В начале 1970=х гг. мной был обнаружен неожиданный экспериментальный феномен. Основной макет исследования выглядел так. Испытуемому предъявлялись для запоминания ряды не связанных между собой однотипных знаков, в 1.5—2 раза превосходящие его возможности правильного воспроизведения.
В следующий ряд обычно включались новые знаки, вообще не предъявлявшиеся ранее (или хотя бы не предъявленные в предшествующем ряду), и старые знаки: 1—2 знака, только что воспроизведенные им в
предшествующем ряду, и 1—2 знака, только что им пропущенные, не воспроизведенные. Старые знаки, как правило, ставились в ту же позицию в ряду, какую они занимали в предшествующем ряду. Как и следовало ожидать, испытуемые имеют тенденцию лучше новых знаков воспроизводить те знаки, которые они уже правильно воспроизвели в предшествующем ряду. Ожидалось, что и ранее пропущенные знаки будут воспроизводиться чуть-чуть лучше. Но обнаружилось противоположное: испытуемые продемонстрировали тенденцию к повторному невоспроизведению (повторному пропуску) одних и тех же знаков.
Так, при предъявлении рядов двузначных чисел вероятность правильного воспроизведения пропущенных в предшествующем ряду чисел, т.е. предъявлявшихся в предшествующем ряду и не воспроизведенных испытуемым, оказалась на 12% меньше, чем вероятность правильного воспроизведения новых, впервые предъявленных чисел.
Впоследствии тенденция к повторению ошибок пропуска подтвердилась на разнообразном стимульном материале: рядах согласных букв, парах «буква—цифра», бессмысленных слогах, названиях игральных карт, пуговицах разного размера и цвета, однотипных игрушках и т.д. Этот эффект наблюдался в основном в том случае, если испытуемый в целом правильно воспроизводил 50—80% элементов ряда. Вот пример исследования с достаточно редким стимульным материалом. Музыканты с абсолютным слухом воспроизводили звуки негармонических аккордов. Вероятность правильного воспроизведения звуков, пропущенных в предшествующем ряду, оказалась ниже, чем вероятность правильного воспроизведения звуков, впредшествующем ряду отсутствовавших: при назывании нотного обозначения звуков — на 12%, при подборе на рояле — на 18%. Все различия достоверны на уровне 99.9%.
Единственный стимульный материал, на котором эффект не был обнаружен, — слова. По-видимому, одно и то же слово в окружении других слов может изменять свое значение, т.е. для испытуемого оно как бы перестает быть тем же самым словом. Судя по некоторым данным(требующим, впрочем, дополнительного подтверждения), тенденция повторять ошибки пропуска ослабляется (или даже пропадает) в случае, если испытуемый находится в состоянии усталости или слабого алкогольного опьянения.
Полученный результат вызвал изумление. Ведь для того чтобы повторно не воспроизводить какой-нибудь знак (например, «си бемоль» или число 47), надо сохранять в памяти эту самую «си бе моль» или «47» как то, что именно не следует воспроизводить. Тогда в общем виде получается: для того чтобы устойчиво забывать какой-нибудь предъявляемый для запоминания знак, его вначале надо опознать и одновременно запомнить, что именно этот знак не подлежит воспроизведению. Отсутствие воспроизведения тем самым не есть воспроизведение, равное нулю. Скорее, его следует трактовать как «отрицательное воспроизведение». Но все=таки странно: если испытуемый помнит не воспроизведенные знаки, то почему их не воспроизводит? Требовалось найти логическое обоснование обнаруженного явления.
В какой-то мере обнаруженный феномен напоминает процесс вытеснения, описанный З. Фрейдом. Вытеснение имеет специфические причины, изучаемые психоанализом, но оно также предполагает наличие механизма цензуры, способного специально не осознавать некую информацию. Как известно из психоанализа, однажды вытесненная информация не должна в дальнейшем проникать в сознание. Наши эксперименты подтверждают: когнитивный процесс вытеснения действительно существует, но причины вытеснения чаще всего никак не связаны с построениями Фрейда.
Иначе стал пониматься и давний закон, обнаруженный еще
Г. Эббингаузом: число предъявлений, необходимых для заучивания ряда, растет гораздо быстрее, чем объем этого ряда. Так, сам Эббингауз мог с одного предъявления воспроизвести 6—7 бессмысленных слогов, однако для заучивания 12 слогов ему требовалось уже 10 14—16 предъявлений. Из 12 впервые предъявленных слогов Эббингауз запоминал с первого предъявления шесть, а для заучивания шести оставшихся ранее не воспроизведенных слогов ему требовалось уже почти 15 предъявлений. Невоспроизведенные ранее знаки имеют тенденцию вновь не воспроизводиться при следующих предъявлениях. Это особые знаки, которые испытуемый хранит в памяти специально для того, чтобы их не осознавать и не воспроизводить.
Пропущенные (невоспроизведенные) знаки имеют еще одну тенденцию последействия: они ошибочно воспроизводятся в тех случаях, когда их воспроизведение не требуется, т.е. когда они не предъявляются. Так, пропущенные в предшествующем аккорде звуки ошибочно воспроизводились в 1.5—2 раза чаще не предъявленных в предшествующей пробе звуков. Итак, когда пропущенный знак предъявляется в следующем же ряду, то он имеет тенденцию его не воспроизводить, а когда этого знака в следующем ряду нет, испытуемый, наоборот, склонен к его ошибочному воспроизведению.
Возникло предположение, что осознание — результат работы когнитивного механизма, принимающего решение: что именно следует осознавать (позитивный выбор) и затем воспроизводить, а что — не следует (негативный выбор). Тогда описанные экспериментальные данные означают, что данный механизм склонен устойчиво повторять свои решения: ранее осознанное имеет тенденцию повторно осознаваться, а ранее не осознанное — снова не осознаваться в той же самой ситуации. Неосознанное, таким образом, не нейтрально, оно КАКИМ-ТО ОБРАЗОМ актуализировано и при смене ситуации (например, в неподходящий момент) имеет тенденцию всплывать в сознании.
Гештальтпсихологи, по существу, предполагали наличие аналогичного механизма, когда формулировали законы, позволяющие принимать решение, что именно в данном изображении является фигурой, а что — фоном. В классических исследованиях Э. Рубина было показано последействие фигуры, т.е. в наших терминах — последействие позитивного выбора. Рубин предъявлял своим испытуемым бессмысленные черно-белые изображения, а испытуемые воспринимали их как белое на черном или, наоборот, как черное на белом. Оказалось: то, что испытуемый принял за фигуру в обучающей серии, он примет за фигуру и в тестирующей серии (через несколько дней), хотя даже не помнит предъявленных ему изображений. Гештальтпсихологи не видели другой возможной интерпретации этих экспериментальных данных. Но ведь если испытуемый выбирает в качестве фигуры черное, то он 11 одновременно с неизбежностью принимает за фон белое. Поэтому можно интерпретировать данные Рубина и как последействие фона: то, что однажды было выбрано в качестве фона, имеет тенденцию оставаться фоном и при повторном предъявлении. Если последействие фона существует, то оно, собственно, и является последействием негативного выбора. Кстати, во многих исследованиях гештальтистов отмечается: при предъявлении двусмысленных изображений испытуемые часто с большим трудом могут осознать второе изображение. Обычно не помогает ни указание на существование второго значения изображения, ни даже прямое указание, каково это второе значение. Разве это не говорит о последействии негативного выбора? К тому же существует немало исследований, показывающих, что испытуемые все-таки воспринимают второе значение, хотя и не осознают его. В экспериментах Рубина на самом деле проявились оба эффекта последействия — и фигуры и фона.
В наших исследованиях (Филиппова, 2006) параллельно с восприятием двойственных изображений (контролировалось, какое из значений этого изображения осознается) испытуемые выполняли еще одну задачу, например расшифровывали анаграмму или опознавали рисунок в сложных условиях предъявления. Как и ожидалось, было обнаружено заметное последействие фигуры: задачи, связанные по смыслу с осознанным значением изображения, решались быстрее задач, семантически не связанных ни с одним значением этого изображения.
Но также оказалось, что задачи, связанные с неосознанным значением изображения, решаются значимо дольше задач, решение которых не связано с изображением. В психофизических концепциях обычно не придается серьезного значения работе сознания в задаче различения сигналов. В наших же исследованиях (Карпинская, 2006, 2008) было показано, что сознание играет решающую роль в формировании сенсорных порогов: одно лишь кажущееся (иллюзорное) изменение величины или интенсивности стимулов приводит к изменению сенсорных порогов. Эффекты последействия позволяют обнаруживать, что испытуемый способен различать сигналы даже в тех случаях, когда осознанно их не различает.
В исследовании Н.П. Владыкиной (2008) испытуемым предъявлялись звуковые сигналы разной интенсивности (или горизонтальные отрезки разной длины) в пределах зоны субъективного неразличения. Тем не менее наблюдался выраженный эффект последействия позитивного выбора. Так, если испытуемые давали в зоне неразличения правильный ответ («громче» или «тише» эталона), то повторение правильного ответа в следующем же предъявлении точно такого же сигнала встречалось в три раза чаще, чем его изменение. Но это означает, что человек каким-то образом неосознанно отличает правильный ответ от неправильного (ВАЖНО).
Когда в школе учили суммировать цифры в столбик, мудрые учителя арифметики говорили: при сложении возможны ошибки, а потому результат надо обязательно проверять. Однако проверять, добавляли, надо иным способом, чем ранее было сосчитано. Так, если суммирование велось сверху вниз, то при проверке следует складывать цифры снизу-вверх. Но почему? А потому, отвечали опытные преподаватели, что при повторном сложении тем же самым способом человек имеет тенденцию повторить ту же самую ошибку. Но ведь это поразительное утверждение как раз и описывает феномен последействия негативного выбора! Школьник складывает 2 и 3 и почему-то получает 6. Он не осознает, что сделал ошибку. Этот результат не соответствует выработанным у него автоматизмам. И тем не менее при повторном счете он эту же ошибку в этом же месте снова повторяет. А для повторения ошибки необходимо помнить (пусть в каком-то неосознаваемом виде), где и какая ошибка была сделана. Как иначе возможно ее повторить?
В экспериментах О.В. Науменко (2006) испытуемым предъявлялось 40 однотипных арифметических задач с двумя вариантами ответа. Испытуемые выбирали правильный вариант ответа, не производя никаких вычислений. Задачи были сложные (например, решить, какой из ответов — 47 или 57 — соответствует корню третьей степени числа 103 823). Испытуемый должен был действовать быстро, т.е. фактически наобум. Спустя неделю ему предъявлялись те же задачи в другой последовательности, а в варианты ответов добавлялся еще один неправильный ответ. Как и следовало ожидать, правильность выбора испытуемыми ответа не отличалась от случайной (в первый раз — 50% угадывания, во второй — около 30%). Однако при втором испытании проявлялась статистически значимая тенденция к повторению выбора правильного ответа, т.е. наблюдался выраженный эффект последействия позитивного выбора.
Аналогичный результат был получен Науменко и при решении лабиринтных задач.
В моих исследованиях (Аллахвердов, 1993) испытуемым предлагалось переводить предложенный список случайных дат двадцатого столетия в дни недели. В целом их результаты были даже несколько хуже случайных. Но проявилась выраженная тенденция не только к повторению в следующем же испытании правильного ответа (22% случаев при вероятности случайного угадывания 14.3%), но и к повторению в следующем же испытании того же самого отклонения от правильного ответа (т.е. если при предъявлении даты, обозначающей среду, испытуемый отвечал «суббота», то при предъявлении следующей даты, соответствующей, 13 допустим, понедельнику, испытуемый чаще случайного отвечал «четверг»).
Исследование последействия позитивного и негативного выбора стало главным методическим приемом в наших исследованиях. Было, например, показано последействие негативного выбора в процессе опознания однотипных стимулов, предъявляемых на короткое время: вероятность повторения ошибки опознания стимула при следующем его предъявлении в полтора раза больше вероятности совершения ошибки вообще. Но, чтобы повторять ошибку, надо каким-то образом помнить, при предъявлении какого именно стимула следует ошибаться!
Н.В. Морошкина (2006) просила своих испытуемых поочередно складывать и вычитать однозначные числа. Предъявлялись только пары чисел (без указания на выполняемую операцию), причем такие, которые и при сложении, и при вычитании давали в ответе положительное однозначное число. Таких пар всего 16. Эти 16 пар составляли серии, предъявляемые испытуемым друг за другом. Если пары предъявлялись в строго заданной последовательности, то научение происходило быстрее. При этом возрастало число повторяющихся ошибок в одних и тех же примерах в разных сериях. Если пары в серии предъявлялись в случайном порядке (контрольная группа), то научение шло медленнее и чаще встречались ошибки, идущие подряд в разных примерах в одной серии. При усложнении задачи чередования (надо было вначале два раза сложить, потом три раза вычесть, потом опять два раза сложить и т.д.) научение происходило быстрее, чем в контрольной группе. Итак, усложнение задания путем введения имплицитной регулярности или усложнения чередования арифметических операций способствует более быстрому и точному счету и снижает эффект последействия негативного выбора.
Тенденция к повторению предшествующего отклонения проявляется и в задачах психомоторного научения. Так, ранее мной было показано (Аллахвердов, 1993), что при обучении печатанию текста на клавиатуре вероятность сделать повторную опечатку в том же самом слове в 6 раз больше, чем просто вероятность совершить ошибку. Речь идет именно об опечатках, а не об ошибках в орфографии. (Хотя отмечу, что наличие устойчивых орфографических ошибок у грамотных людей часто само по себе характеризует последействие негативного выбора.)
В исследовании Н.А. Ивановой (2006) испытуемые должны были попасть ракетой в центр мишени, движущейся по экрану компьютера. Регистрировалась точность попадания. Эксперимент проводился сериями по 200 проб. Всего испытуемый должен был пройти 15 серий. Отчетливо проявился эффект научения.
Но столь же отчетливо проявился и эффект последействия позитивного выбора: вероятность повторения точного попадания в два раза больше вероятности точного попадания после ошибочного (т.е. не в центр мишени). Наблюдался и эффект последействия негативного выбора: испытуемые достоверно чаще случайного повторяли свои отклонения от центра мишени (причем с точностью до пикселя) в двух идущих подряд пробах. Но это значит, что точность, с которой испытуемые повторяли свои ошибки, уже в начале научения превосходила не только точность, достигнутую ими в конце научения, но и возможность сознательного различения. Более того, чем точнее работал испытуемый по ходу научения, тем чаще он был склонен повторять подряд свои ошибки.
С учетом феномена последействия негативного выбора можно описать явления инкубации и инсайта в творческом акте. Найденное решение любой задачи должно быть осознано. Если оно не было принято к осознанию (т.е. негативно выбрано), то оно и далее не будет осознаваться за счет тенденции к последействию негативного выбора. Чем упорнее человек будет сознательно искать решение, тем, как правило, упорнее неосознанно найденное решение будет продолжать не осознаваться. Однако, как уже отмечалось, последействие негативного выбора имеет вторую тенденцию: при смене ситуации элементы, ранее негативно выбранные, могут внезапно появиться в сознании в неподходящий момент. В фазе инкубации как раз и происходит смена ситуации. Внезапно появляющееся в сознании ранее негативно выбранное решение обычно сопровождается характерным для инсайта мощным эмоциональным подъемом. Эмоция как бы сигнализирует: решение найдено, найди задачу, которой оно соответствует. Если решение известно, а задача совсем недавно была актуализирована в сознании, то ее обычно удается найти. Предложенный подход к описанию творческого процесса и иллюстрирующие его эмпирические подтверждения рассматриваются в других моих работах (Аллахвердов, 2001, 2006).
Итак, смена ситуации может привести к снижению повторяющихся ошибок и тем самым к повышению эффективности деятельности. Изменяется ли для испытуемого задача, если изменяются ее иррелевантные характеристики? Вообще говоря, введение иррелевантных параметров усложняет задачу для испытуемых, а потому обычно эффективность решения задачи падает. Но при определенных условиях наблюдается повышение эффективности. Так, использование различных мнемотехник (по существу, иррелевантное усложнение задачи) улучшает запоминание. В наших
исследованиях было обнаружено, что регулярное изменение иррелевантных характеристик стимульного материала положительно сказывается 15 на заучивании.
В исследовании Я.А. Ледовой (2006) испытуемые заучивали ряд из 12 пятизначных чисел до полного воспроизведения ряда. Цифры внутри каждого из них были разбиты двумя дефисами, например, 25=17=3 или 2=517=3. Испытуемые должны были воспроизводить только числа, не обращая внимания на дефисы. В каждом предъявлении в четырех стимулах конфигурация дефисов была неизменной; еще четыре предъявлялись в двух вариантах расстановки дефисов поочередно (регулярное изменение); оставшиеся четыре числа имели по четыре варианта написания, что воспринималось испытуемыми как хаотическое изменение. Оказалось, что стимулы с регулярным изменением заучиваются значительно лучше, чем неизменные или хаотически изменяемые стимулы. Регулярно изменяющиеся стимулы заучивались быстрее и при повторном тестировании через две недели. Неясно, как эти и другие полученные результаты могут быть объяснены в рамках существующих взглядов на сознание. Необходимо найти какой-то другой подход.