Министерство образования и науки Российской Федерации
Федеральное государственное автономное образовательное
учреждение высшего образования
«Севастопольский государственный университет»
Морской колледж
Литературный проект
«Фантастика и реальность в произведениях Н.В.Гоголя,
М.Е.Салтыкова-Щедрина и М.А.Булгакова»
Автор проекта
студент группы П-215
Эмиль Абибуллаев Олегович
Руководитель проекта
преподаватель
Министерство образования и науки Российской Федерации
Федеральное государственное автономное образовательное
учреждение высшего образования
«Севастопольский государственный университет»
Морской колледж
Пояснительная записка
к литературному проекту
«Фантастика и реальность в произведениях
Н.В. Гоголя, М.Е. Салтыкова-Щедрина и М.А. Булгакова»
Введение
1. Фантастика, определение.
2. Элементы фантастики в «Истории одного города
3. Заключение
4. Список литературы
Введение
Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин в своем творчестве избрал верным оружием сатирический принцип изображения действительности с помощью элементов фантастики. Он стал продолжателем традиций Д.И.Фонвизина, А.С.Грибоедова, Н.В.Гоголя в том, что сделал сатиру своим политическим оружием, борясь с ее помощью с острыми вопросами своего времени.
М. Е. Салтыков-Щедрин написал более 30 сказок. Обращение к этому жанру было естественным для Салтыкова-Щедрина. Элементами фантастики пронизано все творчество писателя. В произведениях Салтыкова-Щедрина разрабатываются политические проблемы, решаются актуальные вопросы. Защищая передовые идеалы своего времени, автор выступал в своих произведениях как защитник народных интересов. Обогатив фольклорные сюжеты новым содержанием, Салтыков-Щедрин направил жанр сказки на воспитание гражданских чувств и особого уважения к народу.
Цель реферата – изучить роль элементов фантастики в произведениях М.Е. Салтыкова-Щедрина.
Фантастика
Фантастика - это такой жанр литературы, кино, который рассказывает о том, чего на самом деле нет, а иногда и быть не может.
Фантастика - это проще говоря выдумка.
Выдуманными могут быть существа в книге или фильме, жизнь на других планетах, непонятные мистические явления, или даже какие-то научные изобретения, приборы, оружие, которые никто пока не изобрел.
Вот только фантастика научная иногда через многие десятилетия становится реальностью.
И то, что люди выдумывают в своих произведениях, потом изобретается на самом деле.
Элементы фантастики в «Истории одного города»
«История одного города» - самое значительное фантастическо-сатирическое произведение русской литературы. Эта книга единственная в нашей стране удачная попытка дать в одном произведении картину (пародийную и гротескную, но удивительно точную) не только истории России, но и современного писателю ее образа. Более того, читая «Историю одного города», постоянно ловишь себя на мысли о том, что эта книга и о нашем времени, о «постперестроечной» России, настолько злободневны для нас ее социально-политические, психологические и художественные открытия.
Салтыков-Щедрин мог написать такое универсальное для России литературное произведение только в форме гротеска, фантастики и сатиры. Современные Салтыкову-Щедрину критики, его коллеги-писатели и просто читатели придерживались двух различных мнений об «Истории одного города»: одни видели в ней лишь несправедливую карикатуру на русскую историю и русский народ (среди сторонников такой точки зрения был и Лев Толстой), другие усматривали в сатире Салтыкова-Щедрина зарю новой, счастливой жизни (либеральные демократы, социал-демократы). В советский период официальная наука делала вид, что произведение не имеет ничего общего с советской действительностью. Только сейчас становится понятно, что «История одного города» - книга «на все времена» и не только о России конца XX века, но и о других странах.
Несмотря на то, что книга Салтыкова-Щедрина - первое столь значительное гротескно-сатирическое произведение русской литературы, сами по себе формы гротеска, фантастики и сатиры в литературе и искусстве далеко не новы. Об этом, а также, в определенной степени, о сути этих методов говорит уже само происхождение слов: fantastich (фантастика) по-гречески в буквальном смысле слова - искусство воображать; satira (satura) по латыни - смесь, всякая всячина; grottesco по-итальянски - «пещерный», «гротовый» (для обозначения причудливых орнаментов, найденных в 15-16 вв. при раскопках древнеримских помещений - «гротов»). Таким образом, «фантастический гротеск» и сатирические произведения восходят еще к античной, так называемой «мифологической архаике» («низкий вариант» мифа) и к античному сатирическому роману, к народному фантастическому гротеску эпохи возрождения. Позже эти термины стали предметом уже специальных исследований по литературоведению и эстетике. Первое серьезное исследование гротеска как художественного, эстетического метода предпринято более 200 лет назад в 1788 г. в Германии Г.Шнеегансом, впервые давшим обобщенное определение гротеска. Позднее, в 1827 г. знаменитый французский писатель Виктор Гюго в своем «Предисловии к «Кромвелю» впервые придал термину «гротеск» широкое эстетическое толкование и привлек к нему внимание широких слоев читающей публики.
В наше время под «гротеском», «фантастикой», «сатирой» понимают примерно следующее. Гротеск в литературе - один из видов типизации, преимущественно сатирической, при котором деформируются реальные жизненные соотношения, правдоподобие уступает место карикатуре, фантастике, резкому совмещению контрастов. (Другое, сходное определение: Гротеск - вид художественной образности, обобщающий и заостряющий жизненные отношения посредством причудливого и контрастного сочетания реального и фантастического, правдоподобия и карикатуры, трагического и комического, прекрасного и безобразного. Фантастика - специфический метод художественного отображения жизни, использующий художественную форму-образ (объект, ситуацию, мир, в котором элементы реальности сочетаются несвойственным ей способом, - невероятно, «чудесно», сверхъестественно). Сатира - специфическая форма художественного отображения действительности, посредством которой обличаются и высмеиваются отрицательные, внутренне превратные явления; вид комического, уничтожающее осмеяние изображаемого, раскрывающее его внутреннюю несостоятельность, его несоответствие своей природе или предназначению, «идее». Обращает на себя внимание то, что в этих трех определениях есть нечто общее. Так, в определении гротеска в качестве его элементов упоминается и фантастическое, и комическое (видом последнего является сатира). Целесообразно не разделять эти три понятия, а говорить о произведении Салтыкова-Щедрина как о сатирическом, написанном в форме фантастического гротеска. Более того, единство всех трех художественных методов подчеркивают многие исследователи творчества Салтыкова-Щедрина, когда говорят о его произведениях как о частях целостного сатирического, гротескного мира. Анализируя этот мир (наиболее яркое воплощение которого - «История одного города»), литературоведы отмечают следующие его особенности. Гротеск словно «разрушает» реальную страну Россию и ее людей в «бытовом», повседневном правдоподобии и создает новые закономерности и связи. Возникает особый гротескный мир, существенно важный, однако, для вскрытия реальных противоречий действительности. Поэтому гротеск у Салтыкова-Щедрина состоит как бы из двух планов, а восприятие его двойственно. То, что на первый взгляд кажется случайным, произвольным, на самом деле оказывается глубоко закономерным. Природа комического в «Истории одного города» состоит отнюдь не в усилении фарсового начала (в «комиковании»), а связана с его двуплановостью. Комическое высвобождается вместе с постижением сущности гротеска, с движением читательской мысли от поверхностного плана к более глубокому. Более того, у Щедрина в «Истории одного города» гротескное начало - не просто существенная часть. Напротив, гротескное начало положено в саму основу произведения. Гротеску свойственно часто стремление к предельному обобщению, преимущественно сатирическому, к постижению сути явления и извлечению из него некоего смысла, концентрата истории. Именно поэтому гротеск оказался единственной возможной для Салтыкова-Щедрина формой и основой его произведения. Диапазон обобщаемого явления в «Истории одного города» расширяется до поразительно широких пределов - до обобщения тенденции всей русской истории и современности. Обобщенность и концентрация исторического содержания обусловливают особо резкое совмещение в гротеске юмора и сарказма, комических и трагических элементов. Читая «Историю одного города», убеждаешься в справедливости еще одного важного вывода, сделанного филологами: гротеск устремлен к целостному и многогранному выражению основных, кардинальных проблем человеческой жизни.
В творчестве великого сатирика можно увидеть с одной стороны, стихию народного художественного творчества и народного комизма, с другой - выражение противоречивости и сложности жизни. Образы народного гротеска, построенные на единстве полярных, контрастных (и в своей контрастной слитности комичных) элементов, запечатлевают сущность резко противоречивой жизни, ее диалектику. Смеховое снижение, сближение контрастов как бы упраздняет всякую однозначность, исключительность и незыблемость. Гротескный мир реализует своеобразную народную смеховую утопию. Все содержание «Истории одного города» в сжатом виде укладывается в «Опись градоначальникам», поэтому «Опись градоначальникам» наилучшим образом иллюстрирует те приемы, при помощи которых Салтыков-Щедрин создавал свое произведение.
Именно здесь в наиболее концентрированном виде мы встречаем «причудливые и контрастные сочетания реального и фантастического, правдоподобия и карикатуры, трагического и комического», характерные для гротеска. Вероятно, никогда ранее в русской литературе не встречалось такое компактное описание целых эпох, пластов российской истории и жизни. В «Описи» на читателя обрушивается поток абсурда, который, как ни странно, более понятен, чем реальная противоречивая и фантасмагоричная российская жизнь. Возьмем первого же градоначальника, Амадея Мануйловича Клементия. Ему посвящено всего семь строк (примерно столько же текста отведено и каждому из 22 градоначальников), но каждое слово здесь ценнее, чем многие страницы и тома, принадлежащие перу современных Салтыкову-Щедрину официальных историков и обществоведов. Комический эффект создается уже в первых словах: нелепое сочетание иностранного, красиво и высоко для русского слуха звучащего имени Амадей Клементий с провинциальным российским отчеством Мануйлович говорит о многом: о скоротечной «вестернизации» России «сверху», о том, как страна наводнялась заграничными авантюристами, о том, насколько чужды простым людям были насаждавшиеся сверху нравы и о многом другом. Из этого же предложения читатель узнает о том, что Амадей Мануйлович попал в градоначальники «за искусную стряпню макарон» - гротеск, конечно, и сначала кажется смешно, но уже через мгновение современный российский читатель с ужасом понимает, что за сто тридцать лет, прошедшие после написания «Истории одного города», и за 270 лет, прошедших со времен Бирона, мало что изменилось: и на наших глазах с Запада выписывались многочисленные «советники», «эксперты», «творцы денежных систем» и сами «системы», выписывались за трескучую заграничную болтовню, за красивую, экзотическую для российского уха фамилию... И ведь верили, верили, как глуповцы, так же глупо и так же наивно. Ничего не изменилось с тех пор. Далее описания «градоначальников» почти мгновенно следуют одно за другим, нагромождаются и перепутываются в своей абсурдности, вместе составляя, как это ни странно, почти научную картину русской жизни. Из этого описания наглядно видно, как Салтыков-Щедрин «конструирует» свой гротескный мир. Для этого он действительно вначале «разрушает» правдоподобие: Дементий Ваоламович Брудастый имел в голове «некоторое особливое устройство», Антон Протасьевич де Санглот летал по воздуху, Иван Пантелеевич Прыщ оказался с фаршированной головой. В «Описи» есть и не столь фантастическое, но все же очень маловероятное: градоначальник Ламврокакис умер, заеденный в постели клопами; бригадир Иван Матвеевич Баклан переломлен пополам во время бури; Никодим Осипович Иванов умер от натуги, «усиливаясь постичь некоторый сенатский указ», и так далее. Итак, гротескный мир Салтыкова-Щедрина сконструирован, и читатель вдоволь посмеялся над ним. Однако вскоре наш современник начинает понимать, что абсурдный, фантастический мир Салтыкова не так уж абсурден, каким кажется на первый взгляд. Точнее, абсурден-то он абсурден, но реальный мир, реальная страна не менее абсурдна. В этой «высокой реальности» мира Щедрина, в осознании современным читателем абсурдности устройства нашей жизни заключается оправдание и предназначение щедринского гротеска как художественного метода. Органчик Следующее за «Описью» подробное изложение «деяний» градоначальников и описание поведения глуповцев не раз заставляет современного читателя невольно воскликнуть: «Как Салтыков-Щедрин 130 лет назад мог знать, что происходит с нами в конце двадцатого века?». Ответ на этот вопрос, по выражению Козинцева, надо искать в словаре на слово «гений». Местами текст этой главы настолько потрясающ и настолько свидетельствует об исключительном провидческом даре Салтыкова-Щедрина, подкрепленном используемыми им методами гиперболы, гротеска и сатиры, что необходимо привести здесь несколько цитат. «Жители ликовали... Поздравляли друг друга с радостью, целовались, проливали слезы... В порыве восторга вспомнились и старинные глуповские вольности. Лучшие граждане..., образовав всенародное вече, потрясали воздух восклицаниями: батюшка-то наш! Явились даже опасные мечтатели. Руководимые не столько разумом, сколько движениями благородного сердца, они утверждали, что при новом градоначальнике процветет торговля и что под наблюдением квартальных надзирателей возникнут науки и искусства. Не удержались и от сравнений. Вспомнили только что выехавшего из города старого градоначальника, и выходило, что хотя он тоже был красавчик и умница, но что, за всем тем, новому правителю уже по одному тому должно быть отдано преимущество, что он новый. Одним словом, при этом случае, как и при других подобных, вполне выразились и обычная глуповская восторженность, и обычное глуповское легкомыслие... Скоро, однако ж, обыватели убедились, что ликования и надежды их были, по малой мере, преждевременны и преувеличены... Новый градоначальник заперся в своем кабинете... По временам он выбегал в зал... произносил «Не потерплю!» - и вновь скрывался в кабинете. Глуповцы ужаснулись... вдруг всех озарила мысль: а ну, как он этаким манером целый народ выпорет!... заволновались, зашумели и, пригласив смотрителя народного училища, предложили ему вопрос: бывали ли в истории примеры, чтобы люди распоряжались, вели войны и заключали трактаты, имея на плечах порожний сосуд?» Об «органчике», градоначальнике Брудастом, из этой поразительной главы уже много говорилось. Не менее интересно, однако, описание в этой главе глуповцев.
Во времена Салтыкова-Щедрина, да и сейчас, созданный им гротескный образ русского народа многим казался и кажется натянутым, а то и клеветническим. И монархистам, и либералам, и социал-демократам было свойственно во многом идеализировать народ, приписывать ему некоторые возвышенные, абстрактные качества. Как либералы, так и социалисты полагали невероятным, что широкие массы населения могут столетиями терпеть длинную череду «органчиков» и «бывых прохвостов», разражаясь иногда порывами необоснованного энтузиазма или гнева. Такое положение считалось «исторической ошибкой» или «противоречием между производительными силами и производственными отношениями» и казалось исправимым путем введения представительной демократии или претворением на практике теорий марксизма. Лишь позднее стало постепенно выясняться, что кажущиеся парадоксальными, абсурдными и гротескными черты национального русского характера подтверждаются серьезным научным анализом. Таким образом, мы видим, что гротеск и сатира у Салтыкова-Щедрина были не только выразительными средствами, при помощи которых он решал художественные задачи, но и инструментом анализа русской жизни - противоречивой, парадоксальной и кажущейся фантастичной, но внутренне целостной и содержащей в себе не только отрицательные черты, но и элементы устойчивости, и залог будущего развития. В свою очередь, сами основы противоречивой русской жизни диктовали Салтыкову-Щедрину необходимость воспользоваться именно формами фантастического гротеска.
Рассказ об Угрюм-Бурчееве, наверное, самая широко цитируемая в перестроечное время глава «Истории одного города». Как известно, непосредственными прототипами образа Угрюм-Бурчеева были Аракчеев и Николай I, а прототипом казарменного города Непреклонска были военные поселения николаевской эпохи, и литературоведы советского периода обращали внимание именно на это. Однако, читая эту главу, ясно видишь черты удивительного сходства Непреклонска с казарменным социализмом сталинского типа. Причем Салтыкову-Щедрину удалось указать и на основные черты построенного «нивелляторами» общества, и даже на такие детали этого общества, которые, кажется, было абсолютно невозможно предсказать за 60 лет до этого. Точность провидения Салтыкова-Щедрина поражает. В своей книге он предвидел и «казарменный» вид того общества, к которому приведет «идея всеобщего осчастливения», возведенная в «довольно сложную и неизъятую идеологических ухищрений административную теорию», и громадные жертвы сталинской эпохи («решенный вопрос о всеобщем истреблении», «фантастический провал, в котором пропадали «все и все без остатка»), и убогую прямолинейность идеологии и «теории» казарменного социализма («Начертавши прямую линию, он замыслил втиснуть в нее весь видимый и невидимый мир» - как не вспомнить здесь о примитивных теориях постепенного «стирания граней» и «улучшения» всего и вся), и назойливый коллективизм («Все живут каждую минуту вместе...»), и многое другое. И более частные черты «общества будущего» Салтыкова-Щедрина как две капли воды похожи на реальности сталинской диктатуры. Здесь и низкое происхождение «градоначальника», и невероятная, бесчеловечная жестокость его по отношению к членам собственной семьи, и два официальных идеологических праздника в Непреклонске весной и осенью, и шпиономания, и угрюм-бурчеевский «план преобразования природы», и даже детали болезни и смерти Угрюм-Бурчеева... Когда размышляешь над тем, как удалось Салтыкову-Щедрину с такой точностью предвидеть будущее России, приходишь к выводу о том, что его литературный метод изучения мира и страны, основанный на художественной логике фантастической гиперболы, оказался намного более точным и мощным, чем научные методы прогноза, которыми руководствовались обществоведы и философы, современники писателя. Более того, в главе об Угрюм-Бурчееве он дал более точный диагноз общества казарменного социализма, чем большинство отечественных ученых ХХ века! Обращает на себя внимание и такой аспект проблемы. Когда Салтыков-Щедрин писал свою «антиутопию», многое сказанное им о Непреклонске казалось и было для того времени именно фантазией, гиперболой и гротеском. Но через 60 лет самые фантастические предвидения писателя оказались воплощенными в жизнь с удивительной точностью. Здесь мы имеем пример того, как (быть может, единственный раз в истории литературы) фантастический гротеск и художественная гипербола таких масштабов абсолютно точно становиться реальной жизнью. В данном случае фантастический гротеск позволил писателю выявить скрытые до поры-до времени, но неумолимые механизмы трансформации общества. Причина того, что Салтыков-Щедрин оказался более прозорливым, чем все крупнейшие философы его времени, крылась, очевидно, в самой природе его художественного творчества и метода: метод фантастического гротеска позволил ему выделить существенные элементы и закономерности исторического процесса, а большое художественное дарование позволило одновременно (в отличие от общественных наук) сохранить всю совокупность деталей, случайностей и черт живой, реальной жизни. Художественный мир, сконструированный таким образом Салтыковым-Щедриным, оказался отражением настолько реальной силы, что со временем он неумолимо и грозно пробил себе дорогу в жизнь. Вместо заключения: «Оно» Заключительные строки «Истории одного города» содержат в себе мрачное и таинственное, не расшифрованное автором предсказание: «Север потемнел и покрылся тучами; из этих туч нечто неслось на город: не то ливень, не то смерч... Оно близилось, и по мере того, как близилось, время останавливало бег свой. Наконец земля затряслась, солнце померкло... глуповцы пали ниц. Неисповедимый ужас выступил на всех лицах, охватил все сердца. Оно пришло...» Многие исследователи творчества Салтыкова-Щедрина пишут о том, что под «оно» писатель имел в виду социальную революцию, «русский бунт», свержение самодержавия. Фантастичность образа «оно» подчеркивает у Салтыкова-Щедрина трагичность ожидаемых им общественных катаклизмов. Интересно сравнить пророчество Салтыкова-Щедрина с прогнозами других русских литераторов. М.Ю.Лермонтов в своем стихотворении, которое так и называется «Предсказание» писал: Настанет год, России черный год, Когда царей корона упадет; Забудет чернь к ним прежнюю любовь, И пища многих будет смерть и кровь;... Показательно, что Пушкин описывал аналогичные события с гораздо большим оптимизмом в том, что касается изменений в самом обществе, и приветствовал самые «радикальные» меры в отношении царя, его семьи и детей: Самовластительный злодей! Тебя, твой трон я ненавижу, Твою погибель, смерть детей С жестокой радостию вижу. Наконец, Блок в «Голосе в тучах» также смотрит в будущее с изрядной долей оптимизма: Мы с ветром боролись и, брови нахмуря, Во мраке с трудом различали тропу... И вот, как посол нарастающей бури, Пророческий голос ударил в толпу. - Печальные люди, усталые люди, Проснитесь, узнайте, что радость близка! Туда, где моря запевают о чуде, Туда направляется свет маяка! Как мы видим, мнения великих русских поэтов по поводу будущих российских перипетий кардинально разошлись.
Известно, что прогнозы событий в России, сделанные другими великими русскими писателями - Гоголем, Достоевским, Толстым, Чеховым - оказались намного менее точными, чем провидения Салтыкова-Щедрина.
Заключение
Как и его произведения, фигура Салтыкова-Щедрина до сих пор остается одной из самых парадоксальных в истории русской литературы. В то время, как многие литературоведы и «широкий читатель» зачастую ставят его намного ниже Толстого, Достоевского и Чехова, знатоки творчества Салтыкова-Щедрина считают его преемником традиций титанов литературы Возрождения и Просвещения: Рабле, Сервантеса, Свифта.
Салтыков-Щедрин с помощью элементов фантастики смог увидеть и отразить в своих сказках не только конкретные и проходящие беды своего времени, но и вечные проблемы отношений народа и власти, недостатков народного характера.
Может быть, пройдут столетия, а творчество нашего великого писателя-сатирика будет так же актуально, как и сто лет назад, как и сейчас. А пока мы вместе с ним «смеясь прощаемся с нашим прошлым» и с тревогой и надеждой всматриваемся в будущее нашей великой и несчастной Родины.
Список литературы
1. Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович // Энциклопедия фантастики: Кто есть кто / Под ред. В. Гакова. – Минск: ИКО Галаксиас, 1995.