Материалы к теме «Что происходит с культурой, искусством, языком?»
***
Жан Бодрийяр:
"Кажется, что мы обязаны отныне довольствоваться лишь бесконечной ретроспективой, тем, что предшествовало нам. Это справедливо и в отношении политики, и в отношении истории и морали. А к сфере искусства это относится в особой мере. Все движение в области живописи отвлечено от будущего и обращено в прошлое. Цитирование, симуляция, ре-апроприация — все это не просто термины современного искусства, но его сущность, так как оно с большей или меньшей степенью игрового начала или кича заимствует все формы близкого или далекого прошлого, и даже формы сугубо современные. Рассел Коннор назвал это "обмороком современного искусства""
***
Интервью Валерия Афанасьева.
Знаменитый русский пианист Валерий Афанасьев, живущий ныне в Версале, 19 ноября даст концерт в Берлине. Накануне выступления в столице Германии артист дал мастер-класс и концерт в рамках фестиваля «Дебюсси и его время» в Москве, где с ним встретилась корреспондент «Известий».
— Ваш мастер-класс — редкое событие.
— Я давал их всего четыре раза в жизни. Первое, что я говорю: «Если вы хотите сделать карьеру, то идите домой. А если хотите кое-что узнать о музыке — оставайтесь». Сейчас бессмысленно говорить о музыке, убеждать, что есть нюансы, что не надо рвать фразу, делать эмоцию из каждого такта. Например, пианист Ланг Ланг — это же черт знает что. В одной фразе он чувствует весь мир и запредельный космос. Публика довольна, визжит от восторга, но музыка забыта. О ней сейчас никто не думает, за редким исключением. А если музыкант думающий, то его не хотят. Публике нужно другое.
— Что же?
— Энергия. Публика должна видеть эмоции, уши уже атрофированы. Нас заморили с бесконечными растяжками, рекламой. Недавно один из самых крупных концертных менеджеров в мире на вопрос, почему у него везде играет одна плохая пианистка, ответил: «Кто сейчас думает о музыке? Лишь бы артистка была sexy». Если бы такой же вопрос задали менеджеру 30 лет назад, то он бы ответил: «Почему плохая? Мне нравится», а 15 лет назад — «Да, плохая, но важна харизма». При этом страшно не только то, что сейчас бездарности становятся знаменитыми, но и то, что действительно талантливые люди не могут никуда пробиться.
— Как понять, талантлив ли музыкант?
— Профессионалы чаще всего сходятся в мнениях. Есть критики, которых никто не слушает под предлогом, что они — неудавшиеся пианисты, сами играть не умеют. А к критикам надо прислушиваться, это профессиональные музыканты. Вторая проблема — люди боятся говорить. Даже Горовиц боялся и всех хвалил, хотя в частной беседе он мог сказать, что Бенедетти Микеланджели (известный итальянский пианист. — «Известия») — сумасшедший идиот.
— Вы говорить не боитесь?
— Нет. Надо служить музыке, а в искусстве — вездесущие образы «хорошего парня». Например, я никак не могу согласиться с одной фразой, которую сказал Ростропович. Его спросили, с каким из оркестров лучше всего играть, и он ответил, что у каждого оркестра есть свой конек. Все оркестры сразу почувствовали себя хорошо: «А, у нас кое-что есть, вот мы позавчера сыграли «Бабу-Ягу» Лядова, так что вообще». А меня не интересуют достижения посредственностей, путь у них даже вдруг что-то получилось. А вот на провалах больших артистов действительно можно поучиться. К музыке надо относиться серьезно. Если играет слепой пианист, а они сейчас в моде, не думайте о том, что он слепой, слушайте музыку. Я понимаю, что с их стороны это подвиг. Приглашайте их на коктейли и говорите им, какие они мужественные и прекрасные. Но нельзя ходить на их концерты только потому, что они слепые. Не надо использовать музыку. Преступление, что конкурс Чайковского показывали по телевизору с репетициями. Люди слушают эту отраву и думают — вот она, музыка будущего. Это стереотип, что победители конкурса Чайковского не могут быть плохими. Могут, и в основном они плохие и есть. Из-за коррупции, из-за спонсоров, которые определяют, какой стране надо дать премию. Если висит растяжка — это не значит, что концерт будет хороший. Это значит, что есть спонсор, который за это платит.
— В литературе сейчас дела лучше?
— Тоже кошмар. Все, что сейчас популярно, — это ужас. Коэльо — буддизм для бедных. Мураками — сюрреализм для бедных: один параллельный мир откуда-то выскочил и дальше 40 страниц бездарной прозы. «Код да Винчи» — просто плохая книга, ровно как и «50 оттенков серого». Я считаю, что главу преступления против человечества надо расширить и людей, которые говорят, что музыка не важна, надо судить в Гааге.
***
Композитор Владимир Мартынов — о том, почему потеря национального символа закономерна
Скандалы, сотрясающие Большой театр, не случайны.
Мы сырьевая экономика. Мы пользуемся газом и нефтью, которые созданы не нами, но находятся на нашей территории. Поэтому мы считаемся великой страной с огромными ресурсами.
Наша культура тоже сырьевая. Мы пользуемся великим классическим наследием, к которому не имеем никакого отношения. Русской культуры как таковой уже нет — она осталась в XIX веке. Сейчас у нас дотационная периферийная культура.
Большой театр долгое время был национальным символом. Он считался великим, потому что у него было великое прошлое. Сейчас он перестает быть даже брендом.
Балет еще кое-как держится, опера опустилась ниже плинтуса. Музыкальный театр, который не может поставить ни одной оперы Вагнера или Моцарта, — это национальный позор. Конечно, на русской классике можно прожить — в том и заключается принцип существования сырьевой культуры. А культура, как и экономика, должна быть инновационной.
Да, появляется новая режиссура, но она не что иное, как паразитизм. Новая опера — это прежде всего новая партитура. Если нет свежих композиторских идей, движения вперед не будет. А их нет, как нет и национальной идеи.
Теперь творческий упадок вылился в криминальные разборки. Нападение на Сергея Филина чудовищно. И это, увы, не случай Моцарта и Сальери. Чтобы рассчитывать на сходство с той историей, надо быть хотя бы Сальери. Сейчас у нас нет ни Моцартов, ни Сальери. У нас просто плещут кислотой.
Не исключено, что происходящее — это прежде всего пиар, которым пытаются хоть как-то привлечь внимание к театру, о котором иначе бы не говорили.
И не важно, кто виноват в кончине Большого театра, которая сейчас очевидна. Называть фамилии, имена — это всё пустое. Руководство театра тут ни при чем. Руководство — это чиновники. Кто они такие? Они пишут партитуры? Что-то ставят? Проблема куда более фундаментальна, чем смена власти. Могут прийти великие чиновники и даже великие режиссеры, но если никто не принесет новых партитур, то говорить не о чем.
Большой театр стал надгробием русской культуры. А сейчас, когда его переделали, он превратился в пластиковый новодел надгробия. Никто из приличных людей туда не ходит — разве что люди из провинции приезжают, чтобы на бархат, на сусальное золото посмотреть. Думаю, что не пойдут и на любимовского «Князя Игоря», в подготовке которого мне довелось участвовать. Юрий Петрович всё это тоже понимает.
Я не призываю закрыть Большой — закрывать вообще ничего не надо. Проблема не только в нем. Анатолий Васильев был изгнан, Юрий Любимов тоже. Сейчас плетут интриги вокруг Кирилла Серебренникова. Такова атмосфера, в которой мы живем.
***