торвальд! Прошу тебя! Я бы завернула деньги в золотую бумажку и повесила на елку. Разве это не было бы весело?
(*378) Х е л ь м е р. А как зовут тех пташек, которые вечно сорят денежками?
Н о р а. Знаю, знаю, - мотовками. Но сделаем, как я говорю, Торвальд. Тогда у меня будет время обдумать, что мне особенно нужно. Разве это не благоразумно? А?
Х е л ь м е р (улыбаясь). Конечно, то есть если бы ты в самом деле могла придержать эти деньги и потом действительно купить на них что-нибудь себе самой. А то и они уйдут на хозяйство, на разные ненужные мелочи, и мне опять придется раскошеливаться.
Н о р а. Ах, Торвальд...
Х е л ь м е р. Тут спорить не приходится, милочка моя! (Обнимает ее.) Птичка мила, но тратит ужасно много денег. Просто невероятно, как дорого обходится мужу такая птичка.
Н о р а. Фу! Как можно так говорить! Я же экономлю, сколько могу.
Х е л ь м е р (весело). Вот уж правда истинная! Сколько можешь. Но ты совсем не можешь.
Н о р а (напевает и улыбается). Гм! Знал бы ты, сколько у нас, жаворонков и белочек, всяких расходов, Торвальд!
Х е л ь м е р. Ты маленькая чудачка! Две капли воды - твой отец. Только и хлопочешь, как бы раздобыть денег. А как добудешь - глядь, они между пальцами и прошли, сама никогда не знаешь, куда их девала. Ну что ж, приходится брать тебя такой, какова ты есть. Это уж в крови у тебя. Да, да, это в тебе наследственное, Нора.
Н о р а. Ах, побольше бы мне унаследовать от папы его качеств!
Х е л ь м е р. А мне бы не хотелось, чтобы ты была другой, чем ты есть, мой милый жавороночек! Но слушай, мне сдается, ты... у тебя... как бы это сказать? У тебя какой-то подозрительный вид сегодня.
Н о р а. У меня?
Х е л ь м е р. Ну да. Погляди-ка мне прямо в глаза.
Н о р а (глядит на него). Ну?
Х е л ь м е р (грозя пальцем). Лакомка не кутнула сегодня немножко в городе?
Н о р а. Нет, что ты!
(*379) Х е л ь м е р. Будто уж лакомка не забегала в кондитерскую?
Н о р а. Но уверяю тебя, Торвальд...
Х е л ь м е р. И не отведала варенья?
Н о р а. И не думала.
Х е л ь м е р. И не погрызла миндальных печений?
Н о р а. Ах, Торвальд, уверяю же тебя...
Х е л ь м е р. Ну-ну-ну! Естественно, я просто шучу...
Н о р а (идя к столу направо). Мне и в голову не пришло бы делать тебе наперекор.
Х е л ь м е р. Знаю, знаю. Ты ведь дала мне слово. (Подходя к ней.) Ну, оставь при себе свои маленькие рождественские секреты, моя дорогая Нора. Они, верно, всплывут наружу сегодня же вечером, когда будет зажжена елка.
Н о р а. Ты не забыл пригласить доктора Ранка?
Х е л ь м е р. Не приглашал. Да это и не нужно. Само собой, он ужинает у нас. Впрочем, я еще успею ему напомнить: он зайдет до обеда. Вино я заказал хорошее. Нора, ты не поверишь, как я радуюсь сегодняшнему вечеру.
Н о р а. И я! А дети-то как будут рады, Торвальд!
Х е л ь м е р. Ах, какое наслаждение сознавать, что ты добился верного, обеспеченного положения, что у тебя будет теперь солидный доход. Не правда ли, приятное сознание?
Н о р а. О, чудесно!
Х е л ь м е р. А помнишь прошлое Рождество? Ты целые три недели затворялась у себя по вечерам и до поздней ночи все мастерила цветы и какие-то другие прелести для елки, которыми хотела всех нас поразить. У-у, скучнее времени я не запомню.
Н о р а. Я-то вовсе не скучала.
Х е л ь м е р (с улыбкой). Но толку-то вышло немного, Нора.
Н о р а. Ты опять будешь меня дразнить этим? Что же я могла поделать, если кошка забралась и все разодрала в куски!
Х е л ь м е р. Ну, разумеется, ничего не могла поделать, моя бедняжечка. Ты от всей души хотела нас всех порадовать, и в этом вся суть. Но хорошо все-таки, что эти тугие времена прошли.
(*380) Н о р а. Да, прямо чудесно!
X е л ь м е р. Не нужно больше ни мне сидеть одному и скучать, ни тебе портить свои милые, славные глазки и нежные ручки...
Н о р а (хлопая о ладоши). Не правда ли, Торвальд, не нужно больше? Ах, как чудесно, восхитительно слышать это! (Берет его под руку.) Теперь я расскажу тебе, как я мечтаю устроиться, Торвальд. Вот, как только праздники пройдут...
Звонок в передней.
Ах, звонят! (Прибирает немного в комнате.) Верно, кто-нибудь к нам. Досадно.
X е л ь м е р. Если кто-нибудь в гости, меня нет дома, помни.
С л у ж а н к а (в дверях передней). Барыня, там незнакомая дама.
Но р а. Так проси сюда.
С л у ж а н к а (Хельмеру). И доктор.
X е л ь м е р. Прямо ко мне прошел?
С л у ж а н к а. Да, да.
Xельмер уходит в кабинет. Служанка вводит фру Линне, одетую по-дорожному, и закрывает за нею дверь.
Ф р у Л и н н е (смущенно, с запинкой). Здравствуй, Нора.
Н о р а (неуверенно). Здравствуйте...
Ф р у Л и н н е. Ты, видно, не узнаешь меня?
Н о р а. Нет. Не знаю... Да, кажется... (Порывисто.) Как! Кристина... Неужели ты?!
Ф р у Л и н н е. Я.
Н о р а. Кристина! А я-то не узнала тебя сразу! Да и как было... (Понизив голос.) Как ты переменилась, Кристина!
Ф р у Л и н н е. Еще бы. За девять-десять долгих лет...
Н о р а. Неужели мы так давно не видались? Да, да, так и есть. Ах, последние восемь лет - вот, право, счастливое было время!.. Так ты приехала сюда, к нам в город? Пустилась в такой длинный путь зимой! Храбрая!
Ф р у Л и н н е. Я сегодня только приехала с утренним пароходом.
(*381) Н о р а. Чтобы повеселиться на праздниках, конечно. Ах, как славно! Ну и повеселимся же! Да ты разденься. Тебе ведь не холодно? (Помогает ей.) Вот так. Теперь усядемся поудобнее около печки. Нет, ты в кресло! А я на качалку! (Берет ее за руки.) Ну вот, теперь опять у тебя твое прежнее лицо. Это лишь в первую минуту... Хотя немножко ты все-таки побледнела, Кристина, и, пожалуй, немножко похудела.
Ф р у Л и н н е. И сильно, сильно постарела, Нора.
Н о р а. Пожалуй, немножко, чуть-чуть, вовсе не очень. (Вдруг останавливается и переходит на серьезный тон.) Но какая же я пустоголовая – сижу тут, болтаю! Милая, дорогая Кристина, прости меня!
Ф р у Л и н н е. В чем дело, Нора?
Н о р а (тихо). Бедная Кристина, ты же овдовела.
Ф р у Л и н н е. Три года назад.
Н о р а. Да, я знаю. Я читала в газетах. Ах, Кристина, поверь, я столько раз собиралась написать тебе в то время, да все откладывала, все что-нибудь мешало.
Ф р у Л и н н е. Милая Нора, я отлично понимаю.
Н о р а. Нет, это было гадко с моей стороны, Кристина. Ах ты, бедняжка, сколько ты, верно, перенесла. И он не оставил тебе никаких средств?
Ф р у Л и н н е. Никаких.
Н о р а. Ни детей?
Ф р у Л и н н е. Ни детей.
Н о р а. Ничего, стало быть?
Ф р у Л и н н е. Ничего. Даже ни горя, ни сожалений, чем можно было бы питать память.
Н о р а (глядя на нее недоверчиво). Но как же это может быть, Кристина?
Ф р у Л и н н е (с горькой улыбкой, гладя Нору по голове). Иногда бывает, Нора.
Н о р а. Значит, одна-одинешенька. Как это должно быть ужасно тяжело. А у меня трое прелестных детей. Сейчас ты их не увидишь. Они гуляют с нянькой. Но ты непременно расскажи мне обо всем...
Ф р у Л и н н е. Нет, нет, нет, рассказывай лучше ты.
Н о р а. Нет, сначала ты. Сегодня я не хочу быть эгоисткой. Хочу думать только о твоих делах. Но одно все-таки (*382) мне надо сказать тебе. Знаешь, какое счастье привалило нам на днях?
Ф р у Л и н н е. Нет. Какое?
Н о р а. Представь, муж сделался директором Акционерного банка!
Ф р у Л и н н е. Твой муж? Вот удача!..
Н о р а. Невероятная! Адвокатура – это такой неверный хлеб, особенно если желаешь браться только за самые чистые, хорошие дела. А Торвальд, разумеется, других никогда не брал, и я, конечно, вполне с ним согласна. Ах, ты понимаешь, как мы рады. Он вступит в должность с Нового года и будет получать большое жалованье и хорошие проценты. Тогда мы сможем жить совсем по-другому, чем до сих пор, - вполне по своему вкусу. Ах, Кристина, у меня так легко стало на сердце, я так счастлива! Ведь это же чудесно иметь много-много денег и не знать ни нужды, ни забот. Правда?
Ф р у Л и н н е. Да, во всяком случае, должно быть чудесно иметь все необходимое.
Н о р а. Нет, не только необходимое, но много-много денег.
Ф р у Л и н н е (улыбаясь). Нора, Нора! Ты все еще не стала благоразумнее! В школе ты была большой мотовкой.
Н о р а (тихо посмеиваясь). Торвальд и теперь меня так зовет. (Грозя пальцем.) Однако "Нора, Нора" не такая уж сумасбродка, как вы воображаете... Нам, право, не так жилось, чтобы я могла мотать. Нам обоим приходилось работать!
Ф р у Л и н н е. И тебе?
Н о р а. Ну да, разные там мелочи по части рукоделья, вязанья, вышиванья и тому подобного. (Вскользь.) И... кое-что еще. Ты ведь знаешь, что Торвальд оставил службу в министерстве, когда мы поженились? Не было никаких видов на повышение, а зарабатывать ведь надо было больше прежнего. Ну, в первый год он работал сверх всяких сил. Просто ужасно. Ему приходилось брать всякие добавочные занятия – ты понимаешь – и работать с утра до вечера. Ну и не выдержал, захворал, был при смерти, и доктора объявили, что необходимо отправить его на юг.
(*383) Ф р у Л и н н е. Вы и провели тогда целый год в Италии?
Н о р а. Ну да. А не легко было нам подняться с места, поверь. Ивар тогда только что родился. Но ехать все-таки было необходимо. Ах, что это была за чудная, дивная поездка! И Торвальд был спасен. Но сколько денег пошло - страсть, Кристина!
Ф р у Л и н н е. Могу себе представить.
Н о р а. Тысяча двести специй-далеров.* Четыре тысячи восемьсот крон. Большие деньги.
Ф р у Л и н н е. Да, но, во всяком случае, большое счастье, если есть где взять их в такое время.
Н о р а. Надо тебе сказать, мы получили их от папы.
Ф р у Л и н н е. А, так. Да, кажется, отец твой как раз тогда и умер.
Н о р а. Да, как раз тогда. И подумай, я не могла поехать к нему, ходить за ним. Я со дня на день ждала малютку Ивара. И вдобавок у меня на руках был мой бедный Торвальд, чуть не при смерти. Милый, дорогой папа! Так и не пришлось мне больше свидеться с ним, Кристина. Это самое тяжелое горе, что я испытала замужем.
Ф р у Л и н н е. Я знаю, ты очень любила отца. Так, значит, после этого вы отправились в Италию?
Н о р а. Да. Деньги ведь у нас были, а доктора гнали... Мы и уехали через месяц.
Ф р у Л и н н е. И муж твой вернулся вполне здоровым?
Н о р а. Совершенно!
Ф р у Л и н н е. А... доктор?
Н о р а. То есть?
Ф р у Л и н н е. Кажется, девушка сказала, что господин, который пришел со мной вместе, - доктор.
Н о р а. А-а, это доктор Ранк. Но он приходит не с врачебным визитом. Это наш лучший друг, и уж хоть разок в день, да наведается к нам. Нет, Торвальд с тех пор ни разу не прихворнул даже. И дети бодры и здоровы, и я. (Вскакивая и хлопая в ладоши.) О господи, Кристина, как чудесно жить и чувствовать себя счастливой! Нет, это просто отвратительно с моей стороны – я говорю все только о себе. (Садится на скамеечку рядом с фру Линне и кладет руки ей на колени.) Ты не сердись на меня!.. Скажи, (*384) правда это: ты в самом деле не любила своего мужа? Зачем же ты вышла за него?
Ф р у Л и н н е. Мать моя была еще жива, но такая слабая, беспомощная, не вставала с постели. И еще у меня были на руках два младших брата. Я и не сочла себя вправе отказать ему.
Н о р а. Да, да, пожалуй, ты права. Значит, он был тогда богат?
Ф р у Л и н н е. Довольно состоятелен, кажется. Но дело его было поставлено непрочно. И когда он умер, все рухнуло и ничего не осталось.
Н о р а. И?..
Ф р у Л и н н е. И мне пришлось перебиваться мелкой торговлей, маленькой школой и вообще чем придется. Эти три последних года тянулись для меня, как один долгий, сплошной рабочий день без отдыха. Теперь он кончился, Нора. Моя бедная мать не нуждается во мне больше – умерла. И мальчики стали на ноги, сами могут о себе заботиться.
Н о р а. Так у тебя теперь легко на душе...
Ф р у Л и н н е. Не скажу. Напротив, страшно пусто. Не для кого больше жить. (Встает в волнении.) Оттого я и не выдержала там у нас, в медвежьем углу. Тут, верно, легче будет найти, к чему приложить силы и чем занять мысли. Удалось бы мне только получить какую-нибудь постоянную службу, какую-нибудь конторскую работу...
Н о р а. Ах, Кристина, это так ужасно утомительно, а у тебя и без того такой измученный вид. Тебе бы лучше поехать куда-нибудь на купанья.
Ф р у Л и н н е (отходя к окну). У меня нет папы, который бы снабдил меня деньгами на дорогу, Нора.
Н о р а (вставая). Ах, не сердись на меня!
Ф р у Л и н н е (идя к ней). Милая Нора, ты на меня не сердись. Хуже всего в моем положении то, что в душе осаждается столько горечи. Работать не для кого, а все-таки приходится хлопотать и всячески биться. Жить ведь надо, вот и становишься эгоисткой. Ты сейчас рассказала мне о счастливой перемене ваших обстоятельств, а я – поверишь – обрадовалась не столько за тебя, сколько за себя.
(*385) Н о р а. Как так? Ах, понимаю: ты думаешь, Торвальд может что-нибудь сделать для тебя?
Ф р у Л и н н е. Я это подумала.
Н о р а. Он и сделает, Кристина. Предоставь только все мне. Я так тонко-тонко все подготовлю, придумаю что-нибудь такое особенное, чем задобрить его. Ах, я бы от души хотела помочь тебе.
Ф р у Л и н н е. Как это мило с твоей стороны, Нора, что ты так горячо берешься за мое дело... Вдвойне мило с твоей стороны, - тебе самой так мало знакомы житейские заботы и тяготы.
Н о р а. Мне? Мне они мало знакомы?
Ф р у Л и н н е (улыбаясь). Ну, боже мой, какие-то занятия рукоделием и тому подобное... Ты дитя, Нора!
Н о р а (закидывая голову и прохаживаясь по комнате). Тебе бы не следовало говорить со мной таким тоном.
Ф р у Л и н н е. Да?
Н о р а. И ты – как другие. Вы все думаете, что я не годна ни на что серьезное...
Ф р у Л и н н е. Ну-ну?
Н о р а. Что я ровно ничего такого не испытала в этой трудной жизни.
Ф р у Л и н н е. Милая Нора, ты же только что поведала мне все свои испытания.
Н о р а. Э, пустяки одни! (Тихо.) Главного я тебе не рассказала.
Ф р у Л и н н е. Главного? Что ты хочешь сказать?
Н о р а. Ты все смотришь на меня свысока, Кристина. А это напрасно. Ты гордишься, что несла такой тяжелый, долгий труд ради своей матери...
Ф р у Л и н н е. Я, право, ни на кого не смотрю свысока. Но верно – я горжусь и радуюсь, вспоминая, что мне выпало на долю облегчить остаток дней моей матери.
Н о р а. Ты гордишься также, вспоминая, что сделала для братьев.
Ф р у Л и н н е. Мне кажется, я вправе.
Н о р а. И мне так кажется. Но вот ты послушай, Кристина. И мне есть чем гордиться, чему радоваться.
Ф р у Л и н н е. Не сомневаюсь! Но в каком смысле?
(*386) Н о р а. Говори тише. Вдруг Торвальд услышит! Ему ни за что в мире нельзя... Никому нельзя знать об этом, Кристина, никому, кроме тебя.
Ф р у Л и н н е. Да в чем дело?
Н о р а. Поди сюда. (Привлекает ее на диван рядом с собой.) Да, видишь... и мне есть чем гордиться, чему радоваться. Это я спасла жизнь Торвальду.
Ф р у Л и н н е. Спасла? Как спасла?
Н о р а. Я же рассказывала тебе о поездке в Италию. Торвальд не выжил бы, если бы не попал на юг.
Ф р у Л и н н е. Ну да. И твой отец дал вам нужные средства.
Н о р а (с улыбкой). Это Торвальд так думает и все другие, но...
Ф р у Л и н н е. Но...
Н о р а. Папа не дал нам ни гроша. Это я достала деньги.
Ф р у Л и н н е. Ты? Всю эту крупную сумму?
Н о р а. Тысячу двести специй. Четыре тысячи восемьсот крон. Что ты скажешь?
Ф р у Л и н н е. Но как это возможно, Нора? Выиграла в лотерею, что ли?
Н о р а (презрительно). В лотерею! (Фыркает.) Это была бы не штука!
Ф р у Л и н н е. Так откуда же ты взяла их?
Н о р а (напевая и таинственно улыбаюсь). Гм! Тра-ля-ля-ля!
Ф р у Л и н н е. Не могла же ты занять.
Н о р а. Вот? Почему так?
Ф р у Л и н н е. Да жена ведь не может делать долгов без согласия мужа.
Н о р а (закидывая голову). Ну, если жена немножко смыслит в делах, если жена понимает, как нужно умненько взяться за дело, то...
Ф р у Л и н н е. Нора, я решительно ничего не понимаю.
Н о р а. И не надо тебе понимать. Я ведь и не сказала, что заняла деньги. Могла же я добыть их другим путем. (Откидывается на спинку дивана.) Могла получить от (*387) какого-нибудь поклонника. При такой привлекательной наружности, как у меня...
Ф р у Л и н н е. Ты сумасбродка.
Н о р а. Теперь тебе, верно, безумно хотелось бы все узнать, Кристина?
Ф р у Л и н н е. Послушай, милая Нора, ты не выкинула чего-нибудь безрассудного?
Н о р а (выпрямляясь на диване). Разве безрассудно спасти жизнь своему мужу?
Ф р у Л и н н е. По-моему, безрассудно, если ты без его ведома...
Н о р а. Да ведь ему нельзя было ни о чем знать! Господи, как ты этого не понимаешь? Он не должен был и подозревать, в какой он опасности. Это мне доктора сказали, что жизнь его в опасности, что одно спасение - увезти его на юг. Ты думаешь, я не пыталась сначала всячески выпутаться? Я заводила разговоры о том, что и мне хотелось бы побывать за границей, как другим молодым дамам. Я и плакала, и просила; говорила, что ему не худо бы помнить о моем "положении", что теперь надо всячески мне угождать; намекала, что можно занять денег. Так он почти рассердился, Кристина. Сказал, что у меня ветер в голове и что его долг, как мужа, не потакать моим капризам и прихотям, - так он, кажется, выразился. Хорошо, хорошо, думаю я, а спасти тебя все-таки нужно, и нашла выход...
Ф р у Л и н н е. И твой муж так и не узнал от твоего отца, что деньги были не от него?
Н о р а. Так и не узнал. Папа ведь умер как раз в эти дни. Я-то хотела было посвятить его в дело и просить, чтобы он не выдавал меня. Но он был уже так плох – и мне, к сожалению, не понадобилось прибегать к этому.
Ф р у Л и н н е. И ты до сих пор не призналась мужу?
Н о р а. Нет, боже избави, что ты! Он такой строгий по этой части. И кроме того, с его мужским самолюбием... Для него было бы так мучительно, унизительно узнать, что он обязан мне чем-нибудь. Это перевернуло бы вверх дном все наши отношения. Наша счастливая семейная жизнь перестала бы тогда быть тем, что она есть.
Ф р у Л и н н е. И ты никогда ему не скажешь?
(*388) Н о р а (подумав и слегка улыбаясь). Да... когда-нибудь, пожалуй... когда пройдет много-много лет и я уж не буду такая хорошенькая. Ты не смейся. Я, разумеется, хочу сказать: когда я уже не буду так нравиться Торвальду, как теперь, когда его уже не будут развлекать мои танцы, переодевания, декламации. Тогда хорошо будет иметь какую-нибудь заручку... (Обрывая.) Вздор, вздор, вздор! Этого никогда не будет!.. Ну, что же ты скажешь о моей великой тайне, Кристина? Гожусь я на что-нибудь? Ты не думай, что это дело не причиняет мне больших забот. Мне, право, иногда совсем не легко бывает оправдывать в срок свои обязательства. В деловом мире, скажу я тебе, существует взнос процентов по третям и взносы в погашение долга, как это называется. А деньги всегда ужасно трудно добывать. Вот и приходилось экономить на чем только можно... понимаешь? Из денег на хозяйство я не могла особенно много откладывать - Торвальду нужен был хороший стол. И детей нельзя было одевать кое-как. Что я получала на них, то целиком на них и уходило. Милые мои крошки
Ф р у Л и н н е. Так тебе, верно, приходилось отказывать себе самой, бедняжка?
Н о р а. Понятно. Ведь я же была больше всех заинтересована! Торвальд даст, бывало, мне денег на новое платье и тому подобное, а я всегда истрачу только половину. Все подешевле да попроще покупала. Счастье еще, что мне все к лицу и Торвальд никогда ничего не замечал. Но самой-то мне иной раз бывало нелегко, Кристина. Ведь это такое удовольствие хорошо одеваться! Правда?
Ф р у Л и н н е. Пожалуй.
Н о р а. Ну, были у меня, конечно, и другие источники. Прошлой зимой повезло, я получила массу переписки. Каждый вечер запиралась у себя в комнате и писала, писала до поздней ночи. Ах, иной раз до того, бывало, устанешь! Но все-таки ужасно приятно было сидеть так и работать, зарабатывать деньги. Я чувствовала себя почти мужчиной.
Ф р у Л и н н е. Но сколько же тебе таким путем удалось выплатить?
Н о р а. Вот уж не могу сказать тебе в точности. В таких делах, видишь ли, очень трудно разобраться. Знаю (*389) лишь, что выплачивала столько, сколько мне удавалось сколотить. Но часто у меня прямо руки опускались. (Улыбаясь.) Тогда сяду, бывало, и начну себе представлять, что вот в меня влюбился богатый старик...
Ф р у Л и н н е. Что? Какой старик?
Н о р а. Ах, никакой!.. Что он умирает, его завещание вскрыто, и там крупными буквами написано: "Все мои деньги получает немедленно и чистоганом любезнейшая фру Нора Хельмер".
Ф р у Л и н н е. Но, милая Нора, что же это за старик?
Н о р а. Господи, как ты не понимаешь? Никакого старика и не было вовсе. Это просто одно мое воображение. Я просто тешила себя этим, когда не знала, где добыть денег. Ну да бог с ним совсем, с этим скучным стариком. Теперь мне все равно. Не нужно мне больше ни его, ни его завещания. Теперь у меня нет забот, Кристина! (Вскакивает.) О господи, какая прелесть! Подумать только: никаких забот! Не знать ни забот, ни хлопот! Жить себе да поживать, возиться с детишками! Обставить свой дом так красиво, изящно, как любит Торвальд. А там, подумай, не за горами и весна, голубое небо, простор. Может быть, удастся прокатиться куда-нибудь. Пожалуй, спять увидеть море! Ах, право, как чудесно жить и чувствовать себя счастливой!
В передней слышен звонок.
Ф р у Л и н н е (встает). Звонят. Мне, пожалуй, лучше уйти.
Н о р а. Нет, оставайся. Сюда вряд ли кто придет. Это, верно, к Торвальду...
С л у ж а н к а (в дверях передней). Извините, барыня, тут один господин желает поговорить с господином адвокатом.
Н о р а. То есть с директором банка, хочешь ты сказать.
С л у ж а н к а. С господином директором. Но я не знаю, - ведь там доктор...
Н о р а. А что это за господин?
К р о г с т а д (в дверях). Это я, фру Хельмер.
Фру Линне, пораженная, вздрагивает и отворачивается к окну.
(*390) Н о р а (делая шаг к вошедшему, с волнением, понизив голос). Вы? Что это значит? О чем вы хотите говорить с моим мужем?
К р о г с т а д. О банковских делах, в некотором роде. Я занимаю маленькую должность в Акционерном банке, а ваш муж будет теперь нашим директором, как я слышал...
Н о р а. Значит...
К р о г с т а д. По личному делу, фру Хельмер. Ничего больше.
Н о р а. Так будьте добры пройти к нему в кабинет. (Равнодушно кланяется, затворяет дверь в прихожую, за тем подходит к печке посмотреть, хорошо ли она топится.)
Ф р у Л и н н е. Нора... кто это был?
Н о р а. Частный поверенный Крогстад.
Ф р у Л и н н е. Значит, действительно он.
Н о р а. Ты знаешь этого человека?
Ф р у Л и н н е. Знавала... Несколько лет тому назад. Он ведь одно время вел дела в наших краях.
Н о р а. Да, правда.
Ф р у Л и н н е. Как он изменился!
Н о р а. Он, кажется, был очень неудачно женат.
Ф р у Л и н н е. Теперь ведь он вдовец?
Н о р а. С кучей детей... Ну вот, разгорелось. (Закрывает дверцу печки и слегка отодвигает в сторону качалку.)
Ф р у Л и н н е. Он, говорят, занимается самыми разными делами?
Н о р а. Да. Очень возможно. Я совсем не знаю. Но довольно нам думать о делах. Это скучно.
Из кабинета Хельмера выходит доктор Ранк.
Д о к т о р Р а н к (еще в дверях). Нет, нет, я не хочу мешать. Я лучше загляну к твоей жене. (Затворяет за собою дверь и замечает фру Линне.) Ах, извините! Я и тут, кажется, помешаю.
Н о р а. Ничуть. (Представляет их друг другу.) Доктор Ранк - фру Линне.
Р а н к. Вот как. Это имя я частенько слышал здесь в доме. Кажется, я обогнал вас на лестнице, когда шел сюда.
(*391) Ф р у Л и н н е. Да!.. Я поднимаюсь очень медленно. Мне трудно...
Р а н к. Ага... Маленькая порча внутреннего механизма?
Ф р у Л и н н е. Скорее простое переутомление.
Р а н к. Только? Так, верно, приехали в город отдохнуть... бегая по гостям?
Ф р у Л и н н е. Я приехала сюда искать работы.
Р а н к. Что же, это особенно верное средство от переутомления?
Ф р у Л и н н е. Жить ведь надо, доктор.
Р а н к. Да, как-то принято думать, будто это необходимо.
Н о р а. Ну, знаете, доктор!.. И вы ведь тоже не прочь пожить.
Р а н к. Ну да, положим. Как мне ни плохо, я все-таки готов жить и мучиться как можно дольше. И все мои пациенты тоже. И все нравственные калеки то же самое. Сейчас вот один такой сидит у Хельмера...
Ф р у Л и н н е (тихо). А!..
Н о р а. Кого вы имеете в виду?
Р а н к. Частного поверенного Крогстада, человека, о котором вы ничего не знаете. У него подгнили самые корни характера, сударыня. Но и он там начал твердить, как нечто непреложное, что и ему надо жить.
Н о р а. Да? О чем же он пришел говорить с Торвальдом?
Р а н к. Право, не знаю. Слышал только что-то насчет Акционерного банка.
Н о р а. Я не знала, что Крог... что этот частный поверенный Крогстад причастен к банку.
Р а н к. Да, он занимает там какую-то должность. (Фру Линне.) Не знаю, водятся ли и в ваших краях такого сорта люди, которые, точно в горячке, шныряют, повсюду, разнюхивая, не пахнет ли где нравственною гнилью, чтобы затем быть на виду для определения на какую-нибудь выгодную должность. Здоровым же приходится смиренно оставаться за флагом.
Ф р у Л и н н е. Да ведь больные-то больше всего и нуждаются в попечении.
(*392) Р а н к (пожимая плечами). Вот то-то и оно-то. Благодаря таким взглядам общество и превращается в больницу.
Нора, занятая собственными мыслями, вдруг заливается негромким смехом и хлопает в ладоши.
А вы что смеетесь над этим? Знаете ли вы, в сущности, что такое общество?
Н о р а. Очень мне нужно ваше скучное общество! Я совсем другому смеюсь... Ужасно забавно! Скажите, доктор, теперь все служащие в этом банке подчинены Торвальду?
Р а н к. Так это-то вас так ужасно забавляет?
Н о р а (улыбаясь и напевая). Это уж мое дело. Мое дело. (Прохаживается по комнате.) Да, в самом деле, ужасно приятно подумать, что мы... то есть Торвальд приобрел такое влияние на многих, многих людей. (Вынимает из кармана мешочек.)
Р а н к. Те-те-те! Миндальное печенье! Я думал, это у вас запретный плод.
Н о р а. Да, но это Кристина мне принесла немножко.
Ф р у Л и н н е. Что?.. Я?..
Н о р а. Ну-ну-ну, не пугайся. Ты же не могла знать, что Торвальд запретил. Надо тебе сказать, он боится, что я испорчу себе зубы. Но что за беда – разочек! Правда, доктор? Извольте! (Сует ему в рот печенье.) Вот и тебе, Кристина. И мне можно одну штучку, маленькую, или уж две, так и быть. (Прохаживается опять.) Да, я, право, бесконечно счастлива. Одного только мне бы ужасно хотелось еще...
Р а н к. Ну? Чего же это?
Н о р а. Ужасно бы хотелось сказать при Торвальде одну вещь.
Р а н к. Так что же вы не скажете?
Н о р а. Не смею. Это гадко.
Ф р у Л и н н е. Гадко?
Р а н к. В таком случае не советую. Но при нас можно смело... Ну, что же это вам так ужасно хотелось бы сказать при Хельмере?
Н о р а. Ужасно хотелось бы сказать: черт подери!
(*393) Р а н к. Что вы, что вы!
Ф р у Л и н н е. Помилуй, Нора!
Р а н к. Скажите. Вот он идет.
Н о р а (пряча мешочек с печеньем). Тсс-тсс-тсс!
Хельмер, с перекинутым через руку пальто и держа в другой руке шляпу, выходит из кабинета.
(Идя к нему.) Ну, милый, спровадил его?
Х е л ь м е р. Да, ушел.
Н о р а. Позволь тебя познакомить. Это Кристина, приехала сюда в город...
Х е л ь м е р. Кристина?.. Извините, но я не знаю...
Н о р а. Фру Линне, милый, фру Кристина Линне!
Х е л ь м е р. Ах, вот что! По-видимому, подруга детства моей жены?
Ф р у Л и н н е. Да, мы старые знакомые.
Н о р а. И представь себе, она пустилась в такой дальний путь, чтобы поговорить с тобой.
Х е л ь м е р. То есть как это?
Ф р у Л и н н е. Не то, чтобы собственно...
Н о р а. Кристина как раз отличная конторщица, и ей страшно хочется попасть на службу к дельному человеку, чтобы еще поучиться побольше...
Х е л ь м е р. Весьма разумно, сударыня.
Н о р а. И когда она узнала, что ты назначен директором банка, - об этом было в газетах, - она сию же минуту полетела сюда... Правда, Торвальд, ты ради меня ведь сделаешь что-нибудь для Кристины? А?
Х е л ь м е р. Да, возможно. Вы, вероятно, вдова?
Ф р у Л и н н е. Да.
Х е л ь м е р. И опытны в конторском деле?
Ф р у Л и н н е. Да, порядочно.
Х е л ь м е р. Так весьма вероятно, что я могу доставить вам место...
Н о р а (хлопая в ладоши). Видишь, видишь!
Х е л ь м е р. Вы явились как раз в удачную минуту, сударыня.
Ф р у Л и н н е. О, как мне вас благодарить!
Х е л ь м е р. Не за что. (Надевает пальто.) Но сегодня вы уж извините меня...
(*394) Р а н к. Погоди, и я с тобой. (Приносит из передней свою шубу и греет ее перед печкой.)
Н о р а. Только не замешкайся, милый Торвальд!
Х е л ь м е р. С час, не больше.
Н о р а. И ты уходишь, Кристина?
Ф р у Л и н н е (надевая пальто). Да, надо пойти приискать себе комнату.
Х е л ь м е р. Так, может быть, выйдем вместе?
Н о р а (помогает фру Линне). Какая досада, что у нас так тесно, нет никакой возможности...
Ф р у Л и н н е. Что ты! Кто же об этом думает! Прощай, дорогая Нора, и спасибо тебе за все.
Н о р а. Прощай пока. Вечером ты, само собой, опять придешь. И вы, доктор. Что? Если будете хорошо себя чувствовать? Ну, конечно, будете. Только закутайтесь хорошенько.
Все выходят, прощаясь и болтая, в переднюю. С лестницы доносятся детские голоса.
Это они! Они! (Бежит и открывает наружную дверь.) Входит нянька Анна-Мария с детьми.
Входите! Входите! (Наклоняется и целует детей.) Ах вы, милые мои, славные! Погляди на них, Кристина! Ну не милашки ли?
Р а н к. Болтать на сквозняке восп