В КОНТЕКСТЕ СОВРЕМЕННОСТИ
Религия в современном российском обществе:
Выбор между православием и итсизмом
Комментарий к интервью, данному журналу профессором А.В. Малашенко
(см. № 6 за 2015 год, С. 33-36)
В 6-м номере журнала под заголовком «Религия сегодня: глобальные вызовы, надежды и тревоги» было опубликовано интервью с известным историком и специалистом по изучению ислама А.В. Малашенко. При всём уважении к Алексею Всеволодовичу как к религиоведу и общественному деятелю, некоторые тезисы, выдвинутые им в ходе интервью, вызвали у меня серьёзные возражения. Понимая, что тема, поднятая в беседе Марка Смирнова с Алексеем Малашенко, дискуссионна, и зная, что не все со мной согласятся, я всё же счёл своим долгом высказать ряд замечаний по поводу основных идей, содержащихся в интервью.
Главное утверждение А.В. Малашенко: «плохо, когда религия оказывает какое-то влияние на любые политические процессы». Свою мысль он аргументирует утверждением, будто религия выражает «интересы и настроения не всего общества, но какой-то его части, а значит, не может его консолидировать». А.В. Малашенко говорт: «может быть несколько религий, которые конкурируют между собой, что … не способствует стабильности».
С этих слов уже начинаются вопросы, поскольку политические партии тоже выражают интересы не всего общества, конкурируют между собой и тем самым не спрособствуют социальной стабильности. Но значит ли это, что партии не дожны вмешиваться в политику? То же самое касается фирм, конкурирующих в сфере бизнеса: разве факт конкуренции означает необходимость запрета для всех фирм заниматься предпринимательской деятельностью? Более того, любой школьник, сдающий ЕГЭ по обществознанию, знает, что, в отличие от партий и фирм, одной из важнейших функций социального института религии является интеграция, т.е. объединение общества на основе принятия им декларируемых религией ценностей.
В дальнейшем в ходе всей беседы А.В. Малашенко критикует православие как конфессию, претендующую на роль государственной религии в России. Отвечая на вопрос о том, почему некоторые русские люди «в своём духовном поиске» вместо православия выбирают ислам, он заявляет, что «этих русских» «не удовлетворяет православное вероисповедание». Причина неудовлетворённости, по его мнению, в том, что православие «может не давать ответа на современные вопросы» и даже «может уходить от этих ответов».
Однако причины ухода многих россиян от православия названы в интервью неправильно. Во-первых, православие даёт ответы на вопросы современности, потому что имеет вневременное значение. Понятие времени считается в православии относительным, поскольку, по словам апостола Петра, «у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день» (2 Пет. 3, 8). Во-вторых, всё, чему учит православие, касается т.н. вечных вопросов, и они были современными и 2000, и 100 лет назад, и остаются актуальными поныне. А ответы на вечные вопросы давались и даются всегда одинаковые — в соответствии с учением Христа. В-третьих, не Церковь уходит от злободневных вопросов, а общество всячески старается не замечать неудобные для него ответы, которая даёт Церковь. Так, по мнению протодиакона Андрея Кураева, Церковь трактует многие вопросы не так, как это удобно «гражданскому обществу» и «светскому сознанию». И она понимает, что тем самым отдаляет от себя многих людей. Но поступаться учением Христа ради удовлетворения греховных страстей, распространённых в обществе, Церковь не может.
Вообще, социологическое исследование, проведённое Институтом психологии, социологии и социальных отношений МГПУ, показало, что основной причиной, по которой многие люди выступают против православия, является широкое распространение в России итсизма — религиозной веры, основанной на отвержении традиционной для своего этноса конфессии и простом признании существования вместо Бога Чего-то свыше. Понятно, что если итсист не желает быть православным, отвергает традиционные национальные ценности и не верит в Бога как в Личность, ему ничего не остаётся, как обратиться либо к восточной, либо к западной экзотике, и в том числе, к исламу, который, к сожалению, такие люди выбирают не из-за глубокого стремления изучить мусульманскую догматику, а из-за желания найти что-то новое, экзотичное и не такое, как традиционное христианство. Но если бы новообращённые мусульмане получше изучили основы исламского вероучения, то они нашли бы много общего между православием и исламом, который является такой же традиционной религией, как и православие.
В условиях распространения итсизма в нашей стране перед обществом встаёт проблема выбора между этой относительно новой для массового сознания формой религиозных представлений и православием. И если большинство, как это чаще всего случается, выберет итсизм, то этот выбор пойдёт на пользу мусульманам не традиционного, а радикально-экстремистского толка, которые настаивают на глубоком противоречии между христианством и исламом.
Впрочем, А.В. Малашенко выдвигает ещё одно предположение по поводу того, почему некоторые русские не любят православие: «оно настолько соединено с властью, что многих это не устраивает, они хотят иметь альтернативу».
Разумеется, если кто-то уходит из православия, это значит, что он ищет ему альтернативу. Но Православная Церковь далеко не всегда выступала или выступает в поддержку действующей власти. История России показывает, что очень часто именно Церковь являлась единственным институтом, который открыто критиковал власть. Можно вспомнить противодействие Ивану Грозному со стороны митрополита Московского Филиппа Колычева; вызов, брошенный патриархом Иовом Лжедмитрию I и патриархом Гермогеном Семибоярщине; настоящую войну, которую объявили друг другу царь Алексей Михайлович и оставшееся преданным старой вере старообрядческое духовенство; выступления против произвола Петра I архимандрита Сильвестра Медведева, митрополита Сибирского и Тобольского Игнатия Римского-Корсакова и епископа Ростовского Досифея; отказ митрополита Ростовского и Ярославского Арсения Мацеевича подчиняться политике Екатерины II и многие другие примеры, когда духовенство не молчало, а т.н. «светское общество» безропотно подчинялось любым указаниям сверху. Я уж не говорю про истребление православного духовенства в первые десятилетия Советской власти, которое проводилось только за то, что, в отличие от большинства народа, священники не изменили своим убеждениям и посмели не согласиться с наиболее антигуманными направлениями революционной политики.
Церковь не может в принципе всегда и во всём соглашаться с государственной властью, поскольку её согласие или несогласие с каким-либо поступком зависит от соответствия или несоответствия данного поступка учению, изложенному Христом в Нагорной проповеди. Поэтому Церкви не нравится очень многое из того, что происходит в нашей стране. Беседуя со священниками, почти всегда ощущаешь их недовольство такими явлениями социальной действительности, как коррупция чиновников, непоследовательная внешняя и национальная политка властей, несовершенное законодательство, непопулярные реформы в сфере экономики, образования, здравоохранения и т.д. Наконец, утверждение о том, что россияне уходят из православия, потому что Церковь срослась с государственной властью, слабо соотносится с отмечаемым в последнее время ростом популярности самой этой власти и лично Президента Российской Федерации.
Видимо, понимая уязвимость своей позиции, А.В. Малашенко пытается противопоставить православие и другие — лучшие, с его точки зрения, — христианские конфессии. В частности, он говорит: «Протестантизм привлекает людей незаурядных...».
Получается, что православие привлекает людей заурядных? Но это не так, потому что весь цвет русской интеллигенции не просто относился к православию, но и делал это осознанно и с глубокой верой. Идейными православными были самые светлые умы России: это и учёные — Михаил Ломоносов, Николай Пирогов, Сергей Боткин, Сергей Соловьёв, Александр Попов, Дмитрий Менделеев, Иван Павлов, Константин Циолковский, Игорь Сикорский, и величайшие писатели — Александр Пушкин, Николай Гоголь, Фёдор Достоевский, Василий Белов, Валентин Распутин, и всемирно известные композиторы — например, Пётр Чайковский и Сергей Рахманинов, и крупнейшие художники — вроде братьев Васнецовых и Михаила Нестерова, и блестящие полководцы и флотоводцы — такие, как Александр Невский, Дмитрий Донской, Дмитрий Пожарский, Александр Суворов, Фёдор Ушаков, Михаил Кутузов, — всех и не перечислишь. Зато, я думаю, читатель испытает крайнее затруднее, попытавшись назвать хотя бы одного «незаурядного» человека в истории России, которого привлёк протестантизм.
Что ж, если с протестантизмом не получается, может быть, получится доказать преимущества католицизма? А.В. Малашенко указывает, что «католицизм традиционно привлекал российских интеллектуалов».
Но, во-первых, православие привлекает в наше время несоизмеримо большее число представителей русской интеллигенции, чем протестантизм и католицизм вместе взятые. А во-вторых, католицизм привлекал и привлекает к себе российских интеллектуалов не больше, чем любая другая экзотика, вроде йоги. С ходу можно вспомнить лишь Петра Чаадаева, да и тот, помучившись, так и не порвал с православием.
А.В. Малашенко не устраивает тот факт, что религии, и в первую очередь — православие, «политизированы, и они пытаются участвовать в решении светских проблем».
Но как же иначе? С точки зрения религии, не бывает отдельных проблем светских и проблем религиозных. Религия даже в большей степени, чем философия, наука или искусство охватывает все стороны жизни природы и общества на том основании, что Бог сотворил и то, и другое, и, соответственно, на то, и другое распространяются установленные Им законы. Точно так же, как биолог не может сказать: «Клеточная теория строения организма распространяется только на женщин, а у мужчин есть своя структура материи», так и христианин, мусульманин или иудаист не может заявить: «Религиозные заповеди распространяются только на верующих, а тот, кто не верит в Бога, может их не соблюдать и ему ничего не будет». Светский образ жизни не означает, что ведущий его человек не подвластен Богу. Таким образом, чисто светских проблем не бывает, а само деление общества на светское и несветское для религиозного сознания является фикцией.
Задавшись вопросом, как именно религия, влияя на политику, мешает жить обществу, А.В. Малашенко выстраивает такую надуманную ситуацию: допустим, «выясняется, что толкование социальных реформ у православной общины одно, у протестантской — другое, у мусульманской — третье», что «создаёт конфликтную ситуацию».
Заметим, что у православных — не община, а Церковь. Понятие «Церковь» включает в себя не только духовенство, но и православных мирян, которых, по их формальному самоопределению, у нас в стране миллионы. Поэтому на практике религиозные конфликты, связанные с толкованием социальных реформ, в России решаются просто — выражением позиции тех, чей голос решающий. То есть тех, кого большинство, и кого, по этой логике, в большей степени касаются социальные реформы. Аналогично решаются спорные вопросы в политике, когда большинство выражает своё мнение путём голосования на выборах или референдумах. Так же заканчиваются дискуссиии в научном сообществе: учёный совет голосует и большинством голосов принимает или не принимает новую идею, предложенную каким-то учёным в ходе защиты своей диссертации или при обсуждении неких научных положений за круглым столом.
А.В. Малашенко считает, что конфликты между православными, мусульманами и протестантами возможны потому, что у них разные ценностные ориентации. Так, «для двух главных традиционных религий, бытующих в России, — православия и ислама — западное понимание прав человека неприемлемо, оно несвойственно этим религиям». При этом А.В. Малашенко, сам того не замечая, разбил свой же аргумент: ведь если у православных и мусульман единый подход к вопросу о правах человека, то это означает, что разногласий между ними нет. А раз и тех, и других большинство, то всё общество может быть консолидировано на принятии идеи о недопустимости западной трактовки прав человека.
Если под западным пониманием прав человека подразумеваются современные либеральные представления, то любая традиционная религия вынуждена будет их отвергнуть, потому что они противоречат традиционному восприятию морали. Но сама идея прав человека, если не считать отдельных норм римского права, — христианская по происхождению. Именно христианство, а точнее бытовавшее в Поздней Римской империи и Византии православие, начало рассматривать каждого человека как личность. А ислам, как известно, воспринял многие догматические положения христианства как религии Писания.
А.В. Малашенко и дальше объединяет православие и ислам: «Ведь по сути они оставляют человеку только обязанность — исполнять заповеди Божии. Скажем, такую: власть от Бога».
Но, во-первых, это не заповедь, а наставление. Во-вторых, здесь неверно понимается значение данной библейской фразы «нет власти не от Бога», принадлежащей апостолу Павлу (Кор. 13, 1). Имеется в виду не то, что всякая власть богоугодна, а то, что всё, что есть в этом мире, включая власть, создано Богом, потому что весь мир — Божье творение. Православие допускает критику безнравственно ведущей себя власти, но признаёт, что Господь за грехи людей попускает и такую власть. Вспомним уже упомянутого выше митрополита Филиппа Колычева, осудившего опричнину. И вспомним слова Иисуса Христа о языческой власти в Риме: «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22, 21; Мк. 12, 17; Лк. 20, 25). Что же касается мусульман, то А.В. Малашенко не может не знать факта свержения режима шаха Пехлеви в ходе Исламской революции в Иране.
В своей критике православия А.В. Малашенко дошёл до восклицания, рассчитанного на восприятие слабо утверждённых в этой конфессии граждан: «А если я, православный, не принимаю это государство и эту власть, значит, я почти еретик или диссидент».
Однако, во-первых, лучше говорить «наше» государство, а не «это», если только у тебя нет какого-то пренебрежения к России. А если такое пренебрежение есть, значит, ты не православный, потому что Россия веками строилась как православное государство. Во-вторых, нельзя быть «почти» еретиком. Православная Церковь может признать человека еретиком, только если он, называя себя православным, таковым не является не почти, а полностью. И такое бывает лишь тогда, когда он отвергает вероучение и обряды православия. То есть православный не может сказать, к примеру: «Я — православный, но не верю в Святую Троицу». Или: «Я — православный, но я не согласен с мнением Церкви о необходимости иконопочитания». Или: «Я — православный, но считаю, что в нашем районе лучше построить новый супермаркет, а не новый храм, поскольку храмов у нас и так достаточно». Аналогично абсурдной прозвучит реплика: «Я — православный, но я считаю, что власть в США от Бога, а в России — нет».
А.В. Малашенко приводит типичный тезис итсиста: «Есть вера в Бога, это моё личное дело» (в смысле: как хочу, так и верую).
Но этот тезис не корректен, так как вера в Бога, в которой игнорируется Бог, не имеет смысла. По словам апостола Иакова, «и бесы веруют и трепещут» (Иак. 2, 19), но от этого не становятся святыми. О том, что ты веришь в Бога, можно сказать лишь в том случае, если ты относишься к Богу с уважением, то есть исполняешь данные Им для тебя и других людей заповеди. В противном случае ты веруешь лишь в свою выдумку.
«И мне, например, не нравится (думаю, не мне одному), — продолжает А.В. Малашенко, — когда говорят: ''Не думай, что ты можешь читать Библию самостоятельно, вне церкви'' или того лучше ''Вне церкви нет спасения!''»
Действительно, второе утверждение лучше, потому что, в отличие от первого, оно допустимо в православии. Ни один священник не скажет, что нельзя читать Библию дома, так как кроме дома её, как правило, негде вдумчиво читать. А вот спасения вне Церкви действительно нет, ибо, согласно христианской догматике, Церковь — это не просто социальная организация, а «тело Христово», или Его, т.е. Божье установление. Следовательно, тот, кто отвергает Церковь и, например, говорит, что ходить в храм необязательно, тот отвергает Христа. Христиане считают Церковь божественным установлением, потому что её основы, судя по Новому Завету, заложил сам Иисус Христос, Который, по православию, имел не только человеческую, но и божественную природу. Судя по Евангелию от Матфея, «Иисус сказал»: «Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её» (Мф. 16, 17-18). Любой, кто говорит, что христианские церкви не нужны, по определению не является христианином. И тот факт, что кому-то это нравится, а кому-то нет, не имеет здесь никакого значения. В богословии, науке и философии не принимаются утверждения, основанные на словах «мне так нравится», «мне так кажется» или «а вот я так считаю и всё тут».
И уж совсем неубедительным представляется утверждение А.В. Малашенко о том, что российская «власть всегда будет заинтересована в Церкви и религии», а оппозиционно настроенным «либералам религия не нужна, по большому счёту, они и так проживут».
Почему одним политикам для их легитимации религия нужна, а другим нет? Что, либералы — это какие-то сверхъестественные люди, мозги которых устроены не так, как у других людей? В таком случае, либерализм — это религия, потому что одно из определений религии — это вера в сверхъестественное. Здесь же уместно напомнить о том, что многие видные либералы входят в Федерацию еврейских общин России, цель которой — «создать условия для полноценной религиозной и национально-культурной жизни граждан России, исповедующих иудаизм» через «всестороннее развитие еврейских религиозных общин».
Таким же странным выглядит ценностное противопоставление ислама и православия, сделанное А.В. Малашенко после обозначенного выше их единодушия по вопросу о правах человека. По словам Алексея Всеволодовича, в отличие от православия, в исламской «доктрине заложена социальная справедливость».
Но православному человеку понятие социальной справедливости присуще не меньше, чем мусульманину. Достаточно вспомнить слова апостола Павла «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (2 Фес. 3, 10) или восклицание апостола Иакова «Не богатые ли притесняют вас и не они ли влекут вас в суды?» (Иак. 2, 6).
Главный вывод А.В. Малашенко: «... в нынешней России остро стоит проблема сохранения светского характера государства» и нужно создать «сдерживающий» Православную Церковь государственный орган вроде того, что существовал в Советском Союзе..
Допустим, такая проблема стоит. Но для кого она является проблемой? Для тех, кто против частого напоминания о том, какие поступки человека несут ему и окружающим зло, а какие — благо, потому что Церковь — единственный социальный институт, всё ещё напоминающий нам о категориях добра и зла в условиях, когда на деятельное воспитание со стороны семьи, государства и школы рассчитывать не приходится. У родителей, чиновников и учителей сейчас совсем другие заботы. Так что плохого в возможной утрате нашим государством светского характера, навязанного через кровавые репрессии в 1-й половине XX века? Или прописанное в Конституции положение о светском характере государства избавляет нас от всех социальных проблем и делает жизнь россиян безоблачной? Не является ли светское государство новой квазирелигией, на которую мы, сами не зная, для чего, должны молиться?
Лучше всего о сторонниках секуляризации общества сказал апостол Пётр: «Обещают им свободу, будучи сами рабы тления; ибо кто кем побеждён, тот тому и раб» (2 Пет. 2, 19). То есть если грех побеждает человека, то он уже не свободен, он — раб своего греха. Поэтому, на мой взгляд, понятие Бога — более высокого порядка, чем любой придуманный людьми в угоду сиюминутным желаниям закон. Конституцию можно переписать, как уже неоднократно это делали разные политики при каждом удобном случае. Настоящая проблема не в этом. А в том, что православие до сих пор не получило статуса государственной религии, чтобы иметь возможность активно противостоять итсизму и связанным с ним моральному релятивизму, сектантству и экстремизму, которые стремительными темпами распространяются в нашем т.н. «светском государстве».
Александр Владимирович Ткаченко,
кандидат исторических наук,
заместитель заведующего кафедрой общей и прикладной социологии
ИПССО ГБОУ ВО МГПУ по научной работе