САЛТЫЧИХА (САЛТЫКОВА ДАРЬЯ НИКОЛАЕВНА)




 

(1730–1801)

Помещица Подольского уезда Московской губернии, замучившая более 100 человек крепостных. Была приговорена к смертной казни, которую потом заменили заключением. С 1768 года в монастырской тюрьме.

 

Случай в истории уникальный. Когда речь идёт о маньяках‑убийцах, то само собой разумеется, что в этих рассказах фигурирует только сильный пол. Особа же, известная под именем Салтычиха, убивала без всякой мотивации, с «особенной», как бы сейчас выразились, «жестокостью», просто так, из любви к этому делу, не уступая самым отъявленным монстрам рода человеческого.

Мы не имеем психологического портрета этой дамы. Исследователи, шедшие по горячим следам её зверств, были настолько ошеломлены размахом преступлений и необъяснимостью их, что предпочитали лишь констатировать события, теряясь в догадках по поводу причин. Да и что могли они сказать? Вездесущих журналистов, интервьюирующих маньяка прямо на скамье подсудимых, тогда ещё не было, психологии, как науки, не существовало, а Достоевский ещё не написал своих гениальных прозрений. История её кровавых деяний скорее напоминает криминальные хроники, хотя кое‑какие крупицы личной жизни Салтычихи всё‑таки попали в анналы.

Она была третьей дочерью обычного дворянина, каковых много на необъятных российских просторах служило государю и отечеству. И фамилию она в девичестве носила самую что ни на есть банальную – Иванова. Но, кроме такого заурядного фона, нам больше ничего не известно о детстве маньячки. Наверное, сегодняшние биографы обязательно «докопались» бы до какого‑нибудь фактика, который указал бы на сдвиги психики юной барыни – может, кошку она в своё время задушила или матушку ненавидела лютой злобой, а может, и папаша руку приложил к развитию в дочери подобных наклонностей. Оставим догадки для будущего фильма ужасов о Салтычихе. Мы же только знаем, что Дарья Николаевна в положенные ей сроки удачно (в смысле материальном) вышла замуж за ротмистра лейб‑гвардии конного полка Глеба Алексеевича Салтыкова, родила ему двоих сыновей и овдовела двадцати шести лет отроду.

Со смертью мужа Салтычиха стала единоличной хозяйкой тысяч душ крепостных крестьян и огромных имений, которые находились, говоря языком современной географии, на юго‑западной окраине Москвы. Постоянно барыня проживала на Сретенке, а к вящему «удовольствию» местных жителей отдыхать любила в поместье Троицком – красивейшем, благословенном месте Центральной России. Вот тут‑то, среди этого благолепия, и разыгрывались основные акты душераздирающей трагедии.

Поначалу по окрестным деревням поползли слухи о лютой помещице, которая собственноручно забивает до смерти своих крепостных. Люди шептались о подробностях: бабы крестились, мужики крякали от удивления – о таких зверствах они ещё не слыхивали.

Потом мимо потянулись телеги с подозрительным, едва прикрытым рогожей грузом. Сопровождающие не слишком таились от невольных свидетелей – дескать, везём трупы в полицейскую канцелярию на освидетельствование, умерла очередная девка, царство ей небесное, сбежала, дурочка, а по дороге‑то и отдала Богу душу, теперь нужно все, как положено, зафиксировать. Но случайно сползшая рогожа открывала взору жуткий обезображенный труп – обваренная кожа, струпья вместо волос, колотые и резаные раны.

Утечка информации шла и из тайных сыскных контор. Сюда проникали смельчаки, вырвавшиеся из Салтычихиного ада, с них брали показания и… отправляли назад, под надзор помещицы. Власти предпочитали молчать, а по Москве уже вовсю судачили об убийце.

Между тем один из её дворовых, который впоследствии и «сдал» свою барыню правосудию, справедливо потом заметил: «Когда б ей послабления не было, то она от таковых непорядков уняться могла».

Разоблачение Салтычихи началось с воцарением на престол великой государыни Екатерины II. Убийцу подвела крайняя её невежественность и смекалистость двух крепостных. Помещица грамоте не разумела и, что называется, политической конъюнктуры нового правления не поняла, зато простые дворовые отлично учуяли ветер перемен. Савелий Мартынов и Ермолай Ильин (у последнего Салтычиха умертвила трех жён) бежали в столицу и подали императрице жалобу на злодейку.

Молодая государыня, стремившаяся установить в отдельно взятой стране гуманистический рай, прореагировала немедленно. Для Дарьи Николаевны словно гром среди ясного неба грянул, когда к ней приехали высокопоставленные чиновники и взяли помещицу под домашний арест. Но привыкшая к безнаказанности Салтычиха по недоумию решила, что ей снова всё сойдёт с рук. Она отрицала любые обвинения. Однако Екатерина лично взяла под контроль дело своей подданной. На запрос канцелярии о возможности подвергнуть непокорную пыткам в целях получения признания, государыня проявила поистине царское великодушие и приказала поначалу нечестивицу попробовать устыдить, для чего предписывалось определить в дом Салтычихи самого честного и знающего священника. Духовное лицо «работало» со злодейкой четыре месяца, потом с сожалением объявило, что «сия дама погрязла в грехе» и добиться от неё раскаяния невозможно.

17 мая 1764 года на Дарью Николаевну было наконец заведено уголовное дело. Два чиновника, отправившиеся на места преступлений – на Сретенку и в Троицкое – трудились около года, опрашивая сотни свидетелей. Многие местные крестьяне, запуганные чудовищем, соседи и знакомые предпочитали молчать, однако нашлись люди, рассказавшие правду о событиях, очевидцами которых они стали. Открывшаяся следствию картина леденила кровь количеством убитых и бесчеловечной жестокостью Салтычихи.

Делу дали законный ход: из тайников Сыскной полиции извлекли те самые показания, которые пылились там не один год. Признания беглых смельчаков, похороненные в полицейской канцелярии взятками Салтычихи, всплыли на поверхность и потопили многих чиновников‑мздоимцев. Екатерина не жалела ни сил, ни денег, чтобы разоблачить убийцу и её пособников, с чьего молчаливого согласия совершались дикие преступления.

Документы следствия ничего не сообщают о том, с чего начинала свою кровавую практику Салтычиха. В них лишь бесстрастно перечисляются доказанные случаи убийства. Специализировалась Дарья Николаевна в основном на женщинах – то ли силёнок на мужиков не хватало, то ли до такой степени ненавидела свой пол.

Рискнём сделать предположение, которое может показаться на первый взгляд странным. Серийные убийцы‑маньяки, как известно, совершают преступления на сексуальной почве. Возможно, в действиях кровожадной дамы также присутствовала сексуальная подоплёка. Обычно стих на Салтычиху находил тогда, когда девка мыла пол. Это незатейливое действие приводило барыню в состояние крайнего возбуждения. Она набрасывалась на жертву и принималась колотить её поленом, скалкой, раскалённым утюгом, словом, всем, что попадалось под руку. Затем несчастную передавали в руки подельников Салтычихи. Гайдук сёк девку на дворе, а Дарья Николаевна бегала от одного окна к другому и кричала: «Бейте до смерти, бейте сильнее!» После истязаний жертву снова заставляли мыть полы, чего обычно обессилевшие девки делать были не в состоянии.

Часто садистка прибегала к особо изощрённым зверствам, как‑то: привязывала девку голой на морозе, морила её сутками голодом, обваривала лицо кипятком. Так, убивая крестьянку Ларионову, Салтычиха в экстатическом порыве схватила свечу и поднесла пламя к волосам девушки. А крестьянку Петрову загоняли палкой в пруд и заставляли стоять по горло в воде по несколько часов, хотя на дворе был ноябрь.

Все эти зверства оправдывались лишь недобросовестным мытьём пола в хозяйских апартаментах. Била Салтычиха ногами в живот и беременных женщин, до смерти замучила двух двенадцатилетних девочек.

В отличие от убийц‑одиночек Дарья Николаевна, выражаясь современным языком, сколотила бандитскую группировку – два‑три гайдука, всегда готовые прийти на помощь атаманше, когда та устанет мучить человека, конюх и девка Аксинья Степанова. Двое последних выполняли роль гробовщиков – выполняли приказ кровожадной хозяйки не без удовольствия, с некоторой даже долей самодеятельности. Так, на тело Ларионовой они уложили грудного ребёнка убитой, и младенец умер на морозе прямо на трупе матери. Но даже эти нелюди приходили в ужас при виде монстра в человеческом обличье.

Есть в кровавом списке Салтычихи и имена двух мужчин. Неизвестно, чем вызвал гнев помещицы Хрисанф Андреев, только после традиционной порки, которую осуществлял один из её подельников – Богомолов, Салтычиха приказала беднягу привязать на несколько часов на морозе. Когда измученного Андреева втащили в тёплую избу, Дарья Николаевна набросилась на Андреева и стала избивать палкой. Потом она схватила раскалённые щипцы и принялась вырывать у жертвы уши, лила ему горячую воду на лицо и пинала. Когда Андреев перестал подавать признаки жизни, она приказала Богомолову везти умирающего в Троицкое, так как дело происходило в Москве, в собственной резиденции Салтычихи. Естественно, несчастный по дороге скончался. Богомолов, не зная, что предпринять, попытался договориться со старостой имения Михайловым, чтобы тот похоронил убитого. Однако без церковного благословения труп придать земле законным путём было невозможно: покойник отошёл в мир иной без причащения, да ещё и при таких странных обстоятельствах. Михайлову вовсе не улыбалось быть крайним в преступлениях хозяйки, поэтому он довольно грубо осадил Богомолова, дескать, это твои проблемы. Гайдук растерянно пристроил труп на кухне в подполье и поехал… в Сыскной приказ. Неизвестно, то ли ужас обуял Богомолова от содеянного, то ли взыграла родная кровь – Андреев приходился Богомолову родным племянником, – но подельник Салтычихи предал хозяйку. Однако подкупленные ею ревнители порядка заключили изменника под стражу и быстренько доложили Дарье Николаевне о шатаниях в её рядах.

По‑видимому, предательство верного сообщника напугало убийцу, и она немедленно послала в Троицкое нарочного с приказом – труп выбросить. Но Михайлов, тоже струсивший, отказался выполнить приказ барыни. Тогда нарочный прихватил тело назад в Москву, а староста тем временем был вызван для объяснений с помещицей. Когда Михайлов вошёл в горницу Дарьи Николаевны, то увидел, что за столом чаёвничает известный чиновник полицейской канцелярии Иван Яров. Он‑то и научил старосту что следует тому говорить, коли будет он спрошен высоким начальством. После чего Яров и Михайлов поехали в Кремль, где староста дал показания, опровергающие жалобы Богомолова – дескать, Андреев бежал несколько дней назад и найден был мёртвым в лесу. К данным Михайлова приложили и освидетельствование трупа, составленное в Сыскном приказе. Богомолову за навет выдали 25 ударов кнутом и отпустили в руки родной матушки Дарьи Николаевны, которая, вероятно, в знак прошлых заслуг сообщника убивать его не стала, а посадила на цепь и приказала заковать в кандалы. Несчастного Андреева снова отвезли в Троицкое, где и похоронили после стольких мытарств.

По данным государева следствия, Салтычиха обвинялась в 38 доказанных убийствах. В списках ходило 75 имён жертв маньячки. Медицинского заключения здоровья обвиняемого тогда, конечно, не давали, но, думаю, многие согласятся – Дарья Николаевна была всё‑таки психически ненормальной и реализовывала своё возбуждение таким кровавым способом.

Интересно, что указом Екатерины от 12 июня 1768 года Салтычиху не только лишили дворянского сословия, материнских прав, всего имущества, но и постановили впредь именовать «сие чудовище мушиною».

Впрочем, нельзя сказать, что Дарья Николаевна после смерти мужа была обделена мужским вниманием. Длительные интимные отношения связывали вдову с землемером Николаем Андреевичем Тютчевым. Правда, в тот самый год, когда Салтычиху взяли под домашний арест, любовник надумал жениться и оставить надоевшую пассию. Никто не утверждает, что Николай Андреевич решил бросить Дарью Николаевну потому, что она попала в немилость властей.

Может, так совпало, но не зря же говорят, что несчастье не приходит одно. Салтычиха, услышав об измене Тютчева, поступила как заправская бандитка. Она накупила горючих веществ и приказала двум гайдукам подпалить дом обидчика, да так, чтобы непременно в огне погибли и неверный любовник, и его невеста. Но для сообщников одно дело было забивать беззащитных крепостных девок, а совсем другое – погубить дворянина. Они несколько раз отправлялись на задание, но возвращались ни с чем; в конце концов, слезливо взмолились – дескать, не вели, Дарья Николаевна, казнить, вели миловать – приказ ваш невыполним.

Салтычиха прослышав, что бесстыжий Тютчев будет проезжать со своей невестой по дорогам её имения, выставила пикеты с целью убийства, но операция снова сорвалась – то ли кто‑то опять «сдал» Дарью Николаевну, то ли Николай Андреевич, зная «крутой» характер бывшей любовницы, поостерёгся.

Шесть лет длилось следствие по делу Салтычихи и закончилось в 1768 году. Екатерина озадачилась сложной проблемой. С одной стороны, помещица Салтыкова принадлежала к весьма уважаемому дворянскому роду, и прецедент наказания отпрыска аристократических кровей мог вызвать недовольство в некоторых кругах. С другой – царица хотела превратить судилище над преступницей в показательный, политический процесс, который призван был всему миру продемонстрировать намерение императрицы создать новое правовое государство.

Екатерина приказала лишить всех званий, имущества и отправить в ссылку всех мздоимцев и взяточников, покрывавших убийцу. Подельники Салтычихи приговорены были к публичной порке и последующей каторге. Не избежал наказания даже Богомолов, который перед этим содержался Салтычихой в кандалах. Ну а для виновницы 17 ноября 1768 года назначена была на Красной площади гражданская казнь. Екатерина так заботилась о воспитании подданных, что даже распорядилась прислать горожанам специальные приглашения.

Народу, конечно, собралось видимо‑невидимо. В то утро шёл крупный, хлопьями снег. Салтычиху привезли на площадь и приковали цепями к позорному столбу, повесив ей на грудь табличку со словами «Мучительница и душегубица». То‑то отвели душу народные мстители: они плевали в нестрашную теперь маньячку, кидали в неё дерьмом и грязью.

Салтычиха была пожизненно заточена в яму под Соборной церковью Ивановского монастыря. По мистической казуистике истории этот храм был выстроен в честь рождения другого маньяка и изверга Ивана Грозного. Два раза в день решётка в склепе отодвигалась и Салтычихе просовывали еду. Выводили узницу только раз в сутки, чтобы она послушала издалека колокольный звон и посмотрела церковь. Доступ к священному алтарю убийце был запрещён.

Тридцать три года просидела Салтычиха в яме и умерла дряхлой старухой. Её имя стало ругательным у русского народа.

 

АНЖЕЛИКА КАУФМАН

 

(1741–1807)

Немецкий живописец и график. Представитель классицизма. Писала портреты («Гёте», 1787), сентиментально‑чувствительные, мифологические, исторические, религиозные и бытовые сцены («Вышивальщица»).

 

Когда женщина одарена столькими талантами и красотой, как наша героиня, то ей редко удаётся добиться чего‑то путного. Однако имя Анжелики Кауфман многое говорит подлинным ценителям живописи, ибо в своё время она была очень знаменитым художником, заказать портрет которому считалось престижным.

Девочка родилась в семье немецкого художника Иоанна Иосифа Кауфмана на захудалом постоялом дворе в маленьком французском городке Туре, ибо отец был склонен к перемене мест. Одиннадцати месяцев Анжелику перевезли в Италию, где, наконец‑то, семья осела надолго.

Богато одарённая натура девочки проявилась очень рано. С шести лет Анжелика начала рисовать, да и трудно было удержаться от того, чтобы не взять в руки уголёк или кисточку, проводя целые дни в мастерской отца. Иоанн Иосиф Кауфман не отличался особыми талантами живописца и обделенность природой стремился восполнить трудом, с детства он приучал и дочь к каждодневной изнуряющей работе.

Анжелика была чрезвычайно привязана к отцу, потому что он заменил ей и подружек, и детские развлечения, и учителей. Часами девочка упражнялась в живописи, а иногда это маленькое красивое существо с папкой рисунков заходило на богатые виллы, чтобы продать свои работы и помочь семье. Трудно было отказать столь очаровательному ребёнку, и однажды даже местный епископ согласился позировать Анжелике.

Старый Кауфман отлично сознавал, что талант дочери позволит ей достичь гораздо большего, чем удалось это ему самому, и потому не жалел ни средств, ни сил для шлифовки таланта Анжелики. Во‑первых, они предприняли длительное путешествие по Италии. По мнению отца, эта благословенная страна могла стать для девушки источником вдохновения, как и для великих мастеров Возрождения. Во‑вторых, старик по‑прежнему уповал на изнуряющую работу и не разрешал Анжелике ни часа развлечений. Девушка была покорной дочерью и только однажды её натура взбунтовалась. Безусловно, читатель угадает, если подумает, что это была любовь. Странствуя по свету, но ведя замкнутый образ жизни из‑за запретов отца, Анжелика всё‑таки умудрилась познакомиться с молодым музыкантом. Девушка была одарена от природы удивительным голосом. Парень умолял Анжелику бросить живопись, отца‑тирана и посвятить себя пению, уйти с ним. Для девушки наступили дни мучительных сомнений. Впервые она не могла посоветоваться с отцом, впервые в её размеренную жизнь вошли смута и нежелание работать. Решить сама эту жизненную проблему Анжелика не смогла и отправилась к духовнику. Конечно, тот посоветовал ей остаться с отцом, забыть о греховной карьере певицы и выбрать более благородную стезю живописца. От дней влюблённости в творчестве художницы осталась картина, на которой изображён Орфей, пытающийся увести Эвридику из Ада. Черты навсегда покинутого любимого она придала своему живописному герою. Есть и ещё одно полотно: сама Анжелика между двух муз – Музыки и Живописи, обе зовут её, но она склоняется ко второй.

Итак, выбор состоялся и больше, казалось, ничто не мешало таланту девушки. Действительно, она остро почувствовала веяния галантного века с его стремлением к игре, подражаниям, с его ленивым полумраком и уютными креслами, с его кукольными пастушками и золотистыми будуарами. Вскоре слава молодой художницы долетела до Миланского дворца, куда она и была приглашена. Двор был пленён мастерством Анжелики, желающие занимали очередь, чтобы заказать у неё портрет. Девушка, упоённая поклонением и славой, с успехом воспроизводила поверхностный и модный в то время стиль блестящего французского двора, работая с пастелью. Пастушье платье – писк сезона, атласные туфельки, шляпа с лентами на напудренном парике, куколка, окружённая массой поклонников – вот портрет Анжелики того времени.

Смерть матери заставила семью вновь покинуть насиженное место и отправиться на этот раз в родную Браганцу. Однако здесь отец с дочерью прожили недолго. Кому нужны были нарисованные пастушки, если вокруг полно настоящих. Анжелика едва успела закончить фрески для приходской церкви, как отец решил уехать ко двору графа Монфорта, где для девушки была работа. От весёлого двора Монфорта она отправилась в Рим. Здесь она познакомилась с Иоанном‑Иоахимом Винкельманом, немецким историком искусств, который имел огромное влияние на современные умы. Анжелика тоже поверила его учению, наконец‑то, у девушки появился первый сторонний учитель. Винкельман исключительно высоко отзывался об одарённой художнице: «Мой портрет для одного друга сделан исключительной личностью, одной немецкой художницей. Она очень сильна в портретах… Её имя – Анжелика Кауфман». В Риме девушка познакомилась со многими лондонцами и, увлёкшись их рассказами о родном городе, решила попытать счастья в туманном Альбионе.

22 июля 1766 года Анжелика прибыла в Лондон, где её ждал настоящий успех. «Королева всего два дня как приехала. Лишь только ей будет лучше, я буду ей представлена», – писала девушка отцу всего лишь через месяц после приезда. На следующее лето старик Кауфман переехал к дочери. Почти двадцать лет прожила Анжелика в Лондоне. Здесь она написала портреты английской королевы, датского короля Христиана. От заказчиков не было отбоя. Окутанные дымкой загадочности лица на её картинах полны если не красоты, то во всяком случае очарования. Салонная художница, Анжелика Кауфман, имела успех и как женщина, покоряя мужчин прекрасной фигурой, свежим цветом лица и наивными живыми глазами.

Многие современники отмечали магический взгляд художницы и её оригинальность. На Анжелику даже обратил внимание президент английской Академии художеств – Рейнольдс. Он предлагал девушке разделить его судьбу, богатство и славу. Но Анжелика испугалась гениальности Рейнольдса, она понимала, что такому таланту жена должна принадлежать всецело, а в ней ещё не угасло желание собственного самоутверждения.

Женихи, однако, не убывали, и однажды мастерскую Кауфман посетил меценат, приобретавший картины художников за баснословно высокие цены, граф Хорн. Даже привыкшая к восторгам зрителей Анжелика не смогла удержаться от довольной улыбки, слушая лестные отзывы графа о своём творчестве. Вскоре Хорн сделал ей предложение. Казалось, личное счастье наконец‑то улыбнулось знаменитой художнице – блестящий молодой человек, принятый в самых уважаемых домах Лондона, богатый, обаятельный светский лев. Только старик Кауфман сразу же невзлюбил жениха, но у него не было права второй раз встать дочери поперёк дороги, поэтому, скрипя зубами, он постарался промолчать.

Вскоре граф тайно явился к Анжелике и в полном отчаянии поведал ей, что его подозревают в серьёзном политическом преступлении, в котором он, конечно, не виноват, и ему грозит позорная смерть. Только невеста может спасти графа, немедленно с ним обвенчавшись, ибо только имя Анжелики Кауфман заставит королевскую семью, нежно любящую художницу, внимательно разобраться со случаем её мужа. Наивная девушка, не искушённая в интригах, не сталкивавшаяся с подлостью, любила графа и поверила ему сразу.

Семейная жизнь, однако, не задалась. Граф требовал немедленно покинуть город, он часто не являлся домой и вообще вёл себя довольно странно. На вопросы Анжелики отвечал истериками и грубостью. Всё закончилось тем, что женщина вынуждена была переселиться обратно к отцу. Вскоре Анжелика узнала правду – муж её был авантюристом и жил под разными вымышленными именами. Последнюю свою фамилию он взял после того, как некоторое время служил у настоящего графа Хорна в Германии. На прощание муж выманил у Анжелики триста фунтов. 10 февраля 1768 года состоялся их развод. Пережив личную трагедию, художница замкнулась в себе и перестала бывать на светских раутах, только небольшой круг интеллигенции продолжал интересовать её по‑прежнему. Клопшток писал одному из своих друзей: «С некоторых пор я почти влюблён в одну немецкую художницу в Лондоне – Анжелику Кауфман».

Наша героиня все больше думала о возвращении в Италию. Отец стал совсем стар и часто говорил, что хочет умереть на земле, когда‑то взрастившей его. Только одно заботило Кауфмана – Анжелика оставалась совершенно одинокой. Отец сам позаботился о достойном человеке для своей дочери. По настоянию старика Анжелика вышла замуж за посредственного венецианского художника, которому к тому времени исполнилось пятьдесят – Антонио Цукки. В Италии в 1783 году Кауфман умер, а Анжелика с мужем поселились в Неаполе при дворе королевы Марии‑Каролины. Но и здесь ей тяжело было жить, бесконечно эксплуатируя своё мастерство и создавая похожие один на другой портреты придворных.

Новое местожительство – Рим – подарил ей встречу с главным человеком своей жизни – с Гёте. Великий поэт по достоинству оценил оригинальность и богатый внутренний мир художницы. Долгое время их связывала нежная дружба. Анжелика писала портрет Гёте но он не удался и остался незаконченным. Мастерства Кауфман не хватило, чтобы передать гениальность немецкого титана.

Уходил в прошлое галантный век. Вместе с ним старилась и медленно угасала Анжелика Кауфман. Одинокая, забытая всеми она умерла на руках своего дяди 5 ноября 1807 года.

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2022-10-31 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: