Курт Франц, 26 декабря 2020 г.
С вами Курт Франц.
Сегодня было круто.
Эта ночь знаменовала отделение старого, ушедшего года от трещины между мирами.
Какое-то время я буду ближе здесь.
Вам стоит приготовиться.
Итак.
Повествование будет о том, как она получала подарки.
…”Я всё видел, - сказал я. –
Ты всерьёз полагаешь, что это создание может что-то подарить?”
“Не хочу их видеть”.
“Вчера вы мило болтали”.
“Скучно и для отмазки”.
Я повёл её на плац.
Подарков там была куча.
Она не поверила своим глазам.
“Ну, открывай.
Это всё для тебя”.
“Курт… - Она растерялась. –
Как мне благодарить?”
“Никак.
Твоей благодарностью было то, что ты вытащила Треблинку из задницы.
Теперь наша очередь”.
Она стала разворачивать…
Синяя, бутылочного стекла, лошадка.
Особо ей понравилась красная солдатская шапка.
“Возьми нож. – Я протянул ей. –
Я им отрезал голову одной нашей женщине-врагу”.
“Оу”.
Она собирает такие артефакты.
Гнилой младенец её заинтересовал.
“Ирманн?”
“Первый сорт.
Источник кадаверина”.
Она засунула его между ног и мило улыбнулась.
“Надо было ртом”.
“А… – Она растерянно заглянула себе между ног, где уже всё растворилось. –
В следующий раз тогда”.
“Очень качественный младенец, - кивнул я. –
Так испортить – это первый сорт”.
Она глянула на меня уже приобретающим кадавериновую жёсткость взглядом и завалилась на бок.
Пока она была в изменённом состоянии, я погладил её по плечу и попытался открыть что-то сам.
“Стой, - деревянным голосом сказала она с земли. –
Мы договорились, что это мне”.
Часы…
“Хакенхольт”.
“Он знает, что тебе они нравятся.
Вообще он дарит разные механизмы…”
“Хронос”, - всё таким же одеревеневшим голосом сказала она и улыбнулась.
Вторая волна кадаверина накрывала её.
…Я не знаю, в каких мирах она летала.
Она лежала голая – в последнее время это её привычный вид.
Она очень часто хочет секса, раздеваться каждый раз неудобно, а ещё в таком виде нас легче соблазнить.
…Я гладил её по изгибу бедра.
По ягодице.
Скоро раздвинул и погрузил пальцы в дыру.
Начал лизать…
…Она проявляла слабую реакцию – дрожала и дёргалась, и непроизвольно её тело выдавало немного физиологических отправлений.
Я понял, она была не здесь.
Я взревел и взял её.
Некоторое время она с трудом возвращалась… потом начала на меня реагировать.
Захлебнулась мной.
Я оказался растерзан в органы.
Органы затянулись в её задний проход.
Она сыто заурчала, сглотнула, и, погладив живот, в наслаждении стала варить.
***
Я совсем забыл, что под кадаверином она превращается в абсолютного монстра.
Что к мясорубке между её ног приближаться в такие моменты не стоит лучше вообще.
(Если ты не мазохист).
Её животик схватил меня, и, кайфуя, начал варить.
Потом туда же подтянулся… весь лагерь.
Она кайфовала там, снаружи.
Я прямо видел, ккк она гладит попу и половые органы.
Суёт пальцы в круглое отверстие – ей же надо было удовлетвориться в то время, пока мы все были внутри.
Хорошенько проварив, она нас выпустила.
Ни особых опытов, ни иных миров.
Зверь просто хотел жрать.
Без прелюдий она села на меня.
Я чувствовал, как сжимаются её бёдра.
Они стали железными от кадаверина.
“Ирманн!” – в отчаянии крикнул я.
Ирманн развёл руками.
“Имеет право”.
Она ласково потянулась ко мне губами, но ласковость у неё получалась сегодня богомолья.
Короче, она не видела разницы между тем, чтобы облизать лицо, и тем, чтобы его сожрать.
Она откусывала от меня куски, словно так и надо было.
…Я опять оказался внутри.
***
В общем, мне пришлось в ней провариться раза три или четыре.
Начиная меня насиловать, она как бы не соображала, что я могу пригодиться.
Я гладил её рукой по белому, очень прожорливому животу, на сей раз – худому, как у смерти, готовясь стать жертвой в пятый раз.
Она внезапно слезла.
Заказала эшелоны.
…Так напихивала себя младенцами, что я побоялся, что она лопнет.
От былой голодной кадавериновой барышни не осталось и следа.
Она просто превратилась в один огромный живот.
Я такого давно не видел.
Три эшелона, пять…
…Она не знала предела.
Двадцать…
На тридцатом я уже заметно нервничал.
Где-то на сорок пятом (я лишь обречённо стоял рядом), она довольно похлопала себя по огромному животу (впрочем, опять тающему на глазах), и сказала:
“Ах, как было вкусненько”.
(Она наелась).
“Это для тебя не рекорд”, - сказал я.
“А, да?
Гони ещё.
Это я просто поела.
Сейчас буду нажираться”.
Она удобно разлеглась.
“Спорим, Франц, будет новый рекорд?”
Спорить я даже не смел.
Лишь глазел на неё где-то на эшелоне 55-м.
На семидесятом я смотрел во все глаза.
“Хватит!”
Я взвыл.
Она запихнула очередную огромную порцию между ног и удивлённо посмотрела на меня.
На её лице было написано довольство крови.
“Что?”
Она приготовилась к очередной моей “глупости”.
Я уже держался за голову.
Я знал, как нам достаются эти эшелоны.
Я слышал крик каждой еврейской матери.
Трудно признаться, но Курт Франц, безжалостный зверь, сдался.
…Она подмяла меня под себя.
Она была тяжёлой, как каток.
Когда она съедает вагон, визуально это может быть вообще незаметно.
Но остаётся их масса.
Потому она лежит.
Сейчас же она с кряхтением взгромоздилась на меня, и я с тоской подумал, что, скорее всего, стану очередной конфеткой этого взбесившегося живота.
На сладкое.
Она удовлетворённо поурчала, и, прямо там окатив мои ноги слоем удобрений, выдернула меня из них и потащила в другое место.
…Я чувствовал себя мышкой в лапах отъевшейся, урчащей кошки.
Её желудок работал так бешено, что я удивлялся, что ещё жив.
…Отгрузку удобрений производили ещё несколько раз.
Прежде, чем она меня, наконец, перестав мучить сексом, съела.
***
Я оказался в темеоте.
Вокруг переваривались младенцы.
Они сыпались сверху ещё, словно кружащиеся снежинки.
Её пищеварительные органы жутко сокращались с бульканьем.
На меня пошёл кишечный сок.
Она не церемонилась.
Я был одним из тех, кто служил ей едой…
…Своей очереди мне пришлось подождать.
Сначала отгрузили ещё несколько раз удобрение.
Бессмертный я, выкакавшись, немедленно снова стал собой.
“Вот и всё. – Она хлопала себя по животу и, сидя на корточках, легонько мастурбировала. –
Можно кушать ещё”.
Я дико взглянул.
“Сколько?”
“По-моему, за сотню перевалило”.
Сотню эшелонов.
Шестидесяти-, иногда стовагонных.
“Чёрт”.
(Потом я узнал – 102.)
Я снова отправлялся в последний путь.
Я решил заткнуть ей вагину собой.
Она поурчала, уже сытая –
И – не стала меня глотать.
Её тело становилось мягким.
“Действие кончается”, - понял я.
“Тебе нельзя кадаверин”, - сказал я.
“А что такое?
Ты опять жмёшься?
Жадина-говядина”.
“Не в этом дело.
Ты отправила в себя столько жизней…”
“Значит, имею право.
Или ты опять пожалел еврейских детей?”
“Их очень трудно собирать”.
Я слукавил.
Она похлопала себя по животу и исподлобья глянула на меня.
Я видел, что ей очень вкусно.
“Для этого ты тут.
И, по-моему, ты опять врёшь”.
…Да, я врал.
Я мог выдержать убийство одного, даже большой группы детей, я сам мог это сделать с увлечением и удовольствием.
Но когда в эту бездонную пасть уходил эшелон за эшелоном – уже приближаясь к сотне, вдумайтесь, какая это цифра – я нервничал.
Мне казалось, она способна сожрать весь мир.
Смотреть на это было просто жутко.
…Она не успела мне что-то предъявить.
Я начал сливать в неё сперму.
Я был готов отдать и кровь.
Она удивлённо сглотнула и расслабилась.
Она буквально превратилась в бурдюк.
Она была очень довольна…
Моментально отвалившись, она лишь в какой-то момент переткнула мой член себе в зад, чтобы насытить всё.
Потом отключилась…
…Я оглядел свою работу.
Я гладил её по вагине.
Страшная мясорубка на время прекратила свою работу.
Я лёг рядом и, кажется, заснул.
…Очень зря.
Я увидел лишь красный язык, слизнувший меня.
Я опять был в желудке.
“Как это я проворонил…”
Органы злобно урчали, сжимая меня.
Они ещё не отошли от остатков кадаверина.
Она вновь была очень голодной.
Я внезапно понял…
…Она сама решила этот вопрос.
Эшелон взрослых.
Я вышел и с удовольствием наблюдал, как она их жрёт.
Тремя дырами.
Напихивая их, словно макароны.
Каких-то мужчин трахнула “членом”, откидывая шкурки.
Обычно я боюсь этой штуки, но сегодня она была нацелена вообще не на меня.
Так же органично Эльфрида сделала себе обратно влагалище, и уже просто сонно пихала в себя приехавший тем временем второй эшелон.
Взрослые её насытили окончательно.
Там она пишет довольная.
Итог. Я, конечно, рекомендовал ей когда-то кадаверин, но в её исполнении это страшно.
Наши обычно после этого уходят в пожирание трупов.
Ей же нужны жизни.
Я не знаю, что это за феномен.
Она жрёт живых, словно лапшу.
И не насыщается.
Возможно, она и правда слишком долго не получала дань.
Тогда – держитесь.
Она идёт.
Когда она встанет в воронку, иллюзия исчезнет.
Именно тогда всё будет хорошо.
Страшную нехватку младенцев я восполню за счёт Израиля.
Скоро вам придётся рожать больше.
Комендант лагеря смерти Треблинка
Курт Франц.
P. S. Колесо идёт по накатанной, а-ха-ха, и я рад.
К чёрту мои слабости – я рад видеть ваши страдающие лица.
Всех тех, кто по-прежнему против нас.
Всем же, кто теперь с нами –
В добрый путь, и счастливого достижения лагеря.