Историю войны и мира можно и должно изучать не только по документам, но и по человеческим судьбам.
«Красная звезда», 1 июня 1990 г.
К биографии Главного маршала авиации Голованова можно добавить биографию генерал‑лейтенанта Рафаила Хмельницкого (1898 — 1964). Официальное описание жизни Хмельницкого публикуется под рубрикой «Герои гражданской войны». Вот основные моменты: агитатор в Харькове, затем секретарь члена РВС Первой конной армии, принимал участие в подавлении Кронштадского мятежа, Гражданскую войну завершил, имея два Ордена Красного Знамени. В те времена это был высший и единственный орден.
Полистав мемуары участников Гражданской войны, находим награды тех лет — «наградить красными революционными шароварами» или «наградить каурым жеребчиком», а ордена, как свидетельствует маршал С.М. Буденный, давали «героям из героев». Сталин, например, за Гражданскую войну имел один орден. Те, кто имели по два ордена, попадали в анналы истории. Хмельницкий среди них.
После Гражданской войны Хмельницкий становится порученцем (то есть выполняющим поручения особой важности) при командующем Северо‑Кавказским военным округом. Потом — работа в штабе Московского военного округа. Далее следуют военная академия и должности: командир полка в 1‑й Московской Пролетарской стрелковой дивизии, порученец Народного комиссара по военным и морским делам, возвращение на командную работу, на ту же должность — командир полка в 1‑й Московской пролетарской, далее — заместитель командира этой дивизии, через короткое время — командир этой лучшей дивизии Красной Армии. После — порученец Наркома обороны СССР.
В 1940 году в Красной Армии введены генеральские звания. Рафаил Хмельницкий получает звание генерал‑лейтенанта, в те времена — три звезды. Весной 1941 года генерал‑лейтенант Хмельницкий назначен командиром 34 стрелкового корпуса — самого сильного из всех стрелковых корпусов Красной Армии.
|
|
Во время войны — находился в распоряжении военного совета Ленинградского и Северо‑Западного фронтов. С 1942 года был начальником управления снабжения в Центральном штабе партизанского движения. Потом следует должность генерала для особых поручений при заместителе Наркома обороны, и в самом конце войны генерал‑лейтенант Рафаил Хмельницкий был начальником выставки образцов трофейного вооружения. Во Второй мировой войне Хмельницкий никак не отличился — вступил в нее генерал‑лейтенантом и завершил в том же звании.
Биография составлена так, что прочитав ее, мы зевнем и перевернем страницу: генерал, герой, ничего более. А у меня давняя ненависть к адъютантам и порученцам. Генераллейтенант Хмельницкий постоянно всю свою службу, как заколдованный, возвращался к должности офицера (потом генерала) для поручений особой важности. Это постоянство меня как‑то неясно тревожило. И еще: командирская карьера неестественная. Первая командирская должность — командир полка: ни взводом, ни ротой, ни батальоном не командовал, а эдак сразу на полк. И не на простой полк. 1‑я Московская Пролетарская стрелковая дивизия — это «придворная», столично‑парадная дивизия: иностранные гости, смотры, торжества, показуха. Служба в «придворных» дивизиях своеобразна.
|
|
Великая честь офицеру туда попасть, всю жизнь потом в аттестации в сияющем ореоле сверкает номер той дивизии. Служить там и легко и трудно. С одной стороны — люди на подбор, нет в дивизии худых, болезненных солдатиков, которые не понимают русского языка, нет старого изношенного оружия, нет проблем со снабжением и расквартированием войск. С другой стороны, настоящей боевой подготовки тоже нет. Вместо нее — показуха или подготовка к следующей показухе, «балет», как выражаются в Красной Армии. У Хмельницкого из пяти командирских назначений четыре — в столичнопридворно‑балетную дивизию. И долго не засиживался. Должности занимал на несколько недель, а потом на долгие годы возвращался на должности адьютанта‑секретаряпорученца.
Долго не давала мне покоя биография Хмельницкого, а понять не мог, чем она меня тревожит. А потом озарило: так это же тень биографии Ворошилова!
Глянем на биографию Хмельницкого, только теперь на фоне карьеры Маршала Советского Союза К.Е. Ворошилова.
Итак, член Военного совета Первой конной армии Климент Ворошилов где‑то на Гражданской войне встречает безвестного партийного агитатора и делает своим секретарем. Секретарь прижился. Навсегда. Не будем гадать, как секретарь Хмельницкий воевал, но первый орден он получил после разгрома советских войск в Польше. В Гражданской войне было три массовых награждения, когда ордена раздавали корзинками.
Первый раз — в Польше. Надо было позор разгрома замазать героическими подвигами. Бегущим с фронта войскам выдавали вволю орденов. И тут, в общем списке, приказом РВС Первой конной, Хмельницкий попадает в ряды героев. Не то на машинке ладно стучал, не то — карандаши героически точил, не то еще за какие заслуги. По существовавшим тогда порядкам, в приказе должны были быть подробно изложены обстоятельства героического подвига, но в данном случае обстоятельства не изложены. Вместо подробного описания — «за отличие в боях секретарю члена РВС». Нехорошо героев подозревать, но не сам ли секретарь представление на себя и печатал?
|
|
Приказ о награждении Хмельницкого Ворошилов подписывал дважды: в 1919 (еще до позора в Польше) и в 1920 году Выдать орден получилось со второго раза. Но Москва не утвердила решение. Три года Хмельницкий носил свой первый орден как бы полулегально: Ворошилов наградил, Москва не утверждает. Решение было утверждено только 16 октября 1923 года.
Вторая массовая раздача орденов была после подавления Кронштадтского мятежа. На подавление бросили преданных. Кронштадтское зверство представили боевой операцией и за карательные заслуги жаловали, как за боевые. И снова орденов отсыпали. На расправе был и Ворошилов с секретарем. Ворошилову — второй орден. Секретарю — второй. Описание героических деяний снова отсутствует, скользко сказано: «вдохновлял бойцов». Так стал Хмельницкий двойным героем. И есть фотография: Ленин с участниками подавления. Справа от Ленина мордастый, о двух боевых орденах. Это как раз и есть революционный герой Рафаил Хмельницкий. А позади Ленина — Ворошилов.
И еще была одна массовая раздача — при истреблении мужиков Тамбовской губернии. Но наш герой там не оказался, а то получил бы и третий орден.
После Гражданской войны Ворошилова назначают командующим Северо‑Кавказским военным округом. Хмельницкий при нем — выполняет особо важные поручения. Мне довелось повидать адъютантов и порученцев. Да, иногда они выполняют поручения особой важности. Но вообще — работа холуйская. Ворошилов — холуй и холуев вокруг себя плодил. И надо было быть холуем врожденным, чтобы при Ворошилове держаться. Хмельницкий держался. Но было нечто и кроме холуйства: Хмельницкий имел кличку Руда и не стеснялся ее. Если бы он пришел в революцию из коммунистического подполья, то можно расценить кличку как партийный псевдоним, вроде «Товарищ Евлампий». Но дооктябрьский партийный стаж Руды не прослеживается. Откровенно блатные нотки в кличке Хмельницкого не смущали ни Ворошилова, ни самого Сталина. Ворошилов — босяк по кличке Володька, а сталинский уголовный псевдоним Коба воспринимается как родственный псевдониму Хмельницкого. Коба и Руда.
Так что Руда был вполне в своем кругу. В 1924 году Сталин перетаскивает Ворошилова в Москву, назначает командующим Московским военным округом. Легко догадаться, как изменилась судьба Хмельницкого. Правильно. В штабе Московского военного округа ему нашли место. Ненадолго Хмельницкий отлучается в академию — диплом дело важное — и возвращается на ту же должность — порученец Ворошилова. Потом Руда получает полк в Московской Пролетарской стрелковой дивизии. Всем ясно — вот пришел новый командир полка, пришел для того, чтобы отметиться, чтобы отбыть номер, чтобы в характеристике появилась запись: «командовал полком» Сколько недель командовал никого не интересует Главное, в аттестации зафиксировано: командовал. Если бы потребовалось для аттестации, Ворошилов мог назначить своего холуя командовать чем угодно, хоть крейсером. И не побоялся бы Ворошилов дать Хмельницкому не просто крейсер, а лучший из крейсеров. И мог бы Хмельницкий на капитанском мостике не появляться и команд не отдавать. Лучше, если бы не появлялся: помощники, понимая, что за птица залетела, справились и без него — лишь бы работать не мешал. Так и в полку всем ясно, что «откомандовав», должен Хмельницкий вернуться на круги своя Эту систему видела расцвете, во времена Брежнева, когда работал в Женеве Прибывает из Москвы дипломатическая делегация. В делегации несколько трудяг‑дипломатов. А между ними детки членов Политбюро. Тоже дипломаты. Работой деток не обременяли: лишь бы не мешали. И сами детки к работе не тяготели А характеристики им писали сладенькие, и посол советский Зоя Васильевна Миронова подписывала инициативные, всесторонне подготовленные и пр. и пр. Глянешь в послужной список такого «дипломата» — мать моя прошел и Париж, и Вашингтон, и Нью‑Йорк, и Вену, и Женеву, да на какой работе: то Брежнева сопровождал, то Громыко, то еще кого Одним словом, перспективный, подающий надежды, опытом умудренный, пора выдвигать…
При Брежневе это цвело буйным цветом. А тогда, в двадцатых‑тридцатых, система только расцветала. Но и тогда приемы карьерного проталкивания четко определились: Хмельницкий попадал в войска на командирские должности, не меняя своей московской квартиры, не удаляясь от правительственных дач. На полк вернулся еще разок, отметился, побывал заместителем командира дивизии и командиром. В 1940 году ввели генеральские звания, и Хмельницкий — генерал‑лейтенант. Много, конечно, для бывшего командира дивизии, но ничего, пережил. Для порученца тоже много. В те времена в Красной Армии званиями не бросались. На дивизиях — полковники или генерал‑майоры. Командиры корпусов — генерал‑майоры. Бывало, что и на корпусах стояли полковники. Примеры: И‑И. Федюнинский, К. Н. Смирнов, В.А. Судец, Н.С. Скрипко. Генерал‑лейтенант — это или командующий военным округом, или командующий армией, да и то не всегда; некоторые командующие армиями были в то время генерал‑майорами, как М.И. Потапов.
В общем не пожалел Ворошилов генеральских звезд своему холую. Так герой Гражданской войны стал полководцем.
Заинтересовавшись личностью Хмельницкого, перелистал вновь мемуары советских генералов, адмиралов, маршалов и удивился: да как же я раньше Хмельницкого не замечал. А ведь он присутствует в воспоминаниях многих. Рассказ о приеме у Ворошилова каждый начинает с описания приемной, в которой восседает Хмельницкий.
Генерал‑майор П.Г Григоренко вспоминает, как перед войной попросил личной встречи с Наркомом обороны. «А в чем наш вопрос?» — интересуется Хмельницкий, и решает: незачем таким вопросом тревожить Ворошилова, обойдетесь встречей с Тухачевским.
Главный маршал артиллерии Н.Н. Воронов вспоминает, как в 1936 году Муссолини отправлял итальянских фашистов для захвата Абиссинии. Муссолини устроил пышную церемонию проводов. На церемонии — иностранные военные делегации. Самая представительная, это понятно, не от фашистской Германии, а от Советского Союза. Воронов это особо подчеркивает. В делегации, кроме самого Воронова, Городовикова и Лопатина — наш герой Хмельницкий. (На службе военной. С. 76‑77). У нас с фашистами уже тогда было разделение труда: воюйте в Абиссинии, через много лет мы туда придем и устроим такую социальную справедливость, что мир дрогнет, глядя на детей‑скелетов. Наши социальные преобразования обойдутся Африке большим горем, чем фашистская агрессия…
Но вернемся к нашему герою. Адмирал Флота Советского Союза Н.Г Кузнецов вспоминает, как перед войной его отправили в Испанию. Все начинается со встречи с Хмельницким… Кузнецов возвращается из Испании — и опять первым делом к Хмельницкому. Проходит немного времени — Кузнецова назначают заместителем командующего Тихоокеанским флотом — и опять встреча с Хмельницким. Кузнецов был дружен с Хмельницким: «… меня протолкнул Руда, как мы в своем кругу называли Хмельницкого». (Накануне. С. 175). Нет, нет, не на должность протолкнул, протолкнул на встречу с Ворошиловым. И все же надо было с Рудой быть в хороших отношениях: не каждого он на встречу проталкивал…
Маршал Советского Союза К.А. Мерецковтоже вспоминает, как вернулся из Испании — прежде всего визит к Хмельницкому. Хмельницкий приглашает Мерецкова пройти в большой зал. Тут собирают всех, кто попался под руку: важное мероприятие — осудить врагов народа, Тухачевского с партнерами. (На службе народу. С. 166). Мерецков не сообщает, как он лично вел себя, но после совещания Мерецкова круто понесло вверх, и вскоре он занял посты начальника Генерального штаба и заместителя Наркома обороны, те самые, которые раньше занимал Тухачевский… Очень было важно демонстрировать преданность не только в присутствии Сталина или Ворошилова, но и в присутствии их секретарейадьютантов‑порученцев.
А вот Жуков летит на Халхин‑Гол. Встреча с Ворошиловым, но предварительно — с Хмельницким. Важный был человек…
А потом напал Гитлер. Но на войне генерал‑лейтенант Хмельницкий крови не проливал и жизнью не рисковал. В начальном периоде войны — дикая нехватка генералов. Западным фронтом (а это четыре армии) командует генераллейтенант А.И. Еременко, Северо‑Западным фронтом (три армии) командует генерал‑майор (!) П.П. Собенников. А генерал‑лейтенант Хмельницкий — сидит в распоряжении командующего Ленинградским фронтом. Это означает: не отвечает ни за что. А почему в Ленинграде? Да потому, что туда послали Ворошилова, а Хмельницкого Ворошилов за собой тянет. Назвать Хмельницкого порученцем Наркома обороны было можно, но назвать порученцем командующего фронтом неудобно: генерал‑лейтенант на побегушках у командующего фронтом, когда меньшие по званию сами фронтами командуют.
Потому формулировка — в распоряжении…
В Питере Ворошилов оскандалился. Ленинградским фронтом Ворошилов командовал неполных семь дней, с 5 по 12 сентября 1941 года. И пришлось срочно заменить Жуковым. Но выгнать Ворошилова Сталин не мог: дутая слава Ворошилова в Гражданской войне связана с дутой славой самого Сталина. Объявить Ворошилова кретином — себе на хвост наступить. И потому Ворошилов — как бы в распоряжении Сталина, то сеть не отвечает ни за что, а Хмельницкий — в распоряжении Ворошилова.
Потом Сталин придумал Ворошилову пост — Главнокомандующий партизанским движением. Партизанами управлять не надо, партизаны сами знают, что им делать. В биографии Ворошилова так описана эта заслуга: «Лично инструктировал командиров партизанских отрядов». (Советская военная энциклопедия. Т. 2. с. 364). Ах, работа не пыльная!
Генерал армии С.М. Штеменко коротким мазком, без желания обидеть, описал личный поезд «пролетария» Ворошилова: уютные вагоны, со вкусом подобранная библиотека… Ворошилов учинил Штеменко целый экзамен… нет, не по стратегии и не по тактике, а по репертуару Большого театра. Сам Ворошилов большой любитель оперы и балета и при случае горазд любого нижестоящего уличить в бескультурии…
Фронт, война, гибнут люди, страна голодает. Генеральный штаб работает по установленному Сталиным круглосуточному графику, у офицеров и генералов Генштаба веки слипаются от недосыпа. Штеменко случаем попал в поезд Ворошилова и хотел уж отоспаться, но нет, докладывай культурному маршалу… А еще в том уютном вагоне специальный холуй‑полковник развлекает Ворошилова чтением классиков литературы: «Китаев читал хорошо, и на лице Ворошилова отражалось блаженство» (Генеральный штаб в годы войны. С. 207).
Теперь вообразим грязного, голодного, заросшего командира партизанского отряда, который много дней путал следы по лесам и болотам, уводя свой отряд от карателей. И вот приказ: прибыть к барину Ворошилову. Целая операция: через фронт гонят самолет, кострами поляну означают, везут командира на Большую землю. И вот он в салон‑вагоне: ковры, зеркала, полированное красное дерево, бронза сверкает, а за окном ветер ревет, мгла. Сладко выспавшийся, плотно поевший и обильно попивший Ворошилов вдали от фронта и карателей лично инструктирует… А потом партизанского командира — в самолет, застегни ремни, взлетаем, проходим линию фронта, приготовиться… пошел!
Вот в том самом эшелоне, рядом с прославленным культурным пролетарским маршалом и наш герой обитает. Ворошилов — над всеми партизанами главнокомандующий, Хмельницкий — в штабе партизанского движения начальником управления снабжения. Не хочу плохо наговаривать, но из всех снабженческих должностей лучше всегоз аниматься снабжением партизан: по крайней мере недостачи не будет, материальные ценности тысячами тонн идут за линию фронта, бросают их в темноту и расписок в получении не требуют…
В конце войны, когда Ворошилову вовсе уж дела не находилось, поставили его на дипломатическую работу: гостей иностранных встречать, провожать, угощать, хвалиться победами. Генерал де Голль свидетельствует, что во время войны приемы в Москве поражали неприличным изобилием и подавляющей роскошью. Нашли работу и Хмельницкому — начальником выставки трофейного вооружения: дорогие заморские гости, посмотрите направо, посмотрите налево… Хотя это и экскурсовод может делать.
Главное в другом: разрешил Сталин советскому солдату грабить Европу. Называлось это — «брать трофеи». И пошел грабеж. Александр Твардовский в поэме «Василий Теркин» грабежу в Германии отдал целую главу и получил Сталинскую премию первой степени. Грабили тогда солдаты, грабили сержанты и старшины, грабили офицеры, генералы, маршалы.
Но больше всех грабило советское государство. Государственный грабеж был одет в форму трофейной службы. Удостоверение трофейной службы давало власть: не для себя беру, для рабоче‑крестьянского государства. Трофейная выставка была частью трофейной службы. Не скажу плохого про Хмельницкого, но его шеф, культурный Ворошилов, жаден был до высокого искусства, и потому Хмельницкий истоптал Европу, точно как партизанский командир брянские леса. Тяжела работа Хмельницкого, но доставляла удовлетворение: генерал‑лейтенант, не обремененный боевыми обязанностями, с батальоном «трофейной службы» рыщет по Европе, в кармане трофейной службы документ и рекомендации Ворошилова… Одним словом, где‑то перешел Хмельницкий грань приличия и был устранен от Ворошилова, а потом уволен по болезни.
В этой героической биографии есть исключение, ради которого всю историю пришлось рассказать.
С момента первой встречи Ворошилов и Хмельницкий не расставались. Иногда Ворошилов выпускал Хмельницкого за рубеж к фашистам в гости. Но это не другая работа, а рабочий визит. Иногда Хмельницкий уходил на короткое время покомандовать полком или дивизией, но и полк и дивизия в Москве. И в академии Хмельницкий учился, мягко говоря, не в полную силу, отдавая больше времени основной работе. И только однажды случилось из ряда вон выходящее. Весной 1941 года первый и единственный раз Ворошилов и Хмельницкий расстаются. Ворошилов в Москве, а генераллейтенант Хмельницкий получает под командование 34‑й стрелковый корпус 19‑й армии. В Красной Армии в то время было: 29 механизированных корпусов (в каждом по 3 дивизии); 62 стрелковых корпуса (по 2‑3 дивизии, очень редко — 4); 4 кавалерийских корпуса (по 2 дивизии); 5 воздушно‑десантных корпусов (в их составе дивизий не было); 5 авиационных корпусов в составе ВВС (по 3 дивизии); 2 корпуса ПВО (в их составе дивизий не было). Из всей этой сотни 34‑й стрелковый корпус исключение — 5 дивизий. Удивителен корпус и тем, что во главе генераллейтенант. Пока мне удалось собрать сведения на 56 из 62 командиров стрелковых корпусов, которые существовали к лету 1941 года. Корпусами командовали генерал‑майоры, иногда полковники. Исключений два: генерал‑лейтенант П.И. Батов во главе 9‑го особого стрелкового корпуса и генерал‑лейтенант Хмельницкий — во главе 34‑го.
С Батовым ясно. 9‑й особый стрелковый корпус готовился к выполнению особой задачи — высадке с боевых кораблей на побережье Румынии, потому корпус назывался особым, потому во главе генерал‑лейтенант, 34‑й стрелковый корпус особым не назывался, но был таковым, 34‑й стрелковый корпус необычен и по величине, и по составу: помимо стрелковых он имеет горнострелковую дивизию. Необычна особая секретность, которая окружает 34‑й стрелковый корпус и всю 19‑ю армию, в состав которой он входит.
В «Ледоколе» я рассказывал о тайной переброске войск на территорию Одесского округа, настолько секретной, что сам командующий Одесским округом генерал‑полковник Я Т Черевиченко не знал, что на территорию его округа перебрасывается целая армия. Так вот речь шла именно о той самой армии, в составе которой находился и 34‑й корпус Хмельницкого.
Историки‑коммунисты могут высказать смелое предположение: не обороны ли ради выдвигались к границам 19‑я армия генерал‑лейтенанта И.С. Конева и входящий в ее состав 34‑й стрелковый корпус генерал‑лейтенанта Хмельницкого? Или, может, замышлялись контрудары?
Отметем сомнения: нет, не ради обороны, и контрудары не замышлялись. Зачем в обороне горнострелковые дивизии? Горы только по ту сторону границы — в Румынии.
Если замышлялась оборона или контрудары, так самый мощный из всех стрелковых корпусов надо было перебрасывать не на румынское направление, а на германское, И если планировалась оборона или мифические контрудары, то генерал‑лейтенант Хмельницкий в этих краях не появился бы. Он бы в тылах пересидел. Кстати, как только Гитлер нанес упреждающий удар, и война для Советского Союза превратилась в «великую» и «отечественную», генерал‑лейтенант Хмельницкий еще до первой встречи с противником бросил 34‑й корпус и больше на фронте не появился. Ему спокойнее было «в распоряжении командующего Ленинградским фронтом» или заведовать управлением снабжения в глубоком тылу.
Как полководец Ворошилов погорел во время Зимней войны, но его политическая карьера от этого не пострадала. Он был снят с должности Наркома обороны… с повышением. Секрет выживания прост. Сталину были нужны молодые, талантливые, энергичные, напористые, зубастые хищники типа Жукова, Берия, Маленкова. Но, поднимая к власти хищников. Сталин страховал себя от их напора, их таланта, их зубов. Сталин установил вокруг себя барьер старой гвардии.
Лучше всех роль щита выполнял Ворошилов. Он не претендовал на сталинское место, он не спорил со Сталиным, он во всем Сталина поддерживал.
Ворошилов был известен в стране и за рубежом, и Сталин (а за ним Хрущев и Брежнев) осыпали Ворошилова орденами, раздувая его незаслуженную славу. В благодарность за холуйскую покорность Сталин разрешал Ворошилову то, что не позволял и не прощал другим. В свою очередь Ворошилов осыпал щедротами своих собственных холуев.
В 1941 году готовилось вторжение в Европу. Ворошилова Сталин держал при себе: побед от него ожидать не приходилось, но ворошиловскому холую Хмельницкому было позволено отличиться на поле брани. Ворошилов знал, где решится судьба войны, и именно туда послал Хмельницкого — на румынское направление, на самое выигрышное. Не против немцев воевать, против румын. Отрезать нефть от Германии — это то, что решит судьбу Европы. Задача выполнимая и почетная. Так вот, Хмельницкому нашли место не в Первом стратегическом эшелоне, которому предстоит проливать кровь и нести потери, а во Втором стратегическом эшелоне, который по трупам Первого эшелона донесет победные знамена до нефтяных вышек. Для того Хмельницкому самый сильный корпус. Для того в корпусе Хмельницкого горнострелковая дивизия.
Время усомниться: не страшно ли Сталину ставить Хмельницкого на столь ответственный участок? Думаю, не страшно: его же не фронтом ставят командовать и не армией, и не начальником штаба. Не один Хмельницкий тут воевать будет. Задачу захвата Румынии Сталин поставил Жукову лично. Для захвата Румынии сосредоточены 15 механизированных, стрелковых, кавалерийских и десантных корпусов. Корпус Хмельницкого хоть и самый мощный, но лишь один из 15.
В Первом стратегическом эшелоне собраны хорошие командиры, включая Малиновского и Крылова. Морским десантом поставлен командовать Батов, а в воздушном десанте — бригада Родимцева. Высадка морского десанта готовится силами всего Черноморского флота, где бригадой крейсеров командовал С.М. Горшков. Вот только после них в Румынию ворвется 19‑я армия И.С. Конева, в состав которой входит корпус Хмельницкого. Не надо Хмельницкому быть гением, надо только приказы Конева передавать своим дивизиям.
Выиграть войну — одно, а установить знамя победы на соответствующей высоте — другое. Хмельницкому вовсе не нужно выигрывать войну — это сделают Жуков, Конев, Малиновский, Крылов, Батов, Родимцев, Горшков. Хмельницкому надо только мелькнуть в победной сводке: «первыми в Плоешти вступили войска под командованием генерал‑лейтенанта Хмельницкого». Большего не надо. И только для того Хмельницкий ехал на войну. Как только возможность отличиться пропала, пропал и он сам с передовых рубежей.
Коммунисты больше не могут отрицать того, что Сталин готовил захват Европы. Но, возражают они, Сталин готовил удар на 1942 год.
Не согласимся с коммунистами: если готовился удар на 1942 год, то Хмельницкий провел бы лето и осень 1941 года на курортах Кавказа и Крыма, зимой играл бы в снежки с героическим маршалом на подмосковной даче, а по вечерам читал бы ему завлекательные книжки, и только весной 1942 года поехал принимать самый мощный стрелковый корпус Красной Армии.
Глава 23
ЖУКОВСКАЯ КОМАНДА
Г.К.Жуков, как было известно, зря не приезжает, а объявляется только в чрезвычайных случаях, когда надо координировать боевые действия фронтов на том или ином стратегическом направлении.
Генерал‑лейтенант Антипенко, «На главном направлении» с.146.
А у Жукова свои люди. Они тоже ехали на войну. О них писать куда интереснее. Ворошилов формировал свою команду из лизоблюдов, холуев, адъютантов, порученцев и секретарей У Жукова другой подход.
Жуков не был мелочным. Он не любил наказаний типа выговор или строгий выговор. Жуковское наказание: расстрел. Без формальностей. Прибыв на Халхин‑Гол с неограниченными полномочиями, он использовал их полностью и даже немного перебрал. Он действовал решительно, быстро, с размахом. Генерал‑майор П.Г. Григоренко описал один случай из многих.
Вместе с Жуковым из Москвы прибыла группа слушателей военных академий — офицерский резерв. Жуков снимал тех, кто, по его мнению, не соответствовал занимаемой должности, расстреливал и заменял офицерами из резерва. Ситуация: отстранен командир стрелкового полка, из резерва Жуков вызывает молодого офицера, приказывает ехать в полк и принять его под командование. Вечер. Степь на сотни километров. По приказу Жукова все радиостанции молчат. В степи ни звука, ни огонька — маскировка. Ориентиров никаких. Пала ночь. Всю ночь офицер рыскал по степи, искал полк. Если кого встретишь в темноте, то на вопрос не ответит: никому не положено знать лишнего, а если кто и знает, проявит бдительность: болтни слово — расстреляют. До утра офицер так и не нашел свой полк. А утром Жуков назначил на полк следующего кандидата. А тому, который полк найти не сумел — расстрел.
Когда генерал‑майор П.Г. Григоренко такое написал, западные эксперты не поверили — им наших порядков не понять. И решили, что генерал Григоренко просто зол на коммунистическую власть и потому преувеличивает.
А потом появились другие свидетельства. В отличие от мемуаров Григоренко, они принадлежат людям, советским, властью обласканным. Вот одно. Выбрал потому, что писал тоже генерал‑майор, в тот самый момент он воевал на ХалхинГоле, и ситуация тоже связана с темнотой. Свидетель — Арсений Ворожейкин, дважды Герой Советского Союза, генерал‑майор авиации. Во время войны он вошел в первую десятку советских ассов. А тогда, летом 1939года, был молодым летчиком.
Ситуация: возвращался с боевого задания вечером. Сгущался мрак. Бензин на исходе. Внизу — колонна войск. И не понять в сумерках: свои или японцы. И бензина нет покрутиться над колонной. Дотянул до аэродрома. Сел. О замеченной колонне можно было не докладывать: в воздухе он был один, мог бы промолчать, не видел ничего да и делу конец. Но доложил: видел колонну, а чья, не понял, вроде японцы.
Через некоторое время молодого летчика вызывают прямо к Жукову. И вопрос: чья же колонна, наши или японцы? Летчик отвечает, что рассмотреть было невозможно. Дальше произошло вот что: «Жуков спокойно сказал:
— Если окажутся наши, завтра придется вас расстрелять. Можете идти.
До меня не сразу дошел смысл этих слов. Но когда осознал угрозу, во мне закипела обида. Вытянувшись по стойке «смирно», решительно заявил: — Расстреливайте сейчас…
Жуков хмыкнул. Повернувшись к тумбочке, стоявшей позади него, достал початую бутылку коньяка и стакан, налил его до половины, протянул мне:
— Выпейте и успокойтесь.
— Я никогда не пью один.
Он снова хмыкнул и, подумав, достал второй стакан, налил себе…». («Красная звезда», 5 августа 1992 года).
Ворожейкина спасла твердость характера. И повезло: у него была возможность проявить твердость перед Жуковым. Тем, кого головорезы из батальона Осназ НКВД арестовывали в степи и стреляли на заре, проявленная твердость не помогала.
У стремления Жукова к порядку (через расстрелы) была и другая сторона. Тех, которых испытал в бою, которым поверил, Жуков смело ставил на любой пост, доверял любое дело. Нужно сказать, что в большинстве выбор Жукова оказался правильным. Люди жуковского выбора были самостоятельны, рассудительны, решительны и тверды.
Мы знаем, что Сталин послал воевать своего личного пилота Голованова, а Ворошилов — своего генерала для поручений особой важности Хмельницкого. Неплохо глянуть и на жуковскую команду в начале июня 1941 года. Да и на самого Жукова.
Жуков — наступление. На фронте это знал каждый. Появление Жукова означало не простое наступление, но наступление внезапное, решительное и сокрушительное. Вот почему предпринимались меры к тому, чтобы скрыть присутствие Жукова в данный момент, на данном участке фронта. Жуков появлялся без знаков различия, о его присутствии запрещалось говорить, в шифровках не указывалось его имя, лишь псевдоним.
Эти правила распространялись и на других маршалов и генералов, но все же Сталин прятал Жукова особо.
Или особо демонстрировал. В октябре 1941 года наступил критический для Советского Союза момент. Германские войска вышли к Москве. Москву защищал Западный фронт, командование которым 13 октября принял Жуков. Главный редактор «Красной звезды» Д. Ортенберг (сослуживец Жукова по Халхин‑Голу) послал в штаб Западного фронта фотокорреспондента с приказом сделать снимок: Жуков над картой сражения. Жуков прогнал корреспондента из штаба, не до фотографий. Но через несколько дней фотокорреспондент вернулся в штаб Западного фронта с тем же приказом, но теперь приказ отдал Сталин лично.
Снимок появился на первых страницах газет: вся армия, вся страна, весь мир должны знать, что Москва не будет сдана — оборона Москвы поручена Жукову. Понятно, Жуков не только оборонялся, но и перешел в решительное наступление, которое было полной неожиданностью для германского командования.
Другой пример. Весной 1945 года 1‑й Белорусский фронт под командованием Жукова готовится к Берлинской операции. 13 апреля в Москве Сталин как бы невзначай сообщает Гарриману, что немцы по понятным причинам ждут удара на Берлин, а мы их обманем: главный удар не на Берлин, а на Дрезден. Разочарованным советским солдатам и офицерам у самых стен Берлина тоже сообщили, что удар будет наноситься на другом направлении. И чтобы развеять сомнения, объявляют приказ о том, что командование фронтом принял генерал армии В.Д. Соколовский, а Маршал Советского Союза Г. К. Жуков убыл на другое направление… Понятно, Жуков не убывал и командование фронтом Соколовскому не передавал, просто перед началом наступления неплохо позволить противнику расслабиться и с облегчением вздохнуть.
Принцип понятен: когда Сталин боится за прочность своей обороны, он Жукова демонстрирует, когда Сталин готовит внезапный удар, он Жукова прячет.
В июне 1941 года Г. К. Жуков как начальник Генерального штаба должен оставаться в Москве. Но 21 июня на заседании Политбюро было принято решение: на румынской границе тайно развернуть Южный фронт (под командованием генерала армии И.В. Тюленева), а Жукова направить в Тернополь координировать действия Южного и Юго‑Западного фронтов.
Решение направить Жукова в Тернополь Сталин принимал не в связи с угрозой германского нападения: Сталин такого оборота не ожидал.
Если бы Сталин боялся за свою оборону, то из полета Жукова в Тернополь не следовало делать тайны. А можно было даже и поместить на первых страницах снимок: Жуков с чемоданом идет к самолету.
Но полет Жукова был абсолютной государственной тайной. Случилось так, что Жуков полетел в Тернополь 22 июня (взлет в 13.40), то есть уже после начала германского вторжения. Но решение принималось накануне. Точнее, решение об этом было принятое мае, а утверждалось 21 июня. Как чрезвычайно секретное.
О степени секретности свидетельствует такой факт: 19 июля генерал‑полковник Ф. Гальдер записывает в служебном дневнике свои сомнения в существовании Южного фронта: «Если бы здесь действительно была создана новая крупная руководящая инстанция, нам наверняка было бы точно известно имя ее руководителя…». Гальдер также высказывает сомнения в существовании 9‑й и 18‑й армий, которые входили в состав Южного фронта. У Гальдера не вызывает сомнения только присутствие в этом районе 2‑й армии (которая ни до, ни во время, ни после Второй мировой войны на европейской части СССР не появлялась: она постоянно находилась на Дальнем Востоке).
Если в ходе войны, почти через месяц после ее начала, германская разведка не смогла вскрыть существование Южного фронта, то тем более она не могла знать о миссии Жукова, который 21 июня получил задачу; координировать действия Южного и Юго‑Западного фронтов. Сталин умел хранить тайны.
В 1940 году Гитлер понял, что над нефтяными месторождениями нависла советская угроза, но всей серьезности положения Гитлер не понимал, так как германская разведка не сумела вскрыть не только тайного выдвижения Второго стратегического эшелона Красной Армии к границам (в составе которого, помимо прочих, была и 19‑я армия Конева с 34‑м корпусом Хмельницкого), но даже и сам факт существования Второго стратегического эшелона. Германской разведке было ничего не известно о Третьем стратегическом эшелоне и даже о существовании целого Южного фронта в составе Первого стратегического эшелона.
Вот почему я утверждаю: удар Южного фронта в Румынию представлял для Германии смертельную опасность, ибо был подготовлен как совершенно внезапный, ибо для его отражения в Румынии не было сил, и перебросить их туда было невозможно до того, как советские войска подожгут нефтяные промыслы.
Нужно понять замысел Жукова (одобренный Сталиным), и тогда назначения и перемещения генералов Жуковского выбора обретают особый смысл.
До Жукова вторжение в Германию планировалось осуществить в основном силами Западного фронта, то есть войск, расположенных в Белоруссии. Позади Западного фронта из войск и штабов Московского военного округа планировалось развернуть еще один фронт, а в Прибалтике и на Украине развернуть соответственно Северо‑Западный и Юго‑Западный фронты для нанесения вспомогательных ударов.