Professor Andrew Hurrell (MA MPhil DPhil)
Post: Montague Burton Professor of International Relations, Balliol College
Affiliation: Politics
Post: Montague Burton Professor of International Relations, Balliol College
E-mail: andrew.hurrell [AT] balliol.ox.ac.uk
Phone Number: (01865) 278578
College: Balliol College
Related News Articles
· Professor Andrew Hurrell talks on the upcoming Rio+20 Conference
· Professor Andrew Hurrell gives evidence to the Foreign Affairs Committee on UK-Brazil relations
· Department to participate in new international research group
Publications
"On Global Order: Power, Values and the Constitution of International Society", OUP 2007.
“Hegemony, Liberalism and Global Order: What Space for Would-be Great Powers,” International Affairs vol 82 January 2006: 1-19.
“Legitimacy and the Use of Force: Can the Circle be Squared?! Review of International Studies vol 31, 2005: 15-32.
“Global Inequality and International Institutions,” Metaphilosophy vol 32 January 2001: 43-57.
МЕЖДУНАРОДНАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ И
ГЛОБАЛЬНАЯ ОКРУЖАЮЩАЯ СРЕДА
Эндрю Харрелл
Цель этой главы — представить адекватную картину международной политической теории, определить главные проблемы, которые должна исследовать современная международная политическая теория, и способы, который дают наилучшие объяснения сложностей мировой политики. Из-за хрупкости международного общества и склонности международных отношений сводить на нет надежды на прогресс крайне важно определить масштабы и цели политической теории, а также принять с самого начала положение о том, что нормативные концепции наших ответов на стоящие перед нами проблемы окружающей среды должны быть заложены в реалистическую оценку возможностей эффективного политического действия. Джон Данн пишет:
Цель политической теории состоит в том, чтобы диагностировать практические трудности и продемонстрировать, как лучше всего противостоять им. Чтобы сделать это, необходимо обучить нас трем относительно различным навыкам: во-первых, определять то, каковы в настоящее время социальные, политические и экономические установки нашей жизни, и понимать, почему они такие, как есть; во-вторых, определять, каким мы последовательно и оправданно желаем в настоящем и будущем видеть мир; в-третьих, оценивать, в какой степени, с нынешней позиции, мир близок к тому образу, каким бы мы хотели его видеть (Dunn, 1990. Р. 193)
ПОЧЕМУ ОКРУЖАЮЩАЯ СРЕДА — ПРЕДМЕТ ОБСУЖДЕНИЯ
Почему мы вообще должны рассматривать проблемы окружающей среды и перспективы глобального ее изменения? Часть ответа базируется на растущем понимании нами материальных пределов типов прогресса и развития, относительно которых традиционно строилась западная политическая теория, и учитывает реальную возможность того, что современные доминирующие формы политической организации могут быть неадекватны для управления отношениями между человечеством и естественной окружающей средой на долговременной и устойчивой основе. Международная политическая озабоченность проблемами окружающей среды значительно увеличилась за последние два десятилетия. Это стало результатом ускорения темпов деградации окружающей среды, улучшения научного знания и усиления массовой информированности населения о серьезности экологических проблем, стоящих перед человечеством. Несмотря на то что многое в общей картине остается неясным и несмотря на заявления о том, что мы уже вышли «за пределы», умножаются свидетельства того, что социальная и экономическая деятельность человека оказывает чрезмерную нагрузку на экосферу и что в грубом, но реальном смысле мы заполняем доступное для нас экологическое пространство. (Daly and Cobb, 1990; Meadows, Meadows and Randers, 1992). Это означает, что политическая теория окружающей среды обеспокоена не просто идеями о «хорошей жизни», но и способами, гарантирующими наилучшее выживание человека, и таким образом преодолевает то, что часто рассматривалось как одно из критических различий между внутренней и международной политической теорией (Wight, 1966).
Вторая часть ответа имеет отношение непосредственно к трансграничному и все более глобальному характеру современных проблем окружающей среды, и именно это вводит нас прямо в область международной политической теории. Окружающая среда стала предметом глобального обсуждения в трех аспектах. Во-первых, наиболее очевидно, что перед человечеством в настоящее время стоит ряд экологических проблем, которые являются в строгом смысле глобальными и затрагивающими каждого индивида; эффективное их решение возможно только на основе сотрудничества между всеми или по крайней мере очень большим числом государств мира: контроль за изменением климата и выбросами газов, вызывающих парниковый эффект; защита озонового слоя; сохранение биологического разнообразия; защита специальных регионов, например Антарктиды и Амазонки; рациональное использование морского дна и защита экстерриториальных вод — являются основными примерами.
Во-вторых, масштаб многих первоначально региональных или локальных проблем окружающей среды, таких, как обширная городская деградация, исчезновение лесов, опустынивание, засолонение почв, эрозия, нехватка воды, топливно-древесный дефицит, теперь угрожают более широкими международными последствиями: подрывают экономическую основу и социальную ткань слабых и бедных государств, создают или усиливают внутри- или межгосударственную напряженность и конфликты, стимулируют увеличение потоков беженцев. Кроме того, хотя многие из этих проблем носят «ограниченный» характер в том смысле, что их эффекты ощутимы лишь в локальном масштабе, их причины часто лежат далеко за пределами национальных границ, поскольку местные экосистемы вплетены в межнациональные структуры производства и обмена.
Это ведет к третьему, во многих смыслах наиболее важному, аспекту глобализации, который обусловливается сложной, но тесной взаимосвязью между возникновением проблем окружающей среды и функционированием в настоящее время эффективной глобализованной мировой экономики. С одной стороны, ряд проблем окружающей среды вызван богатством промышленно развитых стран; степенью, в которой это богатство было построено на высоких и неустойчивых уровнях потребления энергии и истощения природных ресурсов; «экологической тенью», отбрасываемой этими экономиками на всю экономическую систему. С другой стороны, существует широко признанная связь между бедностью, нагрузкой населения и деградацией окружающей среды, — связь, которая была отрыта Комиссией Брутланд в 1987 г. и стала центральной темой встречи на высшем уровне «Планета Земля» в Бразилии в июне 1992 г. (Всемирная комиссия по окружающей среде и развитию, 1987). Устойчивое развитие — по своей сути глобальный вопрос как из-за высокого уровня экономической взаимозависимости во многих частях мировой экономики, так и вследствие того, что оно связано с фундаментальными вопросами, касающимися распределения доходов, власти и ресурсов между Севером и Югом.
Возможно, наиболее важное событие, которое произошло в течение 20 лет, отделяющих Конференцию ООН по окружающей среде, проведенной в Стокгольме в 1972 г., от Конференции ООН по окружающей среде и развитию (встреча на высшем уровне «Планета Земля») в Рио-де-Жанейро в 1992 г., касается возникновения парадигмы изменения глобальной окружающей среды и ощущения глобального кризиса. Изменилось видение наиболее неотложных проблем окружающей среды: от дискуссий 1970-х гг. о воздействии локальных загрязнений и ограниченности природных ресурсов (прогнозы Римского клуба, появление идеи о «пределах роста», шок от увеличения ОПЕК цен на нефть и т.д.) до усиливающегося акцента на понятии «изменение глобальной окружающей среды» и на ограниченной способности планеты перерабатывать отходы экономической деятельности; короче говоря, произошел переход от «пределов ресурсов» к «пределам отходов». Конечно, определение «глобального» политически конструируется и, следовательно, политически спорно. Сколько миллионов людей должны испытывать дефицит чистой воды прежде, чем это будет квалифицировано как глобальная проблема? Кроме того, разговор об окружающей среде как о глобальной проблеме, безусловно, не должен подразумевать, что все проблемы окружающей среды имеют глобальные последствия и что все проблемы должны решаться на глобальном уровне. Скорее, необходимо показывать, что материальные основы международной политической теории ограничены способностью Земли выдерживать нагрузку в целом и что способы, которыми политика организована на глобальном уровне, стали критическим фактором, влияющим на долгосрочную устойчивость отношений между человечеством и миром природы.
Прежде всего, появление нового и беспрецедентного набора вызовов окружающей среды выдвинуло на первый план разделение связанной воедино, чрезвычайно сложной и глубоко взаимозависимой экосистемы и все еще доминирующей формы глобальной политической организации — фрагментированной системы независимых государств, нормативно построенной на основе взаимного признания суверенитета и политически сформированной анархической системой, в которой сотрудничество исторически ограничено, а война и конфликт имеют очень глубокие корни и для многих являются существенной характеристикой системы.
Как теория международных отношений ответила на вопросы, поднятые проблемами глобального изменения окружающей среды? Какие типы вопросов она ставит? Какие ответы может предложить? В самом широком смысле могут быть обозначены две группы теорий.
МЕЖДУНАРОДНАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ И ОКРУЖАЮЩАЯ СРЕДА: ТРАДИЦИОННАЯ ПОВЕСТКА ДНЯ
Первая группа теоретических подходов близка «традиционным» тревогам теории международных отношений: вера в то, что государства остаются основными акторами в мировой политике; что международные отношения составляют в значительной степени автономную сферу политического действия; что основное внимание должно уделяться вопросам власти и интересам государств, конкурирующим в анархической международной политической системе, а также определению и объяснению моделей конфликта и сотрудничества между государствами. С этой точки зрения появление проблем окружающей среды поднимает ряд неотложных, но, по существу, знакомых вопросов, из которых три особенно важны. Во-первых, каким образом проблемы окружающей среды влияют на распределение власти и приводят к новым моделям сотрудничества и конфликтов? В какой степени, например, обеспокоенность вопросами в области окружающей среды снова инициировала структурный конфликт между богатыми и бедными государствами, между Севером и Югом? Во-вторых, в какой степени проблемы окружающей среды могут стать новым источником значительного конфликта между государствами? В-третьих, как институты международного общества и существующие механизмы межгосударственного сотрудничества, облегчают (или препятствуют) определение и управление проблемами окружающей среды?
Именно поиском ответа на этот последний вопрос была более всего занята теория международных отношений. Начало исследований было положено непосредственно в дебатах 1980-х гг. между неореалистами и неолиберальными институционалистами; при этом большая часть исследований касалась вопросов межгосударственного сотрудничества в области окружающей среды, политики формирования режимов и теорий, наиболее эффективно объясняющих, как и почему возможно подобное сотрудничество. (В качестве некоторых из многочисленных примеров см.: Young, 1989; Hurrell, Kingsbury, 1992; Haas, Keohane, Levy, 1993.) В несколько узких рамках политической науки (особенно американской политической науки) основное внимание уделялось роли «международных режимов» в управлении конфликтами и решении проблем коллективных действий. Однако в более общем плане изучению межгосударственного сотрудничества в области окружающей среды было посвящено большое количество работ в области международного права — на уровне академического анализа и, что крайне важно, дипломатической практики (см., например: Kiss, Shelton, 1991; Birnie, Boyle, 1993). Эта работа обеспечила бесценную модель анализа политики формирования режимов и выделения наиболее важных переменных, влияющих на данный процесс. Все же, как ясно продемонстрировали дискуссии в ходе встречи на высшем уровне «Планета Земля», достигнуто лишь некоторое согласие относительно того, как должно быть воспринято или оценено возрастающее число международных соглашений, переговоров и учреждений в области окружающей среды. Либералы склоняются к мнению о том, что реальность экологической взаимозависимости создаст проблемы, которые могут быть решены только с помощью новых и более перспективных механизмов сотрудничества. Радикальная деградация окружающей среды на планете повлечет потери для всех, и государства оказались в ситуации, из которой они не могут выбраться и в которой они будут вынуждены сотрудничать даже в большей степени, чем в ситуации экономической взаимозависимости. Кроме того, по мнению либералов, повышение уровня научного понимания проблем окружающей среды будет способствовать переориентации государственных интересов и развитию международного сотрудничества. Это оптимистическое видение подтверждается тем, что мы являемся свидетелями возникновения сложной структуры глобального управления окружающей средой с новыми институтами и множеством новых правовых концепций. Действительно, оптимисты полагают, что эффективность многих режимов в области окружающей среды не вытекает исключительно из преимуществ каждого из них, зависит скорее от степени, в которой они вплетают государства в продолжающийся и институциализирующийся процесс переговоров; из этого следует важность как проведения регулярных встреч, сбора и распространения информации, так и понимания режимов как структуры, в рамках которой можно эффективно мобилизовать политическое давление на государства. Разделяющие эти идеи положительные отзывы о встрече на высшем уровне «Планета Земля» выдвигают на первый план роль уже созданных институтов (в первую очередь Комиссии по устойчивому развитию и усиление роли Всемирного агентства по окружающей среде) и отмечают тот факт, что рамочные соглашения по биологическому разнообразию и глобальному изменению климата устанавливают институциональные процедуры для дальнейших переговоров. (Для оценки встречи на высшем уровне «Планета Земля» см.: Grubb et al., 1993.)
Скептики (включая и реалистов, и многих энвайронменталистов), с другой стороны, продолжают выявлять многочисленные препятствия к сотрудничеству: слабость большинства международных институтов и отсутствие властных ресурсов для применения санкций; беспрецедентно высокие уровни сотрудничества и координации политик, необходимые для решения многих наиболее актуальных проблем окружающей среды; давление на государства и представителей государств с целью обеспечения приоритета реализации неотложных краткосрочных интересов и защиты политической автономии; несоответствие между временными сроками действия политических деятелей и политических процессов, с одной стороны, и длительными временными сроками, необходимыми для решения многих наиболее серьезных проблем окружающей среды — с другой; отсутствие очевидной связи между растущим научным знанием и укреплением международного сотрудничества; степенью, в которой безответственная риторика «взаимозависимости» маскирует разнообразие проблем, когда специфические структуры зависимости могут иногда способствовать продвижению сотрудничества (как в случае озона), но могут и препятствовать этому (как в случае глобального изменения климата); наконец, степень, в которой эти трудности должны быть противопоставлены большому числу глубоких исторических конфликтов между государствами и культурной, политической и экономической разнородностью международной системы.
Эти традиционные вопросы являются и будут оставаться фундаментальными для международной политики в области окружающей среды и, следовательно, для международной политической теории. Что бы там ни было, проблемы окружающей среды должны разрешаться в рамках ограничений глобальной политической системы, в которой государства продолжают играть главную (хотя это далеко не бесспорно) роль. Более того, вопрос защиты биосферы в рамках фрагментированного и исторически относительно нескоординированного политического порядка ставит в центр внимания традиционные и специфические тревоги, характерные для международных отношений. Часто считалось, что международные отношения «расположены» на отшибе центральных вопросов политической теории либо потому, что политическая теория была занята в первую очередь идеями достижения благополучия в рамках государства (основное положение западной политической теории); либо вследствие того, что состояние анархичности международного сообщества полагалось терпимым и не обусловливало никакого специфического вызова (взгляды Гоббса и Пуфендорфа), или потому что международная жизнь рассматривалась как не поддающаяся изменению и усовершенствованию (взгляды и реалистов, и крайних либералов, например Розенау). Однако при анализе проблем глобальной окружающей среды «политическая теория в отдельной стране» более не является интеллектуально адекватным выбором. При превращении этих проблем в центральные крайне важным стало то, чтобы международная политическая теория не потеряла и не забыла отличительную специфику своего прошлого.
В то же время очень трудно понять, как международная политическая теория может внести ясность в наши дилеммы в области окружающей среды, если она остается ограниченной своей традиционной областью исследования и своим традиционным дискурсом. Традиционная повестка дня, как отмечалось выше, является слишком узкой в ее осмыслении процессов, в которых объединены проблемы окружающей среды, в ее оценке политических сил, воздействующих на проблемы окружающей среды, и в ее объяснении нормативных аспектов.
МЕЖДУНАРОДНАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ И ОКРУЖАЮЩАЯ СРЕДА: К НОВОЙ ПОВЕСТКЕ ДНЯ?
Поэтому во второй группе работ предпринимались попытки рассмотреть проблемы, связанные с изменением глобальной окружающей среды, исходя из более широкой, и часто более радикальной, перспективы, и определить события, бросающие вызов традиционным подходам в международной политической теории. Действительно, из всех современных заявлений о том, что традиционные подходы к мировой политике требуют пересмотра, критика, касающаяся воздействия изменения глобальной окружающей среды, возможно, вызывает наибольший резонанс и наиболее интуитивно оправдана.
Красной нитью через эти различные аргументы проходит отношение к эмпирическим и нормативным основаниям государственного суверенитета — центральная концепция, вокруг которой традиционно были организованы международные отношения как научная дисциплина. Серьезность экологических проблем повторно ставит вопрос о природе и пределах государственного суверенитета. Требования суверенитета ставятся под вопрос вследствие ограниченной способности государств противостоять угрозам деградации окружающей среды (и на местном уровне, и в глобальном масштабе), мобилизации новых социальных акторов вокруг проблем окружающей среды, потери государственного контроля над функционированием глобальной экономики и наличия набора более жестких требований, установленных в международном масштабе и разработанных для решения проблем окружающей среды. Кроме того, по мнению некоторых авторов, рост информированности о проблемах окружающей среды и экологической взаимозависимости вызвал к жизни новое чувство планетарного сознания, которое приводит к новым формам внетерриториально обоснованной политической идентичности и к новым механизмам политической организации и действия. Далее анализируются пять групп аргументов, касающихся способов расширения, изменения или преобразования международной политической теории, с целью понять проблемы глобальной окружающей среды и способы их разрешения.
Эрозия суверенитета сверху
Первая группа аргументов основывается непосредственно на традиционной повестке дня, но утверждает, что создание плотной и всесторонней юридической и институциональной структуры соглашений об окружающей среде само по себе представляет фундаментальный вызов суверенитету и нашему пониманию динамики мировой политики. Согласно этому мнению, по сути дела либеральному, проблемы глобальной окружающей среды и связанная с ними «институциональная путаница» ведет к «исчезновению анархии» на межгосударственном уровне и к «денационализации» или «интернационализации» государства.
В сущности, более нельзя считать правильным мнение, что государства обладают традиционной степенью автономии, из-за сети формальных и неформальных режимов, в которые они все более и более вовлекаются, и эта путаница, вероятно, будет усиливаться (хотя и неравномерно) в течение наступающего столетия (Zacher, 1992. Р. 60).
С этой точки зрения власть передается в институты надгосударственного уровня, чтобы решать общие проблемы во все более и более взаимозависимом мире. В результате происходит фундаментальный сдвиг в балансе прав и обязанностей между партикуляристскими заявлениями номинально суверенных государств, с одной стороны, и властью международного общества — с другой. Режимы и международные институты начинают формировать новые центры власти, которые бросают вызов власти национальных правительств (Schachter, 1991; Held, McGrew, 1993). Поэтому растущие уровни институционализации поэтому накладывают усиливающиеся ограничения, практические и нормативные, на суверенитет государств. Государства ограничены даже более жестким набором международных принципов, правил, норм и институтов и тем фактом, что во взаимозависимом мире даже «сильные» полагаются на совместные действия, которые ограничивают их власть и передают влияние другим.
Несмотря на все слабости в представлении полной картины межгосударственной политики в области окружающей среды, реализм обеспечивает мощные основания для анализа степени, в которой эти процессы к настоящему времени разрушили или подорвали государственный суверенитет. Бесспорно истинным является то, что резко возросло число соглашений в области окружающей среды. Также верно и то, что отношение к суверенитету, особенно в развивающемся мире, существенно изменялось, начиная со Стокгольмской конференции в 1972 г. Развивающиеся страны, например Индия или Бразилия, далеко отошли от жесткой дихотомии между окружающей средой и развитием, такой очевидной в Стокгольме. Они стали придавать большее значение защите окружающей среды и движению к более устойчивым моделям экономического развития. Таким образом, существует расширяющийся консенсус относительно способов, с помощью которых защита окружающей среды может усилить экономическое развитие. Кроме того, возрастает понимание такой угрозы, стоящей перед Югом, как неконтролируемая деградация окружающей среды. Конечно, вследствие сохраняющейся бедности во многих частях развивающегося мира Юг в меньшей степени способен контролировать наносимый обратимый ущерб окружающей среде и управлять процессом адаптации к любым происходящим изменениям глобальной окружающей среды. Юг уже. готов принять, что деградация окружающей среды в рамках государств является предметом законного интереса внешнего мира, будучи одновременно предметом «международного беспокойства» (это предположение допускает законность вмешательства других государств) и «общего беспокойства человечества».
Но тревога за суверенитет остается ключевым фактором в глобальной политике окружающей среды и на Севере, и на Юге, и политическое принятие эрозии суверенитета менее очевидно, чем пытаются показать в официальных декларациях. Это отчетливо проявилось в ходе встречи на высшем уровне «Планета Земля» — возник безвыходный тупик по тем критическим проблемам, которые действительно угрожали затронуть суверенные прерогативы правительств: почти абсолютное несогласие Севера с тем, что для поддержания стабильности необходимо изменить модели потребления и использования ресурсов на Севере; ожесточенное сопротивление развивающихся государств на переговорах о соглашении по защите лесов.
Идея о том, что мы можем стать свидетелями исчезновения анархии, также проблематична из-за сохраняющихся препятствий на пути к международному сотрудничеству в области окружающей среды, отмеченными выше, и ограниченных возможностей большинства существующих в настоящее время соглашений по окружающей среде. Количество соглашений весьма велико, но санкции за их нарушение слабы. Заметно, что государства предпочитают необязательные цели, которые они могут свободно реализовать в любые сроки, какие они сочтут приемлемыми, принятию твердых и однозначных обязательств. Об этом свидетельствуют соглашения о глобальном изменении климата и биологическом разнообразии, по которым шли переговоры в Рио-де-Жанейро; они пестрят протестами, двусмысленностями и оговорками. Ни в одно существующее соглашение по окружающей среде не включены неизбежные требования государствам принять обязывающие процедуры третьей стороны для урегулирования споров. Государства крайне остро воспринимают требования проведения постоянного контроля за процедурами информирования, мониторинга и инспекций. И хотя многое сделано, чтобы инициировать готовность государств сотрудничать с неправительственными организациями, но недавно созданная Комиссия по устойчивому развитию имеет исключительно межправительственное членство (частично уравновешенное наличием мандата усилить сотрудничество с неправительственными организациями и создать консультативную комиссию высокого уровня, включающую экспертов, выбранных из сообщества таких организаций).
Наконец, предположения об «интернационализации» государства ошибочны, так как они преуменьшают возможность укрепления центральной роли государства при решении глобальных проблем и процессов. Таким образом, быстрое увеличение режимов в области окружающей среды может рассматриваться как доказательство сохранения и утверждения государственной власти перед лицом новых вызовов и того, что государства могут предложить обмен юридической свободы действий по конкретной проблеме на большее практическое влияние на политику других государств и на участие в управлении общими проблемами.
Принятие этой точки зрения, конечно, не означает, что не произошло никаких изменений или что реализм способен обеспечить адекватный анализ значительной в историческом сравнении возможности международного сотрудничества в области окружающей среды. Несомненно, имеет место очень важный сдвиг в акцентах — от индивидуальных прав государств в направлении к принятию общих обязательств. Мы были свидетелями весьма значимого изменения в характере и целях международного общества — перехода от минимальных целей сосуществования к созданию правил и институтов, которые воплощают представления об общих обязательствах; последние в значительной степени влияют на внутреннюю организацию государств, в рамках которых существуют отдельные индивиды и группы со своими правами и обязанностями, стремящиеся воплощать некоторое представление о планетарном добре. Однако очевидные пределы этих изменений (конечно, в области окружающей среды) отвергают аргументы о том, что усиливающаяся институционализация и путаница вынуждают нас полностью отказаться от традиционного понимания природы международной политической теории. Разумеется, многие аргументы относительно того, что мы движемся к состоянию «за рамками Вестфальского мира», не учитывают следующего: суверенитет всегда был социально конструируемым правом; не чем-то, что могло быть потребовано исключительно на основании власти, а качеством, основанном на общем характере и растущем числе соглашений между государствами.
Стирание различия между «внутренним» и «международным»
Многие наиболее влиятельные парадигмы международных отношений были построены на тезисе о том, что международные отношения представляют собой отдельную сферу политической деятельности, которая может изучаться только исходя из своих собственных законов. Это — наиболее очевидно в случае с реализмом/неореализмом. Но это также истинно для более современных форм неолиберального институционализма, которые (беря корни в теориях взаимозависимости и транснационализма) пытаются объяснить межгосударственное сотрудничество на основе положений и предположений реалистов. И это также истинно для тех, кто стремится объяснить международные отношения в терминах существования международного общества — определенного типа общества, которое, как отмечается, отличается по масштабу и характеру от существующих в рамках государств. Вторая группа аргументов указывает на то, что сложности международной политики в области окружающей среды разрушают аналитическую законность этого теоретического разделения.
Один пример уже упоминался выше, а именно, связь между деградацией окружающей среды и вооруженным конфликтом. Конечно, можно рассмотреть такой конфликт в традиционных терминах реалистов: «войны за ресурсы », происходящие между государствами (например, за водные ресурсы на Ближнем Востоке); возможность межгосударственного конфликта, обусловленная воздействием деградации окружающей среды на баланс сил или невозможностью прийти к соглашению по особо важной проблеме в области окружающей среды (Myers, 1989; Deudney, 1992). Но подобный подход содержит в себе риск упустить наиболее важные измерения безопасности окружающей среды: (уже очевидный) риск деградации окружающей среды, подрывающий социальную ткань слабых государств и провоцирующий внутренний социальный раскол и насилие. Другими словами, идеи безопасности окружающей среды не могут быть адекватно концептуализированы в терминах четкого разделения на внутренние и международные конфликты или на военные угрозы и другие формы нестабильности.
Второй пример касается определения государственных интересов. Утверждение реалистов о том, что государственные интересы могут быть выражены преимущественно в терминах относительной власти государства, всегда было хрупким. Так, в этих терминах невозможно определить государственные интересы в области окружающей среды. Именно по этой причине исследования политики окружающей среды стали уделять особое внимание отношению между наукой и политикой; роли научного знания в формировании государственных интересов и создании государствами процессов «изучения окружающей среды»; роли внутриполитических акторов и ценностей в формировании внешнеполитических целей в области окружающей среды (Caldwell, 1992; Haas, 1990, 1992).
Третий пример, обращающийся непосредственно к сути традиционной повестки дня, касается эффективности международных институтов в области окружающей среды. В рамках традиционной повестки дня значительные интеллектуальные усилия были посвящены проблемам формирования режимов, связи между режимами и властью и факторам, объясняющим долговечность режимов. Вопрос практического выполнения или реального влияния режимов на поведение государств исследовался в гораздо меньшей степени. И все же самое слабое звено в цепи международного сотрудничества в области окружающей среды — не в трудности ведения переговоров по формальным соглашениям, а в обеспечении эффективного практического осуществления этих соглашений. Уже сейчас очевидно, что многие наиболее серьезные препятствия на пути к стабильности связаны с внутренними слабостями государств и государственных структур. Поэтому достижение убедительной оценки эффективности режимов в области окружающей среды требует уделять гораздо больше внимания проблемам практического выполнения, а это в свою очередь вынуждает "теоретиков оценивать влияние широкого набора внутренних факторов.
Эти три примера составляют весьма серьезное доказательство того, что международная политическая теория должна в гораздо большей степени, чем сейчас, сосредоточиваться на взаимодействиях между внутренней и международной политикой. Но они также порождают сомнение, мучительное и даже в какой-то степени разрушающее. Могут ли государства осуществлять эффективную политику в области окружающей среды в рамках собственных границ?
Предполагают ли и в какой степени сокращающиеся внутренние возможности государств эрозию суверенитета снизу? Лишены ли практические требования государственности многих «квазигосударств» какого-либо реального значения — частично в результате трудностей управления проблемами окружающей среды, а частично вследствие хронических экономических провалов и потери политической легитимности? (Jackson, 1990). Утвердительные ответы на эти вопросы, несомненно, разрушили бы законность создания международной политической теории, построенной на заявлениях об эффективной власти и легитимности, скрытой в идее суверенитета.
Конечно, можно лишь с некоторой вероятностью описать то, что происходит во многих регионах, исключительно в этих терминах. Традиционное четкое разделение между «международной анархией» и «внутренним порядком» исчезло во многих частях мира. Однако трудность заключается в том, чтобы понять, каковы общие тенденции эрозии государственности снизу или какими они станут в будущем. Если их воздействие частично и неравномерно, что представляется вероятным в настоящее время, результатом не будет переход к неосредневековью, в котором суверенитет уже не выступает как центральный организационный принцип. Скорее, это укрепит уже отмечавшееся неравенство, которое стало основной характеристикой международной системы после окончания холодной войны, и приведет к новым моделям господства и зависимости.
«Окружающая среда» и глобальная экономика
Самая большая трудность при обсуждении международной политической теории и вопросов окружающей среды обусловлена невозможностью рассмотреть «окружающую среду» как дискретный аспект человеческой жизни. Как уже отмечалось многими, окружающая среда существует везде и нигде и не обладает никакими явными или бесспорными границами.
Эту трудность можно проиллюстрировать, проводя анализ сущности дебатов о природе устойчивости и устойчивого развития. Определение устойчивости неизбежно затрагивает взаимодействие между людьми и природой. Хотя можно было бы начать с частного анализа таких взаимодействий (например, защиты специфических видов природных ресурсов), существует явная тенденция проводить более «широкий» анализ типов обществ и форм политической и экономической организации, которые поддерживали бы равновесие между экономическим развитием и способностью планеты выдерживать нагрузку. По этой причине многие доказывают, что устойчивое развитие суть многоаспектная концепция — модель развития, которое обеспечивает целостность и долгосрочную жизнеспособность биосферы, но которое также жизнеспособно в экономических, социальных и политических областях. Согласно одному из определений, это — модель развития, которое является устойчивым в терминах целей биологической системы (генетическое разнообразие, жизнеспособность, биологическое воспроизводство), целей экономической системы (стабильность производства товаров и услуг одновременно с удовлетворением основных потребностей и сокращением бедности) и целей социальной системы (культурное разнообразие, социальная справедливость, тендерное равенство, социальное участие) (Holmberg, 1992).
Концепция устойчивости оспаривается по существу и в философском, и политическом смыслах, но в данной работе не будем глубоко анализировать эти дебаты. Однако даже постановки проблемы достаточно, чтобы подчеркнуть тесные связи между различными структурами и системами, вместе создающими мировую систему. В частности, любая дискуссия о международной политической теории, касающаяся проблематики окружающей среды, вероятно, будет неразрывно связана с работами в области международной экономической системы и теории международной политической экономии.
В терминах