– Ты, судя по всему, читал книги, да забыл, о чем в них говорится, – в сердцах отвечал Нгуен. – На то мы и революционеры, чтобы идти в массы, жить среди них, поднимать их сознательность и вовлекать в революцию. Если бы все люди рождались идеальными, имели образование, сами себя агитировали, тогда в политических работниках не было бы никакой нужды. Даже на хорошем нефрите и то есть пятна. К тому же ты забываешь, что эти «никчемные» люди – наши соотечественники, лишенные родины и страдающие от этого. Вот тебе задание: поезжай обратно, выбери самую трудную семью, поселись в ней и добейся, чтобы тебя там полюбили, как брата, и поверили в нашу революцию. Только так ты исполнишь свой долг революционера.
Диапазон деятельности Нгуена был весьма многообразен. Он наладил регулярное издание газеты – органа общества «Тхан ай», увеличил, насколько возможно, ее тираж. Добился у сиамских властей разрешения на открытие школ для детей вьетнамских эмигрантов с обучением на родном языке. Первая такая школа открылась в Удоне. Строили ее всем миром; вместе с другими членами Товарищества Нгуен несколько дней работал на стройке, таская на коромысле кирпичи.
Хотя значительная часть эмигрантов поклонялась «святому Чану» и дэн этого святого – маленький буддийский храм под черепичной крышей – почти никогда не бывал пуст, Нгуен, порасспросив верующих, убедился, что мало кто из них знает о славных деяниях «святого Чана» – великого полководца древности Чан Хынг Дао, который дважды нанес сокрушительное поражение полчищам китайско‑монгольской династии Юань, вторгавшимся во Вьетнам в XIII веке. Нгуен написал патриотическую поэму «Песнь о Чан Хынг Дао», и с тех пор ее напевные четверостишия поклонники «святого Чана» хором декламировали во время службы в храме.
Нгуен мало задерживался на одном месте и за год пребывания в Сиаме исколесил всю северо‑восточную часть страны. Впрочем, слово «исколесил» здесь мало подходит, так как чаще приходилось преодолевать большие расстояния пешком. Отправляясь в дорогу, Нгуен и его друзья брали с собой легкие, пружинящие коромысла с низко подвешенными плетеными корзинами, на которые укладывали одежду и запас пищи на десять дней. Ходили обычно босиком по горным и лесным тропам; корзины с тяжелой кладью качались из стороны в сторону; ноги скользили по камням. Именно в Сиаме Нгуен стал заправским ходоком. О нем рассказывали, что путь от Удона до Саванга протяженностью в 70 километров он покрывал всего за одни сутки. Искусство преодолевать пешком большие расстояния очень пригодилось ему в будущем на родине – в годы партизанской борьбы и войны Сопротивления, не раз спасая в опаснейших ситуациях.
Из Удона до родного Вьетнама, казалось, рукой подать, но вести оттуда приходили скудные и довольно редко. Нгуен получал их главным образом от курьеров Товарищества, курсировавших между родиной и колониями вьетнамских эмигрантов в Южном Китае и Сиаме. Эти вести и радовали и тревожили Нгуена. В стране, по его наблюдениям, шел быстрыми темпами процесс формирования коммунистического движения. Деятельность Товарищества, центр тяжести которой к концу 20‑х годов переместился на вьетнамскую землю, способствовала все большему распространению в патриотических кругах, особенно среди молодежи, идей марксизма‑ленинизма. Успешно развивалось рабочее движение, день ото дня росла политическая зрелость рабочего класса. На промышленных предприятиях в крупных городах стали, возникать подпольные коммунистические группы. К середине 1929 года эти группы объединились в три самостоятельные, независимые друг от друга организации: в Тонкине это была Индокитайская коммунистическая партия, в Кохинхине – Аннамская коммунистическая партия, и центральной части страны действовал Индокитайский коммунистический союз. Между ними сразу же начались распри, так как каждая из организаций претендовала на роль единственной в стране коммунистической партии.
Особенно серьезные конфликты происходили между тонкинской и кохинхинской организациями. На некоторых предприятиях одновременно существовали ячейки обеих организаций, которые всю свою активность направляли на взаимные нападки и дискуссии по непринципиальным вопросам. Ненормальные отношения между коммунистическими организациями, отсутствие единой программы действий лишали их боеспособности, мешали успешной работе в массах.
Однажды, где‑то в начале декабря 1929 года, Нгуена отыскал очередной курьер. Он передал ему привет из Гонконга от Хо Тунг May и Ле Хонг Шона.
– Они просили вам сказать, что обстановка сложилась серьезная, – говорил курьер. – Хотя отовсюду поступают сигналы о стремлении рядовых коммунистов к немедленному созданию единой партии, руководители организаций в Бакки и Намки в своей перепалке зашли так далеко, что не желают прислушиваться к мнениям друг друга. Меня просили передать, что на них мог бы сейчас повлиять только один человек – представитель Коминтерна товарищ Выонг. Товарищи из Дальневосточного секретариата ИККИ также озабочены создавшимся положением и советуют как можно скорее принять меры к устранению разногласий между коммунистическими организациями Вьетнама.
Нгуен, не мешкая, стал собираться в дорогу. Поездом он добрался до Бангкока, оттуда отплыл пароходом в Сингапур, где пересел на другой пароход, идущий в Гонконг.
Плавание продолжалось долго, сонно тянулись минуты и часы. Слева по борту парохода, где‑то там, в голубой дымке, проплывала незабвенная земля его предков. За восемнадцать лет скитаний на чужбине Нгуен впервые находился так близко у ее берегов. Он всматривался в горизонт, и его глаза иногда различали пропадавшую в туманной дали землю – то были вьетнамские острова. Среди них мрачной громадой высился зловещий Пуло‑Кондор – скалистый остров смерти, где томились тысячи патриотов.
За десятки километров от парохода, там, где морская вода сливалась с иссиня‑черным тропическим небом, то и дело вспыхивал еле видимый луч света. Что это было – привычные вечерние зарницы или, может быть, то давал о себе знать знаменитый маяк на скалистом мысе Сен‑Жак – глубоко вдающейся в море оконечности Намки?
Там, где катальпы листвою шумят,
Нынче стволы молодые стали, наверно, в обхват… –
вспоминались ему грустные строки Нгуен Зу. Символом родины, родных мест считается во Вьетнаме дерево катальпа, его сажают вблизи дома. Грудь Нгуена сжималась от тоски но родине, по родным и близким, от которых он так давно не получал весточек. И у пруда есть берег, и у реки есть пристань, так и у человека должен быть родной очаг, думал он. Опечаленное сердце словно бы догадывалось о постигшем его горе. Проплывая у берегов отчизны, он думал о своих родных, о старом отце, а «господина доктора» уже несколько недель не было в живых. Он скончался на 66‑м году жизни в одном из бедных кварталов Сайгона; одинокий, тихо, по‑стариковски «удалился от бренного мира», как говорят во Вьетнаме. Не мог пока Нгуен также знать и о том, что 11 ноября 1929 года императорский суд Виня по указке колонизаторов вынес 7 смертных приговоров вьетнамским патриотам – среди них заочно Нгуен Ай Куоку – и что это позорное решение властей еще на много лет отодвинет день его возвращения на желанную родную землю…
Гонконг, «Благоухающая бухта», как назвали это живописное место его древние обитатели, открылся взору внезапно.
Пароход медленно входил в просторную гавань, окаймленную полукольцом невысоких гор, рыжевато‑зеленых в лучах восходящего солнца. У подножия гор жались друг к другу белостенные здания, тесно сгрудившиеся вдоль прибрежной полосы. На рейде стояли десятки океанских судов, между ними сновали быстрые, юркие джонки.
То, что принято называть Гонконгом, состоит из небольшого одноименного островка, южной части полуострова Коулун – так называемой Новой территории, отданной Китаем в аренду англичанам до 1997 года, и 33 мелких островов, прилегающих к Коулуну. В те годы Гонконг считался «открытым городом». Сложных визовых формальностей для въезда на территорию этой английской колонии не требовалось. В Гонконге могли относительно свободно существовать демократические организации и находить убежище люди различных национальностей, преследовавшиеся у себя на родине за революционную деятельность. Между Гонконгом и южнокитайской провинцией Гуандун практически не существовало границы. Английский империализм такой политикой стремился извлечь для себя выгоды из разжигания политической борьбы в Китае и в колониях своего основного конкурента в этом районе – французского империализма.
В порту Нгуена встретили его старые друзья Шон и May, с которыми он не виделся с декабря 1927 года. Первым делом Шон и May ознакомили его с письмом Исполкома Коминтерна ко всем коммунистическим организациям Индокитая. «Отсутствие единой коммунистической партии в период подъема движения рабоче‑крестьянских масс таит большую опасность для будущей революции в Индокитае, – читал Нгуен. – Колебания некоторых групп относительно незамедлительного создания коммунистической партии являются ошибкой… Самая важная и неотложная задача, которая стоит в настоящее время перед всеми коммунистами Индокитая, – создание революционной партии пролетариата, то есть массовой коммунистической партии. Это должна быть единая и единственная Коммунистическая партия Индокитая».
– Надо действовать, и действовать быстро и решительно, медлить больше нельзя, – сказал Нгуен, ознакомившись с письмом. – Без единой революционной партии рабочее движение, освободительная борьба нашего народа будут подобны кораблю без рулевого. Предлагаю, друзья, создать инициативную группу по подготовке объединительной конференции всех коммунистических организаций.
Тут же составили письмо к членам коммунистических организаций в Ханое и Сайгоне, в котором указывалось, что известный им представитель Коминтерна товарищ Выонг находится в Гонконге и по поручению Исполкома Коминтерна предлагает каждой организации прислать своих представителей в Гонконг для участия в объединительной конференции. Решили провести конференцию в Коулун‑сити – там, где находилось зарубежное бюро Товарищества.
Коулун‑сити – район трущоб, где сбитые из жести и картона лачуги тесно лепились друг к другу, находился на материковой части территории Гонконга. Отсюда в случае опасности участники конференции всегда могли бы перебраться в Китай.
Не меньшее значение для обеспечения безопасности намеченной встречи имели и сроки ее проведения. Друзья стремились приурочить ее к новогоднему тэту. На Дальнем Востоке это самый любимый народный праздник, длящийся несколько дней, а то и недель. В дни тэта участники конференции могли незаметно исчезнуть и выехать из страны, а в самом Коулун‑сити коллективная встреча вызывала бы меньше подозрений.
К концу января в Коулун‑сити собрались семь человек: двое представляли Индокитайскую компартию, двое – Аннамскую компартию, Шон и May – эмигрантские коммунистические организации, Нгуен Ай Куок выступал в качестве представителя Коминтерна. Делегаты Индокитайского коммунистического союза не смогли прибыть к назначенному сроку. Первое заседание объединительной конференции открылось в одном из номеров второразрядного отеля, где остановилось большинство ее участников. На столе, вокруг которого расселись представители конфликтовавших организаций, лежали наготове принадлежности для игры в кости и двойную шестерку – любимые развлечения китайцев. Всякий, кого насторожил бы шум за дверью, мог при желании убедиться, что там собрались любители азартных игр. В целях предосторожности одно из заседаний пришлось даже провести на трибуне местного стадиона в разгар футбольного матча – благо окружающие не понимали по‑вьетнамски.
Участие Нгуен Ай Куока в конференции, как и предвидели Шон и May, с первого же заседания создало атмосферу товарищеского доверия, которая, к радости всех, пришла на смену спорам и разногласиям. Многие участники даже не знали его в лицо, но все были наслышаны о нем как о лидере новой волны патриотического движения, активном деятеле ФКП и Коминтерна. Поэтому слово Нгуен Ай Куока имело для молодых участников встречи особый вес.
«Поначалу, находясь под впечатлением недавних яростных перепалок между Аннамской и Индокитайской коммунистическими партиями, – писал вьетнамский историк Чунг Тинь, – многие сомневались, что данная встреча даст какие‑либо практические результаты. Однако постепенно в результате товарищеского общения друг с другом, особенно в ходе дискуссий, которые умело направлял товарищ Нгуен Ай Куок, благодаря его откровенным, обстоятельным выступлениям и обоснованным доводам, удалось убедить всех участников и прийти к единодушию».
Конференция начала работу 3 февраля, а уже к 5 февраля все спорные вопросы оказались решенными, и участники конференции единогласно приняли резолюцию об объединении коммунистических организаций страны в единую партию – Коммунистическую партию Вьетнама. Они одобрили Краткие тезисы программы партии и ее устав, подготовленные Нгуен Ай Куоком. Эти документы имели историческое значение, так как в них формулировалось основное направление вьетнамской революции на длительный период. Вьетнам как колония и полуфеодальная по своей социально‑экономической структуре страна, отмечалось в тезисах, стоит на пороге буржуазно‑демократической революции нового типа (впоследствии в программных документах КПВ утвердился термин «национальная, народно‑демократическая революция»), Эта революция должна совершиться под непосредственным руководством рабочего класса и стать переходным этапом на пути к социалистической революции. Ее задачи – свержение власти колонизаторов и феодалов, достижение национальной независимости, передача земли крестьянам, создание правительства рабочих, крестьян и солдат, предоставление народу демократических свобод, сформирование рабоче‑крестьянской армии.
В тезисах программы и уставе указывалось, что КПВ – это авангард вьетнамского рабочего класса, готовый повести за собой широкие трудящиеся массы. В своей деятельности партия будет придерживаться линии на сплочение вьетнамского народа со всеми угнетенными народами мира, будет поддерживать тесные связи с международным рабочим классом, особенно с братьями рабочими метрополии.
Участники конференции решили немедленно положить конец имевшимся прежде конфликтам и разногласиям и искренне сотрудничать в осуществлении практических мероприятий по объединению коммунистических Организаций сверху донизу. Для руководства этим процессом и деятельностью партии был избран временный Центральный Комитет. Таким образом, объединительная конференция, по сути дела, выполнила функции съезда, так как на ней была создана партия и выработаны основные принципы ее строительства, намечепа стратегическая и тактическая линия вьетнамской революции, избраны руководящие органы.
Вечером 5 февраля Нгуен устроил в своем номере скромный праздничный ужин. Сбылась его сокровенная мечта, свершилось то, к чему он шел тернистым путем почти два десятилетия. Теперь у вьетнамской революции есть не только чудодейственное оружие – вечно живое марксистско‑ленинское учение, но и руководящая партия – тот монолитный, подлинно революционный авангард, в руках которого это оружие приобретает сокрушающую силу.
– Братья, – взволнованно говорил Нгуен, когда все участники конференции собрались за столом, – сегодня у нас исторический день. Великий Ленин говорил: «…Роль передового борца может выполнить только партия, руководимая передовой теорией» [13]. Теперь и у нас есть такая партия, партия вьетнамского рабочего класса. Наш народ искони славится традициями героической борьбы, но все эти годы ему не хватало мудрого рулевого. Эту роль должна взять теперь на себя наша партия, и я убежден, что она приведет наш народ к победе в борьбе за независимость и свободу нашей любимой родины.
Эти же мысли Нгуена легли в основу воззвания к вьетнамскому народу по случаю создания КПВ, которое он передал на родину с участниками конференции. Текст воззвания, подписанный им «от имени Коммунистического Интернационала и Коммунистической партии Вьетнама», был опубликован в подпольных коммунистических газетах в Бакки и Намки и получил широкий отклик в демократических кругах страны. «Коммунистическая партия Вьетнама создана, – писал он. – Это партия пролетариата. Она поведет пролетариат – руководящую силу вьетнамской революции – на борьбу за освобождение всех угнетенных и эксплуатируемых. Братья и сестры, вступайте в партию, поддерживайте ее, идите за нею, чтобы свергнуть власть французских империалистов, вьетнамских феодалов и контрреволюционной буржуазии, добиться независимости Вьетнама, создать правительство Рабочих, крестьян и солдат…»
Коммунисты, а их к моменту создания партии насчитывалось 211 человек, с одобрением встретили решения объединительной конференции. Разумеется, реализация решений конференции проходила в трудной борьбе, в обстановке идеологических споров и дискуссий. Среди части коммунистов еще преобладали узконационалистические и мелкобуржуазные теории и взгляды. На первых порах значительное число членов партии было движимо исключительно патриотическими, антиколониальными побуждениями, еще не сознавая того, что коммунистическая партия – это партия совершенно нового типа, костяк которой должен состоять из представителей самого передового класса – пролетариата и его главного союзника – крестьянства.
Но эти неизбежные «трудности роста» легко устранялись. Строительство подлинной марксистско‑ленинской партии шло быстрыми темпами. Повсюду, особенно на фабриках и заводах, создавались новые партийные ячейки. С тревогой фиксирует французская тайная полиция успешное становление новой партии, связанной идейно с Коминтерном и ФКП. «Принятый конференцией проект решения через делегатов был направлен всем членам партии на одобрение, – доносил агент охранки. – Проект повсеместно принят с большим энтузиазмом… Добрая воля, проявленная обеими партиями, привела к всеобщему и полному согласию даже в тех вопросах, разрешение которых еще недавно представляло большие трудности. За несколько месяцев проделана огромная работа: созданы Временный ЦК, комитеты в Тонкине, Аннаме и Кохинхине и комитеты в провинциях. Созданы также новые и расширены старые рабочие и крестьянские союзы».
Создание Коммунистической партии Вьетнама стало поворотным пунктом в истории страны. Особенно очевидно это сегодня, когда известны выдающиеся результаты по более чем полувековой деятельности.
Появление во Вьетнаме коммунистической партии на рубеже 20‑х и 30‑х годов явилось как нельзя более свое‑временным событием. Это были годы, когда страну захлестнули безжалостные волны мирового экономического кризиса, потрясшего до основания весь капиталистический мир. Лозунги борьбы за национальную независимость Вьетнама, против французского колониального господства все теснее переплетались с социальными требованиями вьетнамских трудящихся. В этих новых исторических условиях во весь голос заявляет о себе как о гегемоне назревающей революции вьетнамский рабочий класс. Он вырастал в мощную политическую силу, хотя экономика Вьетнама, стреноженная путами колониализма, продолжала носить крайне отсталый, полуфеодальный характер. Дело в том, что вьетнамский рабочий класс, несмотря на свою немногочисленность, имел довольно высокую концентрацию, был очень однородным, в его рядах не возникла рабочая аристократия, в силу чего вьетнамским коммунистам не пришлось вести обычно столь ожесточенную борьбу против влияния реформизма, проникновения в рабочее движение оппортунистических идей. Наконец, у рабочего класса во Вьетнаме имелся надежный и массовый союзник в лице крестьянства, настолько обездоленного, что по своей социальной психологии оно приближалось в большинстве своем к рабочему классу.
В колониальном Вьетнаме исторически сложилось так, что рабочий класс возник и превратился в серьезную политическую силу раньше, чем национальная буржуазия. К началу 30‑х годов вьетнамская буржуазия была еще и численно невелика, и крайне слаба политически и экономически. На политической арене Вьетнама не оказалось другой, помимо коммунистической партии, реальной силы, способной стать во главе национально‑освободительной борьбы. Прежние конфуцианская и другие феодальные партии уже давно утратили антиколониальные потенции, а с арестом Фан Бой Тяу и практически выключились из национально‑освободительной борьбы. В середине 20‑х годов на смену им пришла Национальная партия – «вьетнамский гоминьдан», которая, однако, встала на путь авантюристических, левоэкстремистских действий. В начале 1930 года эта партия, стремясь захватить инициативу в руководстве патриотическим движением, подняла оказавшееся неподготовленным вооруженное восстание в Тонкине. В результате поражения восстания Национальная партия подверглась практически полному разгрому, а уцелевшие ее деятели, эмигрировав в Китай, приняли политическую программу китайского Гоминьдана и постепенно переродились в его рядах в реакционную силу, враждебную интересам вьетнамской революции.
Период, последовавший за созданием Коммунистической партии Вьетнама, ознаменовался невиданными дотоле по своему размаху и глубине массовыми выступлениями трудящихся. По всей стране под руководством коммунистов рабочие и крестьяне организуют манифестации и стачки, выдвигая наряду с экономическими также и политические требования. Наивысшей точки подъем движения достигает к концу 1930 года, когда в 116 селах провинций Нгеан и Хатинь создаются по примеру российских трудящихся Советы – первые во Вьетнаме органы народно‑революционной власти, руководимые в большинстве своем коммунистами.
Нгетиньские Советы, как их назвали в народе, были в течение почти года островками свободы и независимости в колониальном Индокитае. Советы полностью ликвидировали на местах колониальный административный аппарат, изгнали из сел феодалов, крупных помещиков, старост. Органы народной власти провели целый ряд демократических преобразований, в частности, отменили установленные колонизаторами налоги, осуществили перераспределение общинных земель среди безземельных и малоземельных крестьян, обязали помещиков сократить арендную плату и ликвидировать дополнительные поборы. По всей стране разошлись выпущенные Советами листовки с серпом и молотом, призывавшие вьетнамским трудящихся следовать примеру советского народа.
Восстание показало, что вьетнамский рабочий класс становится гегемоном нарастающей антиколониальной и антифеодальной революции. «Нгетиньские Советы стали генеральной репетицией будущей национально‑освободительной революции. Они вписали героическую страницу в историю, продемонстрировав революционные возможности рабочих и крестьян Вьетнама, – отмечал впоследствии Хо Ши Мин. – Хотя революционное движение и потерпело поражение, оно выковало силы для победы в грядущих сражениях Августовской революции».
В октябре 1930 года, в самый разгар восстания, охватившего провинции Нгеан и Хатинь, состоялся I пленум ЦК КПВ. Нгуен Ай Куок не смог принять участие в работе пленума. После объединительной конференции он вернулся в Сиам, а затем по заданию ИККИ выехал в Малайю. Председательствовал на пленуме его соратник, бывший слушатель политических курсов в Кантоне, а затем студент КУТВа Чан Фу. Из Москвы на родину он вернулся с рекомендациями ИККИ относительно программы и политических задач молодой партии вьетнамских коммунистов.
Пленум обсудил и одобрил представленные Чан Фу тезисы о буржуазно‑демократической революции во Вьетнаме, ставшие политической программой партии. При утверждении этого документа участники пленума постарались учесть решения Коминтерна по национально‑колониальному вопросу и конкретные условия Индокитая. В тезисах указывалось, что революция в Индокитае должна пройти два этапа. Первый этап – буржуазно‑демократическая революция нового типа, в ходе которой под руководством рабочего класса будет свергнута власть колонизаторов и феодалов, обеспечена национальная независимость, земля передана тем, кто ее обрабатывает. Две задачи – антиимпериалистическая и антифеодальная – тесно связаны между собой. Основные движущие силы буржуазно‑демократической революции нового типа – рабочий класс и крестьянство. Коммунистическая партия должна добиться привлечения на сторону революции самых широких слоев населения и с помощью революционного насилия в форме вооруженного восстания установить народную власть.
После выполнения этих задач начнется второй этап – этап социалистической революции. В программе подчеркивалось, что, «захватив власть в свои руки, народы Индокитая при помощи стран, в которых в результате победы пролетарской революции установится пролетарская диктатура, приступят к строительству социализма, минуя стадию капиталистического развития».
Участники пленума избрали Чан Фу первым генеральным секретарем партии, приняли решение о переименовании партии в Коммунистическую партию Индокитая (КПИК). Это было сделано по рекомендации ИККИ, который исходил из того, что французский Индокитай представлял собой тогда и политически и географически единое целое, а перед трудящимися Вьетнама, Лаоса и Камбоджи[14]стояли одинаковые цели, которых они могли добиться только совместной борьбой, на базе тесных идейных и политических связей, укрепляя единство и солидарность.
Первые славные месяцы существования молодой партии, твердое руководство ею бурными выступлениями вьетнамских трудящихся против колониального гнета и социального неравенства, прокатившимися по стране в 1930–1931 годах, позволили впоследствии Хо Ши Мину с полным правом сказать: «С момента своего рождения Коммунистическая партия Индокитая проявила себя в целом как партия нового типа, ленинская партия, боевая партия молодого вьетнамского пролетариата, сумевшая сплотить под своим знаменем широкие массы крестьянства и трудового народа».
ПЕРВЫЙ АРЕСТ
Пускай погибнем, мы – не рабы.
Взвивайся, красное знамя борьбы!
Но как мне горько в тюрьме томиться,
Не слышать зовущей в битву трубы.
Xо Ши Мин
После поездок в Сиам и Малайю Нгуен, который на сей раз числился по документам китайским служащим Сун Маньчжо, вернулся в Гонконг. В Коулун‑сити в доме № 186 по улице Саньлун – Трех драконов – обосновалась целая вьетнамская коммуна. Вместе с Нгуеном и May здесь жили еще восемь юношей и девушек, присланных из Вьетнама парторганизациями для политической учебы. Среди них он с радостью узнал несколько своих «племянников» из числа кантонских пионеров.
Нгуену нередко приходилось бывать и в другом районе Коулун‑сити, в трех милях от места жительства, на третьем этаже неприметного каменного дома, где под видом конторы какой‑то фирмы находилось представительство Дальневосточного секретариата Исполкома Коминтерна. Связными там работали две вьетнамские девушки, активно посещавшие курсы политической учебы, на которых главным действующим лицом, как и в Кантоне, был «товарищ Выонг». Одну из них, темнокожую, с большими глазами и белозубой открытой улыбкой, звали Минь Кхай. В ту пору будущей руководительнице сайгонской парторганизации исполнилось всего 20 лет.
Служащий Сун Маньчжо часто курсировал также по маршруту Гонконг – Шанхай – Кантон – Гонконг. На французских концессиях в обоих китайских городах работало много вьетнамцев. В большинстве своем это были тонкинские стрелки, несшие охрану французских учреждений, и прислуга в богатых французских домах. Среди них активную работу вело еще Товарищество, а теперь продолжала партия. Нгуен помогал им наладить выпуск подпольных партийных газет, разъяснял текущий политический момент и задачи партии. В первые месяцы после создания партии среди части коммунистов, особенно среди тех, кто давно жил в эмиграции и подчас плохо представлял реальное положение дел на родине, стали отчетливо проявляться симптомы «детской болезни левизны». Вдохновленные созданием партии, ростом ее силы, многие молодые вьетнамские коммунисты, что, впрочем, было свойственно «левым» и в других странах, особенно Востока, жаждали, не медля ни одного дня, взяться за оружие. «Социализм – сейчас!», «Власть рабочего класса – немедленно!» – эти лозунги «левых», в которых отражалось их революционное нетерпение, а порой и революционный авантюризм, находили горячий отклик в первую очередь у тех, кто недавно пришел в революцию. Нгуен настойчиво и терпеливо разъяснял вредность этих настроений для национально‑освободительной революции в Индокитае:
– Не следует к месту и не к месту бросаться словами «пролетариат», «крестьянство», «социальное освобождение», «социализм». Сейчас перед нами стоит задача свергнуть французских колонизаторов, добиться национального освобождения. Поэтому главное – зажечь огонь патриотизма в сердце каждого вьетнамца.
И вместе с тем Нгуен всегда помнил сам и постоянно напоминал своим товарищам ленинское указание о необходимости «безусловно охранять самостоятельность пролетарского движения даже в самой зачаточной его форме»[15].
Важнейшую задачу каждого партийного пропагандиста Нгуен видел в том, чтобы донести до широких трудящихся масс правду о первой стране социализма – Советском Союзе. В начале 1930 года он принял решение написать книгу о жизни советских людей. В тезисах к книге он писал: «Вьетнамцы, прежде всего наши труженики, хотят знать о России. Но на революционные газеты и книги французскими империалистами наложен строжайший запрет. К тому же рабочие и крестьяне Вьетнама в массе своей неграмотны. А те, кто хоть немного учился, не знают никаких других языков, кроме вьетнамского. Поэтому наш долг – рассказать о том, какова она – Родина всех пролетариев. Чтобы выполнить эту задачу, я намерен написать книгу – разумеется, по‑вьетнамски – в форме повествования о путешествии с множеством эпизодов. Мне хочется, чтобы она была живым, увлекательным, легким чтением».