Основные подходы к определению национализма.
Национализм как социальное явление привлекает внимание исследователей уже более ста лет, и за это время появилось множество его определений. С точки зрения Э. Геллнера, «национализм — это, прежде всего политический принцип, суть которого состоит в том, что политическая и национальная единицы должны совпадать, а также, чтобы управляемые и управляющие в данной политической единице принадлежали к одному этносу».
В свою очередь, Ганс Кон определяет национализм как «состояние ума, акт сознания преобладающего большинства какого-либо народа, убежденного, что высшей ценностью личности должно быть национальное государство», которое признается «в качестве идеальной формы организации народа, источника всей творческой культуры, энергии и экономического благосостояния». Для Г. Кона националистическое сознание тождественно национализму и включает также веру в то, что человек должен проявлять «высшую преданность» своему народу.
Для ученика Э. Геллнера Энтони Смита национализм — это «идеологическое достижение и установление автономии, сплоченности и индивидуальности социальной группы, часть членов которой видит себя реальной или потенциальной нацией».
Близкое по смыслу определение национализма сформулировал К. Янг: национализмом называют политическую идеологию, рассматривающую нацию как «сформировавшееся сообщество, к которому люди испытывают чувство высшей преданности, и оценивающую легитимность политического режима с точки зрения его приверженности этому принципу».
Число определений этого феномена можно множить, в связи с чем в своей книге 1977 г. Хью Сетон-Уотсон приходит к выводу, что нет и не может быть никакой научной дефиниции нации и национализма, однако добавляет: «Феномен же существует издавна и будет существовать также и в будущем». Более того, национализм представляет собой легитимизирующий принцип политики и создания государств, так как никакой другой принцип не пользуется сопоставимой лояльностью человечества.
|
В то же время «теоретиков национализма, - пишет Б. Андерсон, — часто ставили в тупик... следующие три парадокса:
1) Объективная современность наций в глазах историка, с одной стороны, — и субъективная их древность в глазах националиста, с другой. Не случайно К. Поппер говорил, что «нация являет собой общность людей, объединённых не своим происхождением, а общим ошибочным взглядом на свое происхождение".
2) С одной стороны, формальная универсальность национальности как социокультурного понятия (в современном мире каждый человек может, должен и будет „иметь" национальность, так же как он „имеет" пол) — и, с другой стороны, непоправимая партикулярность ее конкретных проявлений.
3) С одной стороны, «политическое» могущество национализмов — и, с другой, их философская нищета и даже внутренняя несогласованность».
Следуя этой логике, можно добавить еще один парадокс: национализм стремится одновременно уничтожить различия внутри нации, добиваясь ее культурной однородности, и умножить число суверенных сущностей.
Привязанность к родной почве, местной традиции, установившимся локальным политическим и религиозным авторитетам, т. е. чувство территориальной и конфессиональной идентичности, наивный народный монархизм существовали еще до национализма.
|
Однако с конца XVIII в. именно национализм в современном смысле слова постепенностановится повсеместно пробудившимся чувством, которое все сильнее формирует общественную и частную жизнь. И если с этого времени национализм начал во все большей мереслужить оправданием власти государства, легитимацией использования его силы как против собственных граждан, так и против других стран, то только с конца XIX в. он начал доминировать в чувствах и оценках масс.
В странах, которые образуют современный Запад, национализм, возникший в XVIIIстолетии был в первую очередь политическим движением, направленным на ограничение власти правительства и обеспечение гражданских прав. Его целью было создание либерального и рационального сообщества граждан, представляющих средний класс.
Э. Геллнер считает, что идеология национализма возникла преимущественно как реакция на процесс индустриализации и массовый уход людей из местных общин и сообществ.Индустриализация вызвала значительные территориальные перемещения, и громадное число людей включилось в единую экономическую (а позднее политическую) систему. Идеология, построенная на родстве, и религия уже не могли далее эффективно выполнять функцию мобилизации людей. Кроме того, новая система промышленного производства потребовала создания благоприятных условий для взаимозаменяемости рабочих в широких масштабах, для чего рабочие должны были овладеть одинаковыми навыками и умениями. Индустриализация предполагала стандартизацию навыков: этот процесс также обернулся «культурной гомогенизацией». Развитие национального самосознания «вширь и вглубь» и привело к «превращению крестьян во французов» (Ю. Вебер).
|
Именно в этом историческом контексте возникает необходимость в идеологии, способной к созданию внутренней связности и лояльности индивидов в рамках широкомасштабных социальных систем. Это на Западе и сделала идеология национализма, став идеологией государства. Последняя постулировала существование «воображаемых сообществ», базирующихся на общей культуре и интегрированных в государство, где индивиды лояльны (идентифицируют себя) к государству и законодательству, а не к своей родственной группе или родной деревне. В этом смысле идеология национализма выполняет именно государственные функции.
Непременным условием данной идеологии выступает ее политическая эффективность, она должна выражать интересы нации, которая обладает государством и результативно управляется.Необходимое условие эффективности национализма — поддержка со стороны народных масс. Однако в эпоху Великой французской революции «принцип национальности был еще недостаточно авторитетен и „абсолютен", недостаточно интериоризирован политическим сознанием. Ему еще рано было претендовать на место главного принципа легитимности государства».
Что предлагает массам национализм? Ощущение безопасности и стабильности в тот исторический период, когда традиционная картина мира потеряла целостность, а люди оторваны от своих корней. Таким образом, задачей идеологии национализма являетсявоссоздание ощущения целостности и исторической непрерывности, связи со своим прошлым, преодоление отчуждения между человеком и меняющимся обществом, которое несет с собой новый общественный порядок.
Б. Андерсон особо подчеркивает роль печатного капитализма для становления национализма: распространение информации через доступные массовые издания делает возможным восприятие национальных идей без прямого контакта с теми, кто их производит. Переводы Библии, ее печатание на широко распространенных носителях создают и цементируют однородность, причем крепче всего там, где Реформация способствовала развитию всеобщей грамотности, или там, где духовенство образует местную бюрократию. Современные СМИ (массовая печать) играют решающую роль в распространении и усилении национального чувства.
Другим важным видом коммуникационной технологии, создающим огромные возможности для интеграции людей в крупные социальные системы, являются современные транспортные средства. Они способствуют объединению людей в национальные государства.
Многие авторы подчеркивают роль всеобщего избирательного права в «национализации» политики.
Наконец, практически все исследователи подчеркивают роль системы образования в становлении наций и национального чувства. Как отмечает Э. Хобсбаум, «прогресс школ и университетов является мерилом прогресса национализма, равно как именно учебные заведения, особенно университеты, стали наиболее сознательными его защитниками». Это, несомненно, верно как для Европы XIX в., так и для других регионов мира в XX в. Государство-нация — во многом порождение процесса культурной энтропии. Поэтому все современные государства институционализируют и развивают школьную систему, «производящую» национальную идентичность.
При этом следует также отметить происходящие знаменательные изменения в историографии и «школьной» истории, в которых нации стали толковаться в качестве главных исторических субъектов, а образы выдающихся деятелей далекого прошлого подвергались соответствующей стилизации, благодаря чему они превратились в национальных героев и национальные символы: у немцев это Арминий, у французов — Хлодвиг, у британцев — король Артур, у венгров — святой Стефан, у русских — Владимир Красно Солнышко и Александр Невский.
В результате наполеоновских войн национализм проникает в страны Центральной и Восточной Европы, в Испанию, Ирландию и Россию, где политическое мышление и структуры общества были преимущественно традиционны и менее развиты, чем на классическом Западе. Средний класс был в этих странах слаб, уровень урбанизации мал, нации разделены (или даже расколоты) на правящий класс (феодальную аристократию) и бесправное большинство (крестьянство). Здесь национализм вначале стал культурным движением, мечтой и надеждой ученых и поэтов. Этот поднимающийся национализм, как и общественное и интеллектуальное развитие вне Западной Европы, испытывал влияние Запада. Но само это влияние ранило гордость образованных кругов, в которых уже зародилось чувство национального самосознания, это вело к обособлению от Запада, к сопротивлению «чуждым» примерам, прежде всего западному либеральному и рациональному мировоззрению. Более того, национализм получает легитимность там, где он направлен на освобождение от иностранного господства.
В итоге новый национализм здесь искал свое оправдание - в отличие от Запада - в наследии прошлого. Нередко «изобретенные», древние традиции превозносились как противовес западному Просвещению. Если британский и американский национализм был порожден концепцией личной свободы и прав человека и представлял народы с четко оформившейся политической жизнью,национализм народов на востоке Европы, а затем и в других регионах мира, не укорененный в соответствующей политической и социальной традиции, стал проявлением своеобразного комплекса национальной неполноценности. Этот комплекс неполноценности компенсировался самовосхвалением. Германские, российские и индийские интеллектуалы представляли свою национальную традицию как нечто более глубокое, чем западная, более сложное по проблематике и обладающее большим творческим потенциалом. Именно в этом русле немецкими романтиками формулируется противопоставление одухотворенной национальной культуры - бездуховной, рациональной западной цивилизации. Для такого национализма характерны стремление к поискам внутреннего смысла существования нации, размышления о «национальной душе» или «миссии», Запад служит «значимым другим» в процессе формирования национальной идентичности этих стран.
Однако новый национализм в народ не проник, он остался (до конца XIX в.) уделом интеллектуалов, да и то не всех. Тем не менее, в результате продолжительных войн и натиска гипертрофированного французского национализма национальные чувства повсюду набирали силу и в России впервые достигли высшей точки в Отечественной войне 1812 г., чрезвычайно повысившей самоуважение русских, победивших Наполеона.
Национализм в восточной Европе нередко рассматривается и в качестве оборонительной реакции на разрушительное воздействие экономической и политической модернизации или как средство компенсации при очевидных провалах такого рода модернизации. «Если «западный» национализм сопутствовал буржуазным революциям и результативному процессу формирования сильных наций-государств, — подводит итог немецкий исследователь Э. Штолътинг, — то «восточные» формы национализма пышным цветом расцвели в обществах, многие из которых не проходили через данные стадии политической модернизации и идентичность которых заключена в культуре. Если обратиться к государствам Запада, то здесь национализм возник вследствие успешного преодоления внутренних препятствий, мешавших суверенитету, в первую очередь политики родовой знати. Что же касается Востока, там национализм являлся идеологическим обоснованием борьбы против чужеземного правления (влияния), примером которого может служить турецкое, габсбургское или российско-советское иго». Отсюда то обстоятельство, что большинство западных и отечественных исследователей подчеркивают важность различий между типами национализма.
На протяжении большей части XIX в. в Европе национализм ассоциировался не только с национальным освобождением, но и с прогрессивными и даже радикальными идеологиями. Первыми националистами Нового времени, которые сами называли себя патриотами, былифранцузские якобинцы. Во второй половине XX в. представители левых политических сил в странах «третьего мира» по-прежнему считали национализм движущей силой борьбы за освобождение не только от мирового империализма, но и от других форм угнетения.
Поэтому, по мнению Н.Г.Скворцова, «национализм сам по себе не принадлежит ни к левому, ни к правому крылу политического спектра. С точки зрения провозглашения равенства прав всех граждан (членов нации) он может быть отнесен к «левой» идеологии, с точки зрения утверждения вертикальной солидарности и призывов к „исключению" всех иностранцев — к „правой"».
Б. Андерсон даже полагает, что национализм, как, впрочем, и другие этнические идеологии, скорее может быть соотнесен с религией (нация трактуется националистами как «священное сообщество» или «коллективная индивидуальность»: не случайно национализм достаточно часто именуют «гражданской религией») или системой родства, нежели с фашизмом и либерализмом. Он считает, что «для понимания национализма следует связывать его не с принимаемыми на уровне самосознания политическими идеологиями, а с широкими культурными системами, которые ему предшествовали и из которых — а вместе с тем и в противовес которым — он появился».
Концепция идентичности каждой националистической идеологии обычно содержит три принципиальных аспекта.
Во-первых, в ней определено, кто является членом нации (нация-согражданство и этнонация).
Во-вторых, идеологи национализма стремятся определить «исконные» территориальные границы нации либо по принципу «одно государство — одна нация» (а значит, без включения регионов, где другие нации составляют большинство), либо — согласно имперскому видению нации — с включением земель, населенных иными народами.
В-третьих, националистическая идеология указывает, какие именно политические, социальные, экономические и культурные институты больше всего подходят конкретной нации.
Комбинация этих трех видов установок и определяет характер данной националистической идеологии: она может быть имперской и неимперской, демократической или авторитарной, либеральной или консервативной, радикально левой или радикально правой.
В работах по теории и истории национализма нередко утверждается, что с либеральной программой совместимы лишь определенные типы национализма («гражданский», а не «этнический»; «включающий», а не «исключающий»; «культурный», а не «политический»; «территориальный», а не «лингвистический»; и т.д.). Как правило, все эти классификации отличаются четкой географической привязкой и постулируют возможность развития либеральных версий национализма преимущественно в странах «первичной» модернизации (см., например, работы Г. Кона, X. Сетона-Уотсона, Л. Гринфельд и др.). «Когда-то национализм способствовал личной свободе и счастью, теперь он подрывает их и подчиняет целям своего собственного существования, которое уже не представляется оправданным. Когда-то великая жизненная сила, ускорившая развитие человечества, теперь он может стать серьезной угрозой на пути гуманности», — отмечает, в частности, Г. Кон, фиксируя историческую эволюцию национализма.
Иначе говоря, подразумевается, что сегодня национализм — это идеология, утратившая связь с идеями национального освобождения и социального прогресса и апеллирующая к традиции. Национализм провозглашает, что общность, которой кто-либо угрожает, может выжить и даже обрести государственность только с опорой на свои культурные корни и осознанием своей культурной непрерывности. «Там, где национализм не выступает средством преодоления традиции, - отмечает П. Кандель, - а, напротив, опирается на нее, его консолидирующая и мобилизующая функции оказываются подчинены целям, далеким от модернизации или вовсе им противоположным». Таким образом, сегодня идеология национализма вполне может быть определена «как инструмент (символический) в руках правящих классов в обществах, которым угрожает экономическое или политическое разложение».
Представление о нации как о сообществе, объединенном культурными и политическими традициями, с 1960-х годов стало казаться все менее адекватным, — с существенно иным пониманием проблемы выступило интеллектуальное движение, получившее названиеполикультурализма (multiculturalism). Национализм в любой своей форме зиждется на идее общности: он говорит людям, кто они такие, дает им историю, укрепляет социальные связи и дух нации, порождает, наконец, идею исторической судьбы, выходящую далеко за пределы вопросов о смысле бытия отдельного человека. Тема общности стоит и перед поликультурализмом, только он говорит скорее о различиях: о том, что современным государствам присуще культурное многообразие, и потому вопрос о том, с кем именно человек себя идентифицирует, есть в известной степени дело его собственного выбора. Вообще культурное многообразие может быть связано с самыми разными факторами — с возрастом человека, его полом, принадлежностью к тому или иному классу. Но на первый план поликультурализм обычно выдвигает различия чисто культурного характера, идущие от расы, этноса и языка. Более того, он не только отталкивается от этого факта культурного многообразия, но и настаивает на том, что общество должно признавать и уважать существующие в нем различия.
Первоначально культурализм сложился в США, правда, только тогда, когда в 1960-х годахздесь начался подъем движения за «черное сознание», хотя как страна иммигрантов США задолго до этого сложились в поликультурное сообщество. В начале 1970-х годов поликультурность стала государственной проблемой и для Австралии, где все явственнее давало себя знать влияние Азии. В Новой Зеландии заговорили о местной культуре маори как факторе национального своеобразия. В Канаде тема поликультурализма звучит в связи с задачей примирить франкоязычный Квебек с большинством англоязычного населения страны, а также в связи с культурой местных эскимосов. В Великобритании наконец отказались от попыток полностью интегрировать «черные» и азиатские общины в «белое общество», признав за ними их собственную идентичность и право на существование. В Германии то же самое произошло с турецкой общиной.
Отношения между поликультурализмом и национализмом очень непросты. В национализме лишь две традиции — либеральная и антиколониальная — более или менее легко уживаются с принципом множественности культур. Это и понятно: обе они придерживаются модели «открытой» нации как гражданского, политического сообщества, не принимая модели «этнического», культурно закрытого сообщества; другими словами, нация для них едина не потому, что в ней все признают одну культуру, а потому что здесь у всех одно и то же гражданство, одни и те же политические права и обязанности. Либерализм, правда, изначально тяготел к признанию множественности культур, так что и поликультурализму не составляло большого труда воспринять идеалы свободы личности и общественной толерантности. Собственно классическим выражением обеих традицийможет считаться работа Дж. С. Милля «О свободе» (1859), провозгласившая, что принцип толерантности в равной степени важен как для людей, так и для обществ.
Человек совершенно свободен в выборе своих убеждений, культуры и образа жизни, - это предпосылка его свободы и развития. Этот постулат вполне смыкается с философией поликультурализма. Милль, правда, видел в толерантности еще одно достоинство, а именно то, что, благоприятствуя разнообразию, она делает общество более энергичным и здоровым, а поощряя обмен мнениями и общественные дебаты, содействует его движению вперед. Все это очень близко и этике поликультурализма, который не только констатирует факт общественного разнообразия, что в принципе можно делать и без особого восторга, но и полагает его источником жизнестойкости и поступательного движения общества вперед.
Возможно, более прочным фундаментом для поликультурализма может служить идея ценностного плюрализма. Многие его сторонники и взяли на вооружение теорию плюрализма, разработанную Исайей Берлиным. Главный постулат Берлина заключается в том, что нет какой-то одной и единой для всех концепции «правильной жизни», — их много, а люди никогда не найдут между собой согласия по вопросу цели и смысла жизни. Коль скоро ценности людей не совпадают, бытие человека попросту обречено на конфликты и противоречия нравственного характера. Если при этом говорить об отдельных людях, им следует искать и находить компромисс между несовпадающими ценностями и целями. Что же касается общества в целом, оно должно быть устроено так, чтобы люди с разными моральными и культурными убеждениями могли вполне мирно и, уважая друг друга уживаться на одном и том же политическом пространстве. Берлин не разрабатывал свою теорию специально для многокультурных обществ, тем не менее, именно она сегодня образует предельно широкий фундамент поликультурализма.
Нации как политические общности.
Те, кто считает нацию исключительно политическим организмом, отличительным ее признаком видят не культурную общность, а гражданские связи и вообще присущую ей политическую специфику. Нация в этой традиции предстает общностью людей, связанных между собой гражданством вне какой бы то ни было зависимости от культурной или этнической принадлежности. Считается, что такой взгляд на нацию восходит к Жану-Жаку Руссо - философу, в котором многие усматривают «прародителя» современного национализма. Хотя Руссо специально не касался ни национального вопроса, ни самого феномена национализма, его размышления о суверенитете народа, - и особенно идея «общей воли» (или общественного блага), - собственно, и посеяли те семена, из которых затем взросли националистические доктрины Французской революции 1789 г. Провозгласив, что правление должно основываться на общей воле, Руссо тем самым, в сущности, отказал в существовании как монархии, так и всяческим аристократическим привилегиям. В годы Французской революции этот принцип радикальной демократии нашел свое отражении в той идее, что все французы суть «граждане» со своими неотъемлемыми правами и свободами, а не просто «подданные» короны: суверенитет, таким образом, исходит от народа. Французская революция и утвердила этот новый вид национализма с его идеалами свободы, равенства и братства, а также теорией нации, над которой нет иной власти, нежели она сама.