— Я хотела поговорить с вами о мисс Эннинг.
— С Мэри что-то случилось? — спросил Уильям Бакленд.
— Нет-нет, она здорова.
Преподобный Конибер нахмурился, и даже мистер Бакленд, который не был склонен хмуриться, слегка наморщил лоб.
— Мисс Филпот, — начал преподобный Конибер, — у нас вот-вот состоится заседание, на котором и мистер Бакленд, и я сделаем нашему обществу крайне важные — нет, даже судьбоносные — сообщения. Несомненно, ваш вопрос о мисс Эннинг можно отложить до более удобного момента, коль скоро мы сосредоточены на куда более животрепещущих материях. А теперь, если позволите, я собираюсь просто просмотреть свои записи. — Не дожидаясь моего ответа, он повернулся и стал подниматься по покрытым ковром ступенькам.
У мистера Бакленда был такой вид, словно он готов сделать то же самое, но он был добрее, почему и задержался, чтобы сказать:
— Я буду очень рад поговорить с вами в другой раз, мисс Филпот. Быть может, я навещу вас на следующей неделе?
— Но, сэр, — вмешался Джонни, — мосье Кювье считает, что этот плезиозавр — подделка!
Удалявшаяся спина преподобного Конибера застыла, как только до него дошли слова Джонни. Он повернулся на лестнице.
— Что вы сказали?
Джонни, умница, сказал именно то, что следовало сказать. Конечно же, о Мэри этим мужчинам слышать не хотелось. Мнение Кювье о плезиозавре — вот что могло их встревожить.
— Барон Кювье считает, что плезиозавр, которого нашла Мэри, не может быть настоящим, — объяснила я, когда преподобный Конибер с помрачневшим лицом спустился с лестницы и вновь присоединился к нам. — У него в шее слишком много позвонков, и барон Кювье полагает, что это противоречит фундаментальным законам, которым следует анатомия длинношеих позвоночных.
Преподобный Конибер и мистер Бакленд быстро переглянулись.
— Кювье предположил, что Эннинги создали фальшивый скелет, соединив череп морского змея с туловищем ихтиозавра. Он утверждает, что они фальсификаторы, — добавила я, подводя разговор к тому, что занимало меня больше всего.
Я тут же пожалела об этом, потому что увидела, что мои слова воспламенили их лица. На обоих отразилось удивление, затем отчасти уступившее место подозрительности, более явной в отношении преподобного Конибера, но очевидной даже и в кротких чертах мистера Бакленда.
— Вы, разумеется, знаете, что Мэри никогда бы не пошла на подобное, — напомнила я им. — Она честная душа, к тому же научена — вами же самими, могла бы я добавить, — насколько важно сохранять образцы в том виде, в каком они были найдены. Она знает, что если их исказить, то от них мало пользы.
— Конечно, — согласился мистер Бакленд, и лицо его прояснилось; он как будто нуждался только в подсказке, в доводах разума.
Однако преподобный Конибер по-прежнему хмурился. Было ясно, что мое напоминание не смогло угасить вспыхнувшее в нем сомнение.
— Кто сообщил Кювье об этом экземпляре? — требовательно спросил он.
Я поколебалась, но утаить правду возможности не было.
— Мэри сама ему написала. И, думаю, приложила к письму рисунок.
— Мэри написала?! — фыркнул преподобный Конибер. — Страшно подумать, что это было за письмо! Она же практически неграмотна! Было бы намного лучше, если бы Кювье узнал об этом из сегодняшней лекции. Бакленд, мы должны представить ему все материалы сами, с рисунками и подробным описанием. Вы напишете, я напишу и, возможно, еще кто-нибудь, чтобы Кювье услышал о нем с разных сторон. Возможно, напишет Джонсон из Бристоля. Он очень заинтересовался, когда я в начале месяца упомянул о плезиозавре в их обществе, и я знаю, что в прошлом он переписывался с Кювье. — Говоря это, он водил туда и сюда рукою по перилам красного дерева, все еще взбудораженный услышанной новостью.
Не будь я так раздражена его подозрениями по отношению к Мэри, то могла бы даже его пожалеть. Мистер Бакленд тоже заметил, как нервничает его друг.
— Конибер, вы же не собираетесь теперь отказаться от своего доклада, а? Многие гости пришли явно для того, чтобы услышать вас: Бэббидж, Гордон, Драммонд, Радж, даже Макдаунелл. Вы видели зал: он набит битком, самая лучшая посещаемость, какую мне только приходилось видеть. Конечно, я могу поразвлечь их своими размышлениями о мегалозавре, но насколько сильнее было бы, если бы мы оба рассказали об этих тварях из прошлого. Вместе мы преподнесем им такой вечер, которого они никогда не забудут!
— Это же не театр, мистер Бакленд! — досадливо заметила я.
— Да, но в какой-то мере и театр тоже, мисс Филпот. И какое же чудное представление мы для них приготовили! Мы сейчас в самой гуще событий: мы открываем им глаза на неопровержимые свидетельства дивного мира прошлого, на самых великолепных тварей, которых создал Бог, помимо человека, конечно. — Мистер Бакленд явно разогревался перед своим выступлением.
— Может, вам было бы лучше поберечь свои силы для заседания? — предположила я.
— Конечно-конечно. Итак, Конибер, вы со мной?
— Да. — Преподобный Конибер напустил на себя более уверенный вид. — В своей статье я уже оспаривал некоторые положения Кювье касательно количества позвонков. Кроме того, вы, Бакленд, видели эту тварь собственными глазами. Вы в нее верите?
Мистер Бакленд кивнул.
— Значит, вы верите также и в Мэри Эннинг, — вставила я. — И вы защитите ее от несправедливых обвинений Кювье.
— Не вижу, какое отношение это имеет к нашему заседанию, — возразил преподобный Конибер. — Я упоминал о Мэри, когда говорил о плезиозавре в Бристольском обществе. Мы с Баклендом напишем Кювье. Разве этого недостаточно?
— Все более или менее значительные геологи, равно как другие заинтересованные стороны, сейчас собрались в зале над нами. Одно ваше заявление о том, что вы полностью уверены в способностях Мэри как охотницы за окаменелостями, послужит отпором любым замечаниям барона Кювье, которые они могли бы услышать позже.
— С какой стати бросать мне на публике тень сомнения в способностях Мэри Эннинг и тем самым — что более важно, мог бы я добавить — позволять кому-либо усомниться в том самом образце, о котором я как раз и собираюсь говорить?
— На карту поставлено доброе имя женщины, а также ее способ обеспечения себя средствами к существованию — тот самый способ, который предоставляет вам образцы, необходимые для дальнейшего развития ваших теорий и поддержания вашего собственного доброго имени. Это, конечно же, достаточно весомо для вас, чтобы высказаться?
Мы с преподобным Конибером гневно смотрели друг на друга, словно сцепившись взглядами. Это могло бы продолжаться весь вечер, если бы не Джонни, которому надоели все эти разговоры. Он прошмыгнул за спиной у преподобного Конибера и взбежал на несколько ступенек выше.
— Если вы не согласитесь обелить имя Мэри Эннинг, я пойду и скажу всем джентльменам наверху, что сказал Кювье, — крикнул он нам сверху. — Как вам это понравится?
Преподобный Конибер попытался было его схватить, но Джонни вскочил на несколько ступенек выше и остался вне досягаемости. Мне следовало бы пожурить своего племянника за дурное поведение, но вместо этого я лишь фыркала, чтобы скрыть смех. Я повернулась к мистеру Бакленду, более рассудительному из них двоих:
— Мистер Бакленд, я знаю, как вы привязаны к Мэри, знаю, что вы признаете, в каком мы все перед ней долгу благодаря ее чрезвычайной искусности в обнаружении окаменелостей. Я тоже понимаю, насколько важен для вас сегодняшний вечер, и не собираюсь его портить. Но ведь в течение заседания наверняка найдется минутка, чтобы вы могли выразить свою признательность Мэри? Возможно, вы могли бы просто признать ее заслуги, не упоминая особо о бароне Кювье. А когда его замечания дойдут наконец до публики, то ученые джентльмены поймут более глубокое значение вашего заявления о полном к ней доверии. Таким образом, все мы будем удовлетворены. Приемлемо ли для вас это предложение?
Мистер Бакленд задумался.
— Это не может быть внесено в протокол общества, — сказал он наконец, — но я обязательно скажу что-нибудь без протокола, если это удовлетворит вас, мисс Филпот.
— Удовлетворит, благодарю вас.
Мистер Бакленд и преподобный Конибер обратили взгляды на Джонни.
— Довольно, парень, — негромко проговорил преподобный Конибер. — Немедленно спускайся.
— Это все, тетя Элизабет? Мне спускаться? — Казалось, Джонни разочарован, что не сможет исполнить свою угрозу.
— Есть еще одно дело, — сказала я. Преподобный Конибер зарычал. — Мне хотелось бы услышать, что вы скажете на заседании о плезиозавре.
— Боюсь, женщины не допускаются на заседания общества. — В голосе мистера Бакленда звучало едва ли не сожаление.
— Может, я смогу посидеть в коридоре, чтобы это услышать? Никому, кроме вас, нет необходимости знать, что я там присутствую.
Мистер Бакленд думал совсем недолго.
— С другой стороны зала имеется лестница, ведущая в одну из кухонь. Слуги по ней приносят и уносят столовые приборы, блюда и все такое. Вы можете посидеть там на площадке. Оттуда вы сможете нас слышать, а вас самих не будет видно.
— Это очень любезно, благодарю вас.
Мистер Бакленд подал знак привратнику, который все это время бесстрастно слушал.
— Пожалуйста, проведите эту леди и молодого человека на лестничную площадку с другой стороны зала. Идемте, Конибер, мы заставили их ждать достаточно долго. Они могут подумать, что мы съездили в Лайм и вернулись!
Оба поспешили вверх по лестнице, оставив нас с Джонни в распоряжении привратника. Никогда не забуду ядовитого взгляда, что бросил на меня через плечо преподобный Конибер, когда достиг самого верха лестницы и повернул, чтобы войти в зал заседаний.
Джонни издал смешок.
— Вы с ним не подружились, тетя Элизабет!
— Мне это безразлично, боюсь вот только, что из-за меня он будет не в ударе. Что ж, скоро сами все услышим.
Нет, я не вывела преподобного Конибера из формы. Будучи викарием, он привык говорить на публике и мог прибегнуть к своему богатому опыту проповедника, чтобы восстановить красноречие. За то время, пока Уильям Бакленд занимался одобрением протокола предыдущего заседания, предложением новых членов, перечислением различных журналов и образцов, переданных в дар обществу со времени последнего заседания, преподобный Конибер успел просмотреть свои тезисы и освежить в памяти подробности своих утверждений, и, когда он начал говорить, голос его был ровен и исполнен авторитета.
О его манере читать лекции я могла судить только по его голосу. Нас с Джонни, дабы убрать с глаз долой, усадили на стульях на лестничной площадке, расположенной у дальнего конца зала, и, хотя мы держали дверь приоткрытой, чтобы слышать, нам ничего не было видно через щель, кроме спин джентльменов, стоявших у двери в переполненном зале. Я чувствовала себя так, словно стена мужчин отгораживает меня от сцены.
По счастью, ораторский голос преподобного Конибера пробивался даже к нам.
— Я имею высокую честь, — начал он, — представить обществу отчет о почти совершенно сохранившемся скелете плезиозавра нового вида, гипотезу о существовании которого, исходя из рассмотрения нескольких фрагментов, найденных лишь частично, я счел себя уполномоченным выдвинуть на обсуждение в 1821 году. Следует отметить, что этот новый экземпляр был на некоторое время предоставлен в распоряжение моего друга, профессора Бакленда, для научного исследования благодаря любезной щедрости сто владельца, герцога Букингемского. Великолепный экземпляр, недавно обнаруженный в Лайме, подтвердил справедливость моих прежних умозаключений касательно всех существенных моментов, связанных со скелетом плезиозавра.
В то время как мужчин согревали два камина, мы с Джонни мерзли на лестничной площадке. Я поплотнее укуталась в шерстяную накидку, но понимала, что пребывание там никак не может пойти на пользу моим ослабленным легким. Однако же встать и уйти в такой ответственный момент я никак не могла.
Преподобный Конибер без промедления стал описывать самую удивительную черту плезиозавра: его чрезвычайно длинную шею.
— По длине его шея в точности равна длине его туловища и хвоста, — сообщил он. — И она, превосходя по числу позвонков самых длинношеих птиц, даже лебедя, выходит за рамки законов, которые до сих пор считались универсальными для мира природы. Я так спешу упомянуть об этом обстоятельстве потому, что оно составляет самую значительную и интересную черту недавнего открытия, которая в силу своего эффекта представляет это животное одним из самых любопытных и важных дополнений, которые геология когда-либо вносила в сравнительную анатомию зооморфных видов.
Затем он стал подробно описывать зверя. К этому моменту я уже с трудом сдерживала приступы кашля, и Джонни спустился в кухню, чтобы принести мне вина. Должно быть, то, что он увидел там, понравилось ему больше того, что можно было слышать на площадке, потому что, принеся мне стакан кларета, он снова исчез, спустившись по задней лестнице, вероятно, чтобы сидеть у огня и практиковаться во флирте с девушками из обслуги, нанятой на этот вечер.
Преподобный Конибер описал голову и позвонки, задержавшись на некоторое время на их количестве у различных видов животных, точно так же, как это сделал Кювье в своем критическом послании Мэри. Собственно говоря, он по ходу дела несколько раз упомянул Кювье; авторитет великого анатома подчеркивался на протяжении всего доклада. Неудивительно, что преподобный Конибер пришел в такой ужас из-за ответа Кювье на письмо Мэри. Однако, какой бы невозможной ни представлялась анатомия плезиозавра, тот действительно существовал. Если Конибер верил в эту допотопную тварь, то должен был верить и в то, что нашла Мэри, и лучший способ убедить Кювье состоял в том, чтобы ее поддержать. Мне это представлялось очевидным.
Ему, однако же, нет. Собственно говоря, он сделал нечто противоположное. Описывая ласты плезиозавра, преподобный Конибер заметил:
— Должен признать, что первоначально я ошибочно описывал края ластов как сформированные из закругленных костей, в то время как это не соответствует действительности. Однако, когда в тысяча восемьсот двадцать первом году был найден первый экземпляр, данные кости были ни с чем не скреплены, но затем приклеены, чтобы занять свое нынешнее место, вследствие предположения владельца.
Мне потребовалось какое-то время, чтобы осознать, что под «владельцем» он разумеет Мэри и, таким образом, выдвигает мысль о том, что она наделала ошибок, соединяя кости первого плезиозавра. Преподобный Конибер дал себе труд сослаться на нее — по-прежнему безымянную, — лишь когда ему потребовалось в чем-то ее упрекнуть.
— Какая низость! — проворчала я несколько громче, нежели намеревалась, потому что множество джентльменов из ближайшего ко мне ряда задвигались и повернули головы, словно пытаясь установить местонахождение источника этой вспышки негодования.
Я съежилась на стуле, после чего молча слушала, как преподобный Конибер сравнивал плезиозавра с черепахой без панциря и делал предположения о его неуклюжести как на земле, так и в море.
— Нельзя ли отсюда заключить, что он плавал на поверхности или около нее, изгибая свою длинную шею, как лебедь, и время от времени устремляя ее вниз, когда в пределах его досягаемости случалось проплывать рыбе? Возможно, он прятался в мелких водах у берега, затаившись среди водорослей и высовывая ноздри на поверхность со значительной глубины, находил безопасное укрытие от нападения опасных врагов.
Закончил он напыщенной фразой, которую, как я подозреваю, придумал во время предшествующей части заседания.
— Я могу только поздравить научную общественность, что открытие этого животного произошло именно в тот момент, когда прославленный Кювье занимается исследованиями древних яйцекладущих, причем его работа уже готова к опубликованию. Благодаря ему этот предмет приобретет тот ясный строй, который он всегда умел вносить в самые темные и запутанные вопросы сравнительной анатомии. Благодарю вас.
Этими словами преподобный Конибер связывал свое имя с именем с барона Кювье: теперь, если бы со стороны француза последовала какая угодно критика, никому не пришло бы в голову, что она направлена против Конибера. К рукоплесканиям я не присоединилась. В груди у меня стало так тяжело, что возникли трудности с дыханием.
Началось оживленное обсуждение, за всеми подробностями которого я не уследила, потому что у меня кружилась голова. Однако я слышала, как мистер Бакленд прочистил наконец горло.
— Я бы хотел выразить свою признательность мисс Эннинг, — сказал он, — которая нашла и откопала этот великолепный экземпляр. Досадно, что он не прибыл вовремя, чтобы послужить иллюстрацией к блестящему докладу преподобного Конибера, но как только экспонат будет здесь установлен, мы будем рады, если все члены нашего общества и друзья придут осмотреть его. Вы будете изумлены и восхищены этим потрясающим зрелищем.
Вот и все, что она получила, подумала я: два слова благодарности, да и то произнесенные мельком, вскользь. Ее имя никогда не будет вписано в научные журналы и книги, забудется. Так непременно случится.
Слушать прения в зале мне не пришлось. Вместо этого я упала в обморок.
Знамение
Я увидела, как она отплывает, только по счастливой случайности, оказавшись в тот день на берегу.
Меня поднял Джо. Однажды утром, когда мамы не было дома, он подошел и встал надо мной. На кровати рядом со мной лежал Трей.
— Мэри, — сказал он.
Я перекатилась на бок.
— Что?
С минуту он ничего не говорил, просто смотрел на меня сверху вниз. Любой другой мог бы подумать, что лицо у него ничего не выражает, но я-то видела: ему досадно, что я не встаю с постели, не будучи серьезно больной. Он покусывал свою щеку — маленькие такие укусы, из-за которых напрягалась его челюсть: надо только знать, на что смотреть.
— Теперь ты можешь вставать, — сказал он. — Мисс… Мама улаживает это дело.
— Что улаживает?
— Твою проблему с тем французом.
Я села, кутаясь в одеяло, потому что было холодно, несмотря даже на тепло, исходившее от лежавшего рядом Трея.
— Как она это делает?
— Она не говорит. Но тебе надо вставать. Я не хочу снова отправляться на берег.
Я почувствовала себя такой виноватой, что тут же встала, а Трей залаял от радости. Я тоже испытывала облегчение: валяться целый день в постели было нестерпимо скучно, но мне хотелось, чтобы кто-нибудь велел мне встать, прежде чем я это сделаю сама.
Я оделась, взяла свой молоток и корзину, затем кликнула Трея, который оставался со мной, пока я валялась в постели, но изнывал от желания выйти наружу. Полковник Бёрч, даря его мне накануне своего окончательного отъезда из Лайма, пообещал, что Трей будет мне предан. Так оно и вышло.
Стоило мне выйти, как дыхание мое обратилось в пар, обволакивающий лицо, настолько было холодно. Прилив перекрыл доступ к Блэк-Вену и Чармуту, поэтому я пошла в другую сторону, где узкая полоска земли под утесами на Монмутском взморье была по-прежнему свободна от воды. Хотя в тех утесах я редко когда находила монстров, иногда мне случалось доставлять оттуда гигантские аммониты — они были подобны тем, что закопаны на кладбище аммиков, но здесь свободно высовывались из слоев скальных пород. Трей бежал передо мной по дорожке, цокая когтями по твердому льду. Иногда он возвращался, чтобы обнюхать меня и удостовериться, что я следую за ним и не собираюсь поворачивать домой. Несмотря на холод, оказаться на воздухе было сущим удовольствием. Я словно выбралась из смутного бреда лихорадки в яркий и живой мир.
Проходя мимо Кобба, я увидела, что там пришвартован корабль «Единство», на котором шла погрузка. В этом не было ничего необычного, но мой взгляд привлекло то, что среди всех суетящихся там мужчин присутствовали и силуэты трех женщин: две из них были в шляпах, а на третьей красовался утыканный перьями тюрбан, который ни с чем нельзя было спутать.
Трей бегом вернулся и залаял на меня.
— Ш-ш-ш, Трей, тише! — Я подхватила его на руки, боясь, что они оглянутся и увидят меня, и присела, укрывшись за перевернутой гребной лодкой, которая использовалась для доставки пассажиров к кораблям, стоящим на рейде.
Я находилась слишком далеко, чтобы разглядеть лица сестер Филпот, но видела, что мисс Маргарет вручает что-то мисс Элизабет, а та прячет это в карман. Затем последовали объятия и поцелуи, и мисс Элизабет шагнула в сторону от своих сестер, мужчины, сновавшие вверх и вниз по сходням, расступились, и она поднялась на борт, после чего так и осталась на палубе.
Я не припоминала, чтобы мисс Элизабет когда-либо садилась на корабль или хотя бы в маленькую лодку, несмотря на то что жила рядом с морем и так часто выходила охотиться на берег. Коли на то пошло, я и сама выходила в море на лодке только раз-другой. Хотя сестры Филпот вполне могли бы добираться в Лондон кораблем, они всегда предпочитали ехать туда в дилижансе. Кто-то из людей предназначен для моря, другие — для земли. Мы были людьми земли.
Мне хотелось броситься и окликнуть их всех, но я сдержалась. Осталась позади гребной лодки, где у моих ног повизгивал Трей, и смотрела, как команда «Единства» разворачивает огромные паруса и отчаливает. Мисс Элизабет стояла на палубе — отважная, подтянутая фигурка в серой накидке и пурпурной шляпе. Я много раз видела корабли, покидавшие Лайм, но на их борту не было никого, кто значил бы для меня так много. Неожиданно море показалось мне коварной, предательской стихией. Я вспомнила тело леди Джексон, выброшенное на берег после кораблекрушения, и хотела крикнуть мисс Элизабет, чтобы она вернулась, но было слишком поздно.
Я старалась не беспокоиться и заниматься своим делом. Не искала в газетах ни новостей о кораблекрушениях, ни заметок о прибытии плезиозавра в Лондон, ни сообщений о том, что мосье Кювье в нем сомневается. Я понимала, что последние вряд ли появятся в газетах, поскольку для большинства читателей такие новости не имели значения. Хотя временами мне хотелось, чтобы в «Вестерн флаинг пост» отражалось то, что было самым важным для меня. Хотела видеть там заголовки вроде «Мисс Элизабет Филпот благополучно прибыла в Лондон», «Геологическое общество восхищается плезиозавром из Лайма», «Мосье Кювье подтверждает, что мисс Эннинг открыла новое ископаемое животное».
Однажды я наткнулась на мисс Маргарет рядом с Курзалом, куда она направлялась играть в вист, потому что даже зимой там раз в неделю играли в карты. Несмотря на холод, она была в одном из своих вышедших из моды тюрбанов с перьями, который придавал ей вид эксцентричной стареющей девицы в странной шляпке. Так думала даже я, восхищавшаяся мисс Маргарет всю свою жизнь.
Когда я с ней поздоровалась, она вздрогнула, как собака, когда ей наступят на хвост.
— Вы получали… получали ли вы какие-нибудь известия от мисс Элизабет? — спросила я.
Мисс Маргарет как-то странно на меня посмотрела.
— Откуда ты знаешь, что она в отъезде?
Я не стала говорить, что видела, как та поднималась на корабль.
— Все знают. Лайм слишком мал для секретов.
— Письма мы не получали, — вздохнула мисс Маргарет, — но почты вообще нет уже три дня, настолько плохи дороги. Никто не получает писем. Однако один наш сосед только что приехал из Йовила и привез свежий номер «Пост». Там сообщается, что «Курьер» сел на мель возле Рамсгита. Это тот корабль, что отплыл перед кораблем Элизабет.
— Что, «Курьер»?! — вскричала я. — Но ведь на нем мой плезиозавр! Что с ним сталось?
Мне предстало ужасное видение: мой зверь идет на морское дно и навсегда для нас теряется, а с ним и вся моя усердная работа, а также 100 фунтов от герцога Букингемского.
— В газете говорится, — нахмурилась мисс Маргарет, — что и пассажиры, и груз не пострадали и доставляются в Лондон по суше. Не стоит беспокоиться. Хотя ты могла бы сначала подумать о людях на борту, а не о грузе, каким бы драгоценным он для тебя ни был.
— Конечно, мисс Маргарет, конечно, я думаю о тех людях. Да благословит их всех Господь! Но мне все же хочется знать, где сейчас мой — то есть герцога — плезик?
— А мне хочется знать, где сейчас Элизабет, — добавила мисс Маргарет, и глаза у нее наполнились слезами. — У меня до сих пор такое чувство, что нам не следовало пускать ее на тот корабль. Если так легко сесть на мель, как это случилось с «Курьером», то что могло произойти с «Единством»? — Она уже плакала, и я легонько похлопала ее по плечу. Но она не хотела, чтобы я ее утешала, и отклонилась, бросив на меня сердитый взгляд. — Элизабет никогда не пустилась бы в путь, если бы это не было ради тебя! — крикнула она, прежде чем повернуться и поспешить внутрь Курзала.
— Что вы имеете в виду? — окликнула ее я. — Я не понимаю, мисс Маргарет!
Однако последовать за нею в Курзал я не могла. Он предназначался не для таких, как я, и мужчины, стоявшие в дверях, бросали на меня недружелюбные взгляды. Я потопталась неподалеку, надеясь, что мисс Маргарет промелькнет в эркерном окне, но та не появлялась.
Так я впервые узнала, что мисс Элизабет отправилась в Лондон ради меня. Но не понимала зачем, пока ко мне не пришла мисс Луиза, чтобы все объяснить. Она редко бывала у нас дома, предпочитая окаменелостям живые растения. Но через два дня после того, как я повстречала мисс Маргарет, она появилась в двери мастерской, пригнув голову, потому что была очень высокой. Я занималась очисткой костей маленького ихтиозавра, которого нашла как раз перед тем, как обнаружила плезика. Он не был полный — от черепа сохранились только фрагменты, ласты отсутствовали, — но позвоночник и ребра были в хорошем состоянии.
— Не вставай, — сказала мисс Луиза, но я настояла на том, чтобы смахнуть с табурета каменную крошку и вытереть его начисто, прежде чем она присела.
После этого к ней подошел Трей и улегся ей на ноги. Она не заговорила сразу — мисс Луиза никогда не отличалась особой разговорчивостью, — но рассматривала груды камня вокруг, в каждой из которых содержались окаменелости, ждущие очистки. Хотя у меня всегда было немало образцов, теперь их стало даже еще больше из-за того, что я так долго доводила до готовности плезика. Она ничего не сказала ни о беспорядке, ни о слое голубой пыли, покрывающей все в мастерской. Такое могли бы позволить себе другие, но она, полагаю, была приучена к грязи благодаря окаменелостям мисс Элизабет.
— Маргарет рассказала мне, что видела тебя и что ты хочешь знать, что с нашей сестрой. Сегодня мы получили от нее письмо: она благополучно добралась к нашему брату в Лондон.
— Ой, как я рада! Но мисс Маргарет сказала, что мисс Элизабет отправилась в Лондон ради меня. Зачем?
— Она собирается пойти на совещание Геологического общества и попросить их поддержать тебя, опровергнуть заявление барона Кювье, что ты сфабриковала плезиозавра.
Я нахмурилась.
— Как она об этом узнала?
Мисс Луиза замялась.
— Это они ей сообщили? Что, Кювье написал кому-то из них — Бакленду или Кониберу, — а те написали мисс Элизабет? И теперь они судачат об этом в Лондоне, о… о нас и о том, что мы делаем с найденными экземплярами? — У меня так сильно задрожали губы, что я вынуждена была замолчать.
— Перестань, Мэри. Нас навестила твоя мать.
— Мама? — Хотя было облегчением узнать, что известие явилось не из Лондона, меня потрясло, что мама действовала у меня за спиной.
— Она беспокоилась о тебе, — продолжала мисс Луиза, — и Элизабет решила, что попробует помочь. Мы с Маргарет никак не могли понять, зачем ей надо ехать лично, а не просто написать им, но она настаивала, что так будет лучше.
— Она права, — кивнула я. — Они, мужчины, не всегда быстро отвечают на письма. Мы с мамой это давно для себя уяснили. Иногда ответа приходится дожидаться больше года. Они быстры, когда им что-то надо, но когда что-то надо мне… — пожала я плечами, потом помотала головой. — Поверить не могу, что мисс Элизабет проделала весь этот путь в Лондон — на корабле — ради меня.
Мисс Луиза ничего не сказала, но так прямо посмотрела на меня своими серыми глазами, что это заставило меня опустить свои.
Через несколько дней я решила наведаться в коттедж Морли, извиниться перед мисс Маргарет за то, что их сестра уехала из-за меня. Я взяла с собой клеть, полную окаменелой рыбы, которую хранила для мисс Элизабет. Это должно было стать моим ей подарком, когда она вернется из Лондона. Какое-то время придется подождать, потому что она, скорее всего, останется там на некоторое время, но утешительно было знать, что рыба будет у них в доме, будет там дожидаться ее возвращения.
Я волокла эту клеть по Кумб-стрит, вверх но Шерборн-лейн и по всей Сильвер-стрит, проклиная себя за такую свою щедрость, потому что ноша была очень тяжела. Однако, когда я добралась до коттеджа Морли, дом оказался закрытым наглухо: двери были заперты, ставни опущены, а из трубы не шел дым. Я долго стучала и во входную дверь, и в заднюю, но ответа так и не было. Я как раз снова шла вокруг дома к фасаду, чтобы попытаться заглянуть в щель в ставнях, когда вышла одна из их соседок.
— Нет смысла заглядывать в ставни, — сказала она. — Их там нет. Вчера уехали в Лондон.
— В Лондон! Почему?
— Они получили известие, что мисс Элизабет тяжко заболела, сразу все бросили и поехали.
— Не может быть! — Я сжала кулаки и прислонилась к двери.
Казалось, что всякий раз, когда я находила что-нибудь одно, мне приходилось терять что-то другое. Я нашла ихтиозавра и потеряла Фанни. Нашла полковника Бёрча и потеряла мисс Элизабет. Нашла славу и потеряла полковника Бёрча. Теперь я снова нашла мисс Элизабет, но лишь затем, чтобы потерять ее, возможно, навсегда.