Люди медленно возвращались домой. Законченная война оставляла в душе терпкий, сильный осадок.
Остановились на привал. Развели костер, разбрелись, кто куда.
— Кто-нибудь видел Наруто и Саске? — спросила Сакура, легко улыбаясь. В руках у нее была красивая, цветущая белыми пушистыми цветками, ветка.
— Вон туда пошли, — зачем-то соврал Какаши, не отрывая взгляда от книги.
реки.
Сакура поспешно исчезла в стороне далекой, прохладно-синей линии
А за поворотом, у телеги с провиантом Наруто прижимал к себе Саске,
поглаживая ладонями плавные изгибы лопаток. Счастливый до абсурда и светлой зависти.
— Ты сумасшедший, — прошептал Саске, машинально упираясь ладонями в плечи Узумаки.
Губы прижались к шее, мягко целуя. Загорелые руки скользнули под синий широкий пояс-юбку, лаская бедра, поднимаясь чуть выше.
— Не здесь, — наконец выдохнул Саске. Бледные пальцы сжали оранжевую ткань потрёпанной толстовки.
Наруто улыбнулся, скользнул носом по волосам. Ничего не ответил, продолжая ненавязчиво подталкивать Саске к тяжелой деревянной повозке.
— Подожди, — судорожно, последней попыткой устоять.
— Промедление смерти подобно, Учиха, — Наруто прижался лбом ко лбу Саске, руки поднялись с бёдер, скользнули по бледным щекам к волосам, ласково поглаживая по голове.
Саске отвел взгляд, неуверенно прижался ладонью к ласкающей руке.
Напряженный, он не знал, что ему делать, как прикоснуться и о чем сказать в первую очередь. Ведь нужно, непременно нужно сказать, чтобы дурак знал, как сильно он рад, как счастлив, как готов на всё.
Но Саске только стоял и делал вид, что все происходящее его не касается. Пальцами только сжимал запястья Наруто, опасливо счастливый так, что сердце стальная перчатка сдавила.
Наруто приподнял Саске и посадил на телегу. Поцеловал в щеку долгим, мягким касанием.
— Что ты?.. — не с того не с сего смутился Саске.
— Я тоже. Тоже очень люблю тебя, Саске.
— Не так, как бы хотелось.
Гармонию летнего вечера нарушал только тихий шелест пыльной листвы.
— Я люблю тебя как угодно, Саске. Как друга, как врага, как брата. И как... как ты хочешь тоже люблю.
Саске выдохнул, тяжело обнял его за шею.
— Хорошо. Поцелуй меня.
***
Деревня была не то, чтобы против.
Деревня была вежлива и благосклонна.
Наруто стал хокаге.
Саске не стал даже джонином.
Потому что — это он был во всем виноват.
Учихе было практически все равно. Он менял деревню так, как хотел, подсказывал Наруто, что делать.
Все изменилось, когда какая-то парочка шиноби притащила хокаге свитки из захолустья.
Свитки были пыльные, сморщенные, пропитанные страхом и какой-то мазью.
Саске видел их лишь однажды. Наруто изучал весь день.
После этого начались проблемы.
***
— В чем дело. Скажи мне.
Наруто улыбнулся, переложил бумаги с места на место и отвел взгляд. Саске вздрогнул, постоял у двери кабинета хокаге и ушел.
Вечером сидели в тяжелом, неуютном молчании.
Наруто опоздал. Сидел теперь непривычно тихо, без аппетита ел.
Потом решил посмотреть на Саске, поднял на него виноватый взгляд и выронил вилку.
Саске смотрел как тогда.
Побелевшими губами пережевывал изумрудно-свежие листья салата.
— Саске, — Наруто подошел к нему, опускаясь на пол. Сжал Саске ладони, поднося к своему лицу.
— Отпусти.
— Прости меня.
Саске посмотрел на него, и Наруто вдруг выдохнул, слабо улыбнулся, утыкаясь лицом в учиховские колени.
— Саске, я люблю тебя.
— Тогда что?
— Этот чертов свиток, — Наруто шмыгнул носом, поднимаясь, — забудь, ладно?
— Ладно, — соврал Саске, откладывая приборы. Спать пошли, помирившись.
***
Саске зашел в квартиру спокойно. Опустил ключи на тумбочку у входа.
— Саске?
Учиха молчал, прятал глаза за чёлкой.
Наруто сидел на диване, пролистывая отчеты. Просто образец истинного хокаге.
Саске подошел к нему. Все также не говоря ни слова, побледневший, прячущий за волосами тяжелый черный взгляд.
— Что случилось? — Наруто отложил свитки, приподнялся, обнимая Саске за колени. Прижался щекой к бедру, слегка потеревшись носом.
Саске отстранил его. Мягко опустился к Наруто на колени, сразу касаясь губами щеки.
— Саске, — выдохнул Узумаки, откидываясь на спинку дивана. Саске целовал ему шею, беря руки Наруто в свои и прижимая их к своей талии.
Посмотрел прямо в глаза и сказал:
— Поцелуй меня.
Наруто вздрогнул, повалил Саске на диван, целуя сразу глубоко и уверенно, ловя прерывистые вздохи.
Учиха обвил его ногами, путался пальцами в золотых волосах.
Наруто вжимал его в диван, не давая ни единой возможности отстраниться.
До кровати так и не дошли.
На востоке алел рассвет, фруктовыми мазками скользнув по еще заметным очертаниям звезд.
Наруто машинально гладил Саске по голове.
Тот молчал, смотрел только немигающим взглядом на темный дыры окон соседнего дома.
— Саске, в чем дело?
Учиха не ответил. Взгляда от окна не отвел.
Часы в столовой тихо тикали.
Наруто вздрогнул, вдруг резко поднялся, отчего Саске скатился на бок, никак не среагировав.
— Ты что... - Наруто с трудом сглотнул слюну. В голове словно была тяжелая мокрая вата. У него дрожали ладони, — что ты... Что ты сделал?
Саске слабо усмехнулся, уткнулся носом в подушку, демонстрируя плавный изгиб спины.
— Ты трогал свиток.
Наруто вдруг развернул Учиху к себе. Замахнул, чтобы врезать, но не смог. Отвык.
— Какого черта?! Зачем ты это сделал, ублюдок?! Неужели ты думаешь, я этого для тебя хотел? Чтобы ты ходил тут, помирая от своей уязвленной гордости, чтобы ты меня ненавидел?.. К чему эти самопожертвования, Саске? Я думал... думал, мы прошли уже этот период.
Наруто вдруг замолчал, уткнулся лицом в ладони и тихо всхлипнул.
— Боже, Саске. Ты меня возненавидишь. Я не смогу. Не смогу снова это
все...
— Ты этого хотел, — холодно заметил Саске. Его речь была слегка приглушенная — он прижимался губами к подушке.
— И что? — Наруто вскочил, начиная выходить из себя, — я много, чего хотел, Саске. Если я завтра захочу вдруг деревню уничтожить - ты уничтожишь?
— Да, — без каких-либо колебаний.
Наруто побледнел, сердце ему сдавило горечью от разочарования. От осознания — все никогда не будет, как тогда, в светлых, самых счастливых воспоминаниях седьмой команды.
— Построим новую, — добавил Саске, откидываясь на подушку, — пора бы уже понять, добе. У меня ничего нет. Твои друзья мне никто, и каким образом ты хочешь изменить деревню: с моими советами доброго хокаге или злого разрушителя — мне все равно.
Наруто стоял к нему спиной. И Саске видел, как дрожат его плечи.
— Любишь меня, добе? — усмехнулся он, приподнимаясь на локтях.
Наруто замер, машинально спрятал руки в карманы. Затем поддавшись какому-то порыву резко задернул занавески.
В комнате стало темно.
— Люблю тебя, Саске.
Саске дали миссию на год, сослали на границу страны Огня. Вернулся он через год.
Сказал, что девушку встретил. И клан Учиха не исчезнет.
Ребенок в его руках, его кожа и цвет глаз ставили под большое сомнение первый факт.
Сакура тоже вернулась откуда-то недавно. Побледневшая, растерянная, у нее были синие линии под блекло-зелеными глазами с узкими дырами зрачков.
— Менма, — с удивлением в голосе, надрывно сказал Наруто, беря на руки бело-желтый сверток.
— Менма? — нахмурившись, переспросил Саске.
— Менма, — машинально повторил Наруто, неотрывно следя взглядом за робким дыханием и нахмуренной линии черных едва заметных бровей.
Саске кивнул. Положил катану на стол и пошел разбирать вещи.
***
Наруто просто обезумел от навалившегося на него огромного чувства. Он не знал, чем себя занять, писал в отчетах какую-то ерунду и постоянно глупо улыбался, что очень раздражало.
Сакура с ним не разговаривала.
С того момента, как ее вызвали по приказу на границу страны огня к Саске, она не проронила ни слова.
Наруто было очень больно от ее спокойствия и тихих, слишком кратких приветствий. Он ее расстроил, и ему было стыдно за ту радость, которую он оказался не в состоянии скрыть.
— Поздравляю, хокаге-сама, — вежливо сказал Какаши, слегка поклонившись.
Наруто покраснел, смешался, неловко начал запихивать по ящикам свитки.
— Сенсей...
Узумаки нервно тер рукой свой затылок, взъерошивая и без того торчащие во все стороны пряди.
— Это ничего, Наруто. Я понимаю.
Не понимал — Наруто по глазам видел.
Но ничего не сказал. Он был благодарен Какаши за эти слова, за этот приход с глупыми поздравлениями.
Он и Ли были единственными, кто проронил хоть слово по поводу взволновавшего всю деревню происшествия.
От Гаары, которому Наруто прислал очень странное, местами безграмотное письмо, вестей не было.
***
Спустя четыре года ничего особенно не изменилось.
Менма был молчаливым, порой упрямым - даже слишком, и любимым до последний стадии возможностей.
Менма любил свой детский стул и терпеть не мог фруктовые пюре. Это создавало проблемы.
Саске сносил все молча. Настоял только на постройке небольшого поместья и часто возился теперь во дворе.
Сажал что-то, старался отлучить Менму от привычки давить палочкой муравьев.
Наруто читал газету. Шелестел страницам. Взгляд внимательно цеплялся за строчки.
Менма отфыркивался от пюре. Саске не сдавался. Но Менма, на пробу, оказался более упрям.
Тарелка с пюре нашла приют на голове Саске. Болотно-зеленая, яблочная жижа медленно стекала по черным взъерошенным прядям.
Наруто слегка испуганно наблюдал за картиной поверх желтоватой преграды газеты. Брови стремительно поднимались вверх.
— Засранец мелкий, — почти машинально сказал Саске, беря с полки полотенце.
— В тебя весь, ага.
Саске швырнул в него полотенцем.
Менма разразился долгим, чуть наигранным плачем, и Наруто с Саске очень долго пытались его успокоить.
***
— Саске, — тихо позвал Наруто, прикрывая за собой дверь.
Сквозь большое кухонное окно было видно чистое ночное небо с богатой жемчужной россыпью звезд.
Саске сидел за столом, держа уснувшего Менму на руках.
— Спать не хочет, — отвечая на еще не заданный вопрос, — один.
— Упрямый, — улыбнулся Наруто, садясь рядом.
Саске смотрел в окно, на автомате прижимаясь носом к вихру черных волос Менмы.
— Сетку от комаров бы купить, — задумчиво сказал Наруто, откидываясь на спинку узкого, белого стула.
Учиха кивнул, так и не повернувшись.
— Саске, — Наруто улыбнулся, — у меня есть для нас миссия. Несложная совсем, всего пару дней. Для нас. Как тогда. Хочешь?
Учиха вздрогнул.
Наруто не нужно было спрашивать.
Саске медленно положил голову ему на плечо.
— Сакура предложила посидеть с Менмой.
— Знаю, — Наруто обнял его, тоже переводя взгляд на небо. То же самое, на которое они смотрели по одиночке, будучи детьми. То же самое, на которое смотрели, разделенные враждой и соединенные дружбой. То же самое, на которое будут смотреть и спустя сотни, и спустя тысячи лет такие же много пережившие, уставшие и счастливые.
— Миссия в стране Звука. Выходим завтра на рассвете. Слабенькая, конечно, но нужно же с чего начинать.
Небо ответило росчерком падающей звезды, и Саске слабо поцеловал Наруто в шею.
***
Это случилось действительно глупо.
Погибнуть на слабенькой миссии. От глупой техники, глупой ошибки.
Взрыв случился громкий, тяжелый, как раскат майского грома.
Наруто вдруг подумал: как хорошо, что насмерть. Ведь иначе Саске сам бы пришел сюда и умер.
Как хорошо, что оба. Оба насмерть. Вместе.
— Наруто, — мокрым, срывающимся шепотом.
Наруто ему улыбнулся. Долго гладил ладонью по спутанным черным волосам, а потом взял за руку.
Пульса не было.
Спустя пару минут подоспела подмога. Сакура, на которую вдруг обрушилась вся терпкая любовь к Саске, бросилась к нему, громко зарыдав.
Наруто зажимал ладонью рану, второй рукой он все также держал запястье Саске, розоватое от растекшейся крови.
Он вдруг вздрогнул, поднял на Сакуру измученные, светлые глаза и сказал:
- Курама.
Узумаки, превозмогая боль, приподнялся под испуганные вскрики Сакуры и угрозы Какаши.
- Если я умру, Курама... Он тоже, я...
- Ты не умрёшь, не умрёшь, не умр... - звуки сливались в один скучный, слабый тон.
Наруто посмотрел на Саске, вздохнул глубоко, произнес одно только:
- Менма.
И рухнул обратно в жидкую, осеннюю грязь.
Когда принесли Менму, уже оглушенного, побледневшего, Наруто еще мог говорить.
- Скажите ему, что я... Прости. Менма, прости меня.
По щекам текли слезы на пополам с кровью и грязью. Пальцы Наруто все также цеплялись за Саске.
- Умоляю, - Наруто уткнулся носом в плечо Учихи, чувствуя, как чакра Кьюби, словно дымясь, покидает его вместе с последними остатками теплой, взрывоопасной, жизни, промелькнувшей, как мгновение старыми линиями пленки, - прости.
В тот день Менма, сам того не зная, стал джинчурики.
На Коноховском кладбище машинально копали две свежие могилы.
В тот день умерло двое, а не стало троих.
***
На небольшой, совместной могилке, обняв руками надгробный камень надрывался ребёнок лет пяти.
Он кричал так истошно, что гости неловко отводили взгляд и бледнели. Никто не подходил к нему.
- Менма, - спокойно позвал Какаши, касаясь плеча, - надо идти.
Мальчик взвыл, отчаянно цепляясь пальцами за скользкий надгробный гранит.
Когда Хатаке отрывал его от земли, он дрался и уже не плакал.
- Посмотрите, не поцарапал камень? - шепнул кто-то сзади.
Менма в отупении и бесчувственности смотрел на запотевшее от дыхания стекло и хотел домой.
Дома больше не существовало. Поместье забрали, отдали ветерану войны с Мадарой.
А Менма стоял с рюкзаком во дворе, непонимающе смотря на пожилого безногого шиноби, заезжающего в двери его дома.
С этого момента началась череда муторно-долгих, вымученных дней на улице.
Для него выделили комнатку, неуютную, но светлую где-то недалеко от центра, но Менма заблудился, и комнатку так и не нашел.
Возможно, не захотел и искать.
Засыпая в заброшенном квартале Учих, под грудой грязных, пропахших чьим-то потом и кровью, тряпок, он думал, что завтра он пойдет в свою комнату, что она у него есть, и что все непременно будет нормально.
Комната так и осталась для него несуществующим тихим миром, о котором он и в зрелости вспоминал с непривычным трепетом и едва ли не нежностью.
Менма плохо говорил, чаще изъяснялся звуками. Обжил пыльный, пахнувший гарью угол.
Спустя месяц Какаши забрал его к себе.
Менма, измученный непониманием собственной непохожести и изъяна, плохо воспринимал редкие проявления заботы, неохотно учился техникам и новым словам.
Неизвестность пугала его до липких, жгучих кошмаров и приступов паники.
Но прошло время. Распознав новый, наполненный пряным вкусом и запахом, мир, Менма, как это часто бывает с детьми его возраста, начал забывать.
Он болезненно привязался к Какаши, на момент поступления в Академию знал чуть ли не в трое больше своих сверстников и все еще предпочитал спать, забившись в угол под горой собственной одежды и игрушек.
Академия быстро спустила его с небес на землю.
Менма сразу же узнал, чем именно отличается от остальных, услышал много нового о родителях, домой так и не пришел.
От Ируки Какаши узнал, что большинство группы Менмы в тяжелом состоянии, и родители интересуются у него, зачем он привел это невменяемое существо учиться вместе с другими детьми.
Вечером Какаши отловил Менму, заварил ему крепкого, приторно- сладкого чая.
Они сидели на кухне с большими распахнутыми окнами, и в воздухе пахло холодным румяным вечером и крапивной настойкой.
— Твои родители были очень дороги друг другу.
Какаши показал Менме фотографию седьмой команды.
Менма смотрел на ее издалека, словно на изваяние, божество, круглыми, отчаянными глазами, и боялся прикасаться.
— Они были особенные.
— Я их ненавижу, - Менма закрыл лицо руками и зарыдал.
В восемь он смог пробудить шаринган.
Лишь в одной глазнице, отчего становился похожим на больного гетерохромией.
Медики, кучкой толпившиеся вокруг Менмы, шептали, что мутации обусловлены нетрадиционным оплодотворением.
Среди медиков была Сакура, и Менма впервые ощутил непритворный, глубокий порыв к убийству.
Он ненавидел Сакуру всем существом.
Ненавидел ее холодно-внимательный взгляд, отрешенность и нарочито вежливый тон, словно она говорила с пожилой женщиной, пришедшей к ней за лекарством от лысины.
— Я хочу, чтобы ты умерла, — сказал ей Менма.
Сакура отшатнулась и заплакала. Все отвлеклись от Менмы, рассевшись вокруг Харуно плотным кружком, наперебой утешая ее и ласково касаясь плеча. А Менма сидел в стороне один, сосредоточенно рассматривал грязные пятна на больничных обоях, машинально сдирая пальцем запекшуюся кровь с
кончиков пальцев.
Сакура исподлобья посмотрела на него быстрым, натянуто-ласковым взглядом.
Она прошептала: "Ничего страшного". Нарочито измучено и громко. Сакура тоже ненавидела Менму.
Хотя она, как и многие, хотела его любить. Когда умерли они, Сакура думала, как будет заботиться о Менме. Как заменит мать, со скрипом качая Менму на больших детский качелях.
Как они за ручку купят сладкого и будут болтать на кухне о старых добрых временах седьмой команды.
Но Менма вызывал в ней, как и во всех, беспричинное, острое беспокойство, граничившее с паранойей.
В его синих глазах она, только она, видела черные жилки. В его поведении были они.
Те, кого она, измучившись, хотела забыть.
В Менме был их союз, дошедший до бесконечности, до маленького идеала с большими синими глазами и вихром жестко-черных волос.
В Менме была их, Сакура знала точно, извращенная похоть и намагниченность, их комплексы, их страхи.
Менма был соткан из тех материй, из которых шьют печаль, и Сакуру это непомерно раздражало.
Какаши был сильным, волевым человек с хорошо заданными принципами и целью. Менма тоже пугал его, вызывая раздражение на грани с шоком.
Иногда Хатаке просыпался ночью, и ему казалось, будто Менма ему приснился, был лишь плодом его больной фантазии.
И он смеялся над собой, своим бредовым воображением.
Но потом он вспоминал, что это не сон, ученики его мертвы, а этот забитый, озлобленный призрак нуждается в чье-то любви.
Каждый день Какаши был войной, самой сложной и тяжелой, - с собой.
Но Наруто однажды научил его не сдаваться и разучиться он так и не сумел.
Все изменилось однажды. Какаши сильно ранили на долгосрочной миссии в стране Земли.
Он впал в кому, и Менме говорили, что все будет хорошо.
Ему один раз уже так говорили. За два часа до того, как он остался совсем один с демоном-лисом в придачу.
Какаши действительно был только в коме. Но для Менмы он уже умер. И это было необратимо.
На Коноху, как это часто случалось, напали без предупреждения и предпоссылок.
И, как это опять же часто случалось, многие воспользовались шансом под шумок убрать ненавистного соседа или обнести магазин.
На Менму в этот раз совершались покушения больше, чем обычно.
Он отчего-то нервничал, злился на Какаши, пропускал удары и в конце- концов окончательно вышел из себя.
Тогда он впервые попал на кладбище.
— Где я? — это было почти машинально.
Менма смотрел на ухоженную могилу Наруто и Саске. Менма знал, что не приходил сюда.
Он обернулся.
Вместо сероватого городского пейзажа, вплоть до самого неба были золотые ворота клетки, открытые настежь.
Из темноты на Менму смотрели два лениво-любопытных красных глаза.
— Я уж думал, ты никогда не придёшь.
Менма на него разозлился. Решил — гендзюцу. Бросился атаковать.
Нечто оказалось гораздо более устрашающим при свете грязно-серого
(отчего бы это?) солнца.
От Менмы Девятихвостый отмахнулся одним лениво-машинальным движением.
Зевнул только — тоска смертная.
— Кто ты, черт подери, такой? Где мы? — Менма злился, очень злился, сжимая кулаки с чидори.
Его любимой, почти семейной техникой.
— В твоем сознании, — Лис огляделся, вновь опуская голову на сложенные лапы, — у Наруто это были какие-то заброшенные дома. А у тебя, значит, их могила. Забавно.
За "забавно" Лис получил чидори по ребрам и тоже разозлился. Теперь они оба были злые и взъерошенные.
— Мелкий ублюдок.
Менма только удовлетворенно хмыкнул, сверкая взглядом Наруто из-под рваной челки.
Лис застыл.
Вдруг лег на землю и сказал: его зовут Курама.
— Ты ненавидишь эту деревню?
— Нет.
— Ты хочешь уйти отсюда?
— Хочу.
Курама оскалился, проводя по земле когтями.
— Так уходи.
Менма задумался, склонил голову, пряча лицо. Затем вдруг вздрогнул всем телом и улыбнулся.
— Сперва надо кое-что уладить.
***
У Сакуры против взбесившегося Менмы не было ни единого шанса.
Рядом сидел равнодушно-скучающий Курама, а Харуно дралась до последнего.
Сказала: так Наруто научил.
И это стало, пожалуй, самой последней каплей.
— Прости меня, — тихо, искренне сказала она, утирая рукавом слёзы.
— Бог простит, — равнодушно отозвался Менма, поднимая ладонь. В тот миг седьмой команды не стало.
Менма убил бы ее еще раз.
Шиноби не оставили смерть Сакуры без внимания. Менма был окружен за считанные секунды.
Никто не смотрел на мертвое розоватое пятно, которым Сакура осела на землю. Все смотрели только на Менму. Торжествующее, острее битого стекла.
На девятихвостого никто не обращал внимания.
Цунаде первая занесла над Менмой руку, когда Кьюби вдруг вздыбился, зарычал, бросаясь вперед всем телом.
Он стоял между Цунаде и Менмой, взбешенный и — как казалось -
готовый на все.
Курама обвел покрасневшими, злыми глазами людей. Рыжая шерсть дыбилась рваными хаотичными кусками. Менма, не шевелясь сидел на земле. Лис посмотрел на Цунаде долгим, тяжелым взглядом и сказал:
— Тронешь этого ребёнка - и я убью тебя.
***
Менма действительно вздохнул спокойно, когда родная деревня осталась лишь пустым клочком прошлого.
Больше не было узких улочек, натянутых улыбок, запаха зелени и ягод от местного рынка.
Менма стал отступником без лишних пафосных речей, слез и догонялок.
На какой-то момент дочь Инузуки вспомнила рассказы о Наруто, хотела идти за Менмой. Вернуть, спасти.
Но Киба дал ей подзатыльник, и она быстро забыла о своем высоком порыве.
Никто, казалось, даже не был удивлен, словно все ждали этого с самого начала.
Словно это было чем-то до одури естественным: как приход зимы или интриги Орочимару.
Менма тоже не считал это памятным событием.
В нем не было и йоты любви Наруто к деревне. Не было в нем и ненависти к ней Саске.
Было лишь по-взрослому холодное, страшное равнодушие.
Курама теперь не отставал от него не на шаг, цинично комментируя происходящее.
Курама был злой, и Менму это до одури забавляло.
— Ты слабак, — сказал ему Кьюби, — в любой первой битве потерпишь поражение.
— Я владею чидори, — холодно напомнил Менма.
В его ладони трещали и переливались слабые голубые искры. Курама презрительно фыркнул, поднимаясь.
— Ты ничего не знаешь о настоящей силе.
— Пожалуй, — подумав, согласился Менма, усмехаясь и убирая руки в карманы, — но ты можешь мне рассказать.
Знания, которыми обладал Курама были бесценны: техники, древние, темные, антидоты к которым забыты и потеряны еще давным-давно ценились очень дорого.
Менма выучил их ценой крови, пота и терпения насмешек на протяжении почти четырех лет.
Менма смастерил себе маску, в честь Курамы придав ей лисий вид.
Это было банально и глупо, Курама не любил плаща с пушистым белым мехом и этой странноватой лисьей маски - бело-красной, в честь цветов клана Учиха.
— У тебя есть мечта? — спросил Девятихвостый, наблюдая, как Менма осваивает улучшенную версию рассенгана.
Черную.
Менма любил все нейтрально-черное. Это был его секрет.
— Не сказал бы, что у меня есть мечта. Но у меня есть цель.
"Убить одного человека", — мысленно продолжил Курама, тяжело хмурясь, склоняя голову вперед.
— Какая же?
— Увидеть родителей.
Курама после этого долго с ним не разговаривал.
***
— А я говорю тебе, что это невозможно, глупый ребёнок, - кричал Курама, скалясь и злобно сверкая бордовыми глазами.
Менма смотрел на него так же злобно. Яростно, словно волк, загнанный в угол.
— А я говорю тебе, что у Орочимару есть свиток с техникой перемещения во времени.
— Это безумие, глупец. Даже если ты перенесёшься во времени, что ты им скажешь? Ты хоть представляешь на секунду, какой временной диссонанс ты создашь, сообщив им свою личность? Это приведет к парадоксу, нахер нас всех с лица земли сотрет. Поэтому эти техники и держат в такой неведомой глуши, как Орочимаровские катакомбы, чтобы такие идиоты малолетние, вроде тебя, не достали.
Менма зарычал, схватился за катану, ринувшись в бой. Курама не мог поверить своим глазам.
Менма нападал со всей силы.
— Угомонись, — оборвал Курама, когда внутри скользнуло липкое чувство, отдаленно напоминавшее страх, — я знаю, что делать.
Менма отдышался, вытер рукавом кровь со сломанного носа и улыбнулся.
***
— Как по-твоему можно создать мир? — недоверчиво интересовался Менма, подбрасывая в огонь сухие, маленькие ветки.
Курама лениво лежал рядом, пил сладковатый запах гари и почти спал.
— Повторяю тебе еще раз. Это единственный выход. Мы перемещаемся во времени, ты создаешь мир, идентичный нашему, с твоим шаринганом и моими знаниями это не доставит хлопот, затем ищешь идиота, который затащит Наруто в этот мир. Далее отправляемся туда сами, представляясь лишь фрагментами мира, созданного кем-то другим.
— И что я ему скажу?
— Скажешь, что ты — это он. Только в другом мире, — Курама открыл глаза, смотря вперед, на монотонные блики горящего широкого костра, — вы похожи, как две капли воды.
— А волосы? Он блондином был.
— Отмажешься, — Курама свернулся клубком, отворачиваясь от назойливого мальчишки.
В наступившей тишине слышен был таинственный, зеленый шелест листвы и звуки чьих-то далеких заунывных песен.
Пахло гарью и гвоздикой. От Менмы всегда пахло гвоздикой и кладбищем.
— Малец.
— М?
— Только с миром не напортачь. Точная копия нашего, ты понял?
— Ты разговорчив сегодня, — помолчав, ответил Менма, залезая в спальный мешок, — скучал по нему?
Курама не ответил.
Менма подложил руку под голову, закрывая глаза.
По телу расползалась сладкая, горячая истома усталости, сна и объятий близкого огня.
Менма тоже очень скучал.
***
— У людей в стране Земли есть обычай, — Курама тускло смотрел на пушистый пепел снежинок, — если в течении минуты снежинка не растает в ладони — все желания сбудутся.
Менма фыркнул, машинально поймал ладонью снежинку. Мир нависал над ним громоздкий черно-синем месивом.
— У меня свой обычай. Если снежинка в руке не тает — это к похоронам.
Курама посмотрел на черное небо, пустые, прикрытые снегом поля. Одиноко скрипело на ветру дерево.
Вокруг не было ни души.
Только Менма под грудой теплых, рыжих хвостов.
— Ты злой ребёнок, — серьёзно сказал Курама, положил голову на лапы и задремал.
А Менма еще очень долго смотрел немигающим взглядом на махровые, резные снежинки.
***
Они с Курамой сидели посреди спящих полей, жгуче пахнувших цветам, и конструировали целый мир с самой начальной точки.
Менма светил фонариком на пожелтевшие от времени фотографии, смазанные строчки архивных книг.
Было тихо, и Курама иногда дремал, положив голову на сложенные лапы. У Менмы в глазах плясали живые синие искры, он создавал: улицы
Конохи по памяти, климат, шелест деревьев, запах пыли и кислой капусты из магазина около полигона.
Увлеченно-трепетно выкладывал в каждую мелочь частичку теплой чакры.
С людьми оказалось сложнее. Менма их почти не помнил.
Он плохо помнил даже родителей, вспоминая лишь по старой замусоленной фотографии седьмой команды, где они были совсем детьми.
Друзей Наруто он создавал по интуиции, старым фото, обрывочным записям и коротким, неохотным комментариям Курамы.
Менма смотрел старые снимки с чье-то перегоревшей юностью и не чувствовал ровным счетом ничего, кроме праздного, обидного любопытства.
У него в ладонях был групповой снимок Акацки.
— Какая гадость, — губы скривились, Менма машинально потер ногтем красноватое пятно в правом углу снимка.
Кьюби лениво приоткрыл глаз.
В воздухе тяжело пахло поздним летом, чувствовался уже по-осеннему холодный ветер.
Небо было низкое, свинцово-черное, без звезд и бледного диска луны.
— Это Акацки. Охотились за такими, как я.
Менма фыркнул, разрывая снимок. Сентиментальность у таких людей иногда доходила до маразма.
Курама знал, что Менма жестокий ребёнок.
С клочка разорванного снимка на них смотрела пара траурно-черных глаз на побледневшем, осунувшимся от горя лице.
— Кто это?
Курама перевел взгляд на фрагмент, вздохнул и отвернулся.
— Это Итачи.
— Итачи, — повторил Менма, проводя кончиками пальцев по линии лица, призраком глядевшего на них из-под пожелтевшей пленки.
— Итачи Учиха, — все-таки дополнил Кьюби, отворачиваясь еще больше. Менма вскинул голову, прищурился удивлённо.
— Он мой родственник?
— Да.
Менма удобнее устроился на помятой траве, устроил подбородок на скрещенных руках:
— Расскажешь?
— Нет, — отозвался Курама, напряженно вглядываясь в размытое облаками ночное небо.
— Он был знаком с Саске?
— Он его брат.
Менма больше не спрашивал. Бережно собрал все частички, на которых нашел Итачи и убрал в карман.
Курама снова задремал, а новый мир под саднящими ладонями Менмы искрился и переливался пестрой чередой забытых воспоминаний.
Утром, сварив из трав пахучую, горькую настойку, Менма заговорил о том, о чем Курама хотел говорить даже меньше, чем об Учихе Итачи.
— Глупый ребёнок, ты не боишься, что Наруто не узнает мира, в котором окажется? Большинство людей в нем - твои домыслы и мои смутные воспоминания.
Менма пожал плечами. Поднял на Кураму взгляд и сменил тему:
— Каким он был?
Кьюби раздраженно фыркнул, взмахнув в воздухе хвостами.
— Я сто раз тебе говорил. Упрямым, как баран, и добрым до идиотизма. Менма отвел взгляд.
— Не то.
— Что "не то"? — Курама знал, о чем он.
— Саске. Каким был Саске?
— Надоедливым.
— Скажи мне.
В голосе холодная, злая угроза. Менма сжимает в руках деревянную тарелку так, что она тихо, жалобно скрипит.
— Что именно ты хочешь знать?
— До того, как ушел из деревни. Отношение к нему, привычки, все, что ты сможешь вспомнить, — требовательно, почти капризно. Менма отбрасывает полупустую тарелку.
Курама склоняется над снимком седьмой команды, проводит ногтем по лицу Сакуры, веселому, будто из рекламы шоколадного плавленного сыра.
— Наруто она нравилась.
— Сильно? — со жгучей, безумной обидой, замаскированной под усмешку.
— Не так, как он.
Менмы отвел взгляд, посмотрел на полоску голубого, чистого неба. Ему было неловко.
— Судя по мыслям Наруто, его презрению и — в глубине души — легкой зависти, могу сказать только, что Саске пользовался большим успехом у женского пола.
Менма склонил голову набок, задумчиво запустив ладонь в сжатый комок чакры, исправляя что-то в своем продуманном до мелочей мире.
Саске будет светским красавцем, раз Кьюби так говорит.
— Он был красивый, — неохотно добавил Курама.
— Еще что-нибудь? — ладони Менмы заученно складывали печати, фиксируя произошедшие в мире перемены.
— Он был зацикленный, — Курама не смотрел Менме в глаза, нахмурившись, даже не открывал глаз, — на Наруто. Был добр только с ним. Жертвовал жизнью — только ради него. Наруто был единственный, кого он мог слушать и к кому имел ту болезненную, глубокую привязанность, за которую себя ненавидят. Без обид, ребенок, но Учихе повезло, что он тоже умер в тот день. Иначе, не знаю, что бы с ним сталось. У этого ублюдка в жизни ничего не было, кроме Наруто. Мне порой казалось, он и к тебе его ревновал.
Менма дернулся, з<