10) После смерти матроса Хохрякова, убитого на фронте, его револьвер системы Кольта попал к начальнику интернационального отряда в Перми Оржеховскому, который дорожил им как “историческим”, так как, по его словам, из него будто бы был убит бывший Государь Император.
К таковым выводам приводило изучение и исследование документов, уже имевшихся при деле и определявших деятельность советских главарей в период, предшествовавший совершению убийства.
Далее путем такого же методического изучения следующей группы вещественных доказательств, из числа уже состоявших при следственном деле, устанавливались следующие данные, относящиеся к периоду совершения самого преступления:
· Найденные у шахты в районе “Ганиной ямы” разбитый образок Николая Чудотворца, складная кожаная карманная рамочка и железка - обруч от тулии фуражки принадлежали бывшему Государю Императору. Из этих предметов - образок в мешочке, связанном Императрицей, Государь носил на шее, а рамочку с фотографией Государыни-невестой - в боковом кармане, и никогда с ней не разлучался.
· Обгорелый кусок лиловой материи был от юбки Государыни Императрицы; Ей же принадлежала жемчужная серьга и большой бриллиант, который был зашит в пуговице костюма одной из Великих Княжен.
· Разбитый образок Св. Гурия, Самона и Авива принадлежал Великой Княжне Татьяне Николаевне; Кульмский изумрудный крест, топазовые бусины и четыре больших пуговицы принадлежали Великим Княжнам, причем пуговицы были от Их синих дорожных костюмов.
· Маленькая медная пряжка с гербом, гербовые пуговицы и кусок обгорелого сукна принадлежали Наследнику Цесаревичу; пуговицы и сукно были от Его шинели работы петроградского портного Норденштрема, а пряжка от кожаного пояса солдатского образца.
· Вставная верхняя челюсть и кусок черного с белыми полосками сукна - доктора Боткина, причем сукно было от его пальто.
· Простая запонка и застежка от галстука - кого-нибудь из слуг, состоявших при Царской Семье.
· Части шести корсетов, найденные в кострищах в районе “Га-виной ямы”, были совершенно тождественны с частями таковых же предметов, найденных в пепле печей дома Ипатьева. Некоторые сохранившиеся клейма, узоры на железках и кусочки обуглившейся материи указывали, что корсеты были очень хорошей работы заграничного производства и пять из них могли принадлежать только членам Царской Семьи, а один - Демидовой.
· Найденные в кострищах и в шахте пряжки и застежки от женских подвязок, пряжки от мужских помочей и хлястиков, крючки, петли, кнопки и пуговицы вполне соответствовали по однородности таковым же предметам, извлеченным из пепла в печах дома Ипатьева. При этом экспертиза распределяла эти предметы по качеству на предметы заграничного производства и на предметы более простой русской мануфактуры.
· При переезде из Тобольска в Екатеринбург все наиболее ценные вещи были зашиты Великими Княжнами в костюмах и лифчиках, находившихся на Них. Экспертиза установила, что находившиеся в районе шахты и в шахте кусочки драгоценностей имели определенные следы отделения их от целого каким-то рубящим оружием. Остается допустить, что Исаак Голощекин и Янкель Юровский для сокрытия тел разрубали их на части.
· Найденный в шахте человеческий палец был отрезан, а не оторван. По заключению экспертизы он принадлежал скорее всего женщине средних лет, привыкшей к маникюру.
· Куски веревки, валявшиеся у шахты, были от какой-то увязки; веревка была новая; ее не развязывали, а тоже перерубали или разрезали.
· Во время сокрытия тел в районе “Ганиной ямы” все работы выполнялись людьми особого конного отряда Верх-Исетского военного комиссара Петра Ермакова. Эти же люди несли ближнюю охрану непосредственно района “Ганиной ямы”.
· Сбор и упаковку драгоценных вещей в доме Ипатьева производили 17 июля Исаак Голощекин, Янкель Юровский и Белобородов, пользуясь помощью разводящего Ивана Старкова и “латышей”. Разборкой и упаковкой вещей из каретного сарая в течение 17, 18, 19, 20 и 21 июля занимались Никулин и какой-то еврей, вызванный Янкелем Юровским из чрезвычайки.
· После совершения преступления, 19 июля вечером, Исаак Голощекин поехал в специальном вагоне-салоне в Москву, причем вез с собой в салоне три тяжелых не по объему, простых ящика, в которых, по его словам, были “образцы снарядов для Путиловского завода”. Останавливался он в Москве опять-таки у Янкеля Свердлова; пробыл пять дней, и в том же вагоне поехал в Петроград, но ящиков с ним уже не было.
Таковы были данные изучения уже имевшихся вещественных доказательств, относившихся к периоду совершения преступления. Дальнейшая сборка вещественных доказательств и их исследование велись параллельно с прочими работами следственного производства, а потому о них и будет говориться в соответственных отделах. Наличный материал уже в достаточной мере намечал степень участия различных советских деятелей в убийстве Царской Семьи и те связи, которые в этом отношении существовали между отдельными деятелями в Екатеринбурге с деятелями центральной власти в Москве. Исследование в мере возможности постаралось собрать данные для характеристики и оценки этих деятелей, но, к сожалению, источники, которыми можно было располагать на месте, были слишком недостаточны, а личности слишком темными, чтобы представить их физиономии в исчерпывающем для истории виде. Параллельно исследование постаралось выяснить и работников исполнительного характера, которыми руководители злодеяния пользовались для приведения в исполнение своего гнусного и кровавого замысла.
ИСТОРИЧЕСКИЕ МЕСТА
Когда идти по Вознесенскому проспекту от вокзала Екатеринбург 1-й, то, поднявшись в гору, выходят на обширную прямоугольной формы Вознесенскую площадь, самую, пожалуй, высокую часть города Екатеринбурга.
Налево на углу этой площади высятся старинной архитектуры белые здания с колоннами Харитоньевских палат, известных из исторического романа “Приваловские миллионы”. Дальше, еще левее, в глубине площади красуется величественный и стройный, весь белый Вознесенский Собор.
Направо от проспекта, на противоположном от Собора крае площади, там, где пологая вершина горы уже начинает понижаться и где вливается в проспект Вознесенский переулок, на самом углу - хорошенький небольшой, барский, белый особнячок. Это ныне исторический дом - дом Ипатьева.
В январе 1919 года, ко времени перехода следственного производства в руки Н. А. Соколова, на крыше Ипатьевского дома развевался бело-зеленый флаг: это генерал Гайда, назначенный Командующим Сибирской армией, приказал занять его под свой штаб. Только по усиленным представлениям прокурора окружного суда три комнаты в доме Ипатьева не занимались штабными столами и не посещались многочисленной, повсюду толпившейся штабной и посторонней публикой. Это были: угловая комната, служившая спальней бывшему Государю и Государыне; соседняя с ней, комната Великих Княжен, и в нижнем этаже - комната, где было совершено злодеяние, сохранявшая еще на стенах и полу кровяные брызги великих мучеников Августейшей Семьи. Комнаты эти были заперты, а последняя, кроме того, и запечатана печатью окружного суда.
Дом Ипатьева имел неполных два этажа; его левый фас, выходящий в Вознесенский переулок, задний фас, обращенный к садику, и часть правого фаса, выходившего на передний двор, были расположены по нисходившему склону возвышенности, почему нижний этаж дома начинался от левого угла домика низким полукруглым оконцем и, постепенно увеличиваясь по высоте, огибал левый фас дома, задний и часть правого фаса. Поэтому передний фас имел один этаж с большими окнами, высоко отстоявшими от земли, и под ними отдушины-окна подвала. Парадное крыльцо дома, выходившее на Вознесенскую площадь, имело лишь 3-5 наружных ступенек и ступенек 8 уже за входной дверью внутри вестибюля и приводило прямо во второй этаж дома, где была помещена Царская Семья. Парадное крыльцо нижнего этажа выходило в Вознесенский переулок из сеней, в которые открывалась справа дверь комнаты, где произошел расстрел. В правом фасе дома на передний двор выходили две рядом расположенные двери черных ходов из верхнего и нижнего этажей. С этого черного хода нижнего этажа выносили тела убитых Членов Царской Семьи и складывали на грузовой автомобиль Люханова, стоявший на переднем дворе у выездных на площадь ворот.
К заднему фасу дома для верхнего этажа примыкала небольшая терраса-балкон на деревянных столбах; с нее лесенка спускалась в садик - место прогулок заключенных. За передним двором располагался задний двор с каретником, сараями и службами, а с левой стороны забором он отделялся от садика. От стены дома, огораживая садик, по Вознесенскому переулку и позади садика шел высокий, 2-саженный, дощатый забор. В общем все владение Ипатьева представляло маленькую усадьбу, очень маленькую, в центре густо заселенного, окраинного квартала города Екатеринбурга.
“Здесь совершено убийство и ограбление”, - сказал исполнявший должность прокурора Екатеринбургского окружного суда Кутузов после краткого осмотра дома Ипатьева 28 июля 1918 года. Опытный взгляд юриста, видавшего на своем веку всякие виды, не мог не определить сразу физического явления совершившегося в стенах дома Ипатьева события.
“Валтасар был в эту ночь убит своими подданными”, - говорила надпись, начертанная на стене комнаты расстрела и проливавшая свет на духовное явление происшедшей здесь в ночь с 16 на 17 июля исторической трагедии. Как смерть Халдейского царя определила собой одну из крупнейших эр истории - переход политического господства в Передней Азии из рук семитов в руки арийцев, так смерть бывшего Российского Царя намечает другую грозную, историческую эру - переход духовного господства в Великой России из области духовных догматов Православной эры в область материализованных догматов социалистической секты…
Все, что только было ценного и что могло прельстить в доме убийц, все было разграблено; все же, что для них было не ценно и лишне - разворочено, разбросано, поломано, порвано и сожжено. Беспорядок был виден во всех комнатах; все печи завалены пеплом, обгорелыми остатками. В нижнем этаже - грязь, мусор невероятные, свидетельствовавшие, что эти комнаты давно уже не видели уборки.
И только неожиданно поражали своей чистотой и отсутствием мусора парадные сени нижнего этажа и выходившая в них маленькая, уже полуподвальная комнатка с зарешеченным окном. Здесь не было ни грязи, ни отбросов казарменного постоя, как в других комнатах нижнего этажа; не было ни тряпочки, ни кусочка бумаги, и пол имел определенный вид недавно вымытого и старательно отчищавшегося древесными опилками и отчасти песком. Небольшие следы замывок пола виднелись и по всей анфиладе комнат нижнего этажа, свидетельствовавшие, что этим путем выносились тела убитых к грузовому автомобилю на передний двор.
В промежутке между дверями парадного хода нижнего этажа и на деревянном помосте перед крыльцом этого выхода, на небольшом слое наносного песка, сохранились следы босых ног со свертками по краям следов песка, пропитанного кровью. У крыльца сбоку было набросано порядочно песка и в нем такие же свертки, пропитанные также кровью. Ясно было, что люди, мывшие пол, ходили по нем босыми ногами, пользовались для замывки, кроме опилок, песком, ступая на него мокрыми, окровавленными ногами, и песок этот сворачивался и спадал с их ног при выходе на крыльцо, где и заметался в угол.
В комнате, занимавшейся Великими Княжнами, кроватей не было; Их походные кровати, привезенные из Тобольска, были сложены со всем багажом в каретнике. Но когда на внутреннюю охрану пришли палачи из чрезвычайки, то эти последние взяли из каретника походные кровати и поставили их себе в средней большой комнате нижнего этажа, где они и оказались 28 июля. На одной из этих кроватей, ближней к проходу, не было чехла на спинке; он валялся наверху в столовой с кровавыми следами обтертых о него рук. Это кто-нибудь, или Янкель Юровский, или Исаак Голощекин, или Белобородов, осматривавшие после убийства трупы и снимавшие со своих жертв кольца, часы, браслеты, уходя быстро наверх для грабежа и проходя мимо кроватей палачей, сорвал с ближайшей чехол и, не останавливаясь, обтирая на ходу свои преступные лапы, бросил чехол по пути в столовой.
Таковыми, по свидетельству серьезных людей, бывших на осмотре дома 28 июля, обрисовываются следы преступления, оставленные убийцами в доме Ипатьева и не зафиксированные в свое время Сергеевым.
Угловая комната верхнего этажа с двумя окнами, выходящими на Вознесенскую площадь, и двумя на Вознесенский переулок, служила спальней бывшему Государю Императору, Государыне Императрице и Наследнику Цесаревичу. Левое окно, выходящее на площадь, имеет снаружи частую железную решетку. На правом окне на левом его косяке рукой Государыни начерчен египетский знак благополучия и под ним поставлена дата: “17/30 апреля 1918 г.” - день приезда Их Величеств в Ипатьевский дом. Кругом повсюду, на умывальнике, на полу, на подоконниках, разбросаны вещицы туалетных принадлежностей и повседневного обихода. Тут же книги духовного содержания: Евангелие, Библия, церковные восковые свечи, пузырьки со Святой водой; все, несмотря на разгром, причиненный чужими и чуждыми руками, свидетельствовало о глубоко религиозных душах бывших обитателей этой комнаты - Государя Императора и Государыни Императрицы.
В смежную комнату по Вознесенскому переулку дверь без дверных половинок; это комната Великих Княжен. Она имеет одно окно с двойной заклеенной рамой без форточки и приходится как раз над комнатой нижнего этажа, где было совершено убийство. Комната была почти без мебели: у стены стоячее зеркало, два кресла, столик, два стула - все это вещи Ипатьева. Но по всему полу, в печах - былые вещицы Великих Княжен, Им дорогие памяти, памятки, подарки Родителей и близких людей, свидетельствовавшие о нежной дружбе, любви и заботах, царивших между Членами этой Семьи, и также целый ряд остатков от священных предметов и книг, служивших духовной поддержкой Сестрам в последние мрачные дни Их земной жизни.
Эти две внутренние комнаты - последний земной приют в жизни Августейшей Семьи бывшего Государя Императора Николая Александровича.
Рядом с комнатой Великих Княжен по Вознесенскому переулку, но без соединительной двери между ними, была угловая комната, в которой помещалась Анна Демидова. Из ее комнаты и из комнаты Великих Княжен - выходы в столовую, из которой три двери выводили: одна - в залу, другая - в буфетную, проходную комнату, где помещался доктор Боткин, и третья - на террасу и в садик. Зала выходила окнами на Вознесенский проспект, а проходная комната доктора Боткина в садик; из нее был ход в кухню и дверь во внутренние сени или площадку, где помещались уборная и ванная, и откуда внутренняя лестница спускалась в нижний этаж дома. Там внизу лестница выводила в черные сени, из которых через две комнаты нижнего этажа, расположенные по заднему фасу дома, приходили в парадные сени нижнего этажа и в комнату, где совершилось убийство. Эта комната была самой глухой в доме, так как помимо ее углубленного положения в земле, как полуподвальной, она была еще отгорожена от Вознесенского переулка двумя рядами высоких заборов, захватывавших и парадное крыльцо нижнего этажа. Свет в этой комнате от зажженного электричества совершенно не был виден с улицы. Переулок был тихий, и в то время мало кто из жителей решался ходить по нему мимо домов Ипатьева и Попова. Полуподвальное положение комнаты в значительной степени поглощало всякий шум, исходивший из этой комнаты, и должно было заглушать выстрелы во время расстрела.
Стены всех комнат нижнего этажа, где квартировали сначала охранники-рабочие, а затем охранники-палачи, наружная стена дома на террасе, где дежурили часовые, будка дежурного часового на углу, образуемом заборами, были испещрены многочисленными разнообразными, циничными и похабными надписями, порнографическими рисунками, безграмотными хулиганскими стихами и хитровскими изречениями. В любом городском саду или месте, отведенном для общественного гулянья, в беседках, на скамейках и различного рода балюстрадах, можно видеть ту же, ни в чем не отличающуюся, грязную литературу. Это отражение многих грустных причин последних десятилетий и главное - условий воспитательного характера, которые в некоторых отношениях накладывали одинаковые печати на юношу привилегированных классов и на юношу обыкновенного обывателя, и на парня в деревне и на заводе, и на хулигана, выросшего в трущобах Вяземской лавры или Хитрова рынка.
Грустное, тяжело-грустное впечатление рождалось прежде всего при виде этих паспортов духовной немощи людей, собственноручно воспроизведенных авторами в порыве притупления своего человеческого сознания. Жаль делается потом этих людей; до боли жаль их за их слепоту перед собственным существом. Но еще более жаль их родителей, воспитателей, руководителей, среды, их окружавшей, и общества, на них влиявшего, которые заботились о сбережении их жизни, а души губившие.
“Горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит”.
О чем трактуют эти жалкие авторы-охранники с Сысертского завода и Злоказовской фабрики в своих писаниях и мараниях?
Прежде всего они свидетельствуют о своей беспредельной темноте; в своей развращенности, в своем цинизме и в полном отсутствии мало-мальски сознательной мысли они, очевидно, видят положительные стороны преподававшихся им высоконравственных лозунгов свободы, равенства и братства, но, к сожалению, в плоскости узкого, материального социализма. Они упиваются своей плоской литературой; видно, как захлебываясь, соревнуясь друг с Другом, каждый старается загнуть, завернуть заковыристее другого. Видно, что все их революционное сознание сконцентрировалось только в области этого беспредельного цинизма в самых широких рамках.
Что берется ими в качестве тем для своей площадной литературы повсюду, в стихах, прозе, остроте, брани? Сплетни, гнусности, грязь, созданные искусственною молвою, созданные флюгерной печатью и агентами германского генерального штаба и… ни слова чего-либо своего, народного, бытового, социального, духовного; ни слова о какой-либо вине Царя перед народом, обвинений в гнете, насилиях, тяготах и жесткости. Ни слова о том, чем так старались искусственно и натянуто напичкать их из области правительственных погрешностей Царя перед народом.
Ни слова…
Одна похабщина и цинизм…
Преступник, стремящийся скрыть свое участие в преступлении, почти всегда оставляет о себе невольно весточку там, где и не думает. То же для некоторых случилось и в Ипатьевском доме.
Кто стоял на посту на террасе 15 июля 1918 года?
“Вархат”, он собственноручно отметил это сам на косяке окна и подписался по-мадьярски.
Кто спал на одной из коек (походных кроватях) в нижнем этаже?
“Рудольф Лашер”, расписавшийся в этом на стене по-немецки.
Кто стоял за дверью в правом углу комнатки нижнего этажа при расстреле?
“Исаак Голощекин и Янкель Юровский”, это говорят живые свидетели, но и без них надпись на стене - “Валтасар был в эту ночь убит своими подданными”, сделанная на немецко-еврейском жаргоне, сама по себе свидетельствовала об авторах ее и преступлении.
Ипатьевский дом сохранил в себе достаточно следов убийц, чтобы сказать: в его стенах в комнатке нижнего этажа были расстреляны все Члены Царской Семьи и состоявшие при ней доктор Боткин, Анна Демидова, Алексей Трупп и Иван Харитонов. Еще в марте 1919 года на стенах и на полу этой комнаты сохранились следы брызг крови. Экспертиза этой крови, а равно крови, оставшейся в пулевых следах в кусках пола и стен, указала, что кровь эта - кровь человеческая. Экспертиза направления пулевых ходов говорит, что жертвы не только расстреливались, но и пристреливались, когда уже лежали на полу. Следы порезов на обоях внизу, вблизи пола, указывают, что здесь не только расстреливали, но возможно и прикалывали штыками раненых револьверными пулями. Большинство пулевых следов и самих пуль, застрявших в стенах и полу, принадлежат к револьверам системы Нагана, но были также пули и от револьверов Кольта и Маузера. Разбросанность пулевых следов в комнате указывает не только на, вероятно, происходившую борьбу за жизнь со стороны обреченных на расстрел, но и на нервозность и беспорядочность стрельбы со стороны преступников. Пулевых следов в комнате имелось от 28 до 35, причем большая часть их была от пуль, не проходивших через человеческое тело, то есть указывавших на большое число промахов, что могло произойти при расстреле на таком близком расстоянии от чрезвычайной нервности и растерянности со стороны стрелявших.
Дом Ипатьева был окончательно освобожден от постоя наших штабов и управлений в середине марта 1919 года и арендован омским правительством у владельца Ипатьева. Намечалось приобрести его совершенно в казну, но военные события, вызвавшие очищение вами Урала, оставили этот вопрос неразрешенным.
От Ипатьевского дома дорога на деревню Коптяки идет через город сначала по Вознесенскому проспекту, а затем поворачивает направо по Главной улице города и ею выходит у ипподрома из пределов города. Далее, пройдя через Верх-Исетский завод, дорога направляется к кордонам на Казанской и Пермской железнодорожных линиях и, перейдя обе линии, вступает в густой смешанный, заросший лес, тянущийся до самой деревни Коптяки, в общем на протяжении 12 - 16 верст. Верстах в 3 к северу от кордона на Пермской железнодорожной линии Коптяковская дорога пересекает еще у разъезда № 120 горнозаводскую железнодорожную линию, но до этого, примерно на середине расстояния, она раздваивается и подходит к горнозаводской линии двумя ветками: северной - к переезду у будки № 184, севернее разъезда № 120, и южной - к переезду у будки № 185, южнее этого разъезда.
На северной ветке, не доходя шагов 150 до железнодорожной линии, есть топкое, болотистом место; здесь рано утром 19 июля возвращавшийся из Коптяковского леса к городу в сопровождении конных красноармейцев Ермаковского отряда и 4-5 коробков грузовой автомобиль Люханова застрял в трясине; люди с автомобиля и красноармейцы ходили к будке № 184, взяли из сложенного у будки штабеля шпалы и сложили на трясине помост, по которому и прошел грузовик. Этот помост оставался на месте еще в мае - июне 1919 года.
Южная ветка Коптяковской дороги, перейдя через переезд у будки № 185, поворачивает налево вдоль полотна железной дороги, и у будки № 184 соединяется опять с северной веткой. Дорога снова входит в лес и примерно версты 3, до так называемого урочища “Четырех братьев”, идет, не разделяясь, одним путем. Урочище “Четыре брата” получило свое название от росших некогда при дороге четырех могучих вековых сосен, выходивших от одного корня; ныне от этих исполинов осталось только два разваливающихся пня. Как раз пройдя мимо этих пней, Коптяковская дорога снова раздваивается на две ветки: главная ветка уклоняется несколько к северу и версты через 3 проходит через ряд луговин, носящих общее название “Большой покос”. Этой именно веткой пользовались при поездках из города в деревню Коптяки и обратно, и она считалась частью Коптяковской дороги. Второстепенная ветка, отклоняясь у урочища “Четырех братьев” несколько к югу, имеет характер зимней дороги и носит местное название “дороги на плотинку”, так как на высоте “Большого покоса” пересекает по плотинке очень топкое болото. Гать этой плотинки совершенно развалившаяся, непроезжая на колесах, почему, видимо, этой дорогой и пользовались только зимой, когда болото замерзало.
Верстах в двух севернее “Большого покоса” и плотинки обе ветки соединялись и таким образом обхватывали в лесу обширный район, который носит общее название - района “Ганиной ямы”. Следовательно, вдоль Коптяковской дороги район этот имел протяжение до 5 верст, а поперек в наиболее удаленной части веток друг от друга было до 2 верст. Примерно в середине этого района, ближе к главной ветке и в полутора верстах от “Четырех братьев”, имеется маленький прудок, собственно и называющийся “Ганиной ямой”.
От этого прудка в направлении к “Четырем братьям”, то есть на юго-восток, тянутся старые, заброшенные рудничные разработки, представляющие собою сеть завалившихся шахт, шурфов, обвалившихся больших и малых котлованов, обращающих всю эту местность в сильно изрытый, ископанный и изрезанный район. Одних старых шахт здесь более 30, а количество бывших шурфов, котлованов трудно даже определить, так как все они успели уже зарасти травой, кустарниками и деревьями с тех пор, как бросили здесь добычу железной руды.
С главной ветки Коптяковской дороги к этим заброшенным разработкам имеется четыре свертки, по которым, видимо, прежде вывозилась добывавшаяся руда. Первая из указанных сверток, начинаясь саженях в 150 от “Четырех братьев”, выходит к середине разработок и затем почти по краю их направляется к “Ганиной яме”, где и заканчивается. Остальные три свертки с Коптяковской дороги выходят на эту первую свертку в разных ее местах, почему эта первая свертка является как бы главной дорожкой, обслуживавшей разработки.
В общем весь район этих разработок очень глухой, совершенно в стороне от проезжей дороги, закрыт частым, заросшим лесом и представляется чрезвычайно удобным для сокрытия здесь многих тел, не прибегая к большим земляным работам. Так по крайней мере кажется на первый взгляд. Место это было хорошо известно Петру Ермакову, так как у “Ганиной ямы” находился покос его приятеля и сотрудника по разного рода расстрелам и реквизициям, Александра Болотова, тоже жителя Верх-Исетского завода.
Вот что представлял собою в общих чертах путь и район, которые были избраны Исааком Голощекиным и Янкелем Юровским как место последнего и вечного упокоения бывшего Государя Императора и Его Августейшей Семьи.
Методическое исследование материалов в связи с детальным осмотром местности дает следующую картину обстоятельств, имевших место в дни 17 - 19 июля 1918 года в пределах вышеописанного района.
Саженях в 100 от будки № 184 по дороге на деревню Коптяки есть гать на просыхающем болоте; не доезжая этой гати - небольшой сухой пригорок. На этом пригорке, закрытом лесом, утром 17 июля появилась застава красноармейцев “особого отряда” Исаака Голощекина и не пропускала никого ехавших из города в Коптяки. Всех под угрозой немедленного расстрела возвращали обратно к будке № 184.
На другом конце Коптяковской дороги перед “Большим покосом” расположилась тогда же другая такая же застава, не пропускавшая никого из деревни Коптяки в город.
Очень поздно ночью с 16 на 17 июля, скорее даже на раннем рассвете 17 июля, через переезд у будки № 185 прошел грузовой автомобиль Люханова, наполовину загруженный телами Августейших Мучеников и покрытый какой-то сероватой материей или брезентом. Грузовик свернул налево, миновал будку № 184 и, пройдя от нее по Коптяковской дороге сажень 50, только что въехавши в лес, остановился. Шофер и его помощник слезли с грузовика и приходили в будку № 184 взять ведро воды, так как машина “согрелась”. Жена сторожа рассердилась, что ночью пугают, на что шофер ей ответил:
“Вы тут, как господа, спите, а мы всю ночь маемся. На первый раз простим, а в другой раз так не делайте”.
Через некоторое время автомобиль пошел дальше. У гати его встретили несколько конных красноармейцев из отряда Петра Ермакова и повели дальше к урочищу “Четырех братьев”. Дорога для грузовика была трудная: частые дожди сильно размочили грунт; в низинах было топко, а на буграх из-под почвы вылезли громадные корни придорожных деревьев. Автомобиль шел с большим трудом, часто останавливаясь, буксуя и оставляя позади в грязи и в топких местах глубокие следы своих колес.
Дойдя до первой свертки к разработкам, он свернул на нее. Дорожка была заросшая высокой травой и молодыми деревьями, колея - узкая. Тяжелый грузовик проложил по ней громадный след: траву примял, поломал и повывернул много молодых деревьев, а у старых поободрал кору и поцарапал стволы боками платформы, так что еще в мае 1919 года эти последние следы были ясно видны. В том месте, где свертка выходит к разработке, одна из ям, служившая некогда для выборки руды, слишком прижала дорогу к большим деревьям, и грузовик, огибая ее с правой стороны, не рассчитал поворота, сорвался в яму левым задним колесом, проломал себе дно и застрял. Пришлось, видимо, чтобы вытащить автомобиль из ямы, разгружать его здесь.
До открытой шахты и глиняной площадки, где крестьянами и офицерами были обнаружены следы костров, оставалось шагов 200;
из молодых сосен и березок, пеньки от которых остались торчать, нарубленных поблизости от места крушения, наделали носилок, использовав, вероятно, для них полотнища палаток или брезента, которыми был покрыт автомобиль и один кусочек коих был найден в шахте. Люди послезали с лошадей, привязали их к деревьям, на которых кони пообглодали кору, и для работы по разгрузке и вытаскиванию машины, чтобы предохраниться от комаров, развели у самой дороги костер. Работали здесь Ермаков, Костоусов, Леватных, Ваганов и все ближайшие Ермакову приятели, составлявшие как бы его штаб. Часть относила тела на площадку к шахте, где и бросили потом палки от носилок, другая часть несла службу ближнего охранения, третья вытаскивала из ямы автомобиль.
От ямы, куда завалился автомобиль, дальше по направлению к “Ганиной яме”, как говорилось выше, дорожка следует по краю большого, глубокого котлована, который упирается в открытую шахту, исследовавшуюся в августе 1918 года офицерами. Сейчас же дальше за шахтой, все по тому же направлению, лежит небольшой, плоский бугор - площадка со следами упоминавшегося кострища. Этот бугор из набросанной глины. К востоку от шахты и бугра полянка, а с северо-запада к шахте подходит полевая дорожка, по которой можно выйти на “дорогу к плотинке”.