Евгения Мелемина
Солнце в рюкзаке
https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=3942755
«Солнце в рюкзаке / Мелемина Евгения. »: Астрель; Москва; 2012
ISBN 978‑5‑271‑41406‑0
Аннотация
Искусственный интеллект – миф или реальность? Где начинается человек в тех, кто искусственно создан в колбах? К чему могут привести эксперименты с генетикой, ставшей оружием в руках человечества. Он – Раннинг. Его мышцы питаются молочной кислотой, его движения не знают осечек, его выносливость феноменальна, его жизнь и душа принадлежат команде Солнца. Ему всего лишь девять месяцев с момента открытия колбы.
Евгения Мелемина
Солнце в рюкзаке
– О, какого красивого парня ты нарисовал!
– Это не парень. Это робот.
– А разве не может быть парнем робот?
– Нет. Парень это парень. А робот это робот.
Из разговора с Сашей М., 6 лет
Задолго до того, как маленький Саша разъяснил, что почем в мире людей и роботов, в весеннем парке, под цветущими каштанами состоялся другой разговор.
– Напиши что‑нибудь о людях в форме.
Мимо как раз шествовал серьезный мужчина в камуфляже.
– О военных?
– Можно о военных, но лучше просто о людях, которые носят форму.
Несколько секунд я размышляла над тем, кто эти люди, откуда они взялись, и кто нацепил на них форму.
Когда поняла, то сразу согласилась, и первая глава книги «Солнце в рюкзаке» появилась уже через пару недель.
Саша же ничего не знал ни о моей книге, ни о просьбе, ни о каштанах, поэтому его слова – своеобразная эпитафия всему, что в книге написано.
Посвящается Тимошиной Ольге Александровне (Лелику), без которой «Солнца в рюкзаке» бы не было даже задумано, а также Всем, кто был со мной во время ее написания, поддерживал, ждал, вдохновлял и верил.
|
|
Глава 1
Квоттербеку мы должны были доверить свои жизни и свои души. Жизни – потом, а души прямо сейчас, на этом полигоне, за несколько часов до начала Матча.
Никто не пытался оттянуть момент передачи души, никто, кроме меня, поэтому я пошел последним: после Тайтэнда и Лайнмена, которые по очереди отправились в угол поля и сказали нашему Квоттербеку пару слов. Я наблюдал, делая вид, что мне все равно. Даже травинку в рот засунул, чтобы казаться равнодушным.
Тайтэнд потом сказал, что выглядел я полным придурком – бумажно‑белый, со свисающей изо рта травой. Овца на заклании. Неудивительно – я не знал, в чем признаются Тайт и Лайнмен, но сам должен был рассказать Квоттербеку то, за что он имел полное право снять меня с Матча.
Я наблюдал – Лайнмен признался в чем‑то с виноватым видом, и Квоттербек медленным движением головы показал: «назад». Он даже ничего не ответил, и я воодушевился, а потом сник, потому что подошедшему Тайтэнду Квоттербек прочел какую‑то отповедь, во время которой Тайт стоял, неестественно высоко закинув голову, словно его вздернули.
На линию он вернулся злым и растерянным. На скулах его горело по красному пятну.
Потом они оба – Лайн и Тайт – посмотрели на меня, и я пошел по полю.
Этот момент запомнился мне на всю жизнь – я шел пружинистым длинным шагом настоящего Раннинга, демонстрируя свою силу Квоттербеку, а он стоял у стены, у полуразрушенной кирпичной кладки, и ветер гнал зеленые волны под его ноги, затянутые в высокие шнурованные ботинки.
|
|
Ремни на его поясе и куртке время от времени ловили солнечный блик, и я слеп, но шел прямо, боясь разглядывать его лицо.
Я – часть команды, во мне все пело. Я – часть команды, я – одно целое с теми, чье сердце идеально, чье зрение безупречно, с теми, у кого ни разу не поднималось давление, а в почках нет песка.
Наши мышцы питаются молочной кислотой, наши движения не знают осечек, наша выносливость феноменальна, а дух крепок. Мы – команда нашего Солнца…
И с такими мыслями я чуть не столкнулся с Квоттербеком, но он вовремя подался назад, и я встал столбом, сохраняя равновесие.
– Раннинг? – сказал он.
– Да, – согласился я и поднял наконец голову.
Квоттербек стоял и ждал. Ждал, пока я выверну перед ним наизнанку свою душу, а я не мог говорить – я был занят его лицом, потому что оно было важнее – лицо человека, который обязан сохранить наши жизни, довести нас до конца и заставить меня закинуть Солнце на ветку.
Он казался мне богом, и так оно и было, потому что бог – это тот, кто следит, чтобы подопечные не померли раньше времени.
Если было бы возможно, я бы сочинил пару молитв и обращался бы к Квоттербеку по ночам перед наспех сооруженным алтарем. Но мне не нужен был алтарь – Квоттербек стоял прямо передо мной, богоявление произошло, и я был восхищен.
Он подождал пару минут, а потом показал мелькнувшее в черном зрачке человеческое тепло и спросил:
– О чем ты не можешь думать спокойно?
Я ответил, и тепло исчезло. Квоттербек обдумывал, покусывая губы, а я ждал, и майка под курткой прилипла к спине, как ледяной пластырь.
|
|
Игрок команды обо всем должен думать спокойно – как Квоттербек. Это обязательное условие для выживания – уметь принимать мир рассудком, а не сердцем. Если у Игрока есть затаенная боль и волнение, он должен отдать свою душу. Проще говоря, поделиться болью с тем, кто не потащит в суды, на каторги или в Монастырщину.
Не знаю, что чувствовали Тайт и Лайн, но я сам был, что называется, с мелким изъяном – излишней эмоциональностью. Только силой воли мне удавалось задушить в себе это качество, но дело мое рассматривалось долго – это был уже третий Матч, на который я подал заявку, на две предыдущие мной получен был отказ с размытой, но явно отрицательной формулировкой.
– А у тебя есть то, о чем ты не можешь думать спокойно?
До сих пор не понимаю, зачем я это ляпнул. Наверное, уже тогда хотел пробить брешь в защите Квоттербека, вычеркнуть его из пантеона богов… Но мне не удалось этого сделать ни тогда, ни сейчас – столько лет прошло, а я все еще вспоминаю его со священным трепетом и все так же готов соорудить алтарь.
Мне позволено говорить все, что угодно, верно? Так вот: никогда ни один из высших чинов Монастырщины, будь он трижды обернут в Священное Полотно и будь у него хоть крылья за спиной, не сравнится с Квоттербеком, у которого из регалий‑то было всего – рюкзак со снаряжением, шлем с непрозрачным шилдкавером и камуфляжная куртка…
Убейте меня, распните, растащите по кускам, но он был лучшим.
Он был лучшим, поэтому в ответ на мой вопрос улыбнулся и сказал:
– К линии, Раннинг.
А это значило, что я вступаю в Игру.
Наша линия начиналась в центре маленького полуразрушенного амфитеатра. Мы стояли на заросшем высокой травой поле напротив развалин стен и трибун. Красный кирпич светился, в траве сверкали осколки битого стекла. Солнце стояло прямо над головой – Квоттербек дал нам выспаться, и мы успели перекусить и свернуть лагерь. Мне казалось – он прав и делает все к лучшему, а Тайтэнд, возясь с котелками, бубнил, что какой же это Матч, если спим до полудня. Лайнмен напомнил ему, что Квоттербек еще не одобрил состав, так что Матчем эта ночевка может считаться с натяжкой, но Тайт все равно бубнил и огрызался. Он был очень напряжен, и я подумал, что злится поэтому, но позже выяснилось, что у него просто паршивый характер и рычит Тайт постоянно.
Лагерь был свернут, души отданы, поэтому мы все стояли хоть ровно, по уставу, но чувствовалось, что почти висим на невидимых нитях, натянутых ветром. Опустошенные, легкие, бездумные. Глаза сухие, бесцветные. Отдали души, называется.
Мне было за нас стыдно, но Квоттербек словно ничего не замечал. Он возился где‑то под стеной, что‑то молча выкапывал и нас не звал.
Тайт время от времени тянул носом, но поначалу безрезультатно, а потом сообщил вполголоса:
– Реактивы…
Я учуял их только через несколько минут, когда Квоттербек подтащил к линии в брезент завернутое нечто – неправильной формы, очень условно круглое, с множеством выступов.
Он развернул запачканную землей оболочку, и оно показалось – наше Солнце. Наше синеватое металлическое солнце, замасленное, с начавшими уже разгораться огоньками на длинной панели, идущей по всему его объему.
Квоттербек положил ладонь на Солнце и весело взглянул на нас.
– По очереди, – сказал он, и первым выступил Тайтэнд.
– Теплое, – констатировал он, погладив Солнце.
Я смотрел – после его прикосновения зажглись еще несколько огоньков. То же самое было после прикосновения Лайнмена, который гладил Солнце осторожно, как больного зверя.
А я… а мне Солнце досталось уже прилично разогретым, желто‑синим, как газовая горелка. Я держал на нем обе руки и видел, как свет проникает сквозь мои пальцы и они становятся розовыми, как мясо ракушек. Видел, как Солнце реагирует на меня – одну за другой разогревает свои дуги, зажигает новые огоньки, запоминает, тестирует.
Оно, большое и теплое, твердое, тяжелое, вызывало непередаваемые чувства – гордости, причастности, восторга.
Я был так счастлив, что готов был взвалить его на плечо и тащить куда угодно прямо сейчас.
Квоттербек стоял сбоку и улыбался.
– Оно еще успеет вам осточертеть, – сказал он, но тоже потянулся к Солнцу и прижал к нему ладонь.
В ответ в Солнце зажужжало что‑то, что‑то сомкнулось и разомкнулось.
Я обернулся и увидел – улыбаются все. Счастливо – Лайнмен, неловко и скупо – Тайтэнд.
Странно, что есть те, кто предпочитает теплу холод. Странно, что есть те, кто выбирает Луну.
У нас было несколько часов на подготовку. Начало Матча было объявлено в шесть, а еще даже не наступило время обеда. Обедом вызвался заниматься Тайтэнд. Я еще утром заметил – он с удовольствием уделяет время всяким кастрюлям и держит во внутреннем кармане мешочек со специями. У него там чего только не было – белый перец, корица, пыль Четырех Святых, перец черный и красный, подземная соль, батистовая пыльца. Это часть, остальное я просто не узнал.
Он долго с неодобрением рассматривал наш паек – мясные консервы и сухую кукурузу, а потом свалил все это вместе в котелок, посыпал одним‑другим, и на выходе мы получили божественно вкусный густой суп‑пюре. Как он это делал, оставалось загадкой для всех нас. Позже, уже в Игре, он порой только что камни не варил, а все остальное пускал в ход, и черт его знает, сколько бы мы протянули без его кулинарных талантов.
Мы расселись вокруг Солнца, которое основательно нагрелось и ловило блики полированным выпуклым боком, и принялись за еду.
Тогда я смог уже без особого напряжения рассмотреть свою команду – по‑лисьи тонкого и хищно‑опасного Тайта и большого добродушного Лайнмена. Первое мое впечатление было наивным – я готов был обнять их и объявить, что мы – братья, что нам жить и выживать вместе! Это была та самая неуместная эмоциональность, которую я задавил напускным равнодушием. Проще говоря, радовался и восторгался молча, глядя в тарелку и никуда больше.
Есть ряд причин, по которым Игрока могут снять с Матча, – это я для вас говорю, господа Служители Монастырщине, ведь вы даже правил толком не знаете, – есть несколько причин, и одна из них – беспечность и несерьезность.
Я с опаской поглядывал на Квоттербека. По моему мнению, он слишком часто улыбался, и я боялся за него. Но Квоттербек ел суп и был донельзя серьезен. Я успокоился.
А после обеда Квоттербек притащил блестящий плотный рулон термоструктуры, вытащил нож и посоветовал всем сделать то же самое. Мы вооружились, он посмотрел на нас, раскатал рулон и сказал:
– Вырезайте куски по спине.
– Как? – полюбопытствовал я, и Квоттербек показал как, приложив ко мне раскатанную плотную ткань и наметив лезвием ножа линии разреза.
– Оставьте припуск в месте, где будет крепление.
И выкинул из рюкзака связку ремней с металлическими застежками.
– Пластик Солнце не выдержит, – пояснил он. – А это можно обернуть в термоструктуру. Держи, Тайтэнд.
Тайт с удивлением рассматривал рулон и маленькую швейную насадку принял сначала беспрекословно, а потом взъелся:
– Ты предлагаешь мне шить?
Он всегда говорил «мне», «я», словно был один на всем белом свете.
– Да, – ответил Квоттербек и встал в расслабленную позу, из которой удобнее всего перейти в боевую стойку. Я покосился на Лайнмена – готов ли тот отстаивать свое мужское право, но Лайн прилежно резал термоструктуру по своей широкой спине и не обращал ни на что внимания.
Я заметался – что выбрать? С одной стороны – шить… это дело Женщин. Дело Женщины может ослабить и развратить мужскую суть, и Тайт явно намерен ее защищать, с другой – это приказ Квоттербека, а ему виднее.
Пока я мучился, ища выход из ситуации, Тайт перешел в наступление.
– Плохое начало Матча, – сухо сказал он. – Лайнмен, брось это! – Он хотел сказать то же самое и мне, повернулся и увидел, что я по‑прежнему сижу пнем, и промолчал.
Лайнмен невозмутимо дорезал кусок и попытался приладить его к спине. У него не получалось, поэтому термоструктуру он отложил в сторону, а нож – нет, и Квоттербек быстрым взглядом отметил и это обстоятельство.
Потом он посмотрел на меня, а я все так же сидел не двигаясь… Я не знаю, почему я не вмешивался – я должен был как‑то проявить себя, что‑то выбрать, но мне было так страшно за команду, за ее единую целостность, что я своим бездействием пытался все как‑то урегулировать.
Квоттербек пару секунд смотрел на меня озадаченно, и Тайт воспользовался моментом – боком, быстрым броском ударился о Квоттербека и словно прилип к нему – я видел, его руки и колено расположились правильно, так, чтобы при малейшем сопротивлении начать ломать и выворачивать.
Лайнмен начал подниматься, большой и с ножом наизготовку, а Квоттербек присел, опустил голову и стряхнул Тайта легко, как сухой осенний лист. Не только стряхнул, но и перехватил в безопасном от себя расстоянии, а потом прижал его спиной к Солнцу. Пальцы‑клещи впились в белое горло Тайтэнда.
Держа его на вытянутой руке, Квоттербек медленно обернулся, и Лайнмен прошествовал мимо, взял рулон и принялся резать.
– Иди сюда, Раннинг, примерим, – спокойно прогудел он.
Я пошел, стараясь не смотреть, как задыхается и бьется Тайтэнд, а его треугольное лицо налилось тяжелым красным цветом – казалось, вот‑вот лопнет.
Сначала он бился и возился под давлением Квоттербека, а потом почему‑то притих и начал думать – это было видно по тому, как опустились его рыжеватые ресницы, а лицо разгладилось.
– Еще? – спросил Квоттербек, но Тайтэнд не ответил.
Он молчал и думал.
Солнце под ним тихо светилось.
Лайнмен успел вырезать кусок и на меня и без всяких приказов принялся резать термоструктуру на маленькие прямоугольнички, предварительно измерив металлические застежки на ремнях, а Тайтэнд все не шевелился, только начал кусать губы и мученически жмуриться.
– Еще? – повторил Квоттербек, и Тайт с трудом мотнул головой.
Когда он отвалился от Солнца, от его куртки шел пар, и сама она выглядела ссохшейся и какой‑то выглаженной. Куртку он сразу снял и завертелся, пытаясь рассмотреть спину. На ней алела обожженная кожа.
– Оно еще не разогрелось в полную силу, – сказал Квоттербек, поднял валяющуюся на земле швейную насадку и снова протянул ее Тайту, и тот взял – угрюмо, но молча, а через час уже нашил множество маленьких карманчиков, в которые без проблем поместились застежки ремней.
Я прилаживал ремни к нашим «панцирям» и страдал – ну почему я впал в какую‑то кому и не проявил боевой дух, как это сделал Тайтэнд? И даже Лайнмен был опасен… а я? Я им страшно завидовал.
Положение мое усугубилось, когда Квоттербек подозвал жестом и вручил мне кусок термоструктуры, а потом безбоязненно повернулся спиной. Я отмерял защитный панцирь по его плечам и бокам и думал о том, что, черт возьми, унизительнее ничего быть не может. Он определил меня как Игрока, в котором нет боевого духа, стоял расслабленно, опустив руки. Тайтэнд смотрел насмешливо, а Лайн вовсе отвернулся.
Наверное, в тот момент я решил, что моя задача – обставить Тайта, потому что только так можно было обставить самого Квоттербека.
Пришлось воспользоваться моментом. Я возился с примеркой, осторожно ощупывая Квоттербека. Он был ненамного шире меня в плечах, но просто железный. А еще он понял, что я его проверяю, потому что повернул голову и улыбнулся.
Шил я осторожно. Во‑первых, никогда раньше не пользовался таким приборчиком, во‑вторых, постоянно прислушивался к себе, боясь ощутить, как уменьшается за этим занятием моя мужская сила. Лайнмен тоже осторожничал, я это видел, а Тайт с остервенением впихивал куски плотной ткани в зев насадки и раз в пятнадцать минут выдавал готовое изделие. Все у него в руках спорилось, на то и Тайт. Позже у меня была возможность ознакомиться с содержимым его рюкзака, и чего там только не было: от мотков разноцветных проводов до россыпи приборов непонятного назначения, из которых он без проблем складывал что угодно, – мне казалось, оставь Тайта наедине с мусорной кучей на необитаемой планете, и через сутки он улетит с нее на собранном из хлама космическом корабле.
Наше Солнце все разгоралось, а солнце на небе начало по‑вечернему тускнеть, и тогда Квоттербек развернул карту, запаянную в непромокаемый пластик. Я таких никогда не видел – раскрашенная во все цвета радуги, разделенная пунктиром на ровные ломти.
– Наши линии… – сказал Квоттербек. – Наши переходы. Первая линия самая легкая, путь до первого перехода, нам просто нужно нести Солнце. Дальше пойдут населенные линии, и неплохо было бы, чтобы хотя бы половина из них в этом сезоне болела за Солнце.
– Почему – неплохо? – расстроился я. – Так будет неинтересно.
Тайтэнд посмотрел на меня как на дурака, а Квоттербек коротко вздохнул.
Я примолк. Наверное, Квоттербеку хотелось довести нас до Ветки живыми, а я не вовремя влез со своим азартом… не знаю.
– Обычно Солнце несет Лайнмен, – продолжил Квоттербек, – но мы будем нести его по очереди.
Тайт почесал обожженную спину, но ничего не сказал.
– Все – по очереди, равное количество часов. Кроме Раннинга.
– Кроме меня? – удивился я. – А…
И снова заткнулся, потому что вспомнил, что после Квоттербека я самый ценный член команды.
– Это не против правил? – осторожно спросил Лайнмен.
Перед тем как что‑то сказать, он долго и трудно дышал, потом делал решающий вдох и только потом начинал говорить.
Если бы я не знал, что Игрок проходит медицинское освидетельствование, то решил бы, что он болен.
– Это допускается правилами как разновидность командной тактики, – ответил Квоттербек. – Укладывайтесь. У нас еще час.
Мне укладывать было особо нечего: просто личные вещи, и еще Тайтэнд нагрузил меня посудой и спальниками. Сам он чего только в рюкзак не напихал, а Лайн долго и старательно размещал части своего обмундирования различной степени бронированности. Тяжелый пуленепробиваемый жилет он надел под куртку и стал в два раза больше.
Что занимало рюкзак Квоттербека, я тогда так и не увидел, но оказалось, что он успел еще и упаковать Солнце – сине‑желтое, горячее, огромное. Солнцу тоже полагалось что‑то вроде рюкзака – с дополнительными головными ремнями сумка, из‑за которой приходилось основной груз перекидывать на грудь, и несущий начинал смахивать на горбатого полоумного кенгуру. Спину от жара защищали наши самодельные панцири из термоструктуры. Они потом здорово нас спасли. Ума не приложу, как прежние команды таскали его без защиты – Солнце нагревалось с каждой милей, и под конец дошло до того, что защита оплавилась. Хотите – верьте, хотите – нет.
Мое дело – не убеждать вас и не приукрашивать тяготы того Матча, а рассказывать как есть.
А правда, что бывали случаи, когда Игроки заживо сгорали под Солнцем? Кого из вас наказывали за погибших Игроков? А главное, как вас наказывать, таких слабых и никчемных? Что бы вы со мной ни сделали, я все равно останусь в тысячу раз вас выносливее, потому что рожден по правилу Аттама.
А еще вы никогда не шли затылок в затылок за своим Квоттербеком, держа за плечами Солнце.
Я шел за Квоттербеком, держа за плечами Солнце. Все уже успели ощутить его вес, а я взялся впервые, поэтому брел, как хрустальный, боясь дышать. Оно приятно грело мне спину, приятно оттягивало ремни и давало хорошую нагрузку на ноги – то, что нужно Раннингу. Сначала я подумывал о том, чтобы заявить Квоттербеку, что хочу нести его наравне со всеми, но к концу второго часа понял, что не все так просто. Спереди болтался рюкзак со всяким барахлом, сначала я не замечал его, а потом оказалось, что он сбивает мой центр тяжести, и идти приходится враскачку, и от этого ноют бока. Ноют – это поначалу, потом мне стало казаться, что в них всажено по ножу.
Спина быстро взмокла, ремни начали давить на плечи.
К концу третьего часа оказалось, что меня не подвели только ноги – главная ценность Раннинга, остальное болело и скулило на разные лады, поэтому я с облегчением отдал Солнце Квоттербеку и почувствовал себя так, будто обрел крылья.
Квоттербек что с Солнцем, что без него шагал одинаково ровно и быстро, и я шел за ним затылок в затылок по песчаной узкой тропе, тихонько разминал плечи и был абсолютно счастлив.
Испытать свою силу на прочность удается не всем и не всегда, а зачем она нужна, эта сила, если не можешь ее испытать?
Когда меня освободили от груза, освободилось и время поглазеть по сторонам. Мы шли ровным полем, на котором не нашлось ни одного цветка – только сочная зеленая трава, словно выстриженная по линейке. Пейзаж был скучноват, но порой попадались и интересные детали – например, полуразрушенная башня из серого камня с остатками винтовой лестницы, уходящей в небо.
В башню сразу кинулся Тайтэнд, которого в последний момент поймал за шкирку Лайнмен, обязанный проверять обстановку до того, как кто‑то влипнет. Он пошел внутрь с молчаливого согласия Квоттербека, осмотрелся немного, а потом уж пригласил Тайта.
Мне очень хотелось пойти и тоже посмотреть, но я почему‑то возомнил, что обязан защищать Квоттербека, поэтому остался с ним и взял короткоствольный автомат наизготовку. Квоттербек посмотрел на меня с какой‑то ласковой тревогой и смолчал.
Я потом заметил – он мало говорил, но у него были очень говорящие глаза, по которым я мог определить, что творится у него на душе. Конечно, если он позволял это увидеть.
Мне пришлось долго гадать, к какому правилу Аттама относится Квоттербек – я таких никогда не видел. В нем было что‑то особенно типичное, от оттенка губ до прямой спинки носа, но угадать, откуда пришел этот тип, я не мог, пока мне не сказали. Теперь мне хочется увидеть его односерийников, снова увидеть эти глаза и эту особенную смуглую бледность… Знаю, что нельзя. Знаю. Он все равно остался в моей памяти, буду довольствоваться тем, что невозможно отнять.
Из башни Тайтэнд приволок кусок какого‑то прозрачного провода с витой сиреневой сердцевиной. Он радовался этой штуке как ребенок. Лайнмен, который легко перенимал чужие эмоции, шел рядом с ним и хмуро и нерешительно улыбался.
– Это дьявольский корень, – наконец сообщил Тайтэнд, размахивая штуковиной. – Эта штука может выдержать напряжение, достаточное для питания небольшого «Прыгуна».
Я видел на полигоне «Прыгунов» – двуногие бронированные махины, оснащенные тяжелым оружием, – и видел кусок провода, которым размахивал Тайт. Наверное, это действительно была замечательная находка.
– Башню разрушил «Прыгун»? – спросил Квоттербек.
Тайтэнд подумал немного.
– Я думаю, что тот, кто был в башне, разрушил «Прыгуна», – не очень уверенно сказал он. – Хотя это и странно. Видели, как повреждена кладка? «Прыгун» обрушился на нее. Значит, либо погиб пилот, либо машине перерезали сухожилия.
Он завертел головой.
– Здесь кто‑нибудь живет? Наверняка чертовы аборигены потом растащили его на кастрюли.
– Кого? – спросил я, чтобы просто послушать, каким спокойным бывает Тайтэнд, но он моментально вскипел.
– Кого‑кого! Пилота, конечно же! Из него получились отличные котелки. А «Прыгуна» похоронили и теперь носят на его могилу мертвых голубей во славу бога Аттама.
Мне пришлось смолчать. Интересно, думал я, почему, когда Тайтэнд нарывается на грубость, это называется боевым духом, а когда я радуюсь – недопустимыми эмоциями… Ведь чем‑то похоже.
Лайнмен позади глухо закашлял.
– Раннинг, – Тайт даже оббежал меня сбоку, – а ты такой умный не от Эбы ли…
Я посмотрел в его треугольное рыжеватое лицо и развернул автомат, легко представив, как бью его прикладом точно в переносицу и как он воет и скулит.
– Задачка, – сказал Квоттербек, не оборачиваясь. – В башне Лайнмен, Тайтэнд и Раннинг. Их атакует «Прыгун», пилот которого болеет за Луну. Время на решение задачки – три минуты.
– А где Квоттербек? – откашлявшись, спросил Лайн.
– А его в условиях задачи нет. Время пошло.
Я всю голову сломал, пытаясь представить, чем в такой ситуации может быть полезен Раннинг, и додумался только до идеи убежать с Солнцем. Но что делать дальше? Без команды Солнце не дотащишь. Это проигрыш, притом позорный…
Три минуты мы шли тише тихого, только Лайнмен дышал тяжело, с какими‑то хрипами и бульканиями, но тоже явно раздумывал.
Честно говоря, меньше всего я полагался на его идеи – не верилось мне, что в круглой его голове могут вариться полезные мысли. И глаза у него были пустоватые. Квоттербек потом как‑то поправил – это называется «добрые», балбес, – но по мне, так пустоватые, слишком чистые, что ли… Как вода в бассейне.
Три минуты истекли. Тайт хмурился, собирая подвижную кожу на лбу складками.
Он был похож на школьника, который изо всех сил делает вид, что выучил урок. Его первым и спросил Квоттербек.
– Значит, так, – сказал Тайт, присел на корточки и начертал пальцем на песчаной дорожке какую‑то схему. – Я бы мог заминировать башню, но это конец игры. Можно попытаться с автомата перебить ему дыхание. Дыхательные трубки прямо под кабиной пилота, он будет переть напрямик, и их постоянно будет видно, но у меня обоймы не хватит, чтобы защиту раздолбать.
Он поднял голову, посмотрел на Квоттербека и яростно стер начерченные каракули.
– Я не знаю, – угрюмо сказал он. – Я знаю, что его уничтожили изнутри башни, но как – не знаю.
– Раннинг? – повернулся ко мне Квоттербек.
Я бы на его месте влепил Тайту хотя бы подзатыльник за тупость, а он улыбался. Правда, несколько напряженно.
– Убегать… – обреченно сказал я.
Тут задышал и засвистел Лайнмен, и Квоттербек переключил внимание.
– Солнце, – сказал он, отдышавшись. – Куда убегать с Солнцем? Его нет в задачке, но его не могло не быть в башне. Если погиб Квоттербек… а он погиб?
– Да.
– Если погиб Квоттербек, то это линия третья‑четвертая, Солнце уже горячее, тяжелое. Один не донесет. «Прыгун» большая машина. Его увидели издалека и заставили отвлечься. Пилот вошел в азарт, потом начал злиться. Его подвели к башне и поставили на мины, на которые было время у Тайтэнда. Вряд ли с первого раза удалось сломать ему ноги, но Лайнмен с тяжелым вооружением может завершить начатое. – Тут Лайн окончательно запутался и даже покраснел.
– Точнее, – сказал Квоттербек.
– Сейчас, – твердо сказал Лайн и неожиданно подвел итоги: – Тайтэнд минирует западню, Раннинг все это время отвлекает «Прыгуна», потом ведет его на мины, Лайнмен доводит дело до конца. Башня здесь вообще ни при чем. Просто пилот думал, что Раннинг бежит в нее прятаться, потому что он был один и болельщики наверняка знали, что Квоттербек погиб. Думали, команда перессорилась и распалась…
Некоторое время Квоттербек что‑то обдумывал. Потом кивнул и начал расстегивать ремни.
– Твоя смена, – сказал он Лайнмену, и тот торжественно и осторожно принял Солнце на плечи.
Темнело, а пейзаж все не менялся. То же бескрайнее поле, а ведь где‑то рядом, по моим подсчетам, уже должен был показаться переход на следующую линию. Он представлялся огромными вратами или пещерой, выдолбленной в скале, но на этом чертовом лугу попадались только кроличьи норы, и никакого намека на переход. Полоска горизонта уже начала синеть, над ней распласталось плотное белое облако, похожее на акулий плавник, и оно тоже меняло цвет, и в небе показались светлые пятна будущих звезд.
Я мысленно развлекался разными вариациями победы над «Прыгуном» – Лайн дал моим мыслям направление, осознание команды пришло не сразу, но как‑то четче, чем мои прежние порывы объявить всех нас братьями. Этого было мало, нужно было не только объявить, но и почувствовать себя ими… стать братом Квоттербеку, Лайнмену и даже Тайту, на которого мне даже смотреть не хотелось.
Рассуждая про себя о братстве и команде, я неожиданно натолкнулся на некую преграду – дело в том, что рожденные Аттамом не могут иметь братьев. Строго говоря, все мы одно и то же, но родственные связи – дело Женщины, Эбы, и ощущать их было бы опасным для силы Мужчины.
Но есть же откуда‑то в нашем лексиконе это слово – брат? Откуда? И ведь я даже знаю, что оно значит.
Вечер того дня ознаменовался еще одним происшествием – Тайтэнд поймал кролика. Он давно принюхивался и присматривался, но днем порядка не нарушал, но, как только стало темнеть и Квоттербек зажег на своем плече маячок, Тайт заволновался, засуетился и принялся рыскать кругами.
– Сколько еще до стоянки? – не выдержал он. – Час, полтора?
– Полтора.
– Я сверну к норам?
– Маяк зажги.
Квоттербек к вечеру стал совсем неразговорчивым. Он искал переход и предоставил нас самим себе – на первой линии это поведение было оправданно.
Тайт кивнул, мигнул зеленым огоньком и превратился в тень, рыскающую в сумерках. Я зажег свой маяк без напоминаний и гордился этим.
Лайнмен понуро брел замыкающим, хрипя на разные лады. Он все еще тащил Солнце и весь был погружен в этот процесс. Солнце порядком нагрелось, и даже ткань, в которую оно было завернуто, слегка потрескивала.
Я был голоден и ждал результатов охоты Тайта с нетерпением. Казалось, стоит ему поймать зайца, как мы сразу рассядемся кружком, разотрем уставшие мышцы и в пять минут сварим чудесный суп с крепким бульоном в желтых блестках жира.
Местность тем временем стала меняться – ненавязчиво, почти неприметно, но показались по бокам тропы невысокие кусты с желтыми и фиолетовыми цветами. Их чашечки смахивали на бокалы для вина – длинные и узкие. Из каждого «бокала» торчал длинный пушистый ус.
К этим цветам Квоттербек принялся присматриваться, как заправский ботаник. Щупал их, рассматривал, выворачивал наизнанку. С цветов сыпалась пыльца.
Глядя на него, я тоже начал хватать эти цветы – не знаю почему, но меня всегда тянуло повторять его движения и действия. Я сорвал парочку и вместе с одним из них ухватил плод, вытянутый и прозрачный, как леденец.
Он оказался твердым, сладким и пряным на вкус. Как кусочек прозрачного меда, только островатый… из этого плода получился бы отличный соус, о чем я и сообщил Тайту, вернувшемуся из сумерек с кроликом на вытянутой руке.
Тайтэнд никак не отреагировал – он был занят своей добычей, а вот Квоттербек обернулся ко мне с огромным интересом:
– Соус, говоришь…
Я помню каждый его взгляд. И тот взгляд помню – он смотрел из‑под ресниц и немного в сторону, словно видя меня не там, где я находился на самом деле.
– Раннинг, – позвал он меня, потому что я замешкался с ответом. – Раннинг, маяк! Держи маяк включенным!
Он по‑прежнему смотрел куда‑то в сторону, и я обернулся посмотреть, в чем там дело.
На фоне отцветшего неба невдалеке от нас стоял «Прыгун». Он был огромен – черная махина, крепко вцепившаяся в землю обеими трехпалыми лапами. Непрозрачный купол медленно поворачивался с хорошо слышным механическим жужжанием. Жерла пушек, опутанных проводами, висели неподвижно, но я знал, что это временное бездействие. Пилот искал цель и нашел ее через несколько секунд. Лапы «Прыгуна» заскрипели и поджали металлические пальцы. Стволы дрогнули и поползли вверх.
– Раннинг! – Черт, пока я стоял и глазел, команда успела переместиться. Голос Квоттербека донесся до меня приглушенный ветром. Я обернулся, ища их глазами, – добежать до любого укрытия не проблема, проблема была в том, что «Прыгун» нацелился на меня, и вести за собой его прицел – значило бы уничтожить команду. Успелось подумать – хорошо, что я налегке…
Я не увидел ни света маяков, ни укрытия. Неужели погасили?
Тогда почему я стою и свечусь, как дурак?
– Не… гаси… маяк!..
Это было последнее, что я услышал, а потом на меня обрушился шквал взрытой горячей земли и клочья травы. Больно ударило по ушам – разрывающим гулом, закончившимся тяжелым хлопком, словно где‑то рядом ударил в ладоши сказочный великан.
На несколько секунд я оглох и ослеп, а потом повернулся и побежал в противоположную от тропы сторону, набирая скорость и заранее вычерчивая для себя траекторию неожиданных углов и поворотов.
Пилоту «Прыгуна» нельзя давать ни малейшей подсказки о намерениях моего движения.
Оборачиваться было некогда, но я слышал и физически ощущал – «Прыгун» прет за мной, я чувствовал запах реактивов, которыми его, видимо, накормили совсем недавно. Запах, который издавало и наше Солнце, – кислый и химический.
Время от времени он останавливался, чтобы переключиться на прицельную стрельбу, и этих долей секунды мне хватало для смены направления – хотя мышцы трещали от напряжения, но я на полном ходу успевал сделать полный поворот или вычертить неожиданный угол.
Я опережал его, и каждый раз меня просто накрывало волной грязи и с корнем вырванных растений, но долго так продолжаться не могло. Я увел «Прыгуна» от команды, но что дальше? Деваться некуда, они потеряют Раннинга на первой линии… а это проигрыш, проигрыш, черт возьми!
Мне остается надеяться на Квоттербека… он обязательно что‑нибудь придумает… и желательно, придумает до того момента, как пилот сообразит, что на низких прицельных скоростях ему меня не поймать, после чего увеличит скорость, оставит в покое идею со стрельбой и будет просто топтать меня сытой многотонной машиной.
Я метался в темноте, прочерченной прожекторами «Прыгуна», надеясь только на свои ноги и на Квоттербека, а когда отгремел последний взрыв, понял – пилот додумался сменить тактику, я погиб… рано или поздно я устану, споткнусь или схвачу судорогу, и тогда конец мне…
И в эту секунду с треском и помехами ожил мой наушник, подключенный к зеленым светом горящему маячку – я так и не выключил его, не успел.
– Спокойно, Раннинг, – пробился сквозь шум голос Квоттербека. – Спокойно… к башне. Ты успеешь. Беги к башне.
К башне? Покрыть расстояние, которое мы преодолевали полдня? Я мог, я мог бы это сделать, но без обезумевшей от охотничьего азарта техники на хвосте.
– Он не будет больше стрелять, – шепнул мне Квоттербек. – Главное – скорость.
Мне пришлось остановиться на несколько секунд – «Прыгун», посчитав эту остановку победой, радостно ринулся вперед, отмахивая длинными шагами по нескольку метров за раз. А я, собрав и распределив силы заново, рванул с места почти из‑под его лап, держа в голове пройденный маршрут и стараясь не отклоняться от него ни на градус.
Вот тут‑то мне пригодилось то, что поле было ровным, словно стол.