Жорж Онэ
Таинственная женщина
Текст предоставлен правообладателем https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=3945525
«Таинственная женщина / Жорж Онэ: [пер. с франц.]»: Geleos; Москва; 2012
ISBN 978‑5‑8189‑1837‑2
Аннотация
Талантливый французский писатель Жорж Онэ в начале прошлого столетия был самым читаемым автором в России, как и во многих других странах. Он удостоился премии Французской академии, а его романы печатались в крупных литературных журналах. «Таинственная женщина» – одно из самых известных детективных произведений писателя.
Секретные службы Франции потрясены страшной новостью: в результате взрыва в лаборатории погиб генерал Тремон – знаменитый ученый, трудившийся над разработкой нового вида пороха. Полиция подозревает, что несчастный случай подстроен иностранными державами, готовыми на все, чтобы выведать секрет. Кроме того, выясняется, что в деле замешана коварная и обольстительная баронесса…
Жорж Онэ
Таинственная женщина
I
Военный министр в волнении ходил по кабинету. Брови его были нахмурены; покусывая усы, государственный муж вертел в пальцах монокль – все это говорило о лихорадочном нетерпении, не предвещавшем ничего хорошего тому, кто решился бы предстать перед ним в эту минуту. Подчиненные, несомненно, знали причину дурного настроения главы министерства: в канцеляриях, соседствовавших с кабинетом министра, царила глубокая тишина. Наконец, потеряв терпение, он подошел к камину и нажал на кнопку электрического звонка. В приоткрывшейся двери показалась голова встревоженного дежурного.
– Вернулся ли полковник Вально? – спросил министр повелительным голосом.
|
|
Служащий склонился так низко, будто собирался спрятаться под ковром.
– Не думаю, господин министр, – пробормотал он, – но сейчас узнаю.
Генерал побагровел. Из уст его вылетело, точно бомба, бранное слово… потом последовало второе… Третье не понадобилось – дверь затворилась, и дежурный исчез за ней.
– И что этот проклятый Вально так долго торчит там? – ворчал министр, без устали шагая взад‑вперед по кабинету. – Ну и хороши же мои помощники! Черт бы их побрал!..
Он не успел договорить. Дежурный клерк радостно доложил:
– Господин Вально!
Тут же в кабинет вошел мужчина лет пятидесяти, высокий, стройный, с голубыми глазами и светло‑русыми усами. Поклонившись министру, он произнес довольно фамильярно:
– Вы, похоже, совсем потеряли терпение, господин министр? Я встретил одного офицера, который ждал меня у входа в министерство… Ну а дело‑то было совсем не простое!.. И, клянусь, я не зря потратил столько времени!..
– Вы из Ванва? – нетерпеливо прервал его министр.
– Да, господин министр.
– Один?
– Нет, я взял с собой одного из наших агентов… самого способного…
– И прекрасно сделали. Но вполне ли вы в нем уверены?
– Да. Он бывший унтер‑офицер… Впрочем, я не говорил ему, что, собственно, нужно следствию; он не знает о наших опасениях. Он просто мой помощник в расследовании этой загадочной катастрофы.
– Прекрасно. Что же показало ваше расследование?
– Господин министр, если позволите, мы разделим информацию на две части: в одной соберем все имеющиеся факты, в другой – моральную подоплеку преступления. Дело это сложнее, чем казалось на первый взгляд, и, когда я изложу все, что удалось установить, ваша тревога не только не уляжется, но и, без сомнения, усилится.
|
|
– Ах, черт возьми! – только и смог произнести министр.
Он сел у письменного стола, оперся подбородком на руку и, указав полковнику на кресло, стоявшее рядом, произнес:
– Говорите, я вас слушаю.
– Дом, в котором жил генерал Тремон, находился на вершине холма, неподалеку от крепости, над деревней Ванв. Крепостная стража первой забила тревогу, и гарнизон крепости организовал помощь, когда начался пожар. Дом разрушен до основания. От взрыва веществ, находившихся в лаборатории, обрушился даже фундамент здания. Разлетевшиеся обломки найдены в радиусе двух километров от места взрыва; соседние сады, принадлежащие местным жителям, завалены ими… Если бы по соседству стояли жилые здания, последствия были бы ужасны…
– Это действие мелинита[1], очевидно?
– О, господин министр, это совсем не то. Если вы даже в сто раз увеличите действие пороха, то едва ли получите эффект, равный той разрушительной силе, которой обладал взрыв в лаборатории генерала Тремона.
Министр кивнул:
– Да. Действительно, припоминаю… Он говорил об этом, когда мы в последний раз встречались в комитете Артиллерийского собрания; генерал рассказывал о новом открытии, которое доведет наши пушки до такого совершенства, что победы на полях сражений будут нам обеспечены и наше военное превосходство станет несомненным… Не это ли открытие стало причиной катастрофы?
|
|
– Значит, господин министр, вы допускаете, что наши враги имеют отношение к этому событию?
– Я лишь высказываю подозрение. Когда вы закончите доклад, мы потолкуем… Продолжайте.
– Итак, господин министр, по прибытии на место происшествия мы застали командированный по приказу министерства военный кордон, который охранял доступ к владениям генерала Тремона. Кроме того, там собралась толпа человек в триста‑четыреста, а двадцать представителей прессы производили больше шума, чем вся остальная публика, возмущаясь, что их не пускают к самому месту взрыва, к дымящимся руинам виллы. Маленький энергичный командир полка разогнал их с чисто военной решительностью. Вероятно, нам изрядно достанется от прессы, но по крайней мере пока нас оставили в покое, а это чего‑нибудь да стоит… На развалинах мы застали только секретаря префекта, прокурора республики и начальника охраны. Мы с нашим агентом явились в самый подходящий момент: осмотр только начался.
– Где? В самом доме?
– На том месте, где он раньше находился. Там зияла большая воронка, в глубине которой виднелся погреб с обвалившимся сводом; из разбитого бочонка с вином натекла кроваво‑красная лужа. От лестницы не осталось и следа… Я и не представлял, что возможны подобные разрушения. Но по какому‑то невероятному стечению обстоятельств часть стены осталась цела – небольшая часть стены дома с узеньким окошком, в железной решетке которого застряла какая‑то тряпка. Мы все смотрели с недоумением на эти уцелевшие обломки. Начальник охраны первым подошел к развалинам, коснулся концом трости безобразного лоскута на решетке и сбросил его на землю, но когда он его поднял, то вскрикнул от ужаса: это была часть руки, от кисти до локтя, вся окровавленная и почерневшая, словно обугленная. К ней прилипли кусок рукава рубашки и часть рукава сюртука.
– Вот так сюрприз! – воскликнул министр.
– Впечатление было жуткое, – продолжал полковник Вально. – Я видел мертвецов на поле битвы, видел тяжелораненых в госпиталях… В Гравелоте у меня на глазах ядро оторвало голову эскадронному командиру, и голова эта подкатилась к моим ногам, мигая покрытыми пылью веками… В Тонкине я видел четвертованных солдат, лица которых еще были обезображены гримасами, вызванными жестокими пытками… Но я никогда не испытывал того ужаса, который овладел мной при виде этой руки, лежавшей перед нами… Кому она принадлежала? Несчастному генералу Тремону? «Генерал жил не один, – заметил начальник охраны, – у него были кухарка и лакей. О кухарке не может быть и речи: это мужская рука. Стало быть, это рука генерала или его лакея». – «Если только она не принадлежит…» Воцарилось молчание. Это были первые слова нашего агента. Прокурор республики повернулся к нему: «Ну‑ну, договаривайте». – «Если только она не принадлежит злоумышленнику, учинившему эти разрушения».
– О, – воскликнул министр, – стало быть, вы подозреваете, что тут могло быть совершено преступление?
– Да, господин министр. Мой помощник первым высказал это предположение. Пока говорил, он чрезвычайно внимательно рассматривал обугленную руку, затем, осторожно расправив ее, с усилием снял с безымянного пальца кольцо, которого никто из нас раньше не заметил. С победоносным видом наш агент воскликнул: «Если это кольцо не принадлежало генералу, оно будет очень ценным вещественным доказательством, которое, возможно, поможет нам распутать дело».
– Кольцо, черт возьми! Я никогда не видел кольца у Тремона! Нет, клянусь, он никогда не носил драгоценностей и тем более не стал бы носить кольца: подумайте, носить кольцо человеку, который с утра до ночи возится с химическими реактивами… Да это же нелепо, черт возьми! Никакой металл не выдержал бы воздействия веществ, которыми он пользовался. Но что это было за кольцо?
– Когда его вытерли перчаткой, под слоем жира, которым оно было покрыто, заблестело золото. Наш агент повертел его в руках, потом надавил ногтем, и кольцо разделилось на две части. «Смотрите, господа, – воскликнул он, – внутри вырезаны буквы. Теперь у нас, во всяком случае, есть важное вещественное доказательство».
– А он действительно ловкий малый. Нужно представить его к награде…
– Позвольте, я еще не закончил, господин министр. Прокурор республики взял кольцо, стал рассматривать его и, наконец, опустил в свой карман со словами: «Мы обстоятельно все изучим позже». Его вмешательство нас несколько раздосадовало. Быть может, он был прав, предоставляя судебному следствию выяснить это обстоятельство, но попытка сохранить в тайне обнаруженные улики ему не удалась: наш агент, продолжая исследовать страшную находку, снял с нее лохмотья ткани. Теперь уже невозможно было скрыть то, что он обнаружил: между кистью и локтем красовалась голубая татуировка – пылающее сердце, обрамленное словами «Hans und Minna», а под ними виднелось «Immer» – «навсегда». «Господа, – произнес прокурор республики, поправляя пенсне, – я требую абсолютной секретности. Любое сообщение о происходящем может вызвать серьезные последствия. Дело принимает совершенно неожиданный оборот: весьма вероятно, что тут произошло преступление».
– Ах, черт возьми! – воскликнул министр. – Вот так история! Не следует ли предупредить президента Совета?
– Господин министр, секретарь префекта полиции уже сделал это: не дожидаясь конца осмотра места происшествия, он отправился на площадь Буво.
– Теперь самое главное – не позволить прессе болтать всякий вздор.
– Мы уже приняли необходимые меры. Было решено послать во все газеты сообщения о происшедшем несчастном случае: генерал Тремон был большим чудаком, занимался химическими исследованиями для промышленности и стал жертвой собственной неосторожности.
– Бедный Тремон! Такой серьезный ученый!.. Разумеется, благо государства для нас превыше всего. А все‑таки тяжело так чернить старого товарища…
– Господин министр, – с улыбкой прервал начальника Вально, – дальше будут и другие сюрпризы, которые, не сомневаюсь, смягчат вашу печаль.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил министр, нахмурившись.
– Я изложу факты, которые удалось установить…
– Ближе к делу, полковник, и ничего не скрывайте.
– Итак, только секретарь префекта собрался сообщить официальную версию многочисленным репортерам, теснившимся у виллы, и уведомить о происшествии министра внутренних дел, как со стороны деревни послышался странный шум. И через ряды оцепления пробился какой‑то мужчина с непокрытой головой и с искаженным от отчаяния лицом. Он подбежал к нам с душераздирающим криком: «О, бедный мой хозяин! О боже, боже! Что стало с домом! Мой добрый генерал!» Он остановился, опустился на груду камней и горько заплакал. Мы молчали, смущенные его поведением. «Кто вы, милейший?» – спросил прокурор республики. Бедняга поднял голову, отер рукой слезы и повернулся к нам. «Я лакей генерала, сударь, я служил у него больше двадцати лет… Ах, если бы я был тут, быть может, этого несчастья не случилось бы! По крайней мере я умер бы вместе с ним…»
– Бодуан! – воскликнул министр. – Честный малый избежал смерти… Это очень хорошо: от него мы наверняка что‑нибудь узнаем…
– Да, господин министр, но это не поможет прояснить дело, и даже наоборот…
– Как наоборот?
– Сейчас поймете. Накануне, часов около шести, генерал Тремон гулял в саду, отдыхая после напряженной работы в лаборатории, когда ему принесли телеграмму. Прочитав ее, он еще несколько минут бродил по саду в глубокой задумчивости, потом позвал Бодуана. «Ты сегодня поедешь в Париж, – сказал генерал, – мне нужно кое‑что из химических препаратов, заберешь их у моего поставщика с площади Сорбонны. Потом зайдешь к Барадье и отдашь ему письмецо… Пообедай в Париже, а если пожелаешь провести вечер в театре, вот тебе пять франков. Завтра утром вернешься с необходимыми реактивами». Слуга сразу догадался, что хозяин просто хочет удалить его на время из дому; так случалось и прежде, и всегда после получения Тремоном телеграммы. Что касается кухарки, то она всегда оставалась на вилле – вероятно, потому, что имела привычку ложиться очень рано и не стесняла хозяина своим присутствием. Очевидно, генерал периодически испытывал потребность в уединении и в таких случаях удалял верного слугу. Чем объяснялось такое его поведение? К тому же оно распаляло любопытство Бодуана. Хозяин заметил его досаду. «Что с тобой? Кажется, ты недоволен, что я посылаю тебя в Париж? Подумаешь, какое несчастье – погулять несколько часов!» – «Я не хочу гулять, – ответил верный слуга, – я хочу исполнять свои обязанности…» – «Да ведь именно это ты и делаешь, повинуясь моему приказанию… Впрочем, довольно об этом, ты мне нужен завтра утром, а не сегодня». – «Ваше приказание будет исполнено». Но лакей не мог успокоиться, смутная тревога овладела им. Он отправился на кухню и учинил кухарке настоящий допрос, желая выяснить, чем занимался генерал во время его последней отлучки с виллы. «Не произошло ли в тот вечер чего‑нибудь особенного, что привлекло ваше внимание?» Женщина заявила, что ничего не заметила, и крайне удивилась его вопросам. Убедившись, что ей действительно ничего не известно, Бодуан прекратил расспросы. Хотя он свято чтил волю своего господина, однако тревога побудила верного слугу ослушаться приказа. Он решил сделать вид, что уезжает, и спрятаться где‑нибудь поблизости, чтобы следить за всем, что будет происходить в доме. Погода была восхитительная; в саду щебетали птички, розы распространяли в сумерках свой дивный аромат. Одевшись, Бодуан простился с хозяином, получил от него список необходимых покупок, письмо к Барадье и ушел из дому. Дойдя до железнодорожной станции, он пообедал в ближайшем кабачке и с наступлением ночи вернулся на виллу. Мужчина не решился войти в сад, а пробрался в соседний огород, принадлежавший его приятелю, и спрятался в лачужке, в которой хранился инвентарь. Оттуда он мог наблюдать за всем и незаметно подходить к самым стенам генеральской виллы. Устроившись поудобнее, он закурил трубку и стал спокойно ждать. Было около восьми часов вечера, когда на улице послышался стук колес приближающегося экипажа. Притаившись под забором, Бодуан напряженно всматривался в сгущавшийся мрак. При слабом свете фонарей он разглядел карету, запряженную парой лошадей. Вероятно, кто‑то ехал с визитом к генералу. Лакей пробежал вдоль забора до самой виллы и очутился перед ней в ту минуту, когда экипаж приблизился к воротам. Едва взмыленные от быстрого бега лошади остановились, как из мрака ночи выступил сам Тремон. В то же время некто нетерпеливо открыл дверцу кареты, и мужской голос произнес с иностранным акцентом: «Ах, генерал, вы сами потрудились выйти навстречу?» В ответ хозяин виллы спросил: «Баронесса тут?» – «Да, разумеется, – отозвался женский голос, – неужели вы сомневались в этом?» Мужчина вышел из кареты первым, но генерал стремительно бросился к экипажу, словно юноша, и почти вынес на руках из него пассажирку, воскликнув с жаром: «Пойдемте, сударыня, вам нечего бояться: никто вас не увидит». Приехавший незнакомец сказал, громко усмехнувшись: «Не обращайте на меня внимания, я иду следом». И все трое исчезли в саду. Бодуан едва успел приставить к стене лестницу, случайно оказавшуюся рядом. Когда он поднялся по ней настолько, что мог заглянуть в сад, там уже никого не было, лишь большое окно лаборатории ярко светилось в темноте. Новоиспеченный сыщик спрашивал себя: «Что делать? Шпионить и ослушаться хозяина? Но на каком основании? Разве он не вправе принимать кого хочет? Возможно ли, чтобы генерал водился с подозрительными людьми? Несомненно, я напрасно ломаю голову и совершаю предосудительный поступок по отношению к моему господину». С такими мыслями Бодуан спустился с лестницы, прошел вдоль забора, покинул чужой огород и направился к вокзалу. В Париже он в точности исполнил все поручения хозяина. Магазин химических препаратов был уже закрыт, и ему пришлось следующим утром снова его посетить; получив требуемое, верный слуга отправился в Ванв, где наткнулся на военный кордон, оцепивший разрушенную виллу…
Полковник Вально умолк. В кабинете министра воцарилось молчание. Старый солдат, казалось, погрузился в размышления, опершись подбородком на руку.
– Да, удивительно, – произнес он наконец, – вот тут‑то, несомненно, и кроется разгадка. Эти двое неизвестных, из которых один, очевидно, иностранец, с какой‑то целью являются под покровом темноты к генералу Тремону. То ли это простое совпадение, и мы имеем дело с несчастным случаем, то ли совершено преступление. Но каковы тогда его мотивы?
Министр встал и подошел к окну с озабоченным видом, затем вернулся на место.
– Ну, Вально, – обратился он снова к полковнику, – что же было дальше, после показаний этого честного малого?
– Из крепости вызвали роту, которая под наблюдением полиции тщательно прочесала всю пострадавшую местность. Но найти ничего не удалось: все было полностью разрушено; за исключением фрагмента стены, нигде не осталось камня на камне. Однако после двухчасовой упорной работы солдаты нашли под обломками железный сундучок со сломанными шарнирами и дном с сотней дырочек, как будто его обработали пробойником.
– Это последствия взрыва, – прервал полковника министр. – Нужно принять к сведению этот случай: весьма возможно, что взрыв, собственно, и произошел в этом сундучке… Его передали на хранение?
– Да, прокурору республики.
– Посмотрим, может, придется сделать анализ веществ, вызвавших взрыв… Но продолжайте. Куда делась карета, стоявшая у ворот?
– Она, вероятно, уехала еще до катастрофы. На ее след так и не удалось напасть ни по дороге в Париж, ни в окрестностях виллы. Охрана у заставы утверждает, что около одиннадцати часов вечера в Париж возвращался экипаж, запряженный парой лошадей. Таможенный чиновник спросил у его пассажиров, нет ли у них чего‑нибудь облагаемого пошлиной. Женский голос ответил отрицательно. Между тем из показаний крепостной стражи следует, что взрыв произошел около трех часов утра.
– Стало быть, иностранец остался на вилле после отъезда дамы?
– Весьма вероятно.
– И все же вы не уверены в этом?
– Я не дождался конца осмотра и уехал к вам с докладом, оставив на месте происшествия нашего агента с приказанием явиться сюда тотчас по окончании осмотра.
– Возможно, он уже тут… Позвоните.
Полковник Вально нажал кнопку электрического звонка. Вошел дежурный.
– Вернулся ли Лафоре?
– Только что, господин полковник.
– Введите его.
Послышались твердые шаги; притворив за собой плотно двери и вытянувшись по‑военному, агент предстал перед своим начальством. Министр с минуту изучал вошедшего.
– Полковник Вально сообщил мне обо всем, чему был свидетелем. Доложите, что было установлено позднее. Садитесь, Вально.
– Господин министр, – заговорил агент, – я начну с самого важного: найдено тело генерала Тремона.
– В развалинах? – спросил Вально.
– Нет, полковник, в саду. Вначале занимались только домом. Исследуя сад, мы нашли у калитки тело генерала…
– Как? Его отбросило на такое расстояние?
– Генерал пострадал не от взрыва. Он находился на том самом месте, где его настиг удар ножа… Тремон был уже мертв, когда произошел взрыв, бесспорно, устроенный убийцей.
– Незнакомцем с иностранным акцентом? – живо поинтересовался министр.
– Спутником дамы, которую генерал назвал баронессой? – спросил полковник.
Подумав с минуту, Лафоре проговорил:
– Да, человеком, который оставил часть своей руки на руинах виллы и чудом остался жив, вскрывая сундук… Словом, оно совершено господином Гансом.
– Но на каком основании вы заявляете, что он избежал смерти? – спросил министр.
– Я обнаружил следы крови за садом, на дороге, по которой он шел, истекая кровью… Этот человек, очевидно, обладает несокрушимой волей к жизни. Разумеется, потребуется время, чтобы отыскать его следы.
– Итак, – продолжал министр, – вы утверждаете, что мужчина, приехавший с баронессой, и есть убийца генерала?
– Да, господин министр, и, вероятнее всего, это произошло, когда генерал провожал посетителей: удар был нанесен в двух шагах от калитки. Песок истоптан, как будто там произошла схватка, тело спрятано за кустами. Возможно, дама помогала своему спутнику… Во всяком случае не подлежит сомнению, что после убийства хозяина дома она уехала. Мужчина остался, он забрал ключи, с которыми генерал никогда не расставался, взял также часы и портфель, чтобы инсценировать ограбление, потом вернулся на виллу и занялся лабораторией… Она была его главной целью…
– Что привело вас к такому заключению?
– Одна фраза лакея Тремона. Однажды, когда он убирал кабинет генерала, его хозяин вошел, стал ходить по комнате и, весело потирая руки, пробормотал: «Ну, на сей раз успех обеспечен. Посмотрим, что скажет Ганс». Уже с неделю генерал был занят одним экспериментом, который сулил блестящие результаты.
– Прекрасно, допустим, что ваше предположение верно, – сказал министр, заинтересованный докладом агента. – Но какую же роль, по‑вашему, играла в этом деле его спутница?
– О, все совершенно ясно, господин министр. У нас есть основания предполагать, что генерал Тремон, как страстный поклонник женского пола, пал жертвой своей слабости. Не знаю, какие изыскания он производил в своей лаборатории, но в газетах неоднократно упоминалось о его опытах. Он был известным ученым с безупречной репутацией и членом Академии наук. Предположим, что генерал сделал удивительное открытие, которое могло повлиять на обороноспособность государства, и что какая‑нибудь иностранная держава пожелала убедиться в значимости его изобретения, быть может, даже заполучить его. В истории женщины часто оказывались – увы, очень часто! – лучшими тайными агентами. Генерал, несмотря на свой солидный возраст, был большим ценителем женской красоты. К нему направляют молодую, красивую даму… Он якобы случайно встречается с ней и влюбляется. Но ее ревниво охраняют, она должна соблюдать всевозможные предосторожности: она не может принимать у себя своего поклонника, может видеться с ним только у него… Преданный друг, родственник, быть может, брат, является посредником между влюбленными: прикрываясь своим интересом к науке, он устраивает их свидания, сопровождает красавицу, чтобы успокоить ревнивца… И в то время, пока влюбленный старик воркует с предметом своей страсти, он добродушно наблюдает, втирается в доверие к тому, кому оказывает столь неоценимые услуги. Любовь усыпляет подозрительность. Нежная улыбка и ласковый взгляд толкают влюбленного на край пропасти. И вот в один прекрасный вечер таинственная парочка является к генералу Тремону, который, возможно, только что сделал важнейшее открытие. Женщина пытается выведать тайну, но безуспешно. Тогда мужчина решает покончить с ним – генерал падает под ударом кинжала. Сообщница бежит. Убийца возвращается с ключами в лабораторию, пытается открыть сундучок, в котором заключено драгоценное нечто, но страшный предмет становится в неопытных руках мстителем за своего творца: ужасающий взрыв уничтожает того, кто хочет им завладеть. Вот, господин министр, как могли развиваться события, интересующие нас. Но, разумеется, это только гипотеза… Не подлежит сомнению лишь то, что генерал был убит, что убийца – одно из двух лиц, посетивших виллу в ту ночь, и что взрыв, последовавший за убийством, произошел из‑за неосторожности так называемого Ганса, который и сам был тяжело ранен.
Министр и полковник Вально обменялись взглядами.
– Благодарю вас, – сказал министр агенту, – теперь это дело передано гражданским властям… А пока… идите… и никому ни слова не говорите обо всем.
Лафоре поклонился и с той же спокойной уверенностью вышел из кабинета. Оставшись наедине, министр и полковник погрузились в глубокое молчание, перебирая в уме все перипетии ужасной драмы. Предосторожности, предпринятые убийцей и его сообщницей, лишали возможности их разыскать; оставалась только надежда, что раненого могли где‑нибудь обнаружить полумертвым от истощения. Полиция была уже на ногах и приступила к допросам местного населения.
– Удивительный был человек этот Тремон! – сказал министр. – А ведь он, подумать только, был старше меня! Он вышел в отставку, будучи бригадным генералом, чтобы всецело отдаться научным изысканиям. К тому же он постоянно нуждался в деньгах: женщины, друг мой, его разоряли… Да, трудно даже представить, какой это бич для офицера. Сколько загублено жизней, сколько глупостей совершается военными – от юного лейтенанта до бывалого вояки, заслуженного военачальника, – и все из‑за женщин!
– Женщины… это верно… – протянул полковник. – Мы сейчас затронули тот предмет, на который я намекал в начале своего доклада. Теперь факты установлены: ясно, что произошло убийство или попытка кражи, кроме того – нанесение серьезных повреждений жилому дому, которое повлекло за собой его обрушение… Но при каких обстоятельствах были совершены эти преступные действия?
– Ах, черт возьми, вот это‑то и нужно установить! Я понимаю вашу мысль. Вы считаете, что за происшедшим кроется нечто большее, чем обычное преступление…
– Да, господин министр. И потому вести расследование нелегко, ведь мы не можем вторгаться в дипломатию и политику – в подобных случаях часто возникают столь неожиданные осложнения, что приходится лавировать, отступать и зачастую вовсе прекращать следствие… Желаете ли вы, господин министр, чтобы я перечислил вам все дела, которые вот уже несколько лет невозможно закончить?
– Дела о шпионаже или предательстве? – уточнил хозяин кабинета. – Нет, не нужно: я достаточно о них осведомлен. Сколько времени вы служите в министерстве, Вально?
– Господин министр, я уже десять лет занимаю различные посты и хорошо знаю, с чем нам приходится бороться. И всегда самые важные преступления совершались при участии женщин. Вот почему, когда лакей генерала Тремона заговорил о таинственной гостье, я подумал о других подобных делах, кое‑что сопоставил и сделал некоторые выводы.
– Я не вполне понимаю вас, – сухо заметил руководитель министерства.
– Господин министр, я готов поклясться, что эта таинственная дама, которая всегда внезапно появляется и исчезает, оставляя за собой кровь и разруху, не впервые обращает на себя наше внимание. Она всегда действует одинаково: опутывает своими чарами человека, который предположительно владеет некой военной или государственной тайной, соблазняет его, доводит до исступления и, наконец, толкает на предательство. Затем она избавляется от отработанного материала… Крайне опасное существо. Ни одно мужское сердце не может устоять против нее. Помните ли вы несчастного коменданта Комманжа, который пустил себе пулю в лоб однажды вечером? Никто так и не узнал, что подтолкнуло его к самоубийству. В его окружении появилась таинственная дама, и Комманж стал ее жертвой. Позже оказалось, что многое из того, что он знал по роду службы, стало известно за границей. Бедняга клялся на смертном одре, что документы были у него украдены в то время, как он находился у дамы сердца. Вся вина его состояла в том, что он привез домой из министерства некоторые дела, чтобы их изучить, и неосторожно сообщил об этом своей пассии. Но несчастный так ей доверял!.. Это был честный человек и храбрый солдат…
– Как звали эту женщину?
– Мадам Ферранти. Она тоже действовала с величайшими предосторожностями, якобы из‑за своей семьи. Однако один из наших агентов ее узнал… Бедняга вскоре стал жертвой несчастного случая: однажды вечером он возвращался из Отейля на верхнем сиденье вагона, и наутро его нашли в тоннеле мертвым… Наверно, он был недостаточно осторожен и не наклонил вовремя голову.
– Ах, черт возьми! – только и смог произнести министр.
– Через год после происшествия с Комманжем молодой капитан Фонтенейль – милейший юноша, мы все очень полюбили его, – увлекся женщиной, которую его товарищи прозвали таинственной дамой; в конце концов он раскрыл ей шифр. Понимая всю серьезность своего проступка, он доложил о нем своему начальнику, которому удалось исправить ситуацию, заменив схему. Капитан Фонтенейль уехал в Тонкин, позже он был убит при осаде Бакнина. Несчастный искупил смертью свое преступление. Таково по крайней мере мнение тех, кто расследовал это дело: мадам Ферранти Комманжа и таинственная дама Фонтенейля – одно и то же лицо. И мадам Жибсон, фигурирующая в деле об аэростатах, – та же таинственная женщина, ловко владеющая искусством соблазнения.
– Как давно она занимается этими делами? – поинтересовался министр.
– Лет десять, по меньшей мере. Но по‑прежнему невредима и неуязвима.
– Ловкая бестия! Нужно во что бы то ни стало ее поймать.
– Это не так‑то легко: совершив преступление, она будто исчезает с лица земли. Вот увидите, и в этом, новом, деле нам придется сражаться с пустотой. Какое‑то время сыщики еще будут усердствовать, искать виновных… Но ничего не найдут, я в этом уверен. Сообщники тоже исчезнут, как и главный виновник. Мало‑помалу поиски станут менее активными: у полиции появятся другие важные дела. Так и бывает обычно. Разве только… – с легким сомнением проговорил полковник.
– Разве только что? У вас, стало быть, есть еще надежда?
– Ну, на сей раз нам, быть может, удастся напасть на след раненого… И если получится найти хоть какую‑нибудь ниточку, клянусь, господин министр, мы добьемся истины, хотя бы ради того, чтобы отомстить за наших бедных товарищей, – с воодушевлением произнес посетитель.
– И предупредить новые беды. К тому же, Вально, нельзя допустить, чтобы за границей знали все наши секреты.
– Но, господин министр, ведь узнаем же мы тайны других государств! – воскликнул Вально. – В сущности, это просто двойная игра, которая ведется уже давно. В то время как в Россию в 1812 году доставляли сведения о состоянии армии Наполеона, Коленкур послал Бонапарту выгравированные на меди карты России. Я привожу этот случай из истории, чтобы не касаться современных событий. Но, в общем, наши секреты, разумеется, не составляют ни для кого тайны, и если бы в военное время приходилось рассчитывать только на секретность при подготовке…
– Следовало бы прежде всего уничтожить прессу, – проворчал министр.
– Это невозможно! – воскликнул полковник. – Но вернусь к нашему делу. Необходимо сделать все, чтобы довести его до конца.
– Ну, теперь оно в руках полиции.
– Да, официально, господин министр. Но мы можем заниматься им самостоятельно, разумеется, крайне осторожно…
– А знаете ли, полковник, в чем мораль сего происшествия? По‑моему, в том, что военные слишком уж увлекаются делами любовными.
– Господин министр, – проговорил гость с улыбкой, – если вы знаете надежное средство против этого, сообщите его мне.
– И как подумаешь, что этот старик Тремон в шестьдесят‑то лет! И какой конец, боже! Бедная дочь! Несчастная осталась совсем одна и без приданого… Слава богу, есть Барадье.
– Банкир, партнер «Барадье и Граф»?
– Да, истинный патриот. Сын его Марсель, премилый юноша, работал в лаборатории генерала Тремона. Он занимался, главным образом, изучением растительных красок, применяя полученные результаты на фабрике шерстяных тканей в Аре, принадлежащей его отцу. Но генерал открыл ему доступ в свою лабораторию, и весьма вероятно, что Марсель Барадье что‑то знал о его изысканиях. Полагаю, этот юноша даст нам какие‑нибудь пояснения по делу.
– Эти Барадье, кажется, очень богаты?
– Граф, шурин Барадье, занимается финансами, а сам Барадье – производством. Состояние у них огромное и продолжает расти благодаря успешной работе банка и фабрик, несмотря на конкуренцию с банкирским домом «Лихтенбах». Это их заклятый враг.
– Надеюсь, господин министр, вы не предполагаете какой‑нибудь связи между этой враждой и смертью генерала Тремона?
– Мне хотелось бы только выяснить, могли ли исследования генерала иметь какое‑нибудь значение для дома «Лихтенбах».
– Разумеется, господин министр, на этих разработках можно было нажить солидное состояние, и Тремон прекрасно знал об этом. Впрочем, автор нового изобретения унес свою тайну с собой.
– Если только не открыл ее сыну Барадье.
– Ах, черт возьми! Это нужно выяснить! – воскликнул министр.
Пробило три часа. Он поднялся, взял перчатки и трость.
– Вы уходите, господин министр?
– Да, я отправляюсь к Барадье. Госпожа Барадье опекает мадемуазель Тремон, и я хотел бы лично выразить сочувствие бедняжке. Я очень любил ее отца, он был моим товарищем. Ну, до завтра, Вально, и если вы узнаете что‑нибудь новое по этому делу, телефонируйте мне.
Полковник проводил министра до лестницы, простился с ним и вернулся в министерство.
II
В старинном особняке на улице Прованс, расположенном в глубине обширного двора, более полувека находится банкирский дом «Барадье и Граф». Барадье – человек лет пятидесяти пяти, толстый, низенький, рыжий, с приветливым лицом и живыми светло‑голубыми глазами. Граф, высокий худощавый брюнет с угрюмым бритым лицом и длинными волосами, – полная его противоположность. Под жизнерадостностью Барадье таится деспотическая натура дельца, между тем как за холодностью и сдержанностью Графа скрываются пылкое воображение и темперамент поэта.
Впрочем, оба компаньона всегда удивительно дополняли друг друга: воображение одного сдерживала осторожность другого, суровый деспотизм первого смягчался добродушием второго. В финансовом мире такое сочетание считается весьма благоприятным. Ни один клиент, получивший отказ у Барадье, не уходил из банкирской конторы, не побывав в кабинете Графа. Последний, выслушав просителя, обыкновенно провожал его следующими словами: «Предоставьте это дело мне, я постараюсь все уладить», за которыми в большинстве случаев следовало заключение более или менее выгодное для обеих сторон.