И.Е. Данилова
Лестница: земля-небо
Человек склонен представлять себе
реальность в терминах
противоположностей: …свет – и тьма,
жар – и холод, верх – и низ…
Для него реальность – это не континуум,
а пространство, управляемое дискретными,
антитетическими категориями…
К. Гинзбург
Лестница – один из древнейших символических образов или, точнее, метафор, определяющих самоощущение человека в системе мироздания: его место между землей – и небом, миром нижним – и миром верхним, между материальным – и духовным. Образ многозначимый, многоаспектный, главное в котором – измерение по вертикали, где взлет знаменует торжество преодоления земного притяжения, а также – торжество духа над плотью, где падение издревле связывалось с грехопадением. И где главный пафос восходящей вертикали, в конечном счете, определялся неуемным любопытством человека, его стремлением увидеть, что там, наверху: рай? другие цивилизации? Стремлением завоевать, покорить небеса, разгадать, наконец, тайну Космоса.
«Разговор с Небожителем»
Считается, что одна из первых, если не первая, дерзновенная попытка взобраться на небеса была совершена в эпоху древних цивилизаций, причем самым простым и самым радикальным способом: построив Вавилонскую башню – грандиозную лестницу, которую, согласно Библии, люди стали сооружать всем миром. Возведение Вавилонской башни условно датируют X–VIII веками до н. э. Возможно, она представляла cобой ступенчатый зиккурат высотой в восемьдесят одну тысячу еврейских футов – как говорится в «Философском словаре» Вольтера, или в девяносто один метр – как предполагают современные специалисты. Подобных зиккуратов (в разной степени сохранности) известно более двадцати, но остался в памяти человечества и приобрел характер исторической метафоры именно вавилонский зиккурат. «Вавилон подразумевает смешение, то ли потому, что строители были в замешательстве – смешались, возводя свое творение,.. то ли потому, что смешались языки…» (Вольтер).
В Вавилоне сохранились развалины двух древних башен. Одна находилась в самом городе («Бабель»), вторая за 15 километров от города, в Борсиппе («Бирс-Нимруд»). Которая из них являлась собственно «Вавилонской башней» – вопрос спорный (Д. Фрезер. Фольклор в Ветхом Завете).
Древний Вавилон, как считают, находился на берегу Евфрата, в настоящее время это небольшая иракская деревенька Бабил. С XVI века ее посещали паломники, однако уже к тому времени от башни почти ничего не сохранилось – на протяжении столетий окрестные жители растаскивали для собственных нужд древние «вавилонские» кирпичи, так что на месте предполагаемого фундамента башни образовалась глубокая квадратной формы канава размером 61 х 61 м.
Гораздо эффектнее выглядят развалины башни в Борсиппе – долгое время именно эти развалины связывали с Вавилонской башней. По-видимому, Башня много раз перестраивалась, меняла название и, возможно, предназначение. Согласно данным, основанным на текстах клинописных табличек, найденных при раскопках, можно с уверенностью утверждать лишь следующее: в древнем Вавилоне или его окрестностях действительно была возведена какая - то сакральная постройка, разрушенная, очевидно, в VII веке до н. э. В последнее время было высказано предположение, что сказание о Вавилонской башне возникло, по крайней мере, за 1000 лет до библейского текста.
Первое сохранившееся упоминание о строительстве башни в Вавилоне встречается, как считают, в Библии (Бытие, гл. 11). После всемирного потопа «на всей земле был один язык и одно наречие. Двинувшись с Востока, <народы> нашли в земле Сеннаар равнину и поселились там. И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжем их огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а земляная смола вместо извести. И сказали друг другу: построим себе город и башню, высотою до небес; и сделаем себе имя прежде, нежели рассеемся по лицу всей земли. И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот один народ и один у всех язык, и вот чтó начали они делать, и не отстанут они от того, чтó задумали делать. Сойдем же, и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город. Посему дано ему <городу> имя Вавилон» (возможно, от слов Bab-ili – врата бога).
Этот хорошо известный библейский текст, породивший множество словесных и изобразительных толкований, поражает своей лаконичностью и неожиданной – по сравнению с тем, что в него «вдумали» в последующие столетия, – расстановкой смысловых акцентов. Начинается он с чисто технической, казалось бы второстепенной, детали – с изобретения кирпичей, при этом ни словом не упоминается о том, что люди задумали построить башню с намерением взобраться на небо, говорится только, что, возведя башню, они хотели «сделать себе имя» (иными словами, прославиться), «прежде нежели рассеяться по лицу всей земли» – что, как следует из текста, с самого начала входило в их намерения. Из текста не ясно, за что именно разгневался на людей Господь Бог, и, тем более, ни словом не говорится о том, что башня была разрушена по воле разгневанного Божества. Просто из‑за разноязычия люди перестали понимать друг друга и, покинув город недостроенным, рассеялись «по всей земле» (согласно Иосифу Флавию, покинутая Башня впоследствии рухнула от сильного ветра). В этом собственно и заключается содержание библейского текста, если прочесть его как бы впервые, освободившись от многовековых комментариев и толкований.
На протяжении столетий эта простая ткань библейского рассказа обрастала множеством подробностей, пересказов и переосмыслений, превратившись в один из вариантов древнего мифа о первой попытке людей штурмовать небеса. Цели, которые люди преследовали, различны, но в основе всех попыток было стремление понять, как устроено мироздание, какое место занимают в нем люди и каковы их отношения с Верховным Существом, правящим миром.
Способы, которыми пытались добраться до небес, как правило, связаны со строительством многоступенчатой башни, пирамиды или с водружением высокого столба, «достигающего небес». Как правило, попытки кончались крахом, чаще по воле разгневанного Божества, а в ряде случаев – из‑за недостатка опыта или несообразительности строителей.
По-видимому, одним из ранних вариантов пересказа библейского текста можно считать историю строительства Башни, содержащуюся в «Книге юбилеев», приписываемой Еноху.
«Сыны человеческие сделались дурными через гнусный замысел, что они построят город и башню в земле Синаар… И они построили город и башню, говоря: “Мы поднимемся по ней на небо”. И они начали строить в четвертую седмицу и обжигали огнем (кирпичи) и кирпичи служили им вместо камня и цементом, которым они укрепляли промежутки, был асфальт (?) из моря и из водных источников в стране Синаар. И строили это в продолжение сорока трех лет. И Господь Бог наш сказал им: “Вот этот народ, и он начал делать это! И ныне я не отступлю от них! Вот мы сойдем и смешаем языки их, чтобы они не понимали друг друга и рассеялись в страны и народы, и да не осуществится их замысел до дня суда!”. И Господь сошел и мы сошли с Ним (!) видеть город и башню, которую строили сыны человеческие, и Он расторг каждое слово их языка, и никто уже не понимал слово другого. И вот они отказались строить город и башню. Ради сего вся страна Синаар была названа Бабель. Ибо тут расторг Бог все языки сынов человеческих; и оттуда они рассеялись в свои города по их языкам и народам. И Бог послал сильный ветер на их башню и поверг ее на землю, и вот она стояла между странами Ассур и Вавилоном в земле Синаар и нарекли ей имя развалины» («Книга юбилеев» Еноха). Этот текст представляет собой поздний, в сущности апокрифический, русский пересказ первоначального, фрагментарно сохранившегося текста.
Главная интрига библейской истории о строительстве Вавилонской башни состоит, как представляется, не в том, что на самом деле ничего этого не было, а скорее в том, что все происходило по-другому – и строилась башня, возможно, не в том месте, и не в то время, и строители были не те, и возводилась она, возможно, не из кирпича, а из других материалов. Несмотря на самые тщательные археологические поиски и аэросъемки, следов такой башни на территории Вавилона обнаружить не удалось, зато были обнаружены предположительные следы предположительно того же (какого именно?) времени на территории близлежащего города Борсиппа. Вопрос о соотношении этой башни с башней «вавилонской» не вполне ясен. По одной из гипотез башню (в Вавилоне? В Борсиппе?) построил могущественный царь Нимрод (Иосиф Флавий. Иудейские древности). Сохранилось несколько апокрифических вариантов этой истории. «Нимрод со своим народом возвел Вавилонскую башню, восстав против Бога, ибо сказал: “Я отомщу ему за гибель моих предков. Если он пошлет на нас второй потоп, моя башня встанет выше Арарата и спасет меня”. Нимрод хотел с помощью башни пригрозить небесам, уничтожить Бога и поставить на его место идолов… На восточной стороне башни было поставлено семь лестниц, по которым люди поднимались наверх с кирпичами, и на западной стороне было поставлено семь лестниц, по которым они спускались вниз… люди Нимрода посылали стрелы в небо, божьи ангелы ловили их и, чтобы обмануть людей, мазали кровью и бросали обратно. Строители кричали: “Мы убили всех, кто был на небесах!”».
Сохранился другой, более эффектный вариант. «Говорят, что Нимрод… построил крепость на круглой горе, поставил там трон из кедра, а на нем трон из железа, а на нем трон из меди и выше всех золотой трон, который стоял на серебряном. На вершине своей пирамиды Нимрод положил гигантскую жемчужину и, сидя в священном поднебесье, принимал всеобщее почитание». Известны еще несколько версий. В одной из них говорится, что Башня имела 100 медных ворот и 480 этажей. Что же касается дальнейшей судьбы Башни, то, как утверждают, земля поглотила ее третью часть, небесный огонь уничтожил еще одну треть, и одна треть стоит до сегодняшнего дня – все еще такая высокая, что сверху дальние рощи Иерихона кажутся роем саранчи.
За протекшие столетия история Вавилонской башни, скупо изложенная в Библии, порождала (и продолжает порождать) множество пересказов, толкований, ссылок, цитат. В сущности, ее можно было бы рассматривать как своего рода коллективно сочиняемый человечеством роман в жанре «Комментариев к несохранившейся рукописи » (П. Корнель. Пути к раю. СПб., 1994), имея в виду не только письменные, но также изобразительные комментарии.
Подлинника этой «рукописи» никто не видел, но «утверждают, что иногда, при известном положении луны или при редких астрономических или астрологических совпадениях, то там, то здесь возникают города, переполненные людьми, никогда не жившими и никогда не умиравшими, и нужно лишь напрячь усталые глаза, чтобы увидеть вздымающуюся башню» (Д. Манганелли).
В библейском тексте особое внимание обращается на то, что рукотворную Башню стали сооружать из простых, рукотворных кирпичей. Изобретение кирпича в дальнейшем привлекало внимание многих анонимных авторов. В апокрифическом «Откровении Варуха» (первые века н. э.) Бог послал ангела, который отнес Варуха «туда, где утверждено небо », и показал ему тех, кто строил«богопротивную башню… они выгнали множество мужчин и женщин для изготовления кирпичей. Женщине одной, делавшей кирпичи, когда пришло ей время родить, не позволили они ей уйти, родила она ребенка своего и носила на полотенце и делала кирпичи». В другом анонимном тексте говорится, что «стоило строителям уронить и расколоть кирпич, как все сокрушались о потере, но если падал сам строитель, никто и головы не поворачивал». Говорится также, что для того, чтобы подняться на верх строящейся башни с грузом кирпичей, требовалось не менее года.
История изобретения кирпича привлекла внимание Альберти. «Известно, – пишет он, – что вместо камня древние охотно применяли кирпич. Думается, что сначала люди прибегали к постройке кирпичных зданий по недостатку материалов… Когда же, либо случайно, либо путем опытов, они узнали, что огонь способен делать кирпичи твердыми и плотными, они стали повсюду все воздвигать из обожженных кирпичей» (Десять книг о зодчестве). Альберти несомненно знал библейский текст, но говоря о «древних», по всей вероятности, имел в виду античные источники. Тем не менее его текст может помочь истолкованию смысловой структуры библейской истории Вавилонской башни. По-видимому, понимать ее нужно так: если бы люди не изобрели кирпичи, они не решились бы строить город и башню высотой до небес. Иными словами – перефразируя Библию, можно сказать, что «в начале были кирпичи» ( во всяком случае, в начале архитектуры).
О пирамиде в Мексике, представляющей собой, как считают, один из вариантов Вавилонской башни, говорится, что строители ее «нашли глину и смолу и стали из этих материалов сооружать башню» (Легенда, записанная испанцем Дураном в 1579 году). Как выяснилось при раскопках, самая высокая пирамида в Мексике действительно была построена из кирпичей, высушенных на солнце.
Если, согласно Библии, люди решили построить башню высотою до небес, чтобы «сделать себе имя» – чтобы самоутвердиться, чтобы прославиться, – то тексты апокрифические свидетельствуют о неуемном любопытстве людей, они хотели знать – что там, на небе, как оно устроено. В «Откровении Варуха» говорится, что Бог послал Варуху ангела, который отнес его «туда, где утверждено небо», и показал ему тех, кто строил «богопротивную башню»… Когда башня достигла высоты в триста шестьдесят три локтя… «взяв бурав, люди стали стараться пробуравить небо, говоря: посмотрим, глинное небо, медное или железное». Увидев это, Бог рассердился и наказал их слепотой и разноязычием (о разрушении башни Богом речи не идет). Самому Варуху повезло: когда он в сопровождении архистратига Михаила достиг пятого неба, ворота небес отворились «и раздался скрежет громкий, как при ударе грома» – очевидное доказательство, что небо было из «железа или меди» (Апокрифические Апокалипсисы, 2001).
Приходит на память описание картины в повести А. Платонова «Джан», возможно, навеянное апокрифической историей о попытке людей прорваться на небо: «… некий большой человек встал на землю, пробил головой отверстие в небесном куполе и высунулся до плеч по ту сторону неба, в странную бесконечность… и загляделся туда… и отсохшая голова его скатилась на тот свет – по наружной поверхности неба, похожего на жестяной таз».
Простая, почти по-детски наивная история о дерзкой попытке людей добраться до небес, об их тяжбе с Господом Богом на протяжении столетий обрастала новыми смыслами и новыми подробностями.
«Поначалу при строительстве Вавилонской башни все было в порядке, может быть, порядок был даже чрезмерным: слишком много внимания уделялось разного рода указателям, толмачам, рабочим постам и коммуникациям, как будто впереди были столетия неограниченных возможностей строительной деятельности. Сложилось даже мнение, что не следует спешить с закладкой фундамента, что главное – самый замысел соорудить Башню до небес. Этот великий замысел не исчезнет, пока существует человечество. О будущем не следует беспокоиться – знания людей возрастают, строительное искусство делает успехи, работа, на которую сейчас потратили бы год, лет через сто, может быть, потребует всего полгода… Зачем тратить чрезмерные усилия?.. К тому же, вполне вероятно, что следующее поколение сочтет, что работа выполнена плохо, что построенное следует разрушить и начать все заново. Поэтому, больше чем о сооружении Башни, стали думать о строительстве города. При этом каждое землячество старалось захватить лучший квартал, что приводило к раздорам, переходившим в кровопролитные стычки. Более того, уже во втором или третьем поколении люди поняли бессмысленность самой идеи штурма небес, однако все оказались слишком связанными друг с другом, чтобы покинуть город. Все песни и легенды, возникшие в этом городе, были исполнены тоски при мысли о том предсказанном грядущем дне, когда город будет разрушен пятью следующими друг за другом ударами гигантского кулака. Вот почему на гербе города изображен Кулак» (Ф. Кафка. Городской герб).
«Вавилонская башня является… образом и фигурой… невозможности завершить что-либо из разряда построений, систем и архитектоники» (Ж. Деррида. Вокруг Вавилонских башен. СПб., 2002).
«Эта удивительная конструкция вечно будет отбрасывать тень на воображение человека. Вероятно потому, что каждый раз, когда он задумывается над каким-либо дерзким проектом, его преследует воспоминание о первой технологической катастрофе» (Х.Л. Борхес).
Строительство Вавилонской башни было дерзкой попыткой «Разговора с Небожителем» (И. Бродский), притом на Его, Небожителя, территории. Согласно Ветхому Завету в апокрифическом изложении, переговоры с Богом, порой в очень решительной, даже дерзкой форме, велись смертными неоднократно, однако не с глазу на глаз – не «устами к устам », как говорится в «Откровении Седраха» (первые века н. э.), – но чрез все мировое акустическое пространство, с земли – на небо.
«Лицом к лицу давай судиться с Тобой… за род христианский, – кричит Богу автор «Откровения Ездры» (IX век). – Где Твое долготерпение? Кого хочешь, спасаешь, кого хочешь, губишь». Разгневанный Бог угрожает: «Уничтожу весь род человеческий и не будет больше мира». В ответ пророк кричит: «Меня суди вместо грешников, ибо лучше одну душу наказать, чем весь мир привести к гибели».
Аналогичную вавилонской историю мятежа человека против Бога воспроизводит Ибсен в пьесе «Строитель Сульнес». Главный герой возводит высокую башню церкви и, поднявшись на ее вершину, бросает вызов Богу: «Слушай меня, Всемогущий! Отныне я тоже хочу быть свободным строителем… Не хочу больше строить храмов Тебе». Когда после этой ссоры с Богом строитель вновь поднимается на башню на этот раз построенного им собственного дома и вновь бросает вызов Богу, он срывается вниз и разбивается насмерть.
История Вавилонской башни сохранилась – и до сих пор сохраняется в памяти поколений как первый дерзкий вызов человека небесам, как первая всечеловеческая катастрофа, как метафора и даже как просто расхожее выражение, применяемое в самых разных ситуациях.
Брошены торжище, стадо и пашни,
Заняты руки работой иной:
Камень на камень – и стройная башня
Гордо и мощно встает над землей…
(и последний куплет)
Полно, безумцы! Взгляните: чернеет
Грозная туча на грани небес;
В трепетном ужасе мир цепенеет…
Отблеск зарницы мелькнул и исчез…
Всего несколько лет отделяют эти велеречивые строки Бальмонта от краткого, словно походя брошенного замечания Набокова в его романе «Дар»: «Световая реклама… взбегала по ступеням вертикально расположенных букв, они погасали разом, и снова свет карабкался вверх: какое вавилонское слово достигло бы до небес…».
Марина Цветаева – Пастернаку:
«Вы – последний камень рушащегося Вавилона».
Образом Вавилонской башни, несомненно, навеяны строки стихотворения Вадима Шефнера «Ступени»:
Завидовал кто-то птицам
Но был не из рода Дедалов –
Чтоб медленно вверх возноситься,
Он лестницу вырубил в скалах…
Ступени – замена полета,
Ступени – замена паденья,
Ступени – работа, работа,
Терпенье, терпенье, терпенье.
Я к небу медленно лезу,
Ступени ввысь прорубаю,
Я гору железом, железом
Долбаю, долбаю, долбаю…
Неожиданная ассоциация возникает в стихотворениях Иосифа Бродского: Минарет шалфея в момент наклона / травяная копия Вавилона. И еще более неожиданная – в другом его стихотворении:
И в этой башне,
В правнучке вавилонской, в башне слов,
Все время недостроенной, ты кров
Найти не дашь мне!
И, наконец:
Включил приемник «Родина» и лег.
И этот Вавилон на батарейках
Донес, что в космос взвился человек.
Ж. Деррида («Вокруг Вавилонских башен») утверждает, что в процессе аналитической деконструкции произведения как бы повторяется путь «строительства и разрушения Вавилонской башни».
Умберто Эко в романе «Баудолино» так описывает строительство нового города: «Ну я попал прямо на вавилонское столпотворение», – восклицает герой романа. Следует подробное описание процесса строительства, сделанное, кажется, под впечатлением картин, изображающих Вавилонскую башню. Возникает также связанная с Вавилонской башней лингвистическая проблема. «Я благодарен Вавилонской башне, подарившей нам разнообразие языков», – писал Борхес. В романе Эко смоделирована «обратная» ситуация. Из семидесяти двух языков, на которых пытаются объясняться строители, в процессе общей работы возникает первоначальный «Адамов язык».
«Вавилонский плен языка» – пишет Михаил Эпштейн (Знак пробела: О будущем гуманитарных наук. М., 2004).
«В составном существительном “ столпо-творение ” русское ухо уже не выделяет корня,.. напоминающего о возведении “ столпа ” – Вавилонской башни. Осталась только ассоциация с хаосом, царившим в толпе людей, утративших коммуникабельность. Но легенда о прерванном свыше дерзком творческом акте все еще способна стимулировать и вдохновлять. Напоминанием об этом служит история вестника молодой литературы “Вавилон”» (П. Работнов. Знамя. 2004. № 9).
В газете «Известия» от 28 января 2005 года опубликована статья «Арбатские вавилоняне», она заканчивается словами: «На Арбате, как и положено в Вавилоне, все смешалось».
В тех же «Известиях» сообщалось о постройке детской катальной горки по образцу Вавилонской башни.
В изобразительном искусстве Вавилонская башня появляется, по-видимому, с XI века – когда в Европе началось «высотное» строительство соборов. В миниатюрах этого времени, иконографически почти неотличимых от аналогичных изображений строящихся храмов, обычно изображается самое начало строительного процесса. Как правило, и в том и в другом случаях это «первоэтажное», реже – «второэтажное» строительство, ни мотива высотности, ни мотива крушения здания в подобных рисунках нет. Главное – изображение способов подъема и укладки кирпичей.
Постепенно техника усложняется, появляются ворот, сходни, лестницы, строительные леса (Мировая хроника Рудольфа фон Эмс, XIV в.). Наконец, башня становится четырехэтажной (миниатюра из «Мировой хроники Янсена Эникеля», XIII в.), она почти касается небес – и вызывает беспокойство Небожителя. Над самой башней, в клубящихся облаках появляется голова любопытствующего ангела, очевидно посланного Творцом, чтобы выяснить ситуацию. Один из строителей, работающих на вершине башни, приветливо протягивает к ангелу руку, двое других не замечают посланца небес и продолжают сосредоточенно трудиться.
К началу XV века атмосфера опасности сгущается. В миниатюре 1421–1430 годов («Часослов» герцога фон Бедфорда) изображена высокая с винтовой лестницей пятиэтажная башня, вершина ее уже коснулась неба. Строительство еще продолжается, но с двух сторон налетают на башню два разгневанных ангела. Правый, очевидно в ужасе от увиденного, схватился за голову, левый в гневе разрушает вершину постройки. Сыплются кирпичи, строители в смятении, один из них, сорвавшись, падает вниз. Но внизу, на земле, катастрофы почти никто не замечает, строительные работы продолжаются, хотя уже наступает ночь и на темном небе блестят звезды.
С течением времени ситуация становится все более драматичной. В миниатюре конца XV века (художник Жан Пикор (?)) разражается, наконец, настоящая катастрофа. Два ангела, за которыми сверху наблюдает Вседержитель, подлетают к рухнувшей вершине Башни. Постройка уже дала серьезную щель. Трое строителей, сорвавшись, летят вниз, оставшиеся двое затевают драку (возможно, в результате уже наступившего «разноязычия»). Внизу, на земле, тоже смятение – все в ужасе смотрят вверх и бурно жестикулируют. Правда, в самом городе, изображенном в левой части композиции, никаких следов катастрофы незаметно, по его площади спокойно прогуливаются двое молодых щеголей.
На рисунке 1547 года (художник Корнелис Антонис) представлен завершающий акт этой трагической истории. Разгневанный Вседержитель сверху, с небес (дуновением? штормовым ветром?), разрушает Башню, словно после сильного взрыва она рассыпается на куски. Заодно разрушен и весь город. Люди в ужасе разбежались и «перестали строить город и Башню ».
С середины XVI века тема катастрофического разрушения Вавилонской башни свыше, с небес, особенно часто встречается в графике. В живописи, возможно под влиянием картины Питера Брейгеля, превалирующей становится иная интерпретация. У Брейгеля разрушение Башни происходит не по воле разгневанного Божества, но словно в результате напора природных сил. Его так называемая «Большая башня» (1566) не только достроена до самых облаков – ее вершина уже прорвалась за облака. Однако сверху, с неба, реакции не последовало. Башня начала разрушаться снизу. Из земных глубин, словно стремясь помешать строителям, прорываются вершины диких скал, взламывая уже возведенную постройку. А в верхней части башни странным образом раскрывается, обнажается ее словно кровоточащее, краснокирпичное чрево. (В этой картине Брейгеля, едва ли не впервые, появляются, наряду с традиционно белыми, красные кирпичи!)
О чем эта картина Брейгеля? Во всяком случае, не о борьбе человека с Богом – скорее, о столкновении созидательной человеческой деятельности с косными (или всепобеждающими?) силами природы.
«Большая башня» Брейгеля своей круглой формой (до того башня, как правило, была четырехугольной) напоминает руины римского Колизея. Эта ассоциация вряд ли случайна – картина была написана после поездки художника в Италию. Может быть, поэтому «ренессансная» тема руин как зримого воплощения власти всепожирающего времени оттесняет в ней «средневековую» тему всесокрушающего гнева Господня.
«Вавилонская башня предшественница татлиновского памятника Третьему интернационалу, американских и московских небоскребов, полустройка-полуруина, символически обобщающая и отрицающая… все прежние и все последующие утопии… Сам город, голландский вариант Вавилона, уже погружен в сумерки, но подлинная тьма будущего сосредоточена в глубинах этой громады, до основания которой солнце проникнуть не может. Эта-то внутренняя тьма египетская и говорит нам о тщетности утопических строений больше, чем их недостроенность. …башня, вздымающаяся над городом и природой, как вывернутая наизнанку пещера…» (А. Раппопорт. Город солнца. Цит. по рукописи, с согласия автора).
Картина Брейгеля должна была производить впечатление на его соотечественников не только пафосом представленной в ней природной катастрофы, но также обилием и разнообразием строительной техники. В Италии Брейгель мог видеть разного рода машины и строительные механизмы, используемые для подъема тяжестей. Изобретенные Брунеллески при возведении купола флорентинского собора, они продолжали совершенствоваться и широко применялись для театрализованных представлений в храмах, где изображались полеты ангелов и сцены Вознесения.
Альберти, под впечатлением технических изобретений, в своем Трактате о зодчестве уделяет особое внимание приспособлениям для подъема тяжестей, подробно описывает, каким способом «тяжести величайших камней легче сдвинуть с места или поднять вверх», пишет «о колесах, втулках, роликах, рычагах, их величине, форме и фигуре», «о том, каким образом следует тащить, везти и гнать тяжести». В его описаниях машин еще не улеглось восторженное удивление, вызванное изобретением Брунеллески; «машины… имеют очень сильные руки и передвигают грузы почти так же, как мы сами двигали бы эти грузы».
Обилие «современной» техники в картине Брейгеля – возможно, не только след его итальянских впечатлений, но также свидетельство бессилия человеческой изобретательности перед могущественными силами природы.
Во второй половине XVI века в живописи северного Возрождения возникает очевидный всплеск интереса к теме Вавилонской башни. Сам Брейгель Старший создает три варианта Башни (Музей в Вене и Музей в Роттердаме. Третья картина утрачена). Сохранились свободные копии его картин, созданные Брейгелем Младшим (свидетельство вызванного картиной Брейгеля интереса). Кроме того, на протяжении полустолетия появляется группа картин на ту же тему.
Мотив разрушения в этих «Башнях» отсутствует, хотя вершины их, как правило, теряются в облаках. Возникает искушение соотнести это, несколько неожиданное, настойчивое обращение к «небесной» тематике с открытием Коперника (1543), вызвавшим полемику, по-видимому, не только в узконаучных и церковных кругах.
«Ты зашвырнул землю в небеса и это, может быть, побудило людей отдаться строительству новых башен и снова начать грозить Богу», – пишет в своем сатирическом сочинении Джон Донн, адресуясь к Копернику. Появлявшиеся одна за другой на протяжении второй половины XVI и начала XVII века, эти высокие, похожие друг на друга Башни, действительно, создают впечатление если не угрозы, то вызова небесам…
В отличие от северного, итальянское искусство темой Вавилонской башни мало интересовалось. Правда, в преддверии Возрождения мотив Вавилонской башни, своеобразно истолкованный, по-видимому, был использован в структуре «Божественной комедии» Данте. В сущности, «Ад» и «Чистилище» строятся у него как две взаимопротивопоставленные, аналогичные по структуре, условно говоря, «вавилонские» башни: опрокинутая, увиденная изнутри полая башня Ада, в которую нужно спускаться от яруса к ярусу, по уступам, как по ступеням лестницы, – и ступенчатая, башнеобразная гора Чистилища, которая, в отличие от башни Вавилонской, достигает Рая, т. е. – небес.
Позднее, уже во второй половине XV столетия, Доменико ди Микелино на фреске флорентинского собора изобразил Данте на фоне ступенчатой башни Чистилища. Примерно в те же годы Беноццо Гоццоли в росписи Кампо Санто в Пизе представил строительство Вавилонской башни, но – на фоне архитектурного задника из легко узнаваемых зданий Флоренции и Рима, к тому же, согласно кватрочентистской традиции, поместил среди созерцающих строительство зрителей портретные изображения членов известных флорентинских и римских семейств. Среди них анахронизмом выглядит непропорционально большая «библейская» фигура, по-видимому, изображающая Нимрода. Сама же башня, хотя и расположенная на первом плане, «библейских» ассоциаций не вызывает, она похожа, скорее, на лоджию – характерную архитектурную примету городских видов эпохи кватроченто.
Иконографический мотив Вавилонской башни чаще возникал в Италии в ином, не «вавилонском», истолковании. Во флорентинской миниатюре конца XV века изображена «Гора знаний». На ее ступенях располагаются аллегорические фигуры, олицетворяющие – по восходящей – главнейшие отрасли знаний: Грамматику, Арифметику, Логику, Музыку, Астрономию, Геометрию, Риторику и Теологию. Иногда мотив Вавилонской башни получает игровой, нарочито сниженный характер, становясь торжественным украшением пиршественного стола.
Итальянское Возрождение мало интересовалось «небесной мифологией», порою позволяя себе достаточно смелую и остроумную профанацию этой темы. Рассказывают, что при возведении огромного купола флорентинского собора работавшие внутри здания строители жаловались, что в часы обеденного перерыва им приходится лишний раз проделывать сложную и опасную операцию спуска из-под самого купола и обратного подъема на строительные леса. Тогда Брунеллески распорядился доставлять еду наверх, на леса, чтобы они могли с удобством закусывать, находясь в сакральном пространстве поднебесья.
Более того – в одном из описаний театрализованного представления в церкви, где, по словам его автора, «живой человек вместо Господа Бога возносился на небеса», один из зрителей заявил во всеуслышание, что если бы Христос возносился так медленно, то Он до сих пор не добрался бы до небес (Паоло ди Маттео Пьетробуони, 1422). Еще более дерзко профанирует тему небес Альберти. В сочинении «Мом» он заставляет небожителей украдкой спускаться на крыши городских домов и с завистью разглядывать архитектуру, созданную руками смертных. Автор несколько более позднего анонимного сатирического трактата «Обезьяна», обращаясь к Вседержителю, заявляет, что душам стариков и больных трудно подниматься по крутой лестнице на небеса, и предлагает Ему пригласить опытного итальянского архитектора, чтобы тот выстроил пологий пандус, по которому души больных и престарелых могли бы подниматься на небо, сидя на лошади.
Альберти, рассуждая о строительстве городских башен, бегло и несколько пренебрежительно, с оттенком недоверия, замечает: «Мы читаем у Геродота, будто бы посреди храма в Вавилоне была башня, основание которой по всем направлениям достигало целого стадия и которая состояла из восьми друг на друга поставленных этажей».
В XVI столетии сакрализованное восприятие небес начинает уступать место восприятию научному. «Я родился в том веке, когда был открыт весь земной шар… чего же еще недостает нам, кроме овладения небом» (Джироламо Кардано, XVI в.) Образ Вавилонской башни в значительной степени теряет свою мифологическую ауру. Эпоха Ренессанса, писал Рильке, «сняла с себя небеса и сделала так, что тоска по блаженству стала просто одной из вещей, наряду с другими вещами…».
На одной из гравюр XVI века изображен юноша, который под руководством опытного наставника старательно срисовывает расположенную на втором плане Вавилонскую башню. Характерная деталь: башня, как полагается, не достроена, но прилежный ученик, вопреки библейскому тексту, тщательно дорисовывает ее вершину, придавая ей форму купола – излюбленного архитектурного мотива итальянского Возрождения.
XVII столетие – эпоха великих астрономических открытий – окончательно разрушает мифологизированный образ небес. Хотя на протяжении XVII, XVIII и почти всего XIX века изображения Вавилонской башни достаточно часто появляются в искусстве, однако ее мифологический, иносказательный смысл выветривается, она становится одним из условно классических сюжетов «академического» искусства. Более того, в 1834 году в одной из парижских газет изображение Вавилонской башни становится сюжетом политической карикатуры.
Возрождением мифа о Вавилонской башне можно считать сооружение в Париже на Марсовом поле, на грани XIX и XX веков, Эйфелевой башни – «Вавилонской башни» двадцатого века – века индустриального покорения небес и первого взлета аэроплана / в пустыню неизвестных сфер (Блок). Самый процесс возведения Эйфелевой башни приобрел характер знакового, почти символического действа. Строительство, начатое в 1889 году, продолжалось два года и на протяжении всего этого срока вокруг строительной площадки толпились люди, дивясь этому индустриальному чуду, почти так же, как это происходило при возведении библейской башни. Да и цель этого грандиозного проекта, по существу, была та же – «сделать себе имя», прославиться. Строитель парижской башни действительно «сделал себе имя» и прославился на века. Возникает соблазн продолжить аналогию: Вавилонская башня, согласно апокрифической традиции, была разрушена. Эйфелеву башню, которая первоначально была задумана как экспонат международной выставки, посвященной столетию Великой французской революции, тоже должны были по окончании выставки разрушить (на этом публично, в прессе, настаивали многие, в том числе Леконт де Лиль, Мопассан, Дюма-сын). Однако башня была сохранена как памятник смелого индустриального эксперимента. Вавилонская башня, в сущности, тоже сохранилась – сохранилась в памяти человечества как первый, дерзкий строительный эксперимент. Как знать, может быть, именно библейская легенда, сознательно или неосознанно, спров<