1. БЛИЖЕ К ТЕКСТУ… НО БЛЕДНЕЕ…
С детства люблю эту замечательную сказку. А уж взрослым по журналистской линии постоянно возвращаюсь к ней неравнодушно, можно сказать, пристрастно отслеживая её переложения на язык драматургии в театрах и кино. А также анализируя публикации по этому поводу. И, к сожалению, простите, коллеги, многое меня беспокоит в этом плане.
И прежде всего, не устраивают в этих вариациях явные искажения идейного, духовного заряда сказки. Поэтому солидарен с мнением Бориса Поюровского, выступившего в «Литературной газете» с критикой постановки «Маленьких трагедий» А.С. Пушкина в московском театре «Сатирикон» («О бедном классике замолвите слово», №49 (6349) (2011-12-07), https://www.lgz.ru/article/17850/).
Особенно понравилось такое утверждение автора статьи: «Что простительно Аркадию Апломбову, в течение 65 лет популяризирующему творчество несравненного А.А. Переделкина, вряд ли стоит так широко и безоговорочно распространять и на опусы современных «перекладывателей» классиков, всерьёз уверенных в том, что и «Гамлет», и «Чайка» – всего лишь повод для их режиссёрского самовыражения».
«Самовыражение», причём, вольное, далёкое от классического источника, вот причина разрушения многих нынешних перелицовщиков.
Недавно мне довелось вступить в слегка запальчивую дискуссию с коллегой, которая (это была дама), как мне показалось, анализируя кинофильм, допустила огульные, не подтверждённые документальными материалами, обвинения в адрес властных структур государства. И получил в ответ оправдание, что «статья рассматривает фильм с точки зрения кино и этики его преподнесения зрителю, не затрагивая темы политические». Пришлось цитатами из этой статьи доказывать, что вольно или невольно рецензент внесла в свой анализ политические «аксессуары» из фильма. Особенно задело меня упоминание о работе КГБ. Так, главный герой фильма скрывается «от компетентных органов, которые пасут его на каждом шагу», а лента идеализирует «сердечных, но суровых КГБешников с их не менее продажным начальством»…
Впрочем, оставим этот спор в стороне, тем более, когда критик согласился со мной: «Да, вы в чём-то правы. Невольно, но я затронула тему политики в фильме».
И меня, исходя из этого примера, в нынешней журналистике волнует попытка некоторых коллег прикрыть фиговым листочком (как бы отдельным рассмотрением эстетики, этики, иных художественных и технических форм) идейное, социальное, политическое содержание искусства… Да никуда журналисту не деться от политики!
Вернусь к главному предмету заметок. В моей родной Самаре театр кукол поставил «Аленький цветочек»,приуроченный к 160-летию губернии.
В рецензии на спектакль Татьяны Грузинцевой «Новая старая сказка» пояснён и другой повод: «Жизнь русского писателя Сергея Аксакова была тесно связана с нашим городом, и сказку «Аленький цветочек» он посвятил своей внучке Оленьке – дочери самарского губернатора Григория Аксакова» («Волжская коммуна». 13.12.11, https://www.vkonline.ru/145121/article/novaya-staraya-skazka.html).
С первых же строк автор заявляет о сугубо художественном аспекте своего анализа: «Особо впечатляет сценография кукольного спектакля: она получилась динамичной и передающей перспективу». И «режиссёр ничего не убрал, а наоборот, добавил. Например, появился новый персонаж – нянюшка. Согласно новой трактовке (выделено мной – А.С.), Баба-Яга заколдовала прекрасного юношу в чудовище, она же и превратила добрую нянюшку в голубя, а сама, приняв ее облик, отправилась во дворец, чтобы помешать Алёнушке. Что интересно, с появлением этих персонажей сказка вдруг стала динамичней, веселее, а возможно, и современнее… Куклы получились не просто красивыми, а очень индивидуальными, каждая со своим характером (так и подмывает спросить рецензента: каковы же эти индивидуальныне характеры? - А.С.). Яркие, интересные декорации постоянно трансформируются, преображаются. Нельзя не отметить как постоянную динамику… «Ты не любишь меня, а жалеешь, - говорит печальным голосом чудище лесное, - я не господин, а раб твой...». И не только плаксивой малышне, но и взрослому зрителю становится его жалко».
Обратите внимание на категоричную заявку рецензента: «Согласно новой трактовке».
Трактовка – это же осмысление, в данном случае – «переосмысление». А об этом и намёка нет. Только несколько раз повторяется «динамика». В этом новизна? Юноша, превращённый в чудище, и в сказке прекрасен, и нянюшка, добавленная режиссёром вместо ключницы Пелагеи, и в сказке добрая. Так что же нового добавлено?
Как по-современному осмыслена, переосмыслена сказка? – вот важнейший вопрос, на который зритель хочет ответа от критика. Впрочем, показать смысл самой сказки, видимо, и не входило в задачи – только похвала формы спектакля! А жаль…
2. НЕ УХОДЯ ОТ ОРИГИНАЛА…
Известно, что сказку «Аленький цветочек» Аксаков записал по воспоминаниям детских лет со слов ключницы Пелагеи. А в детстве он много бывал в имении дедушки под Бугурусланом. Естественно поэтому, что в 1983 году по заказу дирекции Бугурусланского театра драмы имени Николая Гоголя здесь была сочинена, как говорится, близко к тексту и местному фольклору инсценировка «Аленького цветочка». По ней весь сезон 1983-84 годов с аншлагом (конечно, приводили из школ ребят) шёл спектакль.
Одним из вдохновителей такого творческого эксперимента стал тогда детский поэт, тогдашний директор театра, доброй памяти человек Валерий Николаевич Левановский.
Это необычно хотя бы потому, что редко так случается, что и автор сказки и сочинитель инсценировки по ней жили тут же, где поставлен спектакль.
Как же новая версия следует оригиналу сказки и отличается от прежних инсценировок? Дополняя рецензию Майи Никифоровны Асабиной, скажу о таких отличиях.
Во-первых. В отличие от множества других инсценировок мы с режиссёром сохранили ритмическую сменяемость мест действия: двор Купца – дворец Чудища.
Так же, как в сказке, одно действие логически у нас переливалось в другое, а за ним следовал и «перелив» настроений: то торжественно-грустное в сцене сбора Купца в дальние страны, то испуганно-удивлённое в картине его появления во дворце царя лесного, то радостное во встрече отца с дочерьми.
То есть, осталась неприкосновенной сказовая ладность слова, смысла и действий,
Во-вторых. Чутко и осторожно нами были сделаны и дополнения к сказке из кажущихся мимолетными замечаний С. Аксакова о характере героев, из запаса этнографических материалов местных краеведов.
В-третьих. Органичными получились в спектакле элементы ярмарочных представлений.
Здесь предполагадась и песенка-скоморошина «Собирался вор на ярмарку», обыгрывающая исконно местную поговорку: «Собираешься нескоро – как вор на ярмарку»
Восстановлен ритуал одаривания, который по традиции, дошедшей до нас, в народе немыслим без разъяснения образного значения каждого подарка. Именно эти пояснения в спектакле помогают более четко выявить характеры героев.
Учитывая колорит края и предназначение сказки прежде всего для детей, авторы ввели старинную детскую игру в «прятушки» и местную «колыбельку». Все эти вставки в аксаковский текст имели также свою цель – наполнить спектакль большей действенностью, картинностью.
Установка на точное воспроизведение духа аксаковской сказки определила характер и выразительные средства спектакля. В прологе-присказке, который ведут ключница Пелагея и работник Иван Скоморох, в обращениях купца и Младшенькой сохранена былинная напевность речи, неспешность движений и жестов.
И только там, где говорится об осуждаемых народом поступках, эта мелодичность сбивается (например, в сцене отказа старших сестёр от поездки к Чудищу вместо отца)...Тем самым показывается уродство, несуразность поведения.
Вослед тому же замыслу лишился ужасающего уродства и Чудище - в его голосе, движениях и костюме больше человеческого, нежели это представлено в сказке. А главная мысль, которую авторы вложили в спектакль, о том, что красота и доброта делает красивым и даже добрым чудовище.
3. «НЕТ ВОЛШЕБСТВА СИЛЬНЕЕ, ЧЕМ ЛЮБОВЬ…»
(О премьере волшебной сказки «Аленький цветочек» в честь юбилея её создателя писателя-земляка С.Т. Аксакова в Оренбургском государственном областном театре кукол).
Вот почему, собираясь посмотреть спектакль по «Аленькому цветочку» (автор инсценировки – Вадим Макин) в Оренбургском кукольном театре, заранее напрягался: неужели и здесь не поддались искушению «осовременить» классический вариант русской сказки, бережно записанной писателем Сергеем Тимофеевичем Аксаковым со слов ключницы Пелагеи?! Неужели покусились на святое даже в год юбилея нашего знаменитого земляка?!
И вот радость! Радость узнавания классического приступа (говорят, это словечко часто употреблял писатель, начиная новое произведение): «В некиим царстве, в некиим государстве жил-был…» - такими словами встречает зрителей эта сказочница (актриса Наталья Акимова), выходя вживую перед кукольной декорацией. И хотя в современных изданиях старинное слово «некиим» поясняется, его значение не только легко понимается, но и ласкает слух и сердце протяжным родным говором.
Драматург из Нижнего Новгорода Влад Макин и молодой оренбургский режиссёр Вадим Смирнов аккуратно следовали отечественным сказовым традициям, точно запечатлённым Аксаковым.
Здесь, как и в большинстве русских народных сказок, младшая дочь пользуется особой любовью родителей (в этом случае – отца), а старшие по ревности-зависти к ней недобры. Поэтому в спектакле старшие дочери часто попадают в неловкие обстоятельства. Как режиссёрскую находку считаю сцену переперетягивания с ударами о пол на концах упавшей и ставшей качалкой лестницы, то одной, то другой старших купцовых дочерей. Причём, происходит это как бы в наказание за злобу, когда они переводят стрелки часов так, чтобы младшая не смогла точно определить время и упустить срок возвращения её из дома к Чудищу. И тем самым погубить его.
Особенность кукольного спектакля в том, что он не дожжен быть долгим (детям же предназначен!). И тогда для сокращения некоторых действий в «Аленьком цветочке» удачно вводятся пояснения рассказчицы Пелагеи. Причём, удача и в том, что для этого используется стихотворная форма с добрым использованием стилистики народного говора.
Явно, для того, чтоб эти пояснения не были длинными только от одной рассказчицы, авторами удачно введён новый персонаж: такой, знаете ли, шаловливый Котик, вступающий в шутливые разговоры, разряжающие тревогу и страх Купца, и его младшей дочери, оказавшихся в чужом, неуютном владении Чудища. Между тем, он как бы подготавливает и героев действа, да и юных зрителей к встрече с очень страшным на вид хозяином.
В музыкальном оформлении (композитор Дмитрий Смирнов) постановщики ушли от искушения осовременить старинную сказку громом модной ныне электромузыки. Почти все мелодии выполнены в старинном народном стиле. Правда, заключительная песня исполнена в манере современной эстрады. Но она спокойна и поэтична, с рефреном «Нет волшебства сильнее, чем любовь…» и подчёркивающая основной смысл сказки.
После первого спектакля на родной сцене (до этого с ним ездили в родовое поместье Аксаковых и в Бугуруслан) мне удалось по-доброму поговорить с режиссёром и исполнительницей роли ключницы Пелагеи.
Было приятно ощущать, что они самокритично относятся к своей работе. И мы общими усилиями выявили некоторые шероховатости в премьерном показе.
К примеру, возможно, не очень чётко была обозначена позиция старших дочерей во время решения, кому же отправится к Чудищу и надо ли вообще это делать. В сказке «стали уговаривать меньшую сестру старшие, чтобы не ворочалась она к зверю лесному чуду морскому. «Пусть-де околеет, туда и дорога ему… И прогневалась на сестёр старших дорогая гостья, меньшая сестра». А до этого только младшенькая, как говорится, не раздумывая, заявляет, что она возвращается туда вместо отца любимого. В этом, в уважении к родителям – традиционная национальная идея классического искусства.
Говорили мы и о том, что в некоторых репликах и поведении младшенькой проскальзывает некоторая капризность и даже грубоватость.
«А я хочу его видеть!» - показывает она Котику свой норов. «Я обиделась…» - выговаривает хозяину дворца. «Обманщик!» - обзывает. «А вот если… то не останусь…», - невежливо ставит она условия. По сказке же всё-таки она скромная это девушка. «Ты встань, пробудись, мой сердечный друг, я люблю тебя как жениха желанного!..» - обращается она к Чудищу в оригинале сказки.
Ведь и полюбил ей страшный зверь лесной, по сути, заколдованный принц, потому, что она была с ним ласкова с ним и заботлива к нему: «Начала его будить потихоньку – он не слышит, принялась будить покрепче, схватила его за лапу мохнатую», – говорится в сказке, давая понять, что она ещё и смела в желании помочь. «Ты одна полюбила меня чудище противное, безобразное», – отзывается он потом, проснувшись.
В этом видится отражённый в отечественной классике идеал любви женщины, в жалении несчастного, убогого…
В спектакле недостаточно акцента на том, что и возвращается у Чудища облик Принца от такой настоящей любви. Почему-то подчёркнут только по-девчоночьи несдержанный восторг от предложенных ей богатых нарядов и вкуснейших яств во дворце Чудища.
Конечно, желая удержать полюбившую его «красавицу писаную», хозяин мог предлагать всё это ей. И заветный аленький цветочек тоже, кстати. Однако, почему-то по спектаклю ей предложено сразу несколько таких цветочков. Да, наверно, можно домыслить, что в волшебном обиталище таких цветов тоже растёт немало. Но ведь недаром же в оригинале сказки действует только один-единственный.. И только потому, несомненно, что именно этот экземпляр и есть знак истинной человеческой любви, проявляющийся в отношении к любимому несмотря ни на что - ни на внешнее уродство обожаемого по сердцу человека, ни старость родителя своего!
И всё же, несмотря на эти мелкие неточности трактовки оригинала сказки, главное свершилось, основа осталась и исполнена искренне, мастерски. Даже, можно сказать, героически при нынешнем потоке безобразного обращения с народным достоянием в сфере культуры.
4. НЕ БЛАГОРОДНЕЕ ЛЬ САМОМУ СОЧИНИТЬ НОВОЕ, СОВРЕМЕННОЕ?!.
В одной музыкальной телевизионной передаче молодёжная вокальная группа по-своему интерпретировала патриотическую песню советских времён. Точнее сказать, представила её не по-своему, а в нынешней модной попсовой манере с явным шаржированием внешних атрибутов незабвенных лет.
Тут же присутствовала и автор песни замечательный композитор Александра Пахмутова. Когда спросили об её отношении к такому «переосмыслению» произведения, она сдержанно охарактеризовала произошедшее как пародию. И задалась недоумённым вопросом: «Зачем же так-то передёргивать?!». И предложила юнцам: «Если хотите петь в такой манере, пожалуйста, сочиню для вас новое и в таком виде…». Оригинальнее и талантливее, как это может Пахмутова., я бы добавил.
Замечено: сегодня молодые творцы переделывают всё подряд на иной лад. В том числе, и классику. В том числе, сказки. В частности, сказку «Аленький цветочек».
Приведу лишь два примера из виденного мной ранее.
В одном из областных драматических театров, носящем звание академического (не называю адреса, чтоб лишний раз не задираться), спектакль "Аленький цветочек" поставили по пьесе И.Карнауховой и Л. Браусевич И что же? В нём никак не угадывался смысловой стержень, заложенный в сказке, потому что никак не показывая доброты Алёнушки, увлеклись постановкой бармалейского балагана.
Прежде всего, представление не имело никакого смыслового стержня: никак не показывалась доброта Алёнушки (так назвали главную героиню драматурги, хотя сам Аксаков совсем не случайно вслед за народом не дал сёстрам имён, ему важнее было показать возраст: две старших и младшая!)
В спектакле благородное желание Младшенькой пойти к лесному Чудищу показано скороговоркой, как её очередной каприз, чудачество. Этих качеств у девушки в сказке Аксакова нет. Не было акцента на том, что старшие не идут к Чудищу потому, что они в принципе недобры, эгоистичны. Правда, в спектакле есть на это небольшой намёк, когда они, шаля, подставляют ножку работнику, и он падает с багажом Младшенькой, отправляющейся к Чудищу-принцу.
Теперь смотрите, какова роль традиционных для других сказок персонажей – Лешего, Кикиморы, Бабы-Яги. Опять же, заметьте, в первоисточнике этих персонажей нет.
Чтобы мой взгляд не показался совсем уж мрачным, скажу: декорации, костюмы, конечно же, были лучше, чем в провинциальном Бугуруслане. Еще бы - областной центр! Это не бугурусланский театр, не имеющий своего зала. Хотя в бутафории мне, пристрастному зрителю, тоже не всё показалось идеальным, К примеру, светящийся изнутри цветочек из плексигласа не впечатлял красотой. Да и территория вокруг дворца Чудища была устроена почему-то без единого зелёного кустика!
Непонятно также было, для чего в спектакль были введены лешие. Их вмешательство в события на сцене всегда представлялись независимым от основного сюжета и действий, от истории с аленьким цветочком. Единственное, что они показывали, так это то, что всё, что происходит с купцом, няней, работником - это проказы нечистых. И это повторялось с таким назойливым однообразием, что казалось, что кто-то (режиссёр?) беспомощно тщится убедить публику, что они существуют в действительности.
Поскольку нынешний юный зритель вряд ли в это поверит, то создавалось впечатление: нас развлекают и дурачат… В том числе и песенками, потому что пели их эти нечистые в стиле современного рока под электроаккомпанемент.
В то же время спектакль начинался с балалаечного треньканья, обнадёживая в русскости. Позднее выходило - зрителя обманывают.
На большой же сцене областного театра Купец выглядел таким вялым, что кажется, вчера пропьянствовал на ярмарке и не выспался.
Или вот бедная Алёнушка споткнулась о ступеньки, упала и взвизгнула, как современная старшеклассница на большой перемене. Выход страшилища не был подготовлен ожиданием ужасного вида - леший и кикиморы выглядели страшнее. А Баба-яга почему-то осталась вовсе без грима. К тому же она слегка была похожа на Аллу Борисовну Пугачёву, и даже песни пела на манер примадонны – с криком и хрипотцой.
В целом, получился очень скучный балаган. Прекрасный зал знаменитого театра был заполнен, но за всё время спектакля не раздалось ни одного хлопка в ладоши (увы, не потому, что дети не воспитаны!), не было ни одного «аха», ни одного смешка.
Ну, право, зачем же переживать, если в спектакле Алёнушка сразу же полюбила Чудище и с приторной нежностью ласкалась к нему при первой же встрече? И даже тогда, когда он умер, она продолжала ласкаться, и никто подумать не мог, что он «ожил» благодаря постепенно возникающей любви Алёнушки И всё же хочу вернуться к ней, потому что именно всем уже известно было, что она так и так его сразу полюбила.
То есть, в корне была перечеркнута сложность человеческих чувств, постепенно возникающая симпатия к человеку, несмотря на его внешние черты
Народные же сказки от первой до последней строчки пронизаны тонкостью и силой чувств! Такова и сказка Аксакова.
ГОРЬКИЙ КИНОСИРОП
Горько и стыдно, что в России лучшие душевные человеческие качества показываются легко, небрежно и пошло. Мы это наблюдаем в фильмах-сериалах, боевиках и детективах. Впрочем, и в киносказках тоже, в частности, в одном из фильмов по сказке «Аленький цветочек».
К слову, она типична для многих других фильмов, перекладывающих народные сказки на язык кинематографа. Если хотите, это образчик искажения духа народного творчества.
Вот как это выглядело в трансляции киносказки по телевизору.
Перед демонстрацией (если не изменяет память, в постановке И. Полоцкой по сценарию Н. Рязанцевой) ведущая телевизионной программы для детей (опущу её имя из-за искреннего уважения к её обаянию) несколько раз повторила, что фильм поставлен по мотивам сказки Сергея Тимофеевича Аксакова. И замечательно сделала – подчеркнула, что сказка эта записана по памяти с уст ключницы Пелагеи.
В самом деле, ведь недаром же С.Т. Аксаков счёл необходимым и важным в подзаголовке сообщить: «Сказка ключницы Пелагеи». Этим самым он указывал на «документальность» произведения, его народность, неповторимость!
Увы! Уже в титрах к фильму началась метаморфоза: в них не было упоминания об имени писателя и тем более о ключнице Пелагее. Там было сказано довольно расплывчато: «По мотивам русских сказок о красавицах и чудищах».
Тут же начинаешь ломать голову: а какие ещё есть в русском фольклоре сказки об этом? И кроме «Аленького цветочка» ничего не находишь. Но, возможно, есть вариации-копии. Думается, они никак не лучше оригинала, признанного классическим. Так почему им надо пренебрегать ради худшего?!
Начнём анализ фильма с рассмотрения действующих лиц. Часть из них, играющих в оригинале сказки не последнюю роль, в киноверсию почему-то не вошли. Или вошли, но неизвестно, для чего. Например, куда-то пропала сенная девушка.
Весьма эпизодичны в фильме роли старших дочерей Купца. А ведь они-то по сказке столько значат в судьбе младшенькой, что, пожалуй, не действуй они во зло, не было б счастья у младшенькой.
Не показан народ. Нет в фильме и базара, имеющего по сказке важную роль завязки повествования. По сказке, не будь его, и всей истории этой не случилось бы!
Зато зачем-то введён «старичок непростой». Ему отводится непонятная и странная роль старичка-пустячка.
Смотрите, что он делает! Ни за что, ни про что вручает купцу то венец золочённый, то зеркальце чудесное для старших дочерей. По сказке же, эти гостинцы стоят ой как дорого! Потому, что спрятаны они «в терему каменном высоком, и стоит он (терем) на горе, за семью дверьми железными, вышина той горы в триста сажень».
Вот какие препятствия пришлось преодолеть купцу! «Да для моей казны супротивного нет», - с достоинством говорит купец. А в фильме – какой же он богатый купец, коли воз сена или соломы куда-то повёз? Стоит ли этот клок везти за тридевять земель, в тридевятое царство?! Простите, с таким товаром не токмо гостинцы привезти не можно, а вернуться можно гол, как сокол.
Может быть, поэтому и появляется в фильме «старичок непростой»? Чтобы спасти от банкротства купца, а заодно и авторов фильма от утери хоть какой-то формальной логики повествования?!
Загадочность старичка сомнительна. Никакой он не загадочный. А, скорее, глуповатый. Ну, вот скажите, что это за ответ на довольно прозаический вопрос, когда он подошёл к купцу при первой встрече «у огня побыть».
– Как звать тебя? – зачем-то спрашивает купец. И тот невпопад отвечает:
– Назови, как хочешь…
Наверное, в повседневной жизни такой разговор может быть. Но он незначителен для того, чтоб представлять его в художественном произведении.
А вот образец «красноречия» старичка:
– Глава впереди, а мешок сзади, – отвечает он на вопрос купца о том, что же находится у старичка в мешке.
Что это? Народный юмор? Сомнительно.
То же и с определением качества товаров купца:
– Какие товары? Сапоги да самовары…
Непонятно - хорошо ли, плохо ли это, и насколько ценен этот товар, потому что в разные времена ценность сих предметов была разной. Если же эта реплика касается только конкретного (довольно глупого с точки зрения жизненности) эпизода купания возов с сеном, то тоже непонятно: вода вряд ли здорово повредит сапоги и самовар… А вот если ткань какую?
И таких странных загадочных вставок в фильм-сказку (причем, сказку, реально обозначенную и признанную гениальной) немало.
Далее зачем-то у Алёны появился персональный поросёночек, и на нём сосредоточены две реплики. Что этим авторы хотели показать, неизвестно - подчеркнуть хозяйскую струнку героини? Эгоизм? Неряшливость? Загадка!
А вот с каким упорством девушка пытается уехать с купцом (неизвестно, куда). И потом, кажется, украдкой садится на воз. Правда, опять неясно, она ли села или кто-то другой, воз показан издали – кинокамера скрыла это. Зато она подкарауливала этот воз в кустах.
А ещё, зачем вот это объяснение с купцом?
Он спрашивает дочку: «Зачем ты хочешь ехать?». А она, «умничка», отвечает, что ничего не боится, что «умеет волков отваживать».
А он издевается над ней:
– А ты волка-то когда-нибудь видала?
По некоторым фразам фильма приходится догадываться, что авторы специально стремились приземлить, примитивизировать высокий, волшебный стиль сказки. Это видно по совершенно не сказочной, нервной по сути женщине с симпатичным лицом, которая, кажется, должна играть роль злой волшебницы. Впрочем, если хорошо присмотреться, никакая она не злая. а несчастная. И без всей этой истории с аленьким цветочком старичок-простачок мог бы при желании авторов убедить её, что счастье в доброте.
Смотрите, какова она волшебница:
– Подите сюда, я вас вылечу, – говорит она купцу по-домашнему, по-фельдшерски, когда слышит его кашель. Даёт ему какую-то пахучую траву, а он, бедный, так чихает, что едва не разбивает себе голову об стол. Странно.
Или такой примитив в беседе старичка с волшебницей:
– А я смотрю: откуда такой сквознячишко?
– А ты все ворчишь, старичишко?! – тем же сквозняком проносится мимо волшебница.
Что это за ответ? Ради сомнительной рифмы «сквознячишко-старичишко»?
Бр-р, и это фольклор?
Ещё одна серая бытовка:
– Клюёт? – спрашивает купец рыбака-старичка.
– Рыбу распугаешь! – ворчит тот по-семейному, как будто в разговоре с родственником. И не отвечает на вопрос человека, который никакой обиды ему не нанёс, с которым он даже не знаком.
И еще странный диалог тех же персонажей. Купец неизвестно для чего спрашивает старичка про зеркальце:
– Где взял?
– Шёл-шёл, да нашёл…
Экая несуразица! Ну, если нет никакой тайны, так зачем авторам сочинять этот пустой разговор?
И такие примеры можно приводить бесконечно…
Авторы напрочь лишили сказку всякой волшебности, таинственности, красоты… Лишили контрастов… Лишили её самого главного смысла - торжества доброты над злом. Рассуждения волшебницы о любви, о доброте любви невнятны.
В результате того, что опрощён путь к поиску аленького цветка для Алёны, зритель не подготовлен к доброй развязке. Да и страшилище – совсем не страшилище, а человек, закутанный в ветки.
Хорошие артисты, занятые в фильме, не могли никак убедить зрителя в искреннем чувстве героев - нечем убеждать.
Возникает недоумение: почему авторы спектакля ушли от оригинала? Всего-то несколько фраз, оставленных в нем из сказки, словно лучики света, пробивались сквозь муть примитивной выдумки авторов.
Ведущая телепрограммы, предваряя фильм, предупредила: «Введены новые персонажи. Надеюсь, что от этого сказка выиграла. Стала затейливее, увлекательнее».
Увы! И я не могу поверить, что чуткий к истинному искусству человек мог искренне верить в это. Скорее всего, она делала последнюю попытку сгладить конфуз, который ожидал авторов…
И еще. Прекрасно звучат старинные русские песни в исполнении ансамбля Дмитрия Покровского. Но что добавили они к фильму? Песни эти хороши сами по себе. А в фильме они инородны.
Словом, на мой взгляд, инсценировка не просто неудачна, но даже вредна. Она искажает суть народной культуры, даёт дурное представление о народном искусстве и народном образе мысли…
Возможно, я резковат и не всегда последователен в оценке этой киноработы. Простите, если это действительно так. Я против повального искажении многих других замечательных русских народных сказок.
Помню, как-то также по телевизору был показан фильм по любимой мной с детства сказке «Фенист – ясный сокол». В нём, правда, меньше бытовщины и примитивизма. Зато под крышей одной сказки (великолепной!) собрали не менее пяти сюжетов из других сказок, в том числе был взят эпизод и из «Аленького цветочка». Причем, этот эпизод там выглядит убедительнее, нежели в новой версии сказки с этим названием. Но нет никакого Фениста – ясного сокола…
6. ФОРМУ ОСОВРЕМЕНИТЬ НЕ УДАЛОСЬ…
Недавно мной из далёкой ханты-мансийской глубинки получено ещё одно переложение «Аленького цветочка» – стихотворное. Причём, даже профессия интерпретатора весело удивила: на титульном листе сказано, что он акушер-гинеколог, издавший несколько книг стихов для детей. А в предисловии члена Союза писателей России сказано, что автор постарался изложить сказку близко к источнику. Это, действительно, так. И похвально!
Потому что ведь и классик русской литературы старался с предельной точностью соблюсти свойства национального изустного искусства, подчеркнув это указанием, что записано со слов ключницы Пелагеи.
Несмотря на нынешнее поветрие некоторых смелых «реставраторов» безоглядно и безобразно перекраивать классику, стихотворец счёл за патриотический долг следовать источнику. Начиная с искушения дать имена дочерям купца – ну, недаром же сказка в оригинале ограничивается возрастным указанием: старшая, средняя, младшая. Хотя бы потому, что, как правило, младшие дети в русских семьях – самые любимые.
Однако в том же напутствии сразу же насторожило выражение: «Стихи написаны простым, доступным, не замудрённым и не осовремененным языком, как это в данном случае и полагается, а это значит – ясно». Тем самым априори как бы оправдывается некоторый примитивизм в стихосложении автора. А его-то как раз несть числа.
Как можно согласиться с утверждением о том, что не полагается осовременивать язык?!. Язык – явление весьма подвижное, его изменения – новообразования и деформация обусловлены многими общественными переменами. Поэтому в переложениях это учитывать полагается, впрочем, делать это желательно аккуратно – не только не теряя ясности, обогащая словарь ЯРКОСТЬЮ, особенно в поэтической форме. К сожалению, автору стихотворного переложения в этом плане не всё удалось.
Так, в оригинале сказки сообщается, что середней дочери по её просьбе купец привёз «тувалет из хрусталю восточного, цельного, беспорочного» (цитируется по изданию «Детская литература», 1983 г.), что по понятиям времён Аксакова, как и сегодня, означало «зеркало». В другой стариной сказке того же времени употреблено яснее: «Свет мой зеркальце, скажи…». Тогда непонятно, почему автор данного переложения «зеркальце» заменил на «трюмо». Ведь то, что заказывала дочь привезти отцу по сказке, должно было бы обладать чудесным свойством отражать её красоту, несмотря на предполагаемое уродство лица. Причём, скорее всего – только её одной! А трюмо – во-1-х, вещь громоздкая; во-2-х, по объёму никак не предназначено для индивидуального, персонального чудесного свойства и пользования. Сложно представить, что девушка, пыхтя, перетаскивает трюмо в какой-то укромный уголок, чтобы тайком полюбоваться на отражение своего симпатичного личика… Причём, и «трюмо» в переложении рифмуется весьма бледно со словом «ничего».
И вообще бедность созвучий в стихах при нынешней-то виртуозности даже у начинающих пиитов коробит. Так, в «сцепке» большинства строк участвуют всего лишь одни гласные звки, а то и гласный – с полугласным. «ХрусталIA-онА», «теремА-сполнА». «колдовство-лицо», «прошу-люблю», «голоса-земля», «тебя-куда», «часы-пути» и очень много других примеров.
А вот уж совсем примитивная рифмовка – по созвучию однокоренных слов: «Чтоб разговор с ним поВЕСТИ// И свою душу отВЕСТИ».
Смущает назойливое однообразие глагольных рифм: «сказал-писал», «простилась-поклонилась», «изменила-превратила» и очень-очень много других случаев…
И таких «технических» слабостей стихосложения в тексте немало. Это, на мой взгляд, тоже искажает оригинал сказки, записанной в замечательной сказовой прозе, подчас с каламбурной рифмовкой внутри фразы. «Полюбила ты меня, красавица ненаглядная, в образе чудища безобразного, за мою добрую ушу и любовь к тебе…», - обращается так, словно песню играет принц, расколдованный любовью младшей дочерью купца, Да и смысл всей сказки в этой напевности речи раскрывается: любовь – за любовь, добро – за добро! Только эта поистине поэтическая фигура должна бы стать образцом, девизом для тех, кто пытается перевести классику на современный язык и трактовку! Как другой наш классик Валерий Брюсов выразил суть поэзии так: «Есть тонкие пленительные связи//, Меж контуром и запахом цветка...». И, значит, сегодняшние и будущие переосмыслители отечественной классики тем сердцу русскому станут, когда позаботятся об этой гармонии.
* * *
… Каждую весну оренбургские самостийные рыночки заполняются букетиками степных тюльпанов, которые внесены в красную книгу пропадающих растений России. В связи с этим правительство Оренбуржья вынуждено издать специальное постановление о мерах по спасению степных тюльпанов, по-казацки называемых лазоревыми цветами, а образно говоря, аленьких цветочков.
Считаю, что искажение источников национальной культуры, в частности, вольного перелицовывания сказки С.Т. Аксакова та же пагуба для России.
...Подытоживая свои пристрастные заметки по поводу С.Т. Аксакова, хочу ещё раз подчеркнуть: творческое наследие этого писателя – всего лишь одна яркая страница национальной российской культуры. И мои нынешние заметки — это призыв по-доброму отметить юбилей Сергея Тимофеевича Аксакова одинаково относится ко всему, что составляет кладовую отечественного культурного наследия.
Сегодня перед Россией остро стоит вопрос эколого-нравственного характера: как вместе с уникальными растениями-цветами сохранить духовное наследие России?! Продолжит ли цвести на сценах, на экранах кинотеатров и телевизоров натуральный первозданный «Аленький цветочек»?!.