Этическая концепция Макиавелли

Недолговечные вожди перевернутого вверх дном государства правили посред­ством террора среди неслыханных опас­ностей. По большей части они были ме­нее жестоки и беспощадны, чем власти­тели и судьи, которых Ягве насадил в зем­ных царствах. Однако они казались более свирепыми, потому что судили во имя че­ловечности. К несчастью, они склонны были умиляться и отличались большой чувствительностью. А люди чувствитель­ные легко раздражаются и подвержены припадкам ярости. Они были доброде­тельны, добронравны, то есть весьма узко понимали моральные обязательства и судили человеческие поступки не по их естественным следствиям, а согласно от­влеченным принципам. Из всех пороков, опасных для государственного деятеля, самый пагубный — добродетель: она тол­кает на преступление.

А. Франс

Чтобы понять смысл чьих-либо политических, религиоз­ных и даже художественных высказываний, нужно опи­раться на ту этическую систему, к которой они принад­лежат, поскольку всякое произведение творческой мысли, будь то мысль философа, художника или ученого, имеет дело с нравственностью.

В литературе вопрос об этике Макиавелли, даже когда признают наличие у флорентийского мыслителя этической концепции, часто подменяется вопросом о его идеалах, о принятии или неприятии им определенных нравственных норм, как будто бы существует мораль, пригодная для всех времен и народов. Но отрицание известных норм, сколь бы нигилистическим и ниспровергающим основы оно ни выглядело, всегда вытекает из какого-то этического контекста, и чем более оно обосновано теоретически, тем это очевиднее с точки зрения социальной значимости.

В теоретическом и художественном творчестве Макиа­велли вопросы этики выходят на первый план не потому что он поставил своей задачей их систематическую разработку, — приписывать ему такие цели было бы пре­увеличением. Но этика составляла начало и конец тогдаш­ней науки, видевшей в истории действие вполне сознатель­ных сил — выдающейся личности человека и надисторической личности бога. Этика, заменяя социологию, со­циальную психологию, господствовала в экономике и по­литике, и Макиавелли, внесший, правда, свою лепту в изменение такого положения, был все же сыном своей эпохи. Труды его дают достаточный материал для рекон­струкции целой этической теории, с оговорками, разу­меется, относительно того метода, с которым Макиавелли подходит к этике, ведь по-своему расчленяя изучаемый текст, мы неизбежно что-то теряем.

Центральные проблемы этой теории можно сформули­ровать так: происхождение и существо морали, ее роль в обществе и в судьбе отдельного человека, система цен­ностей Макиавелли и логика ее взаимоотношений с дей­ствительностью.

О философской основе взглядов Макиавелли или хотя бы о философских тенденциях этих взглядов право­мерно было бы говорить после анализа его идей, но по­скольку эти тенденции определяют фундамент этики и связаны с вопросом о творческом методе Макиавелли, попробуем дать их предварительную оценку.

Макиавелли обобщает политическую практику в форме размышлений над судьбами лиц, в «Государе» он просле­живает путь некоторых героев от их вступления на политическую сцену до успешного упрочения власти или па­дения или гибели. В этом смысле можно говорить о ху­дожественном образе, воплощенном в этой книге, о мифо­творческом порыве макиавеллиевой антропологии, кото­рую венчает личность государя-кентавра[7]. Но это ни­сколько не отменяет факта, что перед нами произведение, стоящее у истоков политической науки.

Что до противоречивости, часто обнаруживаемой у Макиавелли, то это впечатление вытекает из тесной связи рекомендательных выводов Макиавелли с конкрет­ными примерами и в силу этого непригодности их на все случаи жизни, которую сам автор иногда подчеркивает, ссылаясь на изменчивость обстоятельств. Кроме того, изменчивость и реальные противоречия присущи психоло­гии людей, которая составляет главный предмет внимания Макиавелли. Таким образом, видимая противоречивость мнений великого флорентийца часто скрывает под собой более глубокий общий принцип и вовсе не свидетельствует об оппортунизме.

Макиавелли выводит па сцену природу: «Не думаю, чтобы можно было усомниться в действительном существовании этих потопов, эпидемий и голода, потому что о них сплошь и рядом упоминают все историки, да и ввиду отсутствия памяти о древности, а еще потому, что в этом виден разум­ный смысл: ведь как природа заставляет многократно сокращаться простые тела и ради их собственного здоровья извергать излишек накопившейся материи, то же и в сме­шанном теле человечества, когда все области перепол­няются жителями, так что им негде жить и некуда уйти ввиду повсеместного избытка населения, а человеческие лукавство и злоба дошли до крайности, возникает не­обходимость очищения мира одним из трех способов, чтобы оставшиеся в малом числе люди после пережитых испытаний стали лучше и жили спокойно»[8].

Какова истинная природа морали? — Это первый вопрос, который принадлежит задать этике Макиавелли. Ответ на него мы находим в следующем отрывке, где Макиавелли прямо говорит о происхождении морали и нравственности. Примечательно, что он, этот отрывок, находится в начале самого фундаментального труда флорентийца — «Рассуж­дений о первых десяти книгах Тита Ливия» и является отправным пунктом для размышлений о праве и государ­стве для всего последующего изложения.

«Это чередование форм управления возникло среди людей стихийно: в начале мира, когда обитателей было мало, они жили рассеявшись по свету наподобие зверей; по увеличении их числа люди стали соединяться вместе и в целях наилучшей защиты начали отличать в своей среде тех, кто был сильнее и храбрее, назначая их предводи­телями и подчиняясь им. Из этого, с одной стороны, родилось представление о разнице между делами хорошими и пристойными и — с другой, вредными и преступ­ными. Когда кто-либо наносил ущерб своему благодетелю, между людьми возникала ненависть я сострадание, они порицали неблагодарных и почитали тех, кто проявлял признательность. Думая о том, что подобная обида может быть нанесена и им, люди пришли к установлению за­конов во избежание подобного зла и к назначению наказа­ний для нарушителей, откуда явилось понятие справедли­вости. Все это привело к тому, что при избрании государя обращались уже не к самому смелому, а к тому, кто был благоразумнее и справедливее»[9].

Следует подчеркнуть основные моменты, определяю­щие, по Макиавелли, это «эволюционное» происхождение морали: естественное неравенство людей и их способность к сопоставлению, развитие этих качеств при объединении людей в общество, при появлении новой цели — создания общей силы.

Природный закон по Макиавелли заменяет закон человеческий, он не обладает непреложностью первого, поэтому люди до­говариваются о наказании за его нарушение, подкрепляя закон силой. Важность этих положений для учения Ма­киавелли состоит именно в утверждении субъективности человеческих истин и законов (субъективности в силу их «надприродного» происхождения, которое ее же и ограни­чивает своим социальным и общечеловеческим харак­тером).

Требования морали и человеческого закона всегда под угрозой нарушения, если не опираются на материальную силу, Отсюда в конечном счете вывод что «все вооруженные пророки одержали победу, все безоружные погибли»[10].

С другой стороны, ум становится подлинной силой в обществе, опирающемся на человеческие законы и об­щественное мнение, этим, между прочим, объясняется появление у Макиавелли размышлений о значении види­мости, обмана в политике, изобретательности вообще.

Введение понятия «сила» позволяет ответить па вопрос, какова, согласно Макиавелли, суть морали, каковы ее смысл и пределы? В соответствии с вышесказанным мо­раль можно определить как общее выражение ряда сил, действующих в обществе, а именно — идеальных сил, размеры и границы которых зависят от возможностей мнения. Специфика моральных воззрений состоит в том, что они претендуют на безусловную, абсолютную цен­ность, поскольку отражают общий нравственный опыт людей, общий интерес в отношениях между индивидом и обществом. В этом же заключается их внутреннее про­тиворечие: моральные нормы не обладают материальной силой естественного закона, и у людей есть не одни только общие интересы, поэтому в действительности, где ценности конкурируют между собой, отвлеченные моральные истины не только начинают противоречить друг другу, но и пре­вращаются, если следовать их букве, в собственную про­тивоположность.

Особая сложность заключается в том, что и не следо­вать букве морали очень трудно, так как моральные прин­ципы, в первую очередь, самые общие и глубокие, стано­вятся сущностью человека, мерой его человечности. С дру­гой стороны, жизнь не подчиняется абстракциям и не со­здает таких нравственных ситуаций, которые полностью повторяли бы одна другую, В поисках разумного раз­решения этого противоречия один из путей, которым идет Макиавелли, возвращает к истокам морали — общему интересу. (Имеются в виду логические истоки, а не мне­ние большинства.) Право, законы, государство выражают, хотя бы по видимости, этот интерес и составляют его опору. В принципе государственная деятельность должна соответствовать морали более, чем любая другая, она может себя мыслить только как конкретное воплощение морали. На деле же во многих случаях необходимость (хотя не только необходимость), как заявляет Макиа­велли, заставляет от нес отступать в большой или мень­шей степени.

Эта противоречивость видна на примере характеристики наемных солдат, дурные качества которых социально обусловлены: «Государства, если только они благо­устроены, никогда не позволят какому бы то ни было своему гражданину или подданному заниматься войной как ремеслом, и ни один достойный человек никогда ре­меслом своим войну не сделает. Никогда не сочтут до­стойным человека, выбравшего себе занятие, которое может приносить ему выгоду, если он превратится в хищника обманщика и насильника и разовьет в себе качества, которые необходимо должны сделать его дурным».

Общество является, по Макиавелли, ареной борьбы страстей, в которой неблагоприятные для общественной жизни, то есть с точки зрения морали, страсти преобла­дают так, как хаос преобладает над гармонией, если на ее поддержание не затрачивается энергия, если вредным страстям не противостоят усилия самих людей, направ­ленные на укрепление общественной нравственности. Однако эта борьба подчиняется определенным законам, законам природной изменчивости, которые не дают окон­чательно одержать победу ни одной из сторон — ни добру, ни злу. Возможности людей зависят от понимания ими за­конов перемен и от умения выбрать образ действия. В не­развращенном обществе невозможно установить тиранию, поэтому попытка стать царем Манлия Капитолииа, не понимавшего, что римское «государство еще далеко от такой подлой государственной формы», была обречена на провал[11]. В то же время «монархическое государство никогда не может достичь свободы, хотя бы государь был уничтожен со всем своим родом: это ведет только к смене одного государя другим». Все определяется состоянием политической «материи» — людей.

Из всех сил, выступающих от имени природы, судьба у Макиавелли — единственная «одушевленная», единственная, которой че­ловек не безразличен; она ближе всех человеку, потому что олицетворяет ту долю непознаваемости, которая присуща вещам ввиду их изменчивости, ввиду невозможности пол­ностью предвидеть результаты поступка, будущее соотно­шение добра и зла. Одним словом, судьба у Макиавелли — единственная богиня гуманистического пантеона, сохра­няющая не одно только художественное значение.

Известнейший образ судьбы создан Макиавелли в за­ключительных главах «Государя», сюжет которого вообще строится на противоборстве фортуны и вирту, если учесть преимущественно политический характер того и другого понятия у Макиавелли. В знаменитой XXV главе Ма­киавелли обращается к центральным вопросам своего творчества: о возможности борьбы со стихией судьбы (пред­стающей здесь в образе бурной реки) и о наилучшем об­разе действий с этой точки зрения. Что касается первого, то Макиавелли противопоставляет судьбу («фортуна и Бог»!), с одной стороны, и человеческую способность («благоразумно справляться с мирскими делами») — с другой. Вопреки мнению «многих», Макиавелли отка­зывается признать бессилие последней, хотя, обозревая «великое непостоянство нашего времени», он «отчасти склоняется к их мнению». Но существование, точнее, нравственная потребность в существовании свободы воли («чтобы наша свободная воля не угасла») заставляет Ма­киавелли постулировать, что «судьба наполовину распо­ряжается нашими поступками, но другую половину или почти столько оставляет нам»[12].

Относительно наилучшего образа действий Макиа­велли приходит к выводу, что наилучшим является тот, который соответствует времени и следует переменчивости судьбы — иногда нужно быть осмотрительным, иногда напористым, но «осмотрительный человек не сумеет дей­ствовать напористо, когда придет время, — отсюда его погибель, а измени он свою природу вместе со временем и обстоятельствами, счастье ему не изменило бы».

Из сказанного до сих пор ясно, что Макиавелли не только приемлет насилие, но в некотором смысле выводит из него — путем создания искусственной необходимости все общественное благоденствие. В то же время у него есть и резко отрицательная моральная оценка насилия, на­пример, в приводившейся характеристике наемничества, которое делает войну «частным ремеслом». В государствен­ной жизни критерий правомерности насилия — общест­венный интерес. Если устроитель государства действует для общего блага, он может прибегать к чрезвычайным мерам, ибо «только те насилия заслуживают порицания, цель которых не исправлять, а портить»[13]. Но не отбра­сывает ли сам Макиавелли этот критерий, когда, увлек­шись борьбой с капризной фортуной, советует добиваться успеха чуть ли не любой ценой? Гуманистическая доктрина активности получает у него своеобразное преломление; отвергая даже «достойную» праздность, Макиавелли прямо сокрушается о распространении христианства: «совре­менный образ жизни людей при господстве христианской религии не создает для них необходимости вечной само­защиты, как это было в древности», когда побежденных истребляли или делали рабами. «Наша религия, если и же­лает нам силы, то больше не на подвиги, а на терпение. Этот новый образ жизни, как кажется, обессилил мир и передал его в жертву мерзавцам. Когда люди, чтобы попасть в рай, предпочитают скорее переносить побои, чем мстить, мерзавцам открывается обширное и безопасное поприще».

С точки зрения расхожих представлений о Макиавелли неожиданным кажется тот факт, что в своих главных сочи­нениях — и в «Государе» и в «Рассуждениях» он перечис­ляет моральные качества и идеалы, к которым должны стремиться люди. Нравственные качества так или иначе входят в идеал поведения, но Макиавелли подчеркивает, в частности, в XV главе «Государя» их относительность — уже самим подбором в перечислении, ссылкой на проис­хождение из области мнений, а главное — неявным (только в данной главе) сопоставлением двух отправных этических систем, христианства и классической древности, Полемический задор Макиавелли направлен против первой как господствующей. Макиавелли не отвергает полностью христианских добродетелей, но именно они, как выясняется в «Государе», требуют от правителя скорее внешнего почтения, несоблюдение же их не влечет потери государства, напротив, оно часто неизбежно. Несколько иначе относится Макиавелли к нравственным принципам античности, которые его сов­ременникам «кажутся бесчеловечными», но более соот­ветствуют его представлениям о политической жизни; все это отразилось на его отношении к тем или иным нравственным ценностям.

Главное моральное качество, которое объединяет у Ма­киавелли все прочие и является самоцелью — к нему Макиавелли наиболее расположен — это честь. Этический смысл чести вытекает из того, что она мыслима только у че­ловека, только в обществе, и проявляется преимущест­венно в государственных делах. Она продукт мнения, кос­венно выражающий зависимость человека от общества. В диалектике понятия чести и других, связанных с ней, — славы, гордости, достоинства, самолюбия, тщеславия — отразилась диалектика морали, совпадения и расхожде­ния интересов индивида и общества.

Отрицательные качества именно тем опасны для госу­даря, что влекут за собой дурную славу. Это качества, ко­торые делают его презираемым — изнеженность, легкомыслие, нерешительность, трусость, низость, особняком стоит жадность, которая навлекает на государя самое опас­ное со стороны подданных чувство — ненависть, затраги­вая собственнические инстинкты людей. Отношение к жад­ности у Макиавелли двойственное, как и к честолюбию: «Разумеется, желание приобретать — вещь вполне обыч­ная и естественная, и когда люди стремятся к этому в меру своих сил, их будут хвалить, а не осуждать, но когда они не могут и все же добиваются этого любой ценой, в этом ошибка, достойная порицания». Впрочем, честолюбие тоже проявление своего рода страсти к приобретению, приобретению чести, здесь соприкасаются две главные цели людей — «слава и богатство», «У древних авторов существует изречение, что зло причиняет людям боль, а добро приедается, и оба этих чувства дают один и тот же результат... Природа создала людей таким образом, что они могут желать чего угодно, но не всего могут добиться, и поскольку желание приобретать превышает силы, воз­никает недовольство тем, чем уже владеют, и неудовлет­воренность. Отсюда проистекают перемены в их судьбе, потому что люди частью хотят большего, частью боятся потерять приобретенное, и от вражды переходят к войне, которая губит одно государство и возвышает другое».

Выбор Макиавелли склоняется к принятию ответ­ственности, к «чрезвычайным мерам», в чем и проявляется часто величие души, подкрепляемое «необыкновенной доблестью». Вывод, который здесь напрашивается, такой: Макиавелли не рассматривает нравственный облик дея­теля в отрыве от общества, от общественных потребно­стей, которые формируют этот облик, и одновременно не строит никаких иллюзий относительно современных ему государей.

Для обобщения этических идей Макиавелли обратимся к вопросу об истине. Понятие истины как закона, истины в отвлеченном виде не предполагает временного измерения — истина одна для прошлого, настоящего и будущего, всегда безоговорочно обязательна.

Для нравственной истины временное измерение имеет значение — она утверждает долженствование в настоя­щем и будущем. Требования нравственности тоже беза­пелляционны, поскольку они претендуют на истинность, но они не осуществляются неотвратимо ни в настоящем, ни в будущем и потому вступают в противоречие с под­линной истиной, с тем что есть и будет на самом деле. Если нравственное сознание продолжает настаивать на своей истине, тогда правда превращается в обман.

«Итак, нужно действовать силой, когда предоставляется случай... это смелая и опасная игра, но когда принуж­дает необходимость, смелость считается благоразумием, и в великих делах отважные люди не обращают внимания на опасность, такие предприятия начинаются с опасно­сти, а кончаются наградой, от опасности нельзя освобо­диться безопасным путем, так что я полагаю, перед угро­зой тюрьмы, пыток и казней опаснее бездействие, а не попытки обеспечить безопасность — в первом случае зло очевидно, во втором сомнительно...»[14].

Остается еще раз подивиться умению Макиавелли вложить в несколько строк почти все свои основные идеи. Наметим теперь, хотя бы схематично, отношение взглядов Макиавелли к предшествовавшей этической традиции, в особенности традиции итальянского гума­низма. Пристальное внимание Макиавелли к идеалам античной полисной гражданственности бесспорно, но бесспорен и его скептицизм по отношению к государству — «граду земному», иногда даже в деталях совпадающий с позицией столпа христианского учения Августина. В результате, как это было со многими гуманистами, возникает независимость от того и другого. Общей для всех трех (античность, христианство, гуманизм) идейных систем и сохраняющейся у Макиавелли чертой является преобладание этического подхода, безусловно, плодо­творного и необходимого, но недостаточного для правиль­ного понимания событий. Макиавелли пытается преодо­леть эту ограниченность, но преимущественно в рамках самой этики, в которых это сделать невозможно. Отсюда проявляющиеся у него иногда пессимизм и сетования на упадок нравов в современной ему Италии.

Этические взгляды Макиавелли близки к гуманисти­ческим, так как опираются на идею достоинства человека, которая, возможно, распространила на все человечество средневековое представление о ценности каждого инди­вида в своей роли. Новое заключается у Макиавелли в попытках вывести на всеобщее обозрение социальное зло, показать, что не мораль создает общество, а обще­ство мораль. Соответственно не от формы государства и не от правителя зависит «правильное развитие» общества, а от его собственного состояния; эта мысль выразилась у Макиавелли в морализованной форме — в учении о «развращенном» и «неразвращенном» народе, но соче­талась с зачатками представлений о классовой борьбе.

Наконец, по мысли Макиавелли, отличающей новый идейный этап от традиции христианства и в известной мере от гуманизма, хотя пришедшей от последнего — в познании добра и зла заключены возможности преоб­разования зла в добро, знание зла человек способен использовать не во зло. Связанное с этим у Макиавелли «отрицание» морали означает на деле шаг к высшему, более сознательному пониманию нравственности.