На веранде дома миссии несколько женщин лущили бобы. Когда Анна подошла к ним, они поднялись и расступились, давая ей пройти, но даже не попытались заговорить с ней. Анна спросила себя, в чем причина: в том, что они не знают суахили, или в том, что, по их мнению, суахили не знает она?
— Я вижу, вы лущите бобы, — заметила она, тщательно выверяя время во всем предложении, как того требует суахили. Поскольку она недавно упражнялась в языке, ей удалось произнести фразу с приятной слуху интонацией.
Женщины, похоже, удивились и обрадовались инициативе Анны.
— Да, бобы, — закивали они.
Анна вошла в дом, и они проводили ее любопытными взглядами.
На обеденном столе стояла одна миска, рядом лежала ложка. Сетка прикрывала от насекомых сахарницу, кувшин с молоком и полиэтиленовый пакет с попкорном. К горшку с темно-красной геранью была прислонена записка:
«Доброе утро!
Угощайтесь завтраком.
Жду вас в больнице.
Сара»
Сделав себе из попкорна миску некоего подобия каши, Анна стала рассматривать комнату. Она была очень просто обставлена, как и хижина, и сияла чистотой. Анна еще накануне вечером заметила, что здесь не было ни одной фотографии родственников в рамочке и никаких изображений родных мест, которые миссионеры обычно берут с собой. Украшения тоже отсутствовали. Главным предметом мебели в комнате явно был ломберный столик без скатерти, стоявший у стены. В центре столика находился ящик, обитый зеленой кожей. Проигрыватель. Анна почувствовал острый укол сожаления: она оставила дома все свои пластинки — альбомы с классикой, новые записи певицы Сэнди Шоу и фолк-группы «Питер, Пол энд Мэри». Она осмотрелась в поисках намеков на музыкальные вкусы Керрингтонов, но не заметила ни одной пластинки.
Пока Анна гонялась ложкой за плавающим в миске попкорном, ее внимание привлекли занавески — единственный яркий элемент интерьера комнаты. Они были сделаны из рельефной ткани с изображениями скрещенных бумерангов и копий, черных голов аборигенов с взъерошенными волосами и миниатюрных Айерс-Рок [6]. Анна спросила себя, кто выбирал ткань. Сара? Или это подарок австралийских прихожанок? Напоминание о доме для миссионеров в глубинах Черного континента…
Когда Анна вышла на веранду, лущившие бобы женщины уже ушли, не оставив ни единого стручка, который бы свидетельствовал о том, что они здесь сидели. Окинув взглядом территорию станции, Анна увидела целую толпу явившихся на прием больных. Она также обратила внимание на то, что африканцев можно легко разделить на две группы: на тех, кто носил европейскую одежду (по-видимому, это были жители деревни миссии) и пришедших из других деревень, в традиционных одеяниях. Мужчины и мальчики были обмотаны тканью без рисунка или в полоску, женщины — в яркие набивные ткани.
Чуть в стороне от основной группы пациентов стояли женщины и дети. Одетые в китенге с узорами всех цветов радуги, контрастирующими с их эбеновой кожей, они походили на стайку тропических птиц. Перед ними, стараясь привлечь их вниманием, стояло какое-то невыразительное создание. Бледнокожее, в одежде блеклого цвета. Сара.
Она, похоже, произносила речь, но на медицинскую или религиозную тематику, Анна угадать не смогла. Во время короткой беседы накануне вечером Сара постоянно говорила о «нашей» работе в больнице, но, насколько Анна знала, жена врача не имела никакого медицинского образования.
— Сестра Мейсон! — заметив Анну, Сара прервала свою речь. — Вы как раз вовремя. Мы уже собираемся начинать. — Женщины и дети обернулись, чтобы рассмотреть вновь прибывшую, а Сара отошла к краю толпы, сделав Анне знак подойти к ней. Когда та оказалась рядом, Сара пояснила: — Это концерт. Мы устраиваем концерт один раз в неделю.
Анна кивнула. Слова Сары о концертах озадачили ее, но она предпочла не выказывать своих сомнений. Вместо этого она, как и Сара, стала смотреть на подметенный участок земли перед собравшимися. Через несколько мгновений на импровизированную сцену вышла группа женщин в одежде миссии. Они по очереди разыгрывали простые сценки, демонстрирующие основополагающие принципы гигиены и правильного питания. Выступления представляли собой нечто среднее между юмористическим кукольным спектаклем (причем зрители шумно поддерживали героев и предупреждали их об опасности), и серьезным выступлением. Пока актеры играли роли, Сара, указывая на людей в толпе — матерей и детей, в том числе и младенцев, — вкратце рассказывала Анне о том, как их удалось спасти, а угрожали их здоровью не только болезни, но и недоедание и отсутствие заботы. Когда выступление закончилось, актеры затянули песню, а люди в толпе стали подпевать им. Эту песню можно было условно назвав «Матери, кипятите воду», а следующую — «Сказка о диарее». Затем настал черед своеобразной версии «Десяти негритят», в которой негритята умирали из-за тех или иных нарушений правил гигиены, а последний — от применения методов народной медицины.
Анна смотрела представление, слушала песни и одновременно разглядывала толпу. Женщины ничем не отличались от обычных африканок из буша, но их дети были на удивление крепкими и упитанными. Анна не увидела ни вздутых животов, ни шелушащейся кожи, ни сухих, потерявших цвет волос — этих явных признаков недоедания. Младенцы тоже были чистыми, мухи не скапливались у них вокруг глаз и носов, не запечатанных слизью. Многих малышей натерли маслом и украсили бусами по поводу посещения миссии. Их матери тоже принарядились: большинство из них обернули второе китенге вокруг плеч. Голыми груди оставались только у кормящих матерей. Это была просто идеальная сцена, словно сошедшая со страниц учебника для миссионеров.
Анна знала: Сара внимательно следит за выражением ее лица, ожидая реакции на увиденное.
— Это… просто замечательно, — признала Анна. Ей не пришлось притворяться: она и представить себе не могла более впечатляющего начала работы в миссии.
— Я руковожу «материнским клубом» вот уже шесть лет, — гордо сообщила Сара. — Детская смертность за это время упала на семьдесят процентов.
Когда выступления закончились, толпа не разошлась, словно люди не желали смириться с тем, что продолжения не будет. Сара увела Анну, говоря, что проведет для нее экскурсию по больнице.
— Начнем с самого начала, — заявила она, идя по веранде к синей двери. Надпись на двери гласила: «Приемный покой».
Анна проследовала за Сарой в маленькую, тускло освещенную комнату. Она огляделась, удивляясь тому, что не видит картотеки или хотя бы стола. Только стул и носилки на ножках.
— Здесь наших пациентов моют и переодевают в больничную одежду, — объяснила Сара. — Обычно мы с них просто смываем грязь. Иногда — рисунки глиной, от которой простыни окрашиваются в красный цвет. Еще они носят самодельные украшения — эти приходится срезать, поскольку они очень подходящая среда для размножения микробов. Иногда нам приходится выдерживать настоящую битву, пытаясь убедить пациента, что это необходимо. — Не переставая рассказывать, Сара пересекла комнату и двумя пальцами подняла с пола какую-то веревочку. Она бросила веревку в мусорное ведро с крышкой. — Еще они носят амулеты знахарей и мешочки с травами. Их мы тоже срезаем. И сжигаем. — Она замолчала и посмотрела на Анну. — У нас в Лангали очень четкие правила на этот счет. Если люди хотят получить от нас помощь, они должны отбросить всякие суеверия. Должны сделать выбор.
Анна кивнула. Это показалось ей логичным. У слуги не может быть двух господ.
Дальше Сара сообщила, что, по слухам, некоторые врачи-миссионеры соглашаются передать плаценту новорожденного родственникам, чтобы те могли закопать ее в хижине, поскольку иначе «духи предков очень обидятся». Некоторые даже соглашаются сохранять органы, удаленные во время операций, — по аналогичным причинам. В Лангали же о таком не может быть и речи, Майкл непоколебим: все плаценты и органы сразу же относят в яму. Сара указала через окно на дальний конец станции, туда, где над холмом кружила пара стервятников.
— Африканские церковные старейшины поддерживают нас в этих вопросах, — добавила Сара. — Они вынесли такое решение: любой, кого уличат в участии в ритуалах племени, будет отлучен от Церкви, пока не раскается. Со здешней деревней проблем не возникает — ее жители являются христианами вот уже несколько поколений. Проблемы возникают из-за чужаков, тех, кто приходит к нам из других деревень или хуторов.
Объясняя ситуацию, Сара вела Анну через анфиладу складских помещений, кабинетов и процедурных. Анне казалось, что, куда ни глянь, везде видны швабры и ведра, бутылки с дезинфицирующим раствором, стопки чистого постельного белья, ящики синего мыла, — и всем этим добром распоряжаются улыбчивые темнокожие медсестры в розовых униформах.
— Работа хирурга важна, — продолжала Сара, — но обучение правилам гигиены тоже жизненно важно. Грязь и невежество — вот наши враги. — Задержавшись у доски для объявлений, сделанной из пробкового дерева, Сара показала Анне несколько фотографий «до и после» — фотографий детей, спасенных от голодной смерти. Прикрепленные к доске попарно, изображения служили потрясающими свидетельствами повседневных чудес, происходящих в больнице миссии Лангали.
Анна слушала и смотрела, и ее охватывали противоречивые чувства. Больница была уникальной, особенно если учесть, что она находилась в столь уединенном месте. Епископ был прав: для нее попасть сюда — настоящее везение. С другой стороны, сестра Барбара установила такие высокие стандарты, что Анне как новой заведующей родильным отделением будет нелегко не ударить в грязь лицом. И, кроме того, оставалась неясной роль Сары. Она с такой гордостью все показывала, словно больница была ее детищем. И она производила впечатление весьма знающего человека, но ведь она, в конце концов, была всего лишь женой врача!
— Вы просто живете больницей, — заметила Анна. Она позволила своим словам повиснуть в воздухе, что подразумевало так и не заданный вопрос.
Сара улыбнулась.
— Когда я вышла замуж за Майкла, я изучала сестринское дело. Прослушала уже половину курса. Я не хотела вынуждать его откладывать поездку в Африку и потому бросила учебу. — Она посмотрела на Анну. — Если подходить формально, конечно, я не медсестра. Но я считаю, что могу быть весьма полезна. Сестра Барбара знала, что всегда может на меня положиться.
Анна кивнула, но промолчала. Ни по голосу Сары, ни по выражению ее лица она не смогла понять, с какой целью женщина это сказала. А еще Сара ни намеком не дала понять, чем для нее стал отказ от собственной карьеры. Она выглядела вполне довольной жизнью.
Сара двинулась дальше. Она торопливо провела Анну через маленькую, заполненную паром комнату, где чернокожие медсестры — едва различимые люди-тени — щипцами выуживали металлические инструменты из банок из-под керосина, висящих над очагами и наполненных кипящей водой. На фоне идеального порядка, царящего во всей больнице, закопченные банки и резкий запах дыма казались неуместными, почти дерзкими. Сара, похоже, обрадовалась, когда они ушли оттуда. Она указала рукой вперед, туда, где на некрашеной двери был грубовато нарисован игрушечный мишка.
— Мое любимое отделение, — призналась она. — Педиатрическое.
Распахнув дверь с москитной сеткой, она вошла в просторную, хорошо освещенную комнату, заставленную рядами кроваток. Анна последовала за ней, удивляясь царившим здесь тишине и покою. На мгновение она решила, что даже младенцы больницы Лангали подчиняются правилам и не создают никакого шума, но быстро поняла, что в отделении просто никого нет: ни на одной подушке не виднелась темная головка. Сара тоже казалась озадаченной, но, посмотрев на часы, она удовлетворенно кивнула:
— Десять тридцать пять. Они все на улице, принимают солнечные ванны.
И с довольным видом огляделась: все кроватки были тщательно застелены покрывалами с синей каймой. На пеленальном столике стояли новые весы. По одной побеленной стене тянулся веселенький розовый фриз.
— Это был предмет гордости сестры Барбары, — заметила Сара. В ее голосе прозвучала тоска, которую она поспешила скрыть, обратив внимание Анны на дальний конец палаты, где стояли еще две кроватки, немного в стороне от остальных. — Кровати для тех, у кого нет матери. Сестра Барбара всегда держала тут парочку таких детишек. Медсестры превосходно отрабатывают на них необходимые навыки, правда, они ужасно балуют малышей.
Анна собиралась спросить, как сюда попадают дети, потерявшие матерей, но тут к Саре подошла медсестра и попросила ее помочь.
— Да-да, конечно, — с готовностью откликнулась Сара.
Она предложила Анне подождать ее здесь, в детском отделении. Анна согласилась, хотя и удивилась, что ее не взяли с собой — в конце концов, она приехала именно для того, чтобы руководить медсестрами. Но Сара не дала ей возможности как-то повлиять на ситуацию: уже через мгновение ее шаги раздавались в коридоре — короткий перестук подошв кожаных туфлей, постепенно затихающий вдали.
Анна присела на краешек кровати. Она решила воспользоваться случаем и записать кое-что в блокнот, чтобы не позабыть и советы Сары, и информацию общего характера. Она прекрасно помнила девиз миссионера-новичка: «Стань как можно более полезным за как можно более короткий срок».
Ее отвлек какой-то звук. Подняв голову, она вся сжалась: перед ней стоял воин. Высокий худой мужчина, совершенно голый, если не считать набедренной повязки. В руке он держал копье — длинное древко венчал металлический наконечник. Он подошел к Анне. Она смотрела на него, почти загипнотизированная его видом. Он казался сильным и опасным. В его движениях чувствовалась мощная энергия — сдерживаемая, но готовая выплеснуться наружу. Анна вскочила, держа блокнот перед собой, словно щит.
— Чем могу помочь? — спросила она на суахили.
И тут же вспомнила фразу своего учителя: «Тщательнее подбирайте слова», — постоянно предупреждал ее он. «Чем могу помочь?» может быть воспринято как намек на что-то совершенно другое. На неприличное предложение.
— Могу ли я оказать вам помощь?
Мужчина проигнорировал ее вопрос. Он уже подошел достаточно близко и не сводил с Анны глаз, но взгляд его не был пристальным. Анна решила, что это был на самом деле не сильный интерес, а лишь легкое любопытство, словно он считал, что перед ним не белая женщина, а зверушка из зоопарка, и к тому же не слишком привлекательная. А вот Анну поразила красота тела незнакомца. Его крепкие, но не выпирающие мышцы играли под блестящей кожей, раскрашенной красной глиной. Он был словно выплавлен из бронзы. Идеальный образ божества для скульптора…
— Wewe je! Эй ты! Что ты тут делаешь?
Воин обернулся на звук голоса Сары. На мгновение они с ним оказались лицом к лицу, а его рука по-прежнему небрежно держала копье. Затем он вышел из палаты. Анна смотрела ему вслед. Когда он скрылся из виду, она ощутила его отсутствие, словно оно было чем-то материальным. И это нечто живое и энергичное, пропав, оставило после себя вакуум.
Сара нахмурилась.
— Наверное, он пробрался сюда через кусты. Почти голый, а ходит с таким видом, словно тут все ему принадлежит… — Она сокрушенно покачала головой. — Надеюсь, он не напугал вас?
Анна нагнулась и разгладила чуть примятое покрывало.
— Конечно же нет.
— Хорошо. Тогда давайте продолжим.
В женском отделении они натолкнулись на Майкла, который совершал утренний обход. Он был одет в мешковатые шорты, гольфы и нейлоновую рубашку с коротким рукавом. На шее у него висел стетоскоп. Он с серьезным видом втолковывал что-то пациенту, причем довольно бегло изъяснялся на суахили. С ним был его главный ассистент Стенли — мужчина, с которым Анну познакомили в день ее приезда. Стенли по-прежнему был одет в брюки и рубашку цвета хаки. Глядя на мужчин, погруженных в работy, Анна так и видела эту сценку запечатленной на фотографии в информационном бюллетене миссии и подписанную «Врач и его помощник-африканец за работой в джунглях».
Когда женщины подошли ближе, Майкл поднял голову. Он улыбнулся жене, затем повернулся к Анне.
— Доброе утро! Надеюсь, вы хорошо спали, — сказал он. Сейчас Анна не ощущала и намека на вчерашние неловкость и напряженность. Здесь, в больнице, Майкл, очевидно, был в своей тарелке и все держал под контролем. Он кивнул на Стенли. — Вы уже знакомы с моим помощником.
— Дa, — Анна улыбнулась африканцу, тот вежливо кивнул.
— Скоро время обеда. — Доктор Керрингтон посмотрел на часы, затем перешел к следующему пациенту, протянув руку за медицинской картой. Одновременно с этими действиями он переговаривался через плечо с Сарой. — Не могла бы ты вразумить даму на кровати номер шесть? Она неплохо владеет суахили. Приехала из Мбати. Роды прошли нормально. Все прекрасно, вот только она хочет поить ребенка коровьим молоком, разбавленным водой. Говорит, что ее предыдущий ребенок умер, потому что она кормила его грудью.
Выполняя просьбу мужа, Сара перешла в другой конец палаты. Анна последовала за ней. Сара несколько минут спорила с роженицей на примитивном суахили, но женщина только качала головой — ее явно не удавалось убедить в том, что она неправа. Сара замолчала, обдумывая ситуацию.
— Ладно, давайте посмотрим на это таким образом, — продолжила она наконец. — Зачем давать ребенку коровье молоко? Разве корова — мать этого ребенка?
Женщина засмеялась — ей понравилась шутка. Но затем она задумчиво кивнула. Очевидно, новый аргумент оказался для нее не лишенным смысла.
Сара посмотрела на Майкла, работавшего в противоположном конце палаты. Она улыбнулась ему, радостная оттого, что успешно выполнила задание, и снова повернулась к Анне
— Иногда удается найти единственно верный подход к ним, — горделиво заметила она. — Нужно пытаться смотреть на ситуацию с их точки зрения. Меня этому научила сестра Барбара.
Анна кивнула. Она видела, что Саре доставляет удовольствие демонстрировать свои познания. Впрочем, что в этом удивительного? В конце концов, ей, должно быть, очень нелегко, учитывая ее практический опыт, делить больницу собственного мужа с женщиной своего возраста, к тому же официально являющейся ее начальницей и имеющей ту квалификацию, которую она так и не приобрела. И Анна неожиданно поняла: для нее чрезвычайно важно перетянуть жену врача на свою сторону — не конкурировать с ней, а сделать ее своим союзником. Только тогда работа будет спориться.
— Почему она считала, что грудное молоко повинно в смерти ребенка? — спросила Анна.
— Похоже, нам не удается стопроцентно убедить их в истинности наших взглядов на пути распространения инфекции, — ответила Сара. — Они делают собственные выводы. Если ребенок попил грудного молока и умер, то причина в молоке. Или в колдовстве.
Женщины постояли у кровати, пока новоявленная мать не дала ребенку грудь, а затем Сара обернулась и помахала рукой Майклу.
— Увидимся в доме, — крикнула она.
Он посмотрел на нее, не отходя от кровати очередного пациента.
— Не исключено, что я припоздаю.
— Он всегда задерживается, — сказала Сара Анне, когда они вышли. — Он — неутомимый перфекционист. — Она рассмеялась. — Сестру Барбару это просто сводило с ума.
Было уже почти два часа, когда Майкл пришел на обед в дом миссии. Все было готово еще к полудню, но Сара заявила, что не станет накрывать на стол, пока не придет муж.
Услышав шаги Майкла на дорожке, обе женщины подняли головы.
— Ордена! — позвала прислугу Сара. — Бвана дома. — Не успела она договорить, как в гостиную вошел Майкл и сразу направился в ванную, не произнеся ни слова.
— Это одно из наших правил, — объяснила Сара. — Всегда мыться, как только войдешь в дом, независимо от того, что ты делал и где. Это необходимое условие соблюдения в доме чистоты. Раньше мы и обувь оставляли у порога, но она постоянно пропадала. Мы подозревали деревенских собак…
Кухонная дверь со стуком распахнулась, и в гостиную вошла крупная женщина. Ее широкий таз, обтянутый клетчатой юбкой, еле протиснулся между дверными косяками. Как только ей это удалось, она обернулась. Поднос, заставленный мисками с едой, образовывал мост между ее могучими руками.
— Здравствуй, Ордена, — поздоровалась Анна, узнав экономку: их познакомили вчера вечером, когда та подавала суп.
— Джамбо, сестра Анна, — ответила Ордена. — Джамбо, миссис Керрингтон. Джамбо, бвана.
Анна подошла к экономке и помогла ей разгрузить поднос. Ароматы, вместе с паром поднимающиеся из мисок, были ей знакомы. Вареный картофель. Вареная морковь. Говяжья солонина. Белый соус.
— Выглядит восхитительно, — заметила Анна, подавив разочарование из-за того, что пища оказалась настолько обыденной.
— Мы не все время так питаемся, — откликнулась Сара, подходя к столу. — К сожалению, нам часто приходится использовать, местные продукты.
Снова появился Майкл и встал во главе стола, ожидая, когда его жена займет место на противоположном конце. Затем он сделал знак Анне сесть сбоку, между ними. Когда-то это было место сестры Барбары, догадалась Анна. Лишь когда женщины сели, Майкл уселся сам. Он наклонил голову и подождал, когда они последуют его примеру, после чего прочитал молитву.
— Благослови, Господи, эту пищу для нашей силы и Твоей хвалы. Аминь.
Он дождался, когда Сара начнет есть, и только после этого приступил к трапезе. Ритуал протекал гладко, одно действо сменяло другое, словно в хорошо отрепетированном танце.
Несколько минут они молча ели. Майкл нагребал на тарелку большие порции еды и быстро, жадно поглощал ее; Сара накладывала себе небольшие порции и ела очень аккуратно.
— Расскажите мне, — наконец попросил Майкл, — как прошла экскурсия по больнице?
— Это просто потрясающе! — призналась Анна. — Я не ожидала увидеть ничего подобного. Даже не верится, что мы так далеко от цивилизации.
Майкл улыбнулся, явно довольный ее словами.
— Мы многим обязаны сестре Барбаре. Она приехала сюда в тридцатых годах. Первая белая женщина во всем регионе.
— Когда она начинала работать, у нее не было ничего, кроме перевернутого ящика из-под чая, походного столика и табурета, дровяной печи и кастрюли, — добавила Сара.
— Она работала в полном одиночестве в течение двадцати лет, — снова включился в разговор Майкл.
Они творили так, словно совершали литургию или пересказывали легенду. Они поведали Анне о том, как однажды сестра Барбара выгнала из больничного помещения леопарда. О том, что она отказалась совершенствовать свой суахили и что терпеть не могла грязь и беспорядок.
— Один только вид местной ткани на больничной кровати приводил ее в ужас, — сказал Майкл.
— Но больше всего, — добавила Сара, — ее раздражало, когда она на территории станции замечала обгрызенные кукурузные початки.
Сначала Анне было неловко слушать все эти байки, рассказываемые с трепетом: в конце концов, она человек посторонний и прибыла сюда, чтобы занять место сестры Барбары. Но затем она осознала, что, отдавая дань предыдущей медсестре, Керрингтоны отпускали свою прежнюю коллегу и принимали Анну. И тогда она расслабилась и стала разделять их удовольствие и смеяться над забавными происшествиями.
Саре и Майклу, похоже, понравилась ее непринужденность. Майкл начал обсуждать будущее, с энтузиазмом размышляя о том, как они с Анной будут оперировать и ходить по палатам и как Сара продолжит воплощать в жизнь программы для женщин и детей.
Ордена внесла в комнату блюдо с плодами манго. Фрукты разрезали пополам, очистили от косточек, надрезали крест-накрест и затем вывернули наизнанку. Каждая половинка теперь представляла собой маленький холмик с торчащими кубиками золотистой плоти. Комната наполнилась спелым, теплым ароматом.
— Только так их и можно подавать, — объяснила Сара. — Если, конечно, вы не хотите перепачкаться.
Они замолчали и стали угощаться десертом. Майкл закончил первым и вытер рот салфеткой.
— Впрочем, кое-что придется поменять, — неожиданно заявил он.
Анна застыла, вилка с кусочком манго замерла на полпути ко рту. Она невольно покосилась на Сару. Женщина опустила взгляд в тарелку, ее губы слегка улыбались, на щеках расцвел румянец.
Майкл встал, подошел к жене и положил руки на ее хрупкие плечи. Сара посмотрела на него: ее темные глаза были широко открыты. Нежный румянец на щеках смягчил выражение ее лица, превратив ее в настоящую красавицу.
— Мы ждем ребенка, — сказал Майкл. — Через пять месяцев.
— Мы никому не говорили, — застенчиво добавила Сара. — Мы ждали, пока не закончится опасный период. — Ее взгляд снова стал серьезным, когда она посмотрела Анне в глаза. — Но что касается нашей работы, то практически ничего не изменится. Я буду делать то же самое, что и раньше. Просто у нас появилась хорошая возможность подать пример.
— Да, — согласилась Анна и подумала: «Сара права: белая женщина, воплощающая в жизнь все советы, которые она давала другим, и правда станет прекрасным примером». — Поздравляю вас обоих.
Глядя на Сару, поднявшую руку и прикоснувшуюся к локтю мужчины, возвышающегося над ней подобно ангелу-хранителю, Анна почувствовала укол острой зависти. До сих пор она не заглядывала в будущее дальше исполнения заветного желания стать медсестрой в миссии. Любые другие интересы в жизни, особенно касающиеся мужчин, она считала ловушками, которых следует тщательно избегать. Но сейчас, улыбаясь Саре и Майклу, она поняла: сцена, разыгрывающаяся на ее глазах, была воплощением того, чего она на самом деле хотела больше всего на свете. Любящий муж. Общее призвание. А потом, со временем, ребенок.
И образ будущего стал идеальным и законченным.
Майкл шел впереди, ведя двух женщин по узкой извилистой тропе. Он предложил совершить втроем вечерний променад, чтобы Анна могла познакомиться со своим новым домом. Миссионеры часто прогуливаются в окрестностях станции, пояснил он. Это вполне безопасно, если придерживаться известных маршрутов и не слишком удаляться от миссии.
Анна смотрела под ноги, пристально разглядывая землю в поисках черных пятен: волнистого — змеи, блестящего и изогнутого — скорпиона, приготовившегося напасть, деловито суетящегося — скопища муравьев. Помимо этого она вслушивалась в звуки леса. Стена зелени приблизилась, и ветви и стволы, образовывая скелет дерева, выделялись на фоне полотнища листвы. Из сырого мрака паутины, сотканной растениями, доносилось несметное число звуков — лесные обитатели просыпались, готовясь к ночной жизни: преследованию и бегству, вожделению и умиранию. Насыщению, рождению потомства. Чему угодно, кроме сна.
Тропинка поднималась по цепи холмов, возвышающихся за Лангали. Прямо перед собой Анна видела широкую спину Майкла, а позади слышала легкие шаги Сары. Они шли по тропе, которая начиналась сразу за церковью. Сара сообщила, что это остатки более широкой дороги — древнего маршрута арабских торговцев рабами, проходившего прямо через Лангали. И добавила: церковь миссии построили так, чтобы проход между скамьями совпадал с направлением старой дороги, символизируя надежду, пришедшую на смену отчаянию. Двигаясь вперед, Анна пыталась не думать о рабах. Сколько тысяч их мучительно преодолевали этот путь, шли по этой самой земле, где теперь ступают ее ноги? С разбитыми сердцами, кровоточащими ранами. Оставляя следы, пропитанные потом, кровью и горем.
Она почти не замечала изменений в ландшафте, пока Майкл не остановился и не сказал, что они ушли уже довольно далеко. Анна встала рядом с ним и посмотрела вниз, на станцию миссии, лежащую у них под ногами. Оловянные крыши мерцали серебром в лучах закатного солнца. Река, закрытая высокими берегами от света, казалась чем-то темным и таинственным, извивающимся вдоль края поселения. От костров в деревне лениво стелился дым, и Анна отметила про себя: эти серые клубы и полосы свидетельствуют о наличии здесь жизни. Они были таким же признаком жизни, как биение пульса на шее.
Анна повернулась к заходящему солнцу. Золотой шар катился вдоль линии горизонта на запад. Анна закрыла глаза, позволяя свету ласкать ее лицо. С самого детства она чувствовала необходимость дать последнему солнечному лучу прикоснуться к ее коже. Наслаждалась связью между собой и сладковато-горькой красотой уходящего тепла. Такое прощание с солнцем всегда давало ей надежду на грядущий рассвет. Напоминало о присутствии Божьей благодати в мире. Даже здесь, так далеко от дома, на краю земли.
— Это Коун-Хилл. — Слова Майкла нарушили разлившийся внутри Анны покой, и девушка открыла глаза.
Он указывал на скалистое образование, поднимавшееся над лесом на западе. Собственно, это была голая серая скала. По форме она не была идеальным конусом: ее линии изящно изгибались. Анна широко распахнула глаза, поняв, что именно напоминает ей скала. Женскую грудь. Полную и прекрасную. Пик — это сосок, дерзко торчащий на фоне потемневшего неба. Она отвела взгляд и попыталась не выдать своего смущения. Но когда она снова посмотрела на Майкла, то поняла, что его взгляд уже направлен не на Коун-Хилл, а куда-то вдаль.
— Знаете, там ведь только буш, не отмеченный на картах, простирающийся до самой границы, — произнес он.
Анна уставилась на горизонт. Перед ее внутренним взором возникли слова, черные и жестокие, словно написанные на небе. КОНГО. РУАНДА. Она вспомнила рассказ мужчины в поезде, и по спине у нее поползли мурашки недоброго предчувствия.
— Лангали — это лишь временный форпост цивилизации, — продолжал Майкл, и в его голосе появились горделивые нотки. — Я планирую открыть станцию на западе. Мы пытаемся налаживать отношения с соседней деревней. Несколько старейшин: уже приняли христианство. Осталось дождаться, когда и их вождь увидит свет истины…
Они еще какое-то время стояли на холме и смотрели, как цвета сумеречного неба потихоньку блекнут. Коун-Хилл превратился в темный силуэт — силуэт груди, выделяющийся на фоне неба цвета пурпурного шелка.