В основе параграфа лежит первый параграф («Современное состояние проблемы») одноименной главы в коллективной монографии «Теория речевой деятельности (проблемы психолингвистики)» (М., 1968).
Как уже отмечалось, в современной психолингвистике используются по крайней мере две принципиально различные модели (СНОСКА: Это, впрочем, не совсем точно, ибо модель языка с конечным числом состояний может рассматриваться как частный случай грамматики НС, а эта последняя — как частный случай трансформационной (см., например: S, S a port а <…>,S. Koch (ed.) Psychology, a study of science, v. 6. — «Language», v. 41, 1965, No. 1, p. 97). Но фактически расхождение между моделями достаточно велико, чтобы размежевать психолингвистов на непримиримые группы). Одна из них может быть описана как модель языка с конечным числом состояний, или Марковская (стохастическая) модель. В этой модели появление каждого нового элемента, речевой цепи зависит от факта и от вероятности появления предшествующих элементов. По определению Ч. Осгуда, использовавшего марковскую модель для интерпретации психолингвистического порождении фразы, «предложения порождаются слово за слоном по принципу условных вероятностей, связывающих слова в зависимости от прошлого опыта» (СНОСКА: Ch. Osgood. Psycholinguistics. «Psychology: a study of science», v. 6, New York, 1963, p. 264). Такое понимание очень ярко отразилось в определении вербального контекста, данного Дж. Миллером и Дж. Селфридж в известной статье 1950 г. «Вербальный контекст и воспроизведение осмысленного материала»: «Под вербальным контекстом... мы понимаем меру, в какой предшествовавшее появление каких-то вербальных элементов влияет на выбор говорящим в настоящий момент» (СНОСКА: Q. A. Miller and J. A. Selfridge. Verbal context and the recall of meaningful material. «Psycholinguistics». Ed. by S. Saporta. New York, 1961, p. 199).
Мы только что говорили, что в используемой Осгудом модели появление каждого нового элемента зависит не только от вероятности, но и от самого факта появления данного элемента. В психолингвистической модели, положенной в основу соответствующих разделов вдохновленной Осгудом коллективной монографии «Психолингвистика», эти два аспекта соответствуют различным типам структуры потока речи — «статистической структуре» и «лингвистической структуре». «В процедуре современного структурно-лингвистического анализа частота появления (данной единицы в данном контексте или данного противопоставления) не является релевантным критерием. Релевантна лишь возможность появления... С другой стороны, в статистическом анализе частоты, т. е. вероятность появления, суть непосредственный предмет анализа. Статистическая процедура, однако, обычно игнорирует вещь, для лингвистики основную,— различение уровней структуры... «Статистическая структура»... должна пониматься как обозначение системы условных вероятностей, связывающих единицы данного порядка в языке. (Важно не смешивать понятие «порядок» и «уровень». Слова, морфемы, фонемы суть различные порядки единиц. Между единицами одного порядка, расположенными в последовательности, есть граница или переходы, принадлежащие к различным конструктивным уровням). «Лингвистическая структура», с другой стороны, должна пониматься как иерархическая система возможностей комбинаторики единиц данного порядка» (СНОСКА: «Psycholinguistics. A survey of theory and research problems».Ed. by Ch. E. Osgood and Th. A. Sebeok, 2nd ed. Bloomington, 196S. pp. 94—95).
Мы позволили себе столь длинную цитату, ибо из нее точка зрения авторов «Психолингвистики» ясна без дальнейших комментариев. Заметим, что аналогичное разграничение двух типов структуры (без принципиального пересмотра самой модели; грамматика, в частности синтаксис, продолжает рассматриваться как «грамматические механизмы следования» — grammatical sequencing mechanisms) встречается и в некоторых более новых работах (СНОСКА: См., например: D. Howes Foundations of a physiological theory of human language. Paper to be presented at the Verbal Behavior Conference. New York, September, 1965).
Вторая модель, о которой шла речь во введении,— это порождающая модель, предложенная Н. Хомским и интерпретированная для психолингвистических целей Дж. Миллером. Ее можно определить как трансформационную. Напомним основные черты этой модели. Как известно, в ней всякое предложение либо считается ядерным, т. е. может быть построено методом непосредственно составляющих (НС) плюс так называемые обязательные трансформации, либо порождается из ядерного предложения посредством так называемых факультативных трансформаций (СНОСКА: Мы здесь — в соответствии с практикой американской психолингвистики — несколько упрощаем структуру модели Хомского, которая имеет дело, строго говоря, не с готовыми предложениями, а с так называемыми терминальными цепочками. Кроме того, мы не затрагиваем его работы «Aspects of the theory of syntax», New York,1965, так как подавляющее большинство опубликованных психолингвистических исследований опирается на первый вариант его модели). Модель Хомского (применительно к этой работе констатируется факт, что при некоторых типичных для афазии нарушениях лингвистической структуры статистическая структура остается константной. См. также: Н. Мас1ау and Ch. E. Osgood. Hesitation phenomena in spontaneous English speech. «Word», v. 15, 1959) слагается из четырех компонентов: а) семантические единицы, б) классы единиц (эквивалент частей речи), в) правила порождения ядерного предложения по НС и г) правила трансформации. В настоящем обзоре мы будем рассматривать только два последних компонента.
Начнем с констатации того факта, что психологическая реальность правил грамматики НС признается практически всеми психолингвистами. Существует довольно много экспериментальных исследований, посвященных обоснованию такой реальности. Типичная в этом смысле работа принадлежит Д. Бумеру, исследовавшему распределение пауз в речи и установившему, что они наиболее часты после первого слова, входящего в данное грамматическое единство (clause) внутри предложения (СНОСКА: См.: D. S. Boomer. Hesitation and grammatical encoding. «Language and speech», v. 8, 1965, No. 4). Он объясняет этот факт тем, что после произнесения первого слова определяется дальнейший выбор структуры. Другая, более известная работа принадлежит Дж. Фодору и Т. Биверу. Они подавали на одно ухо испытуемого речь, а на другое - резкие щелчки. Оказалось, что, если испытуемому вдавался вопрос о локализации щелчка, он, как правило «помещал» его па границе грамматических сегментов (СНОСКА: См.: J. A. Fodor and Т. С. Вever. The psychological reality of linguistic segments, JVLVB, v. 4, 1965, No. 5).К этой же группе работ можно отнести некоторые исследования советского психолога И. М. Лущихиной: она показала, что в условиях сильных помех (в эксперименте —при «белом шуме», т, е. равномерном шуме па всех частотах) есть зависимость между восприятием и изменением глубины фраз одной и той же длины. В частности, глубокие части фразы улавливаются слушателем намного реже чем мелкие (СНОСКА: См.: И. М. Лущихина. Аудирование речевых сообщений в условиях белого шума. Автореферат канд. дисс. (по психологии). М., 1965, стр. 16. См. также: И. М. Лущихина. Использование гипотезы Ингве о структуре фразы при изучении восприятия речи. «Вопросы психологии», 1965, № 2). Большое количество работ было посвящено доказательству психологической реальности трансформационных правил. Классической в этом смысле является статья Дж. Миллера, появившаяся в 1962 г. (СНОСКА: См.: G. Miller. Some psychological studies of grammar. «American Psychologist», v. 17, 1962, No. 11). Эксперимент Миллера состоял в следующем. Были даны списком ядерные предложения. Затем в основном опыте были предъявлены их трансформации в ином порядке следования, а в контрольном — те же предложения, но тоже в ином порядке следования. Задача была — выбрать из второго списка эквиваленты к предложениям первого. Выяснилось, что на то, чтобы выбрать трансформы, требуется некоторое дополнительное латентное время, причем для того, чтобы выбрать предложение пассивное и отрицательное, нужно столько времени, сколько составляет сумма латентных времен при поиске отдельно пассивного и отдельно отрицательного предложения. Однако результат опыта был в значительной мере обесценен тем, что ему было предпослано обучение испытуемых узнаванию и осуществлению трансформации.
«Эта работа,— комментирует статью Миллера Мёррей Гланцер,— коренится в прямом переносе лингвистической модели на психологические механизмы. Это, безусловно, допустимый первый шаг при исследовании психологических коррелятов непсихологической структуры. Однако было бы нежелательно, чтобы такому простому и прямому перенесению приписывалась большая роль, чем введение в исследование» (СНОСКА: M. Glanzer. Psycholinguistics and verbal learning. Draft оf a paper to be presented at the Verbal Behavior Conference. New York September, 1965, p. 4). Между тем основная масса исследований уровня трансформаций сводилась и сводится именно ктакому «прямому и простому переносу» с небольшими коррективами. Например, работа Дж. Мелера, заставлявшего своих испытуемых запоминать и повторять предложения разных типов и исследовавшего количество ошибок, хотя и показала, что ядерные предложения запоминаются лучше, но не позволила поставить в прямую связь трудность запоминания и количество трансформаций (СНОСКА: См.: J. Mehler. Some effects of grammatical transformation on the recall of English sentences. JVLVB, v. 2, 1963), В работе Ч. Клифтона, И. Курц и Дж. Дженкинса, исследовавших генерализацию моторных ответов на разные типы предложений, хотя в принципе подтвердилась такая прямая связь, но выяснилась неэквивалентность времени, нужного для разных трансформаций: например, для трансформации между активным и пассивным предложением нужно было меньше времени, чем между утвердительным и отрицательным (СНОСКА: См.: Ch. Clifton, 1. Kurcz and J Jenkins. Grammatical relations as determinants of sentence similarity, JVLVB, v. 4, 1965, No. 2). П. Гоу показал, что слушатель легче верифицирует активные предложения, чем пассивные, утвердительные — чем отрицательные и, по-видимому, для того чтобы понять, трансформирует все предложения в ядерные (СНОСКА: См.: P. B. Gоugh. Grammatical transformations and speed of understanding, JVLVB. v. 4, 1965, No. 2). П. Уосон и Р. Эйферман пришли к выводу, что при тождестве передаваемой информации утвердительные предложения понимаются легче, нежели отрицательные (СНОСКА: См.: Р. С Wason. Response to affirmative and negative binary statements. «British Journal of Psychology», v. 52, 1961; R. Eifermann. Negation: a linguistic variable. «Acta psychologica». v. 18, 1961).
Опуская изложение неопубликованного (и известного лишь по ссылкам в других американских работах) исследования Л. Макмагона, остановимся на недавней статье Д. Слобина, легшей в основу его доклада на XVIII Международном психологическом конгрессе в Москве. Его данные полностью подтвердили данные Гоу и Макмагона, но, кроме того, Слобин ввел еще одну характеристику предложения, для нас в дальнейшем очень важную — обращаемость или обратимость (reversibility). Под обратимыми понимались предложения типа «Собака преследует кошку» (по смыслу вполне допустимо и обратное — «Кошка преследует собаку»), а предложения типа «Девочка собирает цветы» (обратное бессмысленно) считались необратимыми. «Во всех возрастах время реакции на необратимые предложения меньше, чем на обратимые. Вообще говоря представляется, что необратимость дает меньше возможностей для смешения, так как допускается лишь один возможный субъект и один возможный объект действия» (СНОСКА: D. I. S1оbin. Grammatical Transformations and Sentence Comprehension in Childhood and Adulthood. JVLVB, v. 5, 1966, No. 3, pp. 225—226). Необратимость, по Слобину, снимает проблему пассивности грубо говоря, пассивное предложение в его опытах (методика которых была довольно сложна) не требовало в этом случае дополнительного времени по сравнению с ядерным. Слобин относит исследованный им феномен обратимости за счет влияния семантики предложения. Большой интерес представляет еще одна статья — Р. Сэвина и Э. Перчонок, где исследовался объем кратковременной памяти и было показано, что разные виды трансформаций хранятся в ней отдельно друг от друга и отдельно от ядерного предложения (СНОСКА: См.: Н. В. Savin and E. Perchonock. Grammatical structure and the immediate recall of English sentences, JVLVB, v. 4, 1965, No. 5).
Все эти исследования, исходящие из трансформационной модели Хомского — Миллера, нередко встречают со стороны более «умеренных» исследователей скептическое отношение. Мы уже цитировали Гланцера. Более резко, нападая на самую основу идей Хомского, выступает Дж. Нист, по мнению которого порождающая модель вступила в период слишком большой разработанности: чем более мелкие детали она в себя включает, тем менее значимы эти детали (СНОСКА: См.: J. Nist. A critique of generative grammar. «Linguistics». v. 19, 1965). Р. Титоне вслед за Л. Майерсом критикует модель Хомского за ее заданность, отсутствие гибкости; она скорее применима, по его мнению, как логическая теория и основа машинного программирования, чем как психологическая теория (СНОСКА: См.: L. M. Meyers. Two approaches to languages, PMLA, v. 77, 1962, No. 4, p. 2; R. Titоne. La psicolinguistica oggi. Zurich, 1964, стр. 140—141). Впрочем, вся эта критика не конструктивна — она не связана с какой-либо позитивной программой.
В этой связи представляет интерес попытка самого Ч. Осгуда, пересмотрев свою модель, противопоставить ее модели Хомского — Миллера. Эта попытка относится к 1963 г., когда Осгуд выступил на годовом собрании Американской психологической ассоциации с президентской речью, озаглавленной «О понимании и порождении предложений» (СНОСКА: «Для того чтобы ребенок обучился этой последовательности, построенной по принципу слева направо, которая необходима для создания совершенно приемлемых предложений из двадцати слов или меньше, он должен был бы прослушать правило или пример на него, из которого это правило могло бы быть выведено. Таким образом, по-видимому, не остается ничего, кроме как утверждать, что ребенок должен выслушать 2000 предложений, прежде чем он сможет говорить и понимать по-английски... Даже короткий подсчет убедит каждого, что количество внутренних состояний, необходимых в подобных системах, оказывается несостоятельным, прежде чем вся система будет способна иметь дело с чем-нибудь сходным по сложности с естественным языком» (Дж. К. Прибрам. Планы и структура поведения. М., 1965, стр. 158—159)).
Соглашаясь с тем, что обычная марковская модель не удовлетворяет современному состоянию наших знаний (и, в частности, с тем, что она не может объяснить темп усвоения ребенком языка), Осгуд в то же время старается избегнуть крайностей трансформационного направления. Один из важнейших его тезисов сводится к допущению, что условными вероятностями могут быть связаны не только элементы последовательности, т. е. не только «нижний этаж» дерева структуры предложения,, но и его «верхние этажи», примерно так (СНОСКА: Схема взята (с некоторыми упрощениями) из статьи::Ch. E. Osgood. On understanding and creating sentences. «American Psychologist», v. 18, 1963, No. 12, p. 743):
<…>
The man hits the colorful ball
Иначе говоря, условными вероятностями могут быть связаны не только единицы, но и операции, образующие последовательные «шаги» в структуре предложения. Другой интересный тезис Осгуда, на котором мы вкратце остановимся, чтобы потом к нему не возвращаться,— это выдвинутая им еще в 1956 г. совместно с Дж. Наннэлли и Солом Сапортой (СНОСКА: См.: Ch. Osgood, S. Saporta, J. С. Nuonally. Evaluative assertion analysis. «Litera», v. 3, 1956) и развитая в данной работе идея о том, что для определенных целей (именно для: целей так называемого анализа содержания) целесообразно представлять себе любое как угодно сложное предложение в виде цепи «ядерных утверждений» (kernel assertions), имеющих вид «субъект — связка — объект» и в совокупности семантически эквивалентных исходному предложению:
The clever young thief was severely sentenced by the father grim — faced judge.
Ядерные утверждения:
(The thief) (was) (clever)
(The thief) (was) (young)
(The judge) (was) (rather grim-faced)
(The judge) (sentenced severely)
(the thief)
Осгуд утверждает, что «существуют два совершенно различных психологически типа процессов анализа фраз — квалифицирующие операции (между скобками) и квантифицирующие операции (внутри скобок), и каждый из этих типов соответствует разным закономерностям познавательной деятельности — первый гомеостатичен. второй мультипликативен» (СНОСКА: «On understanding and creating sentences», p. 749). Последнее из цитированных положений означает, что квалифицирующие фразы (мы бы сказали — синтагмы) можно трансформировать в предикативные, причем их смысл не изменится: сырный дух → дух от сыра; веселый мальчик → мальчик весел; квантифицирующие же фразы образуются таким путем, что их никак нельзя представить предикативно, ибо в них опорное слово получает семантическую окраску, отличную от окраски того же слова в изоляции. Например, некоторые люди семантически уже и слабее, чем просто люди; очень милый — это не просто милый, а милый, помноженное (отсюда понятие мультипликативности) на какой-то семантический коэффициент. Существует система правил трансформации исходного предложения в ядерные утверждения.
Идея Осгуда о том, что статистические закономерности могут связывать не только конечные результаты цепи, но и сами операции, хотя эта идея встречает у лингвистов миллеровского направления изрядный скепсис, сама по себе весьма привлекательна. В своем утверждении, что модель Хомского нередко дает ответ «да — нет» там, где мы имеем дело с вероятностью, Осгуд, по-видимому, прав. И он, безусловно, прав, требуя, чтобы психологическая теория порождения предложения была частью теории поведения в целом (а надо сказать, что, несмотря на неоднократные попытки продвинуться в этом направлении (СНОСКА: Важнейшая из этих попыток — цитированная выше книга Миллера, Галантера и Прибрама), миллеровская модель остается пока изолированной).
Указанная идея привлекла поэтому серьезное внимание многих исследователей. Один из них — Нил Джонсон. В одной из своих первых работ он исследовал, как испытуемые заучивают предложения разных грамматических типов, и предположил, что относительная вероятность ошибки будет больше на границах фраз, чем внутри них. Эксперимент подтвердил это предположение, причем оказалось, что внутри фраз вероятность ошибки уменьшается по обычным закономерностям марковского процесса (СНОСКА: См.: N. F. Johnson. Linguistic models and functional units of language behavior. «Directions in psycholinguistics». Ed. by Sh. Rosenberg. New York, 1965). Далее Джонсон, не прибегая нигде к понятию трансформации, предлагает такую концепцию порождения предложения. Происходит движение от вершины дерева к его основанию, причем каждый раз мы «откладываем» второй из составляющих в кратковременную память, а первый продолжаем членить, пока не доходим до конца — до слова. И лишь затем делаем скачок к оставленным нами вторым компонентам. Исходя из такого допущения, Джонсон — в духе Осгуда — выдвинул предположение о том, что ассоциации, влияющие на легкость воспроизведения предложения, могут возникать не только и не столько между словами, сколько между операциями. Но если так, то некоторые из типов ассоциаций, даже если они усвоены предварительно, не должны влиять на легкость воспроизведения, так как между соответствующими местами в модели порождения фразы вставлено несколько шагов. В предложении типа Сырный дух остановил лису ассоциация между сырный и дух может облегчить порождение, но между дух и остановил — нет (мы взяли здесь очень упрощенный пример; эксперимент Джонсона проводился с предложениями большей глубины). Так оно и случилось (СНОСКА: N. Johnson. The influence of associations between elements of structural verbal responses, JVLVB, v. 5, 1966, No. 3). Далее Джонсон, используя предложение как реакцию, предположил, что при разной глубине первого слова, т. е. при разном числе «шагов» в предложенной ранее модели, мы получим разное латентное время. Это подтвердилось (СНОСКА: См.: N. Johnson. On the relationship between sentence structure and the latency in generating the sentence). Однако позже появились эксперименты, опровергающие результаты Джонсона.
В одной из более ранних работ (СНОСКА: См.: N. Johnson. The psychological reality of phrase — structure rules. JVLVB, v. 4, 1965, No. 6, p. 474) Джонсон прямо ставит под сомнение принципы модели Хомского — Миллера. А Э. Мартин и К. Робертс замахиваются и на иную интерпретацию результатов опытов с этой моделью — они указывают, что данные Мелера, в частности, вполне объяснимы и при использовании модели НС, ибо в опытах, исходящих из школы Миллера, не учитывалось влияние глубины предложения (СНОСКА: См.: Е. Martin and К. Н. Roberts. Grammatical Factors in Sentence Retention, JVLVB, v. 5, 1966, No. 3). Далее, К.Форстер, используя все ту же идею Осгуда об ассоциациях между операциями, выдвинул гипотезу, что в языках с преобладанием так называемой прогрессивной структуры предложения (типа английского или русского) должно быть легче восстанавливать конец предложения по его началу, а в языках с преобладанием регрессивной структуры (типа турецкого), наоборот, легче восстанавливать начало предложения по его концу. Идея эта блестяще оправдалась (СНОСКА: К. J. Fоrster. Left-to-Right Processes in the Constructions of Sentences, JVLVB, v. 5, 1966, No. 3).
Таким образом, появилась целая серия работ (некоторые из них мы еще затронем далее), направленных — субъективно или объективно — на пересмотр трансформационной психолингвистической модели. Упомянем еще об одном экспериментальном исследовании, авторы которого приходят к прямому выводу о несоответствии результатов эксперимента трансформационной модели. «Это, конечно, не означает необходимо, что трансформационная теория неадекватна или неверна»,— пишут они;,но, по их мнению, она недостаточна (СНОСКА: P. H. Tannenbaum, R. R. Evans, F. Williams. An experiment in the generation of simple sentence structures. «The Journal of communication», v. XIV, 1964, No. 2, p. 116).
Итак, пока ни одна из соперничающих моделей не доказала своего превосходства. Обе модели остаются лишь гипотезами, но еще не стали теориями: еще не придуман опыт, который раз и навсегда заставил бы выбрать одну и отбросить другую модель. Все существующие опыты лишь указывают, что и данная модель верна, но не доказывают, что только она верна.
А между тем накапливаются факты, которые могли бы повести к довольно существенному пересмотру существующего теоретического положения. Эти факты интерпретируются пока по-разному — обычно как «возмущающее» влияние семантических или прагматических факторов. Все они сводятся к тому, что существует некоторый предметный, или логический, инвариант высказывания, лишь частично релевантный грамматической структуре предложения, но влияющий на закономерности психолингвистического порождения. Такова, в частности, наиболее вероятная интерпретация обратимости в опытах Слобина (вспомним, что наличие или отсутствие обратимости определенным образом обусловливало другие факторы изменения латентного времени, но не наоборот).
Очень интересны с этой стороны опыты Г. Кларка. Он применил так называемую Cloze procedure (пропуск в предложении одного из его элементов с предложением испытуемому заполнить этот пропуск) к трем главным членам предложения — субъекту, предикату и объекту. Получилась крайне интересная картина. В активных предложениях 81,5% субъектов оказалось именами, обозначающими живые активные существа; но эти имена были объектами лишь в 26,7%. В пассивных же предложениях оказалось, что эти слова были субъектами в 68,3% и объектами в 45,8%. Далее, оказалось, что глагол тяготеет статистически к объекту в обоих типах предложений и оба они относительно независимы от субъекта, напротив, его обусловливают, причем в пассивном предложении значительно больше, чем в активном (СНОСКА: См.: Н. H. Clark. Some structural properties of simple active and passive sentences, JVLVB, v. 4, 1965, No. 5). Все это резко противоречит модели Миллера — Хомского и лишь частично объяснимо моделью Осгуда — Джонсона.
Далее, Кларк показал, что в предложениях данной синтаксической структуры субъект («деятель») всегда воспроизводится наиболее четко и безошибочно, на втором месте стоят определение и объект, наименее устойчив глагол-сказуемое. Связаны взаимной статистической обусловленностью определение с субъектом и глагол с объектом (СНОСКА: См.: Н. Н. Clark. The prediction of recall patterns in simple active sentences, JVLVB, v. 5, 1966, No. 2).
Б. Андерсон установил, что воспроизведение более уверенно производится в первой половине предложения и менее уверенно во второй, независимо от грамматической формы предложения (СНОСКА: См.: В. Anderson. The short-term retention of active and passive sentences (неопубликованная дисс)). П. Уосон, изучая отрицательные предложения, пришел к выводу, что существует фактор «правдоподобности отрицания»: легче отрицать, что паук — насекомое, чем отрицать, что свинья — насекомое (СНОСКА: См.: Р. С. Wason. The contexts of plausible denial, JVLVB. v. 4, 1965, No. 1). Еще дальше пошла Кэри, которая установила, что труднее оперировать такими отрицательными предложениями, которые не отражают того, как говорящий фиксировал мысль для себя, т. е. если я узнал, что Петр не пришел, то мне будет легче оперировать этим высказыванием, чем если я узнаю, что Петр дома, но скажу, что Петр не пришел.
Обобщая все эти факты, можно думать, что они отвечают модели порождения высказывания, следующей из исследований А. Р. Лурия. По-видимому, предварительно можно представить себе эту модель следующим образом. Первая ее ступень — конструкция линейной внеграмматической структуры высказывания, его внутреннее программирование. Вторая ступень—преобразование этой структуры в грамматическую структуру предложения. Третья ступень — реализация последней. Если мы имеем дело с достаточно сложным высказыванием, есть основания предполагать, что на первой ступени мы имеем нечто вроде набора «ядерных утверждений» Осгуда, конечно, как поручик Киже, «фигуры не имеющих», т. е. еще не оформленных ни лексематически, ни грамматически, ни тем более фонетически. При восприятии речи все происходит в обратном порядке; и если бы удалось показать, что в конце всей процедуры мы действительно получаем систему ядерных утверждений, то это было бы серьезное доказательство верности предлагаемой модели. Вообще она нуждается в серьезной экспериментальной проверке, которая пока только начата.