8 января 1945.
1. Дорога на каменистой равнине, пыльная, высушенная летним солнцем. Проходит она между могучими оливковыми деревьями, которые полностью усыпаны едва завязавшимися оливками. Почва в тех местах, где по ней не ходят, еще покрыта слоем крошечных цветков оливы, опавших после завязывания плодов.
Иисус, и с Ним трое, цепочкой движутся вдоль того края дороги, где тень олив еще сберегла зеленую траву, и потому там не так пыльно. Дорога под прямым углом делает поворот, за которым слегка поднимается по направлению к котловине в форме широкой лошадиной подковы, по которой разбросаны многочисленные дома и домики, составляющие собой городок. Прямо там, где дорога делает изгиб, находится какая-то кубическая постройка, увенчанная небольшим низким куполом. Она отовсюду закрыта, словно заброшена.
«Вон там гробница Рахили», – говорит Симон.
«Тогда мы почти прибыли. Сразу пойдем в город?»
«Нет, Иуда. Сначала Я покажу вам одно место… потом пойдем в город и, учитывая, что день ясный и вечер будет лунным, сможем пообщаться с населением. Если нас захотят слушать».
«Ты допускаешь, что Тебя не станут слушать?»
2. Они достигают гробницы, древней, но хорошо сохранившейся, хорошо побеленной.
Иисус останавливается у находящегося поблизости деревенского колодца, чтобы
попить. Какая-то женщина, пришедшая начерпать воды, предлагает ее и им. Иисус осведомляется: «Ты из Вифлеема?»
«Оттуда. Но сейчас, во время сбора урожая, остаюсь с мужем тут, загородом, следить за огородами и фруктовыми садами. А Ты галилеянин?»
«Родился в Вифлееме, но проживаю в Назарете Галилейском».
«Ты тоже подвергся преследованиям?»
«Моя семья. А почему ты говоришь: „тоже“? Среди жителей Вифлеема много преследуемых?»
|
|
«А Ты не знаешь? Сколько Тебе лет?»
«Тридцать».
«Значит, Ты родился как раз, когда… о! какое несчастье! И зачем Он только здесь родился?»
«Кто?»
«Да Тот, кого называли Спасителем. Пусть будут прокляты те безумцы, что, напившись сикера, увидели в облаках ангелов, услышали среди блеяния и ослиного рева голоса с Неба и в тумане опьянения приняли трех нищих за самых святых людей на земле. Проклятье им! И тем, кто им поверил».
«Но за всеми твоими проклятьями ты не объяснила Мне, что случилось. Почему ты проклинаешь?»
«Потому что… Послушай, а куда Ты собираешься идти?»
«В Вифлеем со Своими друзьями. У Меня там дела. Надо поприветствовать старых друзей и передать им привет от Моей Матери. Но сначала Мне хотелось бы столько всего узнать, ведь Мы, Наша семья, не были здесь много лет. Покинули город, когда Мне было несколько месяцев».
«Перед тем бедствием, значит. 3. Слушай, если Ты не побрезгуешь сельским домом, заходи разделить с нами хлеб и соль. Ты и Твои спутники. Поговорим за ужином, и я дам вам приют до утра. Дом у меня маленький. Но наверху в хлеву сложено много сена. Ночь теплая и спокойная. Если хочешь, можешь заночевать».
«Господь Израилев да воздаст тебе за твое гостеприимство. С радостью пойду в твой дом».
«Странник приносит с собою благословение. Пойдемте. А то мне нужно вылить еще шесть амфор на зелень, которая недавно взошла».
«А Я тебе помогу».
«Нет. Ты – господин. Об этом говорит Твоя манера поведения».
«Я ремесленник, женщина. А он рыбак. Вот эти, иудеи, люди обеспеченные и с положением. Не Я». И Он берет амфору, уложенную набок около низенькой оградки колодца, привязывает ее и опускает. Иоанн помогает Ему. Остальные двое также не желают уступать. Они обращаются к женщине: «Где твой огород? Покажи нам. Мы отнесем туда сосуды».
|
|
«Бог благословит вас! У меня от усталости ломит поясницу. Пойдемте…»
И пока Иисус извлекает Свой кувшин, трое пропадают из виду, спускаясь по тропинке… затем возвращаются с двумя пустыми кувшинами, наполняют их и опять уходят. И повторяют это не три, а добрых десять раз. А Иуда со смехом говорит: «Она скоро охрипнет, благословляя нас. Мы вылили столько воды на этот салат, что, по меньшей мере, дня два земля будет влажной, и женщина не будет надрывать себе поясницу». Когда он воз-вращается последний раз, то говорит: «Учитель, я все-таки считаю, что нам не повезло».
«Почему, Иуда?»
«Потому что у нее неприязнь к Мессии. Я ей сказал: „Не богохульствуй. Разве не знаешь, что Мессия – это величайшая милость для народа Божия? Яхве обещал Его Иакову, а после того всем пророкам и праведникам Израиля. А ты Его ненавидишь?“. Она мне ответила: „Не Его. А того, кого называли ‚Мессией‘ пьяные пастухи и проклятые прорицатели с Востока“. А поскольку это Ты…»
«Не важно. Я знаю, что для многих буду причиной испытаний и пререканий. Ты сказал ей, кто Я?»
«Нет. Я не безумец. Я решил прикрыть Твою и наши спины».
«Правильно поступил. Не из-за наших спин. А потому что Я хочу открывать Себя тогда, когда сочту правильным. Идем».
Иуда провожает Его до огорода.
4. Женщина выливает последние три сосуда и затем ведет их к деревенскому строению посреди фруктового сада. «Заходите», – говорит она, – «Муж мой уже дома».
|
|
Они заглядывают в низкую закопченную кухню. «Мир этому дому», – приветствует Иисус.
«Кто бы Ты ни был, благословение Тебе и Твоим спутникам. Входи», – отвечает мужчина. И первым делом несет таз с водой, чтобы четверо могли освежиться и омыться. Потом все заходят и садятся за грубый стол.
«Благодарю вас за свою жену. Она мне рассказала. Я никогда не общался с галилеянами, и мне говорили, будто они грубы и задиристы. Но вы оказались вежливые и добрые. Уже уставшие… и так трудились. Издалека идете?»
«Из Иерусалима. Эти – иудеи. Я, и еще он, из Галилеи. Но поверь, хозяин, добро и зло встречаются повсюду».
«Это правда. Я впервые сталкиваюсь с галилеянами и нахожу их добрыми. Жена, принеси еды. У меня есть только хлеб, зелень, оливки и сыр. Я крестьянин».
«Да и Я не господин. Я плотник».
«Ты? С такими манерами?»
Женщина вмешивается: «Гость из Вифлеема, я тебе говорила, и если Его родных преследовали, они, наверное, могли быть богатыми и образованными, какими были Иошуа, сын Ура, Матфий, сын Исаака, Левий, сын Авраама… несчастные бедняги!..»
«Тебя не спрашивали. Прости ее. Женщины болтливее воробьих по вечерам».
«Это были Вифлеемские семейства?»
«Как? Ты не знаешь, кем они были, Ты же из Вифлеема?»
«Мы бежали, когда Мне было несколько месяцев…»
Женщина, которая, похоже, в самом деле болтлива, вновь заговаривает: «Он ушел перед резней».
«Эй, я вижу. В противном случае, Его бы уже не было на свете. Ты сюда больше не возвращался?»
«Нет».
11. «Несчастье какое! Немногих Ты отыщешь из тех, кого, как мне говорила Сара, Ты хочешь встретить и поприветствовать. Многие убиты, многие спаслись бегством, многие… увы! рассеялись, и никак не узнать, то ли они умерли в пустыне, то ли погибли в тюрьме, наказанные за свой мятеж. Да был ли это мятеж? И кто остался бы безучастным, позволив резать стольких невинных? Нет, это несправедливо, что Левий и Илья все еще живы, тогда как столькие неповинные мертвы!»
«Кто эти двое, и что они сделали?»
«Ну… хотя бы о той резне Ты должен узнать. О резне Ирода… Больше тысячи детей в городе, еще почти с тысячу в предместьях (Приведем отрывок из Тетрадей за 28.02.1947, где записаны следующие слова Иисуса: «Их число 320: тех что в Вифлееме и окрестностях.
А если еще точнее, то 188 из них были из Вифлеема, тогда как 132 из сельской местности – избитых в обширной округе посланцами Ирода с целью искоренить младенцев. Среди убитых оказалось также 64 девочки, которых убийцы не признали таковыми, ибо убивали в потемках, в сумятице и в спешке сделать это быстрее, прежде чем что-либо могло бы помешать и остановить резню»). И более того: все, или почти все, мальчики, так как в спешке, впотьмах, в суматохе эти хищники хватали и вытаскивали из колыбелей, из материнских постелей, из осажденных домов также и некоторых девочек и пронзали их, словно детенышей газели, взятых на прицел лучником. Тáк вот. А все это отчего? Оттого что компанию пастухов, которые чтобы побороть ночную стужу, очевидно, вдоволь напились сикера, охватило безумие, и они стали утверждать, будто видели ангелов, слышали пение, получили какие-то указания… и начали говорить у нас в Вифлееме: „Пойдите. Поклонитесь. Мессия родился“. Подумай: Мессия в трущобе! Должен сказать начистоту, что все мы были пьяны, даже я, тогда еще отрок, и моя жена, тогда нескольких лет отроду… потому что все мы поверили, и в бедной галилейской женщине увидели ту рождающую Деву, о которой говорили Пророки. Но она же была с каким-то грубым галилеянином! Конечно, с мужем. Если же она была женой, как могла она быть „Девой“? В общем, мы поверили. Подарки, почести… гостеприимно открытые для них дома… О! Они прекрасно играли свою роль. Бедная Анна! Она поплатилась имуществом и самой жизнью, а также детьми своей старшей дочери, единственной, кто спаслась, потому что была замужем за торговцем из Иерусалима, при этом утратив все добро, поскольку дом был сожжен, а все имение стерто с лица земли по приказу Ирода. Теперь это дикий пустырь, на котором пасутся стада».
«Во всем виноваты пастухи?»
«Нет, еще трое колдунов, пришедших из владений Сатаны. Возможно, они были сообщниками этих троих… А мы, глупцы, почитали это для себя за великую честь! Тот несчастный глава синагоги! Мы убили его за то, что он поклялся, будто об истинности слов пастухов и магов свидетельствуют пророчества…»
«Значит, во всем виноваты пастухи и маги?»
«Нет, Галилеянин. Мы тоже. Наша доверчивость. Мы столько ждали Мессию! Столетия ожиданий. Столько разочарований в последнее время от ложных Мессий. Один был галилеянином, как Ты, другой носил имя Февдá. Лжецы! Мессии они! Они были всего лишь алчными авантюристами в погоне за удачей! Это должно было стать для нас живым уроком. Вместо того…»
11. «А тогда зачем вы все проклинаете тех пастухов и магов? Раз вы считаете себя такими же глупцами, то должны проклинать также самих себя. Проклятие же, по заповеди любви, не допустимо. Проклятие притягивает проклятие. Вы уверены в том, что пребываете в правоте? Разве не могло быть истинным то, что пастухи и маги называли истиной, откровением им от Бога? Почему вы предпочитаете верить, что они были обманщиками?»
«Потому что сроки того пророчества еще не пришли. После мы подумали об этом… после того, как кровь, окрасившая водоемы и ручьи, открыла нам глаза разумения».
«А не мог ли Всевышний, по избытку любви к Своему народу, ускорить пришествие Спасителя? На чем основывали эти маги свои утверждения? Ты сказал Мне, они пришли с Востока…»
«На своих вычислениях относительно какой-то новой звезды».
«А разве не сказано: „Звезда взойдет от Иакова и скипетр восстанет от Израиля“? И разве Иаков – не великий патриарх и не останавливался он на этой Вифлеемской земле, дорогой для него, как зеница ока, потому что тут умерла его любимая Ра-хиль? И не сказало ли еще устами пророка: „Появится росток из корня Иессея и цветок произойдет от этого корня“? 366 Здесь родился Исай367, отец Давида. Этот росток на стволе, срубленном под корень узурпаторами власти, не есть ли та „Дева“, что родит Мальчика, не от мужчины, ибо тогда Она уже не была бы Девой, но от божественного произволения, отчего Он и будет „Эммануилом“ как Сын Божий, будет Богом и потому приведет Бога к народу Божьему, как подсказывает Его имя? (Ис. 7:14) И разве не должен Он быть возвещен, гласит пророчество, народам тьмы, то есть, язычникам посредством „великого света“? (Ис. 9:2) И звезда, увиденная магами, не могла ли быть звездой Иакова, тем великим светом двух пророчеств: Валаама и Исайи? А сама резня, совершенная Иродом, не содержится ли опять-таки в пророчествах? „Крик слышен в вышине… Это Рахиль оплакивает своих чад“ (Иер. 31:15). Было предречено, что кости Рахили в ее гробнице в Еф-рафе источат слезы, когда через Спасителя придет воздаяние святому народу. Слезы – чтобы затем они стали небесным сме-хом, словно радуга, что сделана из последних капель ненастья, но заявляет: „Вот, дарован ясный день“».
«Ты весьма учен. Ты рабби?»
«Да».
«И я это чувствую. В Твоих словах есть свет и истина. Но тем не менее… о! слишком много ран все еще кровоточит в этой земле Вифлеемской из-за истинного или ложного Мессии… Я бы и Ему самому посоветовал никогда не приходить сюда. Эта земля отвергнет Его, как отвергают пасынка, из-за которого умерли родные дети. К тому же… если Он и был… то умер вместе с остальными зарезанными».
7. «Где теперь живет Левий, и где Илья?»
«Ты их знаешь?». Мужчина что-то подозревает.
«Не знаю. Их лица Мне не знакомы. Но они несчастные, а Мне всегда жаль несчастных. Хочу пойти и отыскать их».
«Хм! Ты первый такой за тридцать лет. Они всё так же пастухи и служат у одного богатого иродианина из Иерусалима, который завладел большей частью имущества убитых… Всегда кто-нибудь да наживется! Ты отыщешь их со стадами на возвышенностях в направлении Хеврона. Но, один совет. Не допускай, чтобы жители Вифлеема увидели, как Ты с ними разговариваешь. Наживешь неприятностей. Мы их терпим, потому что… потому что есть этот иродианин. Иначе бы…»
«О! Эта ненависть! Зачем ненавидеть?»
«Затем, что это справедливо. Они причинили нам зло».
«Они считали, что совершают благо».
«Но совершили зло. Пусть зло и получают. Мы должны были бы их убить, так как они своим безрассудством вызвали убийство. Но мы были оторопевшими и потом… этот иродианин».
«Значит, если бы его не было, то даже после первого, еще как-то простительного, приступа мщения вы бы все равно совершили убийство?»
«Даже сейчас убили бы, если б не боялись их хозяина».
«Я говорю тебе, мужчина: не предавайся ненависти. Не желай зла. Не желай причинять зло. Здесь нет вины. Но если бы и была, прости. Во имя Божие, прощай. Скажи это другим жителям Вифлеема. Когда ненависть отойдет от ваших сердец, придет Мессия; тогда вы узнаете Его, потому что Он жив, Он уже был, когда случилось это избиение. Я тебе говорю. Не по вине пастухов или магов, но по вине Сатаны произошло это избиение. Мессия родился здесь, Он пришел принести Свет на землю Своих отцов. Сын девственной Матери из рода Давида, Он на руинах дома Давидова открыл миру потоки вечной благодати, открыл Жизнь человеку…»
«Прочь, прочь! Вон отсюда! Ты, последователь этого ложного Мессии, который мог быть только ложным, потому что принес нам несчастье, нам, вифлеемлянам. Ты защищаешь Его, поэтому…»
«Тише, хозяин. Я иудей и у меня друзья наверху. Я сумел бы заставить тебя раскаяться в этом оскорблении», – вскакивает Иуда, неистовый и пылающий гневом, хватая крестьянина за одежду и тряся его.
«Нет, нет, прочь отсюда! Не хочу неприятностей ни с вифлеемлянами, ни с Римом и Иродом. Уходите, ненавистные, если не желаете, чтобы я вас припечатал. Вон!..»
«Идем, Иуда. Не отвечай. Оставим его с его злобой. Бог не входит туда, где ненависть. Идем».
«Ладно, мы уйдем. Но вы мне за это заплатите».
«Не надо, Иуда. Не надо. Не говори так. Они слепые… Их еще столько будет на Моем пути…»
8. Они выходят вслед за Симоном и Иоанном, которые уже снаружи и за углом хлева разговаривают с женщиной.
«Прости моего мужа, Господин. Я не думала, что так плохо выйдет… Вот, возьми. Съешь их завтра утром. Они свежие, сегодняшние. Другого у меня нет… Прости. Где будешь ночевать?» (Вручает несколько яиц).
«Не переживай. Я знаю, куда пойти. Ступай с миром за твою доброту. Прощай».
Несколько метров они проходят в молчании, затем Иуда взрывается: «Это же Ты, и не заставил Себя почтить! Почему Ты не опрокинул в грязь этого мерзкого богохульника? На землю! Распластать за то, что пренебрег Тобой, Мессией… О! я бы так и поступил! Этих самаритян («Самаритянин» здесь явно выступает в роли бранного слова) надо испепелять чудесами. Только это их проймет».
«О! Сколько раз Я еще услышу подобные слова! Что же, Я должен испепелять за каждый грех против Меня?! Нет, Иуда. Я пришел, чтобы созидать. А не чтобы разрушать».
«Ну да. А другие, тем временем, будут уничтожать Тебя».
Иисус на это не возражает.
Симон спрашивает: «Куда теперь отправимся, Учитель?»
«Идемте со Мной. Я знаю одно место».
«Но если Ты здесь никогда не был с тех пор, как спасся бегством, откуда Ты его знаешь?» – вопрошает Иуда, все еще разгневанный.
«Знаю. Оно не такое красивое. Но Я там бывал изредка. Это не в Вифлееме… немного поодаль. Давайте свернем в эту сторону».
Иисус впереди, затем Симон, затем Иуда, последний Иоанн… 9. В тишине, нарушаемой лишь шелестом сандалий по гравию тропинки, слышится какое-то всхлипывание.
«Кто плачет?» – спрашивает Иисус, обернувшись.
На что Иуда: «Это Иоанн. Боится».
«Нет. Не боюсь. Я уже было взялся за нож, что у меня на поясе… Но мне вспомнились Твои слова: „Не убивайте, прощайте“. Ты всегда это говоришь…»
«Почему же тогда ты плачешь?» – спрашивает Иуда.
«Потому что мне мучительно видеть, что мир не любит Иисуса. Не признает Его и не хочет Его узнать. О! это так больно! Как будто бы мне елозили по сердцу огненными шипами. Как будто бы я увидел, как попирают мою мать и плюют в лицо моему отцу… Еще сильнее… Как если бы я увидел римских лошадей, жующих над Святым Ковчегом и делающих привал в Святом Святых».
«Не плачь, Мой Иоанн. Ты расскажешь об этом и о других несметных случаях так: „Он был Свет, пришедший воссиять во тьме, но тьма не постигла Его. Пришел в мир, который был со8здан ради Него, но мир Его не узнал. Пришел в Свой город, в Свой дом, а свои Его не приняли“. О, не плачь так!»
«В Галилее такого не случается!» – вздыхает Иоанн.
«Тогда уж и в Иудее тоже», – парирует Иуда, – «Иерусалим, ее столица, три дня назад восхваляла Тебя, Мессия. Здесь… край грубых пастухов, крестьян и огородников… его не нужно принимать всерьез. Галилеяне тоже, поди, не все такие добрые. Впрочем, откуда происходил Иуда, тот лже-Мессия? Говорили…»
«Хватит, Иуда. Раздражаться не следует. Я спокоен. Будьте и вы такими же. Иуда, пойди сюда. Нужно тебе кое-что сказать».
Иуда подходит.
«Возьми этот кошелек. Ты будешь делать покупки. На завтра».
«А нынче, где мы найдем приют?»
Иисус молча улыбается.
10. Наступает ночь. Все одевается лунной белизной. Среди олив поют соловьи. Ручей – словно звонкая серебристая лента. Со скошенных лугов доносится запах сена: теплый, можно сказать, телесный. Где-то мычание. Где-то блеяние. И звезды, звезды, звезды… целый посев звезд на покрывале неба, балдахин с живыми жемчужинами, растянутый над холмами Вифлеема.
«Вот здесь?! Это же развалины. Куда Ты нас ведешь? Город ведь вон где».
«Знаю. Идем. Следуй вдоль ручья, за Мной. Еще несколько шагов, а затем… затем Я предоставлю тебе приют Царя Израиля».
Иуда молча пожимает плечами.
Еще несколько шагов. И вот затем – скопление обвалившихся домов. Остатки жилищ… Полость между двумя расселинами большой стены.
Иисус говорит: «Есть у вас трут? Разожгите».
Симон зажигает светильник, вынутый из его сумы, и протягивает его Иисусу.
«Входите», – говорит Учитель, поднимая огонек повыше, – «Входите. Это Рождественская палата Царя Израилева».
«Ты шутишь, Учитель! Это зловонная трущоба. А! Я ни за что тут не останусь! Она мне противна: сырая, холодная, вонючая, полная скорпионов и, может быть, змей…»
«И тем не менее… Друзья, здесь, в ночь на 25 число, на Обновление (25 числа первого зимнего месяца Кислев праздновался день Обновления Храма (или Ханука), см. 1 Мак. 4:36-56), родился от Девы Иисус Христос, Эммануил, Слово Божие, ставшее Плотью из любви к человеку: Я, говорящий с вами. Тогда так же, как и сейчас, мир оказался глух к голосам Небес, что обращались к сердцам… и оттолкнул Мать… а здесь… Нет, Иуда, не отводи с отвращением свой взгляд от этих перепархивающих вечерниц (вид летучих мышей), от этих ящериц, от этой паутины, не приподнимай брезгливо свою красивую расшитую одежду, боясь обтереть ею пол, покрытый навозом. Эти летучие мыши – потомки тех, что оказались первыми игрушками и колыхались перед глазами у Младенца, для которого ангелы воспевали свою „Славу“, услышанную пастухами, опьяненными разве что восторженной радостью, подлинной радостью. Эти ящерицы, с их изумрудным цветом, были первыми красками, что отпечатались в Моих зрачках, первыми после белизны материнской одежды и Ее лица. Эта паутина – балдахин Моей царской колыбели. Этот пол… о! можешь ступать по нему без всякого отвращения… Он усыпан экскрементами… но освящен Ее ступнями, ступнями Святой, великой Святой, Пречистой, Невинной, богоподобной Родительницы, Той, что родила, потому что должна была родить, родила – потому что Бог, не человек, повелел Ей забеременеть от Себя. Она, Непорочная, ходила по нему. Ты можешь на него ступить. И пускай через подошвы твоих ног, даст Бог, к твоему сердцу поднимется исходящая от Нее чистота…»
11. Симон встал на колени. Иоанн идет прямо к яслям и плачет, опустив на них голову. Иуда в ужасе… потом, поборов свои чувства и больше не думая о красивой одежде, он кидается на пол, берет полу одеяния Иисуса, целует ее и бьет себя в грудь со словами: «О! смилуйся, добрый Учитель, над слепотой Своего раба! Моя гордость низвергнута… я вижу Тебя, как Ты есть. Ты не тот царь, о каком думал я. Но вечный Владыка, Отец века будущего, Царь благоденствия (Ис. 9:6). Помилуй, Господь и Бог мой! Помилуй!»
«Да. Всей Моей милостью! Теперь мы будем спать там, где уснули Младенец и Дева: вон там, где Иоанн занял место благоговейной Матери, вот тут, где Симон кажется Моим мнимым отцом. Или же, если предпочитаете, Я расскажу вам о той ночи…»
«О! конечно, Учитель. Познакомь нас с Твоим появлением».
«Чтобы это стало жемчужиной света для наших сердец. И чтобы мы могли пересказать это миру».
«И почтить Твою Мать не только за то, что Она приходится Тебе Матерью, но и за то, что Она… о! за то, что Она – Дева!»
Первым заговорил Иуда, потом Симон, потом Иоанн, улыбаясь сквозь слезы все там же, возле яслей…
«Идите сюда, на сено. Слушайте…» – и Иисус повествует о ночи Своего Рождества, – «… когда Матери уже подошло время рожать, во время правления в Палестине Сентия Сатурнина, по распоряжению Цезаря Августа императорским представителем Публием Сульпицием Квиринием был выпущен указ. Указ был: провести перепись всех жителей Империи. Те, кто не были рабами, обязаны были отправиться в свои родные места, чтобы записаться в императорские реестры. Иосиф, супруг Моей Матери, происходил из рода Давида, и от Давида же вела происхождение Мать. Поэтому, подчинившись указу, они покинули Назарет, чтобы прибыть в Вифлеем, колыбель царского рода. Пора была суровой…»
Иисус продолжает повествование, и на этом все прекращается.