Алексей Лидов
Текст лекции
Добрый вечер, дорогие друзья и коллеги. Разрешите мне начать мое сегодняшнее выступление с трех эпиграфов.
Первый принадлежит Петру Чаадаеву. Цитирую: «Повинуясь нашей злой судьбе, мы обратились к жалкой, глубоко презираемой этими народами Византии за тем нравственным уставом, который должен был лечь в основу нашего воспитания».
Примерно в ту же эпоху, когда формируются основы русской культуры нового времени, примерно 200 лет назад, другой властитель дум своего поколения историк Тимофей Грановский пишет: «Нужно ли говорить о важности византийской истории для нас, русских? Мы приняли от Царьграда лучшую часть народного достояния нашего, то есть, религиозные верования и начатки образования. Восточная империя ввела молодую Русь в среду христианских народов. Но кроме этих отношений нас связывает с судьбой Византии уже то, что мы славяне. Последнее обстоятельство не было, да и не могло быть по достоинству оценено иностранными учеными».
И, наконец, третий эпиграф, уже абсолютно современный, из разряда жизненных анекдотов. В одном из маленьких городков Франции американская студентка спросила меня: «Чем вы занимаетесь?». Я ответил: «византийским искусством». «Ой, как интересно! – воскликнула она – ведь правда, Византия – сказочная страна, которой никогда не существовало!».
Мне кажется, что последняя история более чем показательна. Она отражает некое тотальное невежество, которое присутствует в нашем знании о Византии. Конечно, я имею в виду не профессиональную академическую среду. Это кажется объяснимым для американского или даже европейского школьника. Византия не входит в сферу их основных ценностей и приоритетов. Но это касается и нашей страны. Давайте подумаем, что знает о Византии средний школьник, заканчивающий нормальную, скажем, московскую школу. Если это не какой-то специально заинтересованный ботаник, то честный ответ один – ничего. Более того, происходят совсем странные вещи. В МГУ на Историческом факультете для историков не читается общий курс истории Византии. Информация о Византии в виде нескольких лекций входит в общий курс истории средних веков. Это при том, что вся наша культура и история своими корнями уходят в византийскую традицию. На фоне этого тотального невежества существуют мифы, причем уже несколько столетий. При этом, мифы – эмоционально окрашенные. В Западной Европе можно говорить о существовании негативного, отрицательного мифа о Византии. Он присутствует даже на уровне слов, связанных с понятием «византия», почти все эти слова имеют отрицательную коннотацию. Для объективности надо сказать, что образ некоей ужасной, коварной, странной, восточной цивилизации имеет еще и некий романтический флер, который отразился в приведенном высказывании американской студентки про сказочную страну. Это одна из романтических тем западной, в первую очередь, англоязычной культуры, образ, связанный с знаменитым стихотворением Йетса «Sailing to Byzantium» («Плывя в Византию»). В течение долгого времени оно входило в школьную программу и было известно почти всем. И там Византия описывается как некая прекрасная страна, погруженная в золото мозаик, мерцание красоты и т. д. Но все же этот романтический образ существует на фоне несомненно отрицательного мифа. Честно говоря, европейцы и представители западной цивилизации часто находятся в недоумении – не совсем понимают, что происходит. Как мы видим, в последние годы, когда устраиваются огромные выставки византийского искусства, они пользуются бешеным успехом. В прошлом году на выставку «Византия» в Лондоне стояли многочасовые очереди. То есть существует желание понять эту загадочную цивилизацию.
Более того, это желание обостряется сейчас, когда постепенно складывается явление, которое можно назвать православной Европой. В состав ЕС вошла целая группа православных стран. Раньше это была только Греция, теперь – это Кипр, Болгария, Румыния. И тема византийской православной традиции становится актуальной, требует ответа и понимания, которое упирается в существования того же отрицательного византийского мифа. Он часто не артикулирован на уровне юридических или экономических категорий, но незримо присутствует в пространстве диалога и в понимании европейской идентичности. Если грубо обобщить, то отношение к православной Европе и вообще к странам византийской традиции – это отношение к «не-Европе», «недо-Европе» или к Европе второго сорта, которую надо воспитывать, просвещать и превращать в нечто более цивилизованное, воспитанное и приемлемое в хорошем обществе. И к удивлению наших западных коллег, эта часть Европы почему-то не всегда с этим соглашается, хотя часто не может сформулировать свою позицию и предоставить аргументированный ответ отрицательному византийскому мифу.
Ситуация меня заинтересовала и я решил разобраться, как этот отрицательный миф сформировался. Характерно, что идея превосходства западноевропейской цивилизации не имеет под собой никаких оснований, если мы обратимся к истории. По всем объективным фактам, ситуация была прямо противоположенной. Сравним сферу образования и культуры на период высокого европейского средневековья – с IX по конец XII вв. В Византии подавляющее большинство населения не только умеет читать и писать. Почти все закончили начальную школу. Это два или три года. В эту программу, помимо Гомера, входил Эсхил, Софокл, Еврипид, Плутарх, один из диалогов Платона, начальные знания Аристотеля. Это для всех слоев населения. Для людей, которые были не ремесленниками, а, например, чиновниками, существовала следующая ступень образования, где изучался весь корпус математики, в которую входила и арифметика, и геометрия, и музыка, и астрономия. Профессор Михаил Итал, в начале XII века назначенный императором профессором Евангелия преподавал эту математику из четырех наук, а кроме того, вел занятия по оптике и другим прикладным дисциплинам. Это на фоне того, что в то же самое время подавляющее большинство населения Западной Европы было элементарно неграмотно.
Обратимся к сфере законодательства. В Византии действует кодекс Юстиниана, который является вершиной позднеантичной юридической мысли, который в конце концов лег в основу кодекса Наполеона и всей западноевропейской правовой системы.
Идем далее. Представление о византийском тоталитаризме. Что мы видим на практике? Византия – это империя, абсолютная монархия. Но чем занимаются императоры в сфере общественной деятельности? На это в свое время обратил внимание крупный французский историк прошлого века Шарль Диль. Они занимаются тем, что защищают бедные слои общества. В Византии было два класса: класс богатых, которых называли «динаты» и класс бедных «пенитес». Когда мы читаем законы и высказывания императоров, там сквозной нитью проходит тема необходимости постоянной защиты этих мелких собственников, землепользователей, ремесленников от притеснений динатов. Это не имитация деятельности. И как это не похоже на модель, которая привычно существует у нас в сознании, что глава государства выражает интересы правящего класса, обеспечивает его управление и доминирование над обществом.
Сфера социально-экономическая совсем не моя, но на эту тему есть ряд научных работ. Суть в следующем. Картинка византийской деспотии, общества, в котором попираются все свободы, мягко говоря, несколько тенденциозна. Да, там отсутствует парламентская демократия. Но если мы сравним степень свободы ремесленника в Константинополе и его собрата в Западной Европе, выяснится, что степень свободы и степень защищенности в Византии была на порядок выше. То есть, зачастую при описании Византии, особенно для широкой публике, мы имеем дело с эмоционально окрашенным, но очень глубоко сидящем в сознании антивизантийским мифом. Причем, до XIII века его не существовало, хотя ревность и зависть к Византии всегда была в силу ее очевидного процветания и невероятной роскоши.
Приведу цитату, наглядно показывающую, как западный человек в конце XI века воспринимал Византию. Текстов таких немало. Я выбрал свидетельство из опубликованного нами в русском переводе «Тарагонского Анонима». Это человек близкий к крестоносцам, попал в Константинополь незадолго до первого Крестового похода. Происходил, как считают издатели оригинального текста, либо из северной Франции, либо из Фландрии. Так он описывает современный ему Константинополь: «Мне же, обошедшему просторы многих земель и во многих краях много повидавшему кажется, что от пределов западных и до Иерусалима вдоль и поперек не найдется столько золота и серебра, сколько в ограде Константинополя. Когда прибыл я туда и огляделся вокруг, помутился мой рассудок в изумлении от созерцания столь многочисленных чудес. Ведь увидел я там то, чего не видывал: бесчисленные и облицованные мрамором храмы, внутри золотом расписанные, а снаружи свинцом покрытые, дворцы – тоже мраморные, сходным образом свинцом покрытые, изображения четвероногих и пернатых тварей всякого рода, изваянные чудесным и искусным образом из меди и металла, а также театр, который греки называют «ипподром» и храм Святой Софии, превосходящий своей поразительностью все остальное. Там можно увидеть тысячи мужей в одеждах из чистого шелка, многолюдие разных исповеданий и языков. Тут живут греки, там – армяне, этот квартал населяют сирийцы, тот – ломбардцы, в ином месте проживают англичане, которых называют еще варягами. В другом – влахи. В свою очередь и у амальфитян, французов, даже иудеев и туркопулов есть в этом городе собственное место пребывания. Однако большая и лучшая часть города принадлежит греками и верховная власть и все другие, проживающие там, нации подчиняются им. Это благородный город, замечательнее всех других городов мира золотом и серебром, мрамором и свинцом, одеждами и шелками и больше он всей славы мира. Еще больше прославляют его хранящиеся там драгоценнейшие тела святых и более всего святыни, связанные с Господом нашим Иисусом Христом, превосходящие, как полагают, находящиеся во всех других частях земли.» Таково восприятие Византии западным человеком конца XI века.
Формирование отрицательного византийского мифа начинается сразу после завоевания Константинополя крестоносцами в 1204 г., которое было самой страшной катастрофой в истории империи. В своей недавней лекции на Полит.ру мой коллега и добрый товарищ Сергей Иванов, отстаивая либерально- западническую точку зрения, высказал мысль, что катастрофа крестового похода и завоевания Константинополя была связана с тем, что Византия проиграла соревнование в развитии технологий: в организации армии, вооружения и т. д. Мне эта позиция кажется мифологизированной, политически ангажированной и не находящей подтверждения в источниках. Известные нам источники не позволяют согласиться с тем, что Константинополь в 1204 году пал в результате военного превосходства Запада. Пал он в результате более простых вещей. Войско крестоносцев – это было собрание феодальных отрядов или, еще проще, банд, очень хорошо мотивированных предвкушением богатейшей добычи. В то же время имела место полная растерянность византийской власти. Она была связана с политическим кризисом и целым рядом уникальных обстоятельств, которые позволили этим отрядам, насчитывавшим всего около 20 тысяч человек, захватить полумиллионный город. И не просто разорить его, но и осквернить, уничтожить и навсегда положить конец византийскому величию. То, что происходило, описано историками и с той, и с другой стороны. Недавно вышел роман Умберто Эко «Баундалино», в котором на основе этих источников, ситуация вакханалии, которую братья-христиане учинили в христианском городе, довольно точно описана. Для объективности картины напомню, что безобразия крестоносцев в Константинополе в то же самое время были осуждены самим Римским папой Иннокентием. И это осуждение недавно повторил папа Иоанн Павел II.
Мне кажется, что истоки отрицательного византийского мифа коренятся в некоем чувстве вины, которое возникло после разорения Константинополя – в попытке оправдать то, что было сделано западными рыцарями. Этот вопрос не исследован, но важно, что с XIII века мы видим процесс формирования негативного мифа. В эпоху Возрождения этот миф имеет и эстетические проявления. Читая «Жизнеописания итальянских художников» Джорджо Вазари мы видим там слова «варварская Византия», «дикая» «примитивная и уродливая». Как отрицание такого ужасного искусства, согласно этой концепции, и возникает великое искусство Ренессанса. Это, конечно, не совпадает с историко-художественной реальностью. Ведь и Джотто, и Дуччо, и Чимабуэ – мастера, которых сам Вазари считает родоначальниками ренессансного процесса, находились под значительным влиянием византийского искусства.
Однако в контексте нашего сегодняшнего разговора, это все мелочи. Базовый негативный миф формируется в эпоху Просвещения. Я поначалу считал, что это просто следствие редкостной, чудовищной безграмотности и необразованности великих учителей Просвещения. Но сейчас мне стало ясно, что это не так. Они очень много знали про Византию. Просто здесь мы имеем один из первых примеров сознательной, последовательной кампании отрицательного пиара. Этот негативный миф создавался на фоне больших знаний о Византии, которые накопила французская культура XVII века. В XVII веке Византия стала невероятно популярной у французских королей. Они учили греческий язык. В частности, греческим языком владел Людовик Тринадцатый, который перевел один из греческих трактатов эпохи Юстиниана. Греческие рукописи коллекционировали Мазарини, Кольбер, Фуке и многие другие, чьи имена известны нам с детства из романов Дюма. Французский абсолютизм увидел в Византии блистательный прототип, которому хотелось подражать. В XVII – начале XVIII века в высших слоях Франции Византия была в большой моде – о ней многое знали. В XVII веке вышел потрясающий словарь средневекового греческого языка Дюканжа, которым пользуются до сих пор. Это была уникальная энциклопедия византийской культуры. Было издано 42 тома византийских историков. Это та реальность, в которой просветители занялись отрицательным пиаром, причем очень успешно, поменяв отношение общества к Византии. Наиболее серьезным вкладом в этот процесс была работа Монтескье «Размышления о причинах величия и падения римлян», вышедшая в 1734 году. Часть ее посвящена византийской истории, которая однозначно рассматривается как неуклонное падение и разложение остатков Римской Империи, лишенных того хорошего, что было в Риме. Все хорошее было испорчено «под влиянием христианства и богословских споров», которыми якобы занимались византийские императоры. Еще один столь же замечательный аргумент. Это рассуждение о православии Монтескье. Оно не только очень красноречиво, но и определило отношение к православию в европейской традиции на столетия. Читаю: «грубое суеверие, которое в такой же степени унижает ум, в каком религия его возвышает, полагало всю добродетель и возлагало все упование на тупое почитание икон, таким образом некоторые генералы снимали осады и теряли города, чтобы получить мощи.» Можно себе представить гомерический хохот образованного француза XVIII века, когда он слышал о такой глупости. И далее: «Христианская религия в греческой империи пришла в такое же состояние упадка, в каком она находилась в наше время у московитов до того, как царь Петр I возродил этот народ и ввел в управляемом государстве больше перемен, чем это делают завоеватели в покоренных ими странах»
Монтескье сформулировал концепцию, которая была подхвачена почти всеми французскими просветителями и особенную роль в ее распространении сыграл, конечно, Вольтер. Вся Византия была определена им в двух эпитетах: «horrible et degoutante (ужасная и отвратительная)». Если говорить об исторической науке, то завершение этого процесса – это Гиббон с его многотомной истории поздней Римской Империи и Византии, где эта концепция разложения и деградации приобрела формы академической науки и стала общим местом.
Поразительным образом этот тип отношения к Византии доживает до нашего времени. А может быть удивляться и не стоит, поскольку вся наша система образования была придумана в XVIII-XIX веках в контексте определенной «просветительской» идеологии и в ситуации полемической конфронтации. Если обратиться к высказываниям Тойнби, одного из наиболее влиятельных западных историков прошлого века, можно найти фактически неизменившуюся с эпохи Просвещения характеристику Византии. Цитирую: «Средневековое византийское тоталитарное государство, вызванное к жизни успешным воскрешением Римской империи в Константинополе, оказало разрушительное действие на византийскую цивилизацию. Оно было злым духом, который затмил, сокрушил и остановил развитие общества, вызвавшего этого демона… Богатейший потенциал византийской цивилизации, попавший в оковы тоталитарного государства, прорывается вспышками самобытности в регионах, лежащих за пределами действенной власти Восточной Римской империи либо в следующих поколениях, появившихся уже после гибели Империи… Специфическая организация византийского общества не только подавляла все предпосылки к творчеству, она, как уже упоминалось, привела самое цивилизацию средневековой Византии к преждевременному краху». Господину Тойнби тут можно задать много вопросов, например, что именно он называет преждевременным крахом в истории Империи, просуществовавшей больше тысячи лет. И тому подобное. Не в этом суть. Мы имеем дело с сформированным мифом, имеющим академическую составляющую, и куда более важную составляющую коллективного бессознательного.
О чем идет речь, в чем состоит главный политологический тезис моей сегодняшней лекции? Я хочу сказать простую вещь, которую можно подтвердить многими фактами. Противопоставление православной Византии и европейского Запада, мягко говоря, некорректно. Византийская культура в значительной степени более европейская, чем культура Запада. Она является прямой наследницей древнегреческой культуры, которая и лежит в основе европейской цивилизации. Тогда как западно-европейская традиция является своего рода боковой ветвью, восходящей к одной из версий древнеримской культуры. Византия не может быть рассмотрена как культура «недо-европейская». И пока серьезное непонимание в этом вопросе не будет преодолено, пока не будет проведена ревизия этого мифа, общение наше с Западом будет затруднено. Это тот порог, о который мы будем всегда спотыкаться. И все дискуссии будут уходить в никуда.
Совсем недавно был очень интересный коллоквиум в РГГУ «Православие, католицизм и европейская идентичность». Там были два голландских профессора, которые объясняли современное, правильное и доминирующее в ЕС отношение к христианству: есть единое европейское христианство, которое существует в многообразии форм. Но вообще-то есть христианство разного сорта. Есть правильное христианство – протестантизм, который ближе всего к философии, очищен от суеверий и предполагает личное взаимоотношение человека и Бога. С католицизмом сложнее – в нем слишком много фольклорного. И есть совсем фольклорные формы христианства, а именно православие с его чудотворными иконами, реликвиями и прочими «примитивными» суевериями. И надо проводить культурную работу, просвещать, сближать Европу на почве правильного христианства. Должен сказать, что, даже если эта точка зрения и не артикулируется столь ясно, то суть подхода я изложил довольно точно. Однако с этими тезисами многие присутствующие в этом зале вряд ли согласятся.
Алексей Лидов.
Другой вопрос о том, что существует и другой миф уже в русской традиции. О нем много рассказывал в своей лекции Сергей Иванов, что позволяет мне не возвращаться подробно к этой теме. Этот положительный миф, восходящий к основоположнику византизма Константину Леонтьеву: «Византизм в государстве значит — Самодержавие. В религии он значит Христианство с определенными чертами, отличающими его от западных церквей, от ересей и расколов. В нравственном мире... византийский идеал не имеет... преувеличенного понятия о земной личности", он склонен "к разочарованию во всем земном, в счастье, в устойчивости нашей собственной чистоты... Византизм... отвергает всякую надежду на всеобщее благоденствие народов... он есть сильнейшая антитеза идее всечеловечества в смысле земного всеравенства, земной всесвободы, земного всесовершенства и вседовольства…Изменяя, даже в тайных помыслах наших, этому византизму, мы погубим Россию». Этот позитивный византийский миф имеет почти такое же малое отношение к самой Византии, как и отрицательный западный миф. Мне хотелось бы обратить внимание на то, что этот позитивный миф сформирован в той же системе понятий, в которой формировался и отрицательный миф, то есть на совершенно другом по отношению к Византии языке. И это главное и самое существенное.
Возвращаюсь к базовому тезису. Византия – это Европа. И это Европа, которую на уровне сознания вытеснили и до сих пор не понимают, потому что вся система понятий и описания принадлежит к другому типу культуры и мировосприятия. Приведу такое сравнение. Это тоже самое, как если описывать икону языком западной религиозной картины. Вы в ней либо ничего не поймете, либо скажете, что это примитивное изображение. У нас до сих пор нет адекватного языка описания и понимания Византии. И многие это чувствуют, что речь идет о чем-то важном, но не описываемом ни в понятиях тоталитаризма, ни в понятиях новой империи, просвещенного авторитаризма. Пожалуй, я на этом закончу.