Эту главу я посвящаю другу моего детства и юности Сергею Пахомову. Мы дружили с детского сада, его родители одно время ходили в гости к моим родителям, мы жили по соседству. Потом они переехали в новый дом, а нас с Сергеем отдали в разные школы. Класса до шестого мы почти не встречались, но как-то, встретившись на улице, разговорились, и детская дружба вспыхнула с новой силой. Теперь мы встречались каждый Божий день, долго болтали по телефону, нам было интересно друг с другом. Сергей был лидером в своем классе, а я – авторитет в своем (соперничал с Сашей Девятовым). С одноклассниками и дворовыми товарищами нам было скучно, мы опережали их в развитии, поэтому старались заводить друзей и подруг старше себя.
На Сергея влияли родители. Отец – главный механик завода, мать – стоматолог-протезист, люди с высшим образованием и большие по тем временам вольнодумцы, латентные антисоветчики, беспартийные. Мои же родители были коммунистами, отец вступил в партию ещё на фронте. На меня оказывала большое влияние старшая сестра Светлана, она приучила меня к чтению и регулярно подсовывала модные в интеллигентских кругах книги или литературные журналы. У Сергея был приемник ВЭФ, он постоянно слушал «Голос Америки», и я заодно с ним, поскольку частенько бывал у него в гостях. У Сергея была собственная комната, большая редкость в ту пору, мы закрывались и сидели вечера напролет, но не надоедали друг другу. Это была настоящая дружба.
Однажды летом семья Пахомовых отправилась в путешествие по Волге на своей моторке, и меня взяли с собой. Отец Сергея Михаил Лукич был заядлый рыбак, но признавал только «удочки в клетку» – сети. Всю зиму их плел как паук, десятки метров. Мы остановились на правом берегу Волги где-то между Кимрами и Угличем, жили в палатках, на костре варили уху, коптили рыбу. На другом берегу была деревня Прилуки с заброшенным храмом и огромной колокольней[1]. Я и Сергей в лодке на веслах отправились в паломничество к храму. Мы только окончили шестой класс, однако отец Сергея доверял ему управлять лодкой не только на веслах, но и с мотором, Сергей, можно сказать, вырос на рыбалке.
Помню, насколько изумил нас этот храм своим величием, он был больше кимрского. Внешне смотрелся как новый, с декором из фигурного кирпича, но окна выбиты, внутри храма и вокруг всё заросло бурьяном с наш рост. На стенах сохранились росписи, очень красивые, правда, нижний ярус был весь исписан, а глаза у святых выколоты. Мы сами были не прочь поупражняться в «заборной латыни», но картина ослепленных святых нас поразила – это было что-то за гранью. Сейчас я понимаю, что на нас повеяло адским холодом. Наверное, это был первый опыт соприкосновения души с тёмными силами. Но положительные эмоции взяли верх. «Красота – страшная сила»! Эта встреча с церковным искусством произошла ещё до нашего увлечения «черными досками». Вокруг храма раскинулось большое кладбище, ближе к храму стояли старинные надгробия из мрамора и гранита, они хорошо сохранились, даже золотые надписи, только кресты были традиционно сбиты и лежали тут же в траве. Вернулись обратно под сильным впечатлением, как будто побывали в другом мире, в далёком прошлом.
Этой же ночью мы сидели на берегу и смотрели на звездное небо. Сергей сказал:
– Давай выберем себе звезду. Моя будет вон та маленькая звезда рядом с яркой предпоследней звездой на ручке ковша Большой Медведицы.
– А моя звезда, – я задумался минут на пять, – вон та, под нижней справа звездой самого ковша.
– Но там нет ничего.
– А ты правую сторону ковша продли вниз, по ее направлению, а не к земле. Ещё такое же расстояние.
– Теперь вижу, она на линии Полярной звезды, только вниз и ближе. Давай, когда будем смотреть на эти звезды, всегда будем вспоминать друг о друге, – предложил Сергей.
– Давай! Это будет нашим знаком.
С той поры и доныне, когда я смотрю на Большую Медведицу, всегда стараюсь отыскать «наши» звезды и вспоминаю Сергея. С некоторых пор уже не вспоминаю, а поминаю.
Во время периода хиппи, мы стремились быть как можно оригинальнее, отличаться «лица необщим выраженьем». Но наиболее круто и таинственно было стать верующим в Бога, человеком не от мира сего. Мы даже об этом мечтали, но прикидываться не хотели, откладывали «уверование» до лучших времен. Сергей как-то заявил:
– Я вперед тебя стану верующим.
– Поживем – увидим, – ответил я.
Спорить тут было бесполезно. Мы с ним всегда соперничали, он хотел быть первым и в этом отношении. Здесь интересен сам факт такого соперничества, когда мы вообще ни во что не верили, даже в коммунизм.
А вот пример того, как мы в самых тяжелых обстоятельствах жизни искали поддержки друг у друга, никого у нас ближе не было, ни братьев, ни сестер, ни родителей. Как-то утром звонят в дверь, родители на работе, а я традиционно прогуливал первые два урока. Открываю – на пороге стоит Сергей и горько плачет, в правой руке бритва. Спрашиваю:
– Что случилось?!
– Зашел проститься, хочу перерезать вены, – сквозь слёзы отвечает Сергей.
– Зачем? Ты что, с ума сошёл!!!
– Не могу больше, родители доконали, сказал, что они меня больше не увидят.
– Ты погоди, расскажи, что случилось, – пытаюсь его успокоить.
Прошли в комнату, начал рассказывать. Бритву я у него потихоньку изъял. Как оказалось, ничего страшного не произошло, просто крупная ссора, припомнили все обиды, и у Сергея сдали нервы. Попили чаю, смотрю, уже улыбается, шутит. Ну, значит, всё в порядке. Мы с Сергеем никогда бы не смогли покончить жизнь самоубийством, жизнелюбие было одним из главных столпов нашей здоровой психики, несмотря на безумные выходки в молодости.
Сергей был неутомимый выдумщик и большой оригинал, умел организовать одноклассников и втянуть их в самые непредсказуемые авантюры. Его слушали беспрекословно, не за страх, а за совесть, точнее за авторитет. Так однажды зимой он поймал кошку, а его верные «кунаки» закатали её в снежный ком. Это ж надо додуматься до этого! Но это еще не всё, двое ребят покрепче взяли огромный ком и по приказу Сергея понесли его в школу. Прошли вестибюль, поднимаются по центральной лестнице, хотели там наверху его установить, как памятник, но операция сорвалась. Откуда ни возьмись на верхней площадке появилась директриса Юлия Куртовна. Парни испугались, бросили ком и бежать. Ком взорвался, а из него с визгом вылетела обезумевшая кошка. Вся лестница в снежных комьях, «террористы» разбежались, но скоро всех переловили и собрали в кабинете директора. Какое было наказание? Как обычно – с родителями на педсовет.
Вот ещё небольшой рассказ, который можно озаглавить «Прощай, оружие!». После занятий по военной подготовке военрук попросил Сергея и ребят помочь ему отнести в ДОСААФ в оружейную комнату пулемет Дегтярева и автомат Калашникова, самые настоящие, только бойки спилены. Сергей организовал класс, и все дружно отправились напрямую через центральную площадь. По наущению Сергея несколько ребят стали отвлекать военрука разными вопросами. Тем временем вооруженные пулеметом и автоматом «сергиане» отстали от военрука и принялись играть в войну прямо на площади. Если бы это было сегодня, все бы подумали, что террористы захватили город. А тогда люди просто останавливались в изумлении: что это за игры такие с боевым оружием?! Военрук спохватился, когда уже пришли на место – а где оружие?! Его чуть кондратий не хватил. Все бросились искать «оруженосцев», но они скоро сами появились, весёлые и довольные. Можно представить, какими непечатными словами встретил их военрук. И кто упрекнет его, что это непедагогично?!
После школы Сергей вопреки воле матери поступил не в мединститут, а в Ногинский кулинарный техникум, проучился там года два и бросил. Затем к великой радости мамы наконец-то поступил в 2-й медицинский стоматологический институт в Москве. Квартира на станции Лось, которую он снимал вместе со своими однокашниками Жорой Кучковым из Армавира и Аликом из Мичуринска, напоминала временами квартиру Анатоля Куракина с гусарскими кутежами. Там некогда бывал и я, «зависая» на пару дней, а то и на недельку. Чего я там никогда не заставал, так это библиотечной тишины, переписывания конспектов или повторения вполголоса латинских терминов. Жили студенты, как им и положено по статусу, весело, с постоянными приключениями, которые иногда заканчивались в отделении милиции.
Я уже писал о безудержном увлечении Сергея учением Льва Толстого. Года два он «опрощался», ходил в рваной и грязной одежде, спал на самодельном топчане, на голых досках, положенных на четыре березовых чурбана. Бросал пить и курить, все свободное время штудировал как священное писание книги Толстого. Дальше – больше! К ужасу Раисы Павловны Сергей бросил институт и устроился в плотницкую бригаду, которая строила москвичам дачи в Мельдино, недалеко от Дубны, хвалился трудовыми мозолями. Периоды толстовской аскезы сменялись у Сергея такими же безудержными кутежами, во время которых снимались все табу.
В какой-то момент своего бытия, Сергей женился на простой тихой девушке Галине. Она напоминала по характеру персонаж рассказа Достоевского «Кроткая»[2]. Галина действительно была очень покладистой, терпела всякие выходки и похождения Сергея. Галина научилась с Сергея «пить горькую» и скоро стала настоящей алкоголичкой. Сергей еще мог «завязывать» на какое-то время, а вот у Галины не получалось. У них родилась дочка Соня, которую назвали в честь Сони Мармеладовой. Родилась она больной, что-то типа ДЦП, но в легкой форме, голова у неё была светлая и память хорошая, а вот с ногами было что-то не так, свободно ходить не могла. Сергей с Галиной развелся, а дочку забрала себе мать Сергея Раиса Павловна. Пахомовы переехали в Пятигорск, куда их давно звали родственники. После смерти Сергея, Соня вышла замуж за неплохого парня, не особо красивого и образованного, но работящего, краснодеревщика. Не знаю, сохранился ли их брак?
В Пятигорске Сергей занялся бизнесом. Что-то покупал, где-то продавал, деньги у него водились, но закрепиться в деле у него не получалось: что заработает, то и пропьет, да еще назанимает. Помню, как-то приехал он в Дубну, несколько дней где-то куролесил по городу, пил с какими-то неграми (где он их только нашел?), наконец, заявился ко мне. Я тогда был женат, двое детей, комнат тоже две. Пришел он на ночь глядя, ему постелили в моей комнате, Сергей рухнул, не раздеваясь, и тут же захрапел. Утром сели завтракать, он есть не стал, принялся считать деньги, доставал их, как Копченый в фильме «Место встречи...», из всех карманов, мятые-перемятые, но много, целая куча, попросил спрятать. А сам пошел похмеляться. Жена глянула в холодильник, там у нее стояла спиртовая настойка на березовых почках для наружного применения, бутылка и бруньки остались, а спирт испарился. Ночью Сергей пришел опять «хороший», молча, упал на кушетку прямо в куртке и ботинках.
Когда Сергей «бросил пить, потому что устал», я попытался помочь ему по «методу Любимова» – отвез в деревню. Дело было в октябре, там он окончательно протрезвел, вместе с нами молился, «толстовство» ему уже надоело, колол дрова, немного помогал по хозяйству, что-то читал.
Как-то в разговоре он мне открылся:
– Я всё понимаю, жизнь моя идет под откос, а я ничего не могу изменить. И смерть уже не за горами, я ее чувствую, а что я в жизни сделал? Бывает, упаду на диван и плачу, даже не плачу – рыдаю! Не дай Бог, кому-то увидеть эту картину!
Я что-то отвечал, успокаивал, но что я мог сделать? Что мог посоветовать? Иди в церковь? Он и сам всё знает, только воля парализована.
Сергей пожил несколько дней в Захарьино, потом заскучал, а тут еще морозец ударил, вот он и встал на крыло.
– Пора, – говорит, – в тёплые края, на зимние квартиры.
И уехал. И больше я его не видел...
Под конец жизни Сергей сожительствовал в Пятигорске с какой-то женщиной, красавицей, но тоже алкоголичкой, вмести бросали пить, вместе опять начинали, и так много раз. Надо заметить, что Сергей и сам был красавец, покоритель женских сердец, правда, к тому времени изрядно помятый. Сестра его сожительницы работала в какой-то дубненской фирме, которая иногда помогала нам по строительству храма. Когда мы с ней узнали, что Сергей наш общий знакомый, очень обрадовались, бывает же такое! Но однажды она звонит мне: «Сергей пропал, сестра его несколько дней ищет». С ним такое бывало, пропадал на неделю и больше, но тут время идёт, а его всё нет. Последним его видел Жора, Сергей остановился у него в московской квартире. Жора удачно женился, стал москвичом. Он тоже бросил медицинский и поступил, кажется, в Плехановский на книжного товароведа, в те годы книги – выгодный бизнес. Короче, Сергей утром ушел похмеляться и больше не вернулся.
Приехала Раиса Павловна из Пятигорска, подала заявление в милицию. Вернулась обратно, ждала месяц – ни ответа, ни привета. Приехала снова. Заявление, оказывается, потеряли, потом нашли, оно так и пролежало месяц на столе следователя под кипой бумаг, розыск даже не начинали. У матери истерика, поехала опять домой ждать у моря погоды. Жоре кто-то в милиции посоветовал обойти московские морги, осмотреть бесхозные трупы. Хорошо, что Жора несколько лет в медицинском отучился, трупами его не испугаешь. Вот он и пошел искать друга в моргах. Надо сказать, героический поступок, если учесть, что в Москве десятки, если не сотня моргов. В одном из них он опознал Сергея. Самое удивительное, или скорее дикое, было то, что в вещах Сергея Жора нашел его паспорт. Уму непостижимо, как такое могло произойти – потеряли человека, у которого в кармане паспорт? Впрочем, в 1990-е годы и не такое случалось.
Только после этого началось следствие, которое установило, что Сергей по своей общительности нашёл на улице какого-то собутыльника и отправился к нему на квартиру. Там они пили и закусывали, а потом, наверное, повздорили, или новый «друг» деньги у Сергея увидел. В общем, этот собутыльник нанес Сергею чуть ли не сотню ножевых ранений. Оказалось, что собутыльник клинический псих и уже сидел за подобное убийство в спецлечебнице. Вот так совершенно нелепо, ни за грош, погиб мой лучший друг. Как бы то ни было – Царство ему Небесное! Прости, Господи, вся его прегрешения вольная и невольная...
И последнее. Лет пятнадцать назад расписывала наша иконописная школа Успенский храм в станице Ессентукской, Пятигорск совсем рядом. Попросил я настоятеля храма отца Александра отвезти меня к родителям Сергея, там же проживали его младший брат Алексей и дочка Соня с мужем. Главная цель – отслужить панихиду на могиле Сергея. Его кремировали, но урну похоронили в гробу, заочно отпели. Я взял кадило, епитрахиль, и мы поехали.
Звоню в дверь, открывает Раиса Павловна, заходим с о. Александром в прихожую. Четверть века не виделись. Тут Раиса Павловна кинулась мне за шею и зарыдала. Это продолжалось довольно долго, минут десять. Так и стояли мы, обнявшись, а о. Александр, молча, созерцал эту картину. Потом мы с о. Александром рассудили, что она не меня обнимала, а в моем облике Сергея, я был гостем из того времени, в котором Сергей был ещё жив.
На фото слева Сергею лет 25. Справа: родители Сергея и брат с женой.
Поехали на кладбище. Могилка самая простая: стела бетонная с мраморной крошкой, овальное фото, под ним дата 1957 - 1995, в уголке православный крестик, бетонная клумба с цветочками, металлическая ограда, правда, давно не крашеная. Чувствую, родителям неудобно, что могилка небогатая. Отслужили панихиду и поехали обратно. Вспомнилась эпитафия из любимого Сергеем рассказа Достоевского «Бобок»: «Покойся милый прах до радостного утра».
[1] Село Прилуки в летописях упоминается с 1411 года, как земли, которые принадлежали великокняжескому роду Радонежских, в частности Андрею Радонежскому, сыну князя Владимира Андреевича Храброго (Донского). В XV веке здесь был основан Рождественский монастырь, ставший впоследствии подворьем Троице-Сергиевой лавры. В 17 веке нашествие Польско-литовских войск полностью уничтожило село. Ныне существующая каменная трёхпрестольная пятиглавая церковь была построена на месте ранее находившейся здесь деревянной церкви в 1768 году. В конце XIX века была построена ярусная колокольня в русском эклектичном стиле.
[2] Достоевский у нас тоже был в почете, наравне с Толстым.