Книга 4
Серия: Стая
Жанр: Современный любовный роман
Автор: Сергеева Оксана Николаевна/fima
Рейтинг: 18+
Предупреждение для любителей жанра и нейтральных любопытствующих:
В тексте присутствуют сцены эротического характера и обсценная лексика.
Претензии о моральном ущербе не принимаются.
Графическое оформление темы: Аquamarinе
Когда-то его считали человеком «второго сорта». А теперь у него есть все, о чем он только мечтал, и даже то, о
Чем он не мечтал никогда. Погрязая в наслаждении без рассудка и без нравственности, он ест кайф ложками.
Заворачивает свою пустоту в яркий фантик, становясь заложником этой пустоты. Скажете, пресытился? Нет,
пережрал. Но неожиданно вмешавшееся прошлое заставляет его сделать перерыв. Перерыв на жизнь.
Справка для читателей платных произведений СТ
Инструкция по оплате подписки через Робокассу с картинками
fima 01.01.2015 11:50 » Пролог
Автор обложки: alenatara
Зла не существует или, по крайней мере, его не существует для него самого. Зло — это просто отсутствие Бога.
Оно похоже на темноту и холод — слово, созданное человеком, чтобы описать отсутствие Бога. Бог не создавал
зла. Зло — это не вера или любовь, которые существуют как свет и тепло. Зло — это результат отсутствия в
сердце человека Божественной любви. Это вроде холода, который наступает, когда нет тепла, или вроде
темноты, которая наступает, когда нет света.
Альберт Эйнштейн
Я не господин, господа все в Париже!
«Собачье сердце»
Да твою ж мать!
Гергердт порывисто выходит из машины и выбрасывает только что прикуренную сигарету.
Хорошо, что не собака. А то сдохла бы животинка. А девка раз из тапок не вылетела — значит, живая. Удар не сильный был,
оклемается. И откуда она взялась только! Выскочила на дорогу, как пробка из шампанского.
Артём присаживается на корточки. Смотрит девушке в лицо. Глаза у нее открыты, но она не шевелится.
— Какого хрена ты под машину кидаешься, самоубийца? Под кайфом, что ли?
— Какого хрена ты летишь на красный! — говорит незнакомка удивительно громким голосом и садится на асфальте.
Ощупывает себя. Со стоном трогает затылок. Смотрит на ободранные колени, как будто до сих пор не веря, что все это
происходит с ней, а не с кем-то другим.
— Орешь – значит, жить будешь. Давай-ка, поднимайся, как там тебя… — Гергердт уверенно подхватывает ее под локоть.
Нужно поскорее решить этот инцидент. Правая ладонь ползет в карман куртки за бумажником.
— Рада… — Опираясь на твердую руку, девушка поднимается с земли.
— Чему, ты, бл*ть, рада? Что я тебя чуть не убил? — раздраженно спрашивает мужчина.
— Зовут меня – Рада! Дружинина! Это чтобы ты знал, кому деньги по иску перечислять будешь. А то скоро зима, а мне как
раз нужна новая шуба! — швыряет злые слова незнакомцу в лицо. Перед глазами еще мелькают звездочки, в голове звенит.
Лицо незнакомца, кстати, пока неразличимо: фары слепят в темноте.
Думала, что успеет перебежать на зеленый. За десять секунд точно бы успела, просто этот урод не остановился! Ну, да.
Таким же на все похрен — они напролом прут, по головам. Хорошо, что скорость была черепашья, по тормозам дал, только
чуть задел ее.
— Ну, по этому иску тебе вряд ли хватит денег на хорошую шубу, — сдерживая улыбку, говорит он и сует ей в трясущиеся руки
визитку. Не деньги, как хотел вначале.
В своей жизни Гера знал только одну Раду. И та, кажется, тоже — Дружинина. Это было очень давно, в другой жизни.
Девушка презрительно хмыкает. Разворачивается так, чтобы свет фар не бил в лицо, поправляет прямые, до плеч, волосы.
— Радка-мармеладка, — произносит Артём наобум и следит за ее реакцией. Она вскидывает глаза и смотрит на него с
подозрением. — Радка любит мармеладки, — добавляет он и наслаждается полной растерянностью Рады Дружининой. Да,
это точно она. Хотя узнать ее невозможно. Нереально. Слишком много лет прошло с их последней встречи. Но это она!
Рада пристально всматривается в мужчину, внимательно оглядывая массивную фигуру. Он темноволос, широкоплеч. Она
его не узнает, но тот смотрит так, будто ее знает.
«Боже, что я туплю… Визитка!»
Она шагает ближе к машине и, подставляя карточку под яркий свет, чуть склоняет голову, а потом дергается конвульсивно,
словно ужаленная осой.
— Гера?! — восклицает, а глаза расширены, и рот чуть приоткрыт от удивления. — Гера, ты, что ли… — произносит тише. На
лице полное осознание.
Он расплывается в дьявольской улыбке:
— Ты так и не научилась выговаривать мою фамилию.
— Об твою фамилию можно зубы сломать, вот и пришлось сократить. А тебе никогда не нравилось, как я тебя называла. Все
время обещал отодрать меня за косы, но так и не отодрал. — улыбается. В памяти всплывают воспоминания из далекого
прошлого, их не много, связанных с Артёмом, но они яркие, как вспышки молнии. Она хорошо помнит его, потому что когда-то
они жили в одном доме, на одной площадке, играли в одном дворе. Вернее, он играл с пацанами, а она время от времени
путалась у него под ногами.
Рада вздыхает и с мягкой усмешкой возвращает Гергердту визитку, засовывая ту в нагрудный карман его кожаной куртки.
Потом смотрит по сторонам и перекидывает через плечо ремешок сумки, собираясь уходить.
— Поехали кофе попьем, — он останавливает ее словами и не очень вежливо оттесняет ближе к машине.
— Кофе? — переспрашивает она, но не отказывает сразу. — В таком виде… — Смотрит на себя: колготки поползли
уродливыми стрелками, про ободранные колени и говорить нечего. — Нет, думаю, что остаток ночи я благополучно переживу
без кофе.
— Поехали ко мне, я живу в паре кварталов отсюда. Не бойся, насиловать не буду. — Открывает дверцу и добавляет,
нахально улыбаясь: — Все только по обоюдному согласию.
Она сомневается. Закусывая губу, задумывается на несколько секунд. Смотрит ему в глаза, проводит руками по бедрам,
разглаживая кожаные шорты. И садится в машину…
***
Это большая глупость – приехать к нему домой. Чертовски большая глупость. Тот мальчик, который когда-то жил по
соседству, и этот мужчина — два разных человека. Между ними целая жизнь. Она совершенно не знает Гергердта-мужчину,
но того, что доводилось слышать о его персоне, вполне достаточно, чтобы бежать от него куда подальше. Однако
любопытство в ее случае сильнее инстинкта самосохранения. Очень хочется поговорить с ним, узнать, как сложилась его
жизнь, как он живет. Господи, а она ведь даже не знает, женат он или нет! Возможно у него есть девушка.
Эта неожиданное заключение заставляет Раду встрепенуться. Даже смутиться как-то, ведь она почему-то самонадеянно
восприняла Геру как одиночку.
Чтобы развеять возникшие сомнения Дружинина осматривает полочки в ванной на предмет каких-то женских
принадлежностей. Гель для душа, крем, шампунь… Если в доме есть женщина, что-нибудь все равно обнаружится. Но нет,
ничего такого, что могло бы принадлежать пассии Гергердта, Рада не находит. Немного успокоив свою совесть, она
продолжает заниматься тем, чем занималась: мокрым полотенцем обтирает кровоподтеки.
— Кофе с сахаром?
— Гера! Какого черта?! — оборачивается на голос, нервно сжав в руках мокрую ткань.
— Ну ты же не закрылась, — не пытаясь скрыть интереса, он нагло рассматривает ее. Она перед ним в трусиках и рубашке.
С голыми ногами. Твою мать, какие у нее ноги…
— Я не думала, что ты будешь вламываться ко мне в ванную! — Румянец заливает щеки. Гергердт, вот нахал! Хотя
неудивительно.
— Зря. — Подпирает плечом косяк. — Так кофе с сахаром?
— Артём!
— Ладно. Как себе. — Закрывает дверь и снова оставляет Дружинину одну.
Да, это была самая идиотская идея – поехать к нему домой. На кофе! Какой в задницу кофе! У Гергердта на лице написано,
что он хочет ее трахнуть. А еще у него на лице печать отъявленного мерзавца. Но, черт подери, ее это ни капли не беспокоит.
Все-таки плохая вещь — ассоциативное мышление.
Она раздраженно откидывает полотенце и надевает шорты. Заправляет в них белую рубашку, стягивает на талии ремень и
выходит из ванной комнаты с одним единственным желанием добраться до какого-нибудь стула. Сейчас, когда шок прошел,
боль в ушибленных местах чувствуется невыносимо остро. На бедре расползается огромный синяк. Правую ладонь саднит.
Мда-а, веселый получился вечерок.
Вопрос о наличии женщины в жизни Геры отпадает сам собой, когда Рада, минуя огромный обеденный стол, проходит в
кухонную зону и усаживается за барную стойку. На одном из высоких стульев она замечает бюстгальтер. Артём проследив за
ее взглядом, с невозмутимым видом подцепляет белье ножом и выбрасывает в мусорное ведро.
— Извини, не ждал сегодня гостей.
Дружинина понимающе усмехается. Наверное, женщин из своей жизни он выбрасывает подобно этому белью — как мусор.
— Что ты смотришь на меня? — Напрягаясь под тяжестью его взгляда, двигает к себе чашку кофе.
— Соскучился. Целую жизнь не видел.
Она хохочет в ответ. Шутник.
Артём беззастенчиво разглядывает ее. Замирает глазами на длинной изящной шее, спускается чуть ниже к маленькому
треугольнику обнаженной кожи, который виднеется в вырезе рубашки.
Почему-то у Рады от этого перекрывает, и она с большим трудом проталкивает образовавшийся ватный ком глотком
горячего кофе. Кофе чуть сладкий. Самую малость. Наверное, в чашке неполная ложка сахара. Значит, вот такой Гера любит
кофе.
Гергердт вдруг поднимается с места, начинает рыться в ящиках, находит какую-то коробочку и подает ей.
Это мазь от ушибов и царапин.
— Спасибо. Как раз то, что надо, — благодарит Рада. Немного отодвигается от стола, ставит ступню на перекладину
соседнего стула, приподнимая колено выше, и обрабатывает ногу. Наносит мазь на синяки и царапины.
— Помочь?
— Нет, боюсь, ты можешь увлечься. И начнешь меня лечить с ног до головы.
— Я бы с удовольствием, — говорит он и выразительно смотрит на ее колени. — П*здец, у тебя ноги... Как говорится, когда я
вижу такие ноги, я забываю про труп в багажнике моего автомобиля.
Она вскидывает глаза. Оказывается, у нее зеленые глаза. Он и не помнит.
Радка-мармеладка. Шатенка с зелеными глазами — убойное сочетание. Наверное, в его вкусе. Да, определенно, в его вкусе.
Она шикарная. Роскошная. С обалденными длинными ногами. Любая супермодель сдохла бы от зависти, глядя на ее фигуру.
Когда он увидел ее полуголую, в белых кружевных трусиках, которые ни черта не прикрывали, у него не только в паху заныло.
Заныло все тело. Захотелось ее… Захотелось. Всю.
— А-а, — иронично протягивает она, — так это был комплимент...
— Ты замужем? — спрашивает он, и Рада отвечает на его вопрос понятной улыбкой. Откладывает в сторону тюбик с
лекарством. — Ах, ну да, — говорит он за нее, — тебя бы тогда здесь не было.
— Конечно, не было бы. Я не замужем.
— Почему?
Пожимает плечами и отделывается скромным:
— Не сложилось.
— А как же — выйти замуж за интеллигента, чтобы наплодить интеллигентов?
Она соскальзывает со стула, проводит руками по шортам будто вытирает ладони.
— Курить хочу.
Уходит за своей сумкой и через минуту возвращается. Достает пачку сигарет. Отказывается от протянутой зажигалки,
прикуривает сама.
— Хорошая девочка Рада совсем испортилась, — ухмыляется Артём.
— Даже не представляешь, насколько, — иронизирует в ответ «хорошая девочка».
— А может, тогда и сексом займемся?
На мгновение Дружинина замирает. Потом с выдохом выпускает тонкую струйку дыма и, качая головой, уверенно говорит:
— Нет. С тобой я спать не буду.
— Почему нет? — преспокойно спрашивает он.
Она улыбается:
— Не хочу.
— Жаль.
Дружинина хочет узнать, как сложилась его жизнь, но не может сформулировать ни одного четкого вопроса. Судя по машине
и квартире, живет он много лучше, чем просто «хорошо». И это хорошо.
— Как уважаемые родители? — зато Гера с вопросами не задерживается. «Уважаемые» звучит довольно язвительно.
— В порядке.
— Во всем успех? Процветают?
Рада кивает, неторопливо затягивается.
— Папа давно уже ректор. Мама тоже вся в науке, заведует кафедрой экономики инноваций. Докторскую защитила.
— А ты? Что-нибудь уже защитила? — усмехается. Черные глаза не отрываются от ее лица.
Рада не поддерживает его смех, небрежно стряхивает пепел и снова подносит сигарету к губам.
— А на мне природа отдохнула.
— Бывает.
— Вот и я говорю. Бывает. Отвези меня домой.
Она уже попросила его, а потом подумала, что зря. Лучше бы добраться на такси, но едва ли теперь удастся отвязаться от
Артёма. Он настойчивый. Это Дружинина уже успела ощутить на себе.
— Я сейчас живу у родителей... — предупреждает она, садясь в машину.
— Я помню адрес, можешь не говорить. Если твои родители живут там же, — перебивает ее Гергердт. Этот адрес он вовек
не забудет.
— Да.
По дороге молчат оба скованные странным ощущением. Почему-то даже у Геры закончиваются вопросы. Когда наконец
машина останавливается у подъезда, Рада испытывает необычайное облегчение, но вида не подает, отшучиваясь:
— Надеюсь, ты не рассчитываешь на прощальный поцелуй.
— Целоваться не люблю, а вот телефон оставь.
— Нет, — качает головой и хватается за ручку, чтобы выйти. — Всего тебе хорошего…
Гергердт вдруг подается к ней и делает то, о чем мечтал последние несколько часов, — трогает ее лицо. Касается ладонью
щеки, потом скользит вниз и обхватывает пальцами шею. Он не давит, а только горячо касается, но у Рады снова
перекрывает дыхание. От непозволительной близости, в которой они оказались. Она чувствует его тепло, аромат его
парфюма, те нотки, которые раскрываются на коже.
— Ну, иди… — говорит он. От его тона у нее почему-то начинают дрожать колени. Она не может двинуться с места. — Иди…
Рада… слаще мармелада… — медленно он убирает руку.
Рада выбирается из машины и резво заскакивает в подъезд, забыв про боль в колене.
Или это просто мазь начинает действовать...
fima 08.01.2015 18:57 » Глава 1
Ооо!.. Етить твою мать, профессор!
Иди сюда, выпей с нами!
«Собачье сердце»
Рада открывает входную дверь, черной кошкой проскальзывает в квартиру и растворяется в темноте прихожей. Скидывает
сапоги и свободно вздыхает только за дверью своей комнаты.
Первым делом она раздевается и натягивает пижаму, пряча синяки и ссадины под брюками и рубашкой. Делает все, не
включая верхний свет, — нужные вещи легко находятся на ощупь. Теперь можно зайти к отцу. Он, должно быть, работает над
очередной публикацией.
Когда зашла домой, Рада успела заметить узкую полоску света, вырывающуюся из-за закрытой двери кабинета.
— Пап, ты не спишь, — не то спросила, не то констатировала, заглядывая в святая святых отца.
— Работаю, дочь, работаю, — вздыхает он и снимает очки. Чуть отклоняется в кресле, расслабляя плечи.
— Вот если бы мама была дома, она бы тебе устроила, — улыбается Рада и аккуратно прикрывает дверь. В этой комнате
не хочется слышать громких звуков. Они тут так же неуместны, как хохот на кладбище.
— Наверное, устроила бы, — соглашается отец и задумчиво поджимает губы. У него усталый вид и покрасневшие глаза.
Видимо, он выпил немерено кофе.
Да, на столе стоят четыре пустых чашки. Мама бы обязательно упрекнула. Не терпела его привычку копить грязные чашки,
но отучить от этого не смогла. Отец не пил из одной чашки два раза, потому за время работы у него собирался целый
«сервиз».
Чуть пригибаясь к столу, дочь заглядывает в отцовские заметки, смотрит в монитор компьютера.
— Это то, что мы с тобой обсуждали?
— Да.
— Иди отдыхай, не мучай себя. Хочешь, я помогу закончить статью? Тут осталось всего ничего. Пара часов работы.
— А ты, значит, спать не хочешь…
— Бессонница мне сегодня обеспечена, знаешь же, у меня это бывает. Просто набралась впечатлений. Иди, я закончу.
— Рада, ты могла бы уже давно сама защититься. У тебя такая светлая голова, ты же умная девочка… Я это говорю не
потому, что ты моя дочь. Лучше бы восстановилась в аспирантуре и защитилась сама… чем кому попало за деньги
диссертации писать. — И хотя в голосе слышится укор, глаза смотрят мягко: — А ты думала, я не знаю?
— Не вижу никакого смысла, — отвечает дочь с холодком. — Диплом кандидата экономических наук что-то изменит в моей
жизни? И, кстати, я пишу вовсе не кому попало. Среди моих «клиентов» есть очень одаренные люди, с такими же светлыми
головами, как у меня, но у них времени нет, а у меня иногда есть. Люди же по разным причинам диссертации защищают, не
все служат науке, как вы с мамой.
Отец громко вздыхает и, опираясь на ручки, поднимается с кресла.
В последние годы он сильно сдал, но тем не менее совсем себя не бережет — все так же много работает. Кажется, еще
больше, чем раньше.
— До сих пор не могу привыкнуть, что ты постриглась. — Гладит дочь по голове.
Рада издает резкий смешок, ёжится как от холода и усаживается на отцовское место.
— Иди отдыхай папа. И не переживай, Вячеслав Игоревич, научное сообщество не узнает, что на этой статье ты
непростительно схалявил. Но за это ты завтра съездишь со мной на квартиру. Надо посмотреть, как там дела. А то, может,
уже и паркет залакировали, да я от вас на следующей неделе свалю. Но поедем только после того, как я высплюсь.
— Конечно, дорогая, конечно. Не забудь проветрить комнату, когда будешь уходить. И не сиди с открытым окном, — говорит
перед тем как закрыть дверь.
Точно, сигареты. Надо принести сигареты. И чашки грязные убрать.
Рада наводит на столе порядок: листы в стопочку, посуду на кухню, настольную лампу ярче. Идет в комнату, достает из
шкафа свою сумку… Твою налево. Забыла у Геры сигареты.
Ладно. Это же не беда. Ее стратегическим запасам любой курильщик позавидует, но сам факт случившегося отдается внутри
необоснованной тревогой.
Она снова лезет в шкаф, на самую верхнюю полку, достает из почти полного блока пачку Richmond Cherry, сует в карман
пижамы и идет в ванную. Старается не шуметь, не хлопать дверями, чтобы не тревожить отца. Не умывается, а только
стирает с губ красную помаду. Потом осторожно запускает пальцы в волосы и, стягивая их в высокий хвост, пригибается к
зеркалу. Смотрит на себя. В глаза.
Что он там увидел? Артём. Он так пристально и жадно рассматривал ее. Что он разглядел?
На нее все так смотрят. Природа наградила ее идеально ровной кожей и крупными, но пропорциональными чертами лица.
Чтобы подчеркнуть эту красоту, не требуется обилия косметики.
Рада резко подается назад, торопливо скрепляет густые волосы резинкой и возвращается в кабинет. Снова садится в
кресло, расслабленно откидывается на спинку. Немного отталкиваясь от стола, свободно вытягивает ноги. Надо собраться с
мыслями. Но они как-то не собираются. Да, это все Гера, мать его так.
Кто бы мог подумать. Гера…
Считала, что ее уже ничем нельзя удивить. Разучилась удивляться. Но Гера взбудоражил. Конечно. Старый, давно забытый
друг. Друг детства.
Семилетней малявкой, она в рот ему заглядывала, ловила каждое слово и считала авторитетом. А как иначе? Ему было
двенадцать. Он взрослый, важный, столько всего знал. А главное, не поучал ее, ничего не запрещал, а только смеялся по-
доброму и давал конфеты. Ириски. Мама не разрешала ей есть ириски, потому что «эти дрянные конфеты портят зубы». А
Рада не могла понять: почему Артёму можно есть ириски, а ей нет? У него что зубы другие?
При мысли о тех ирисках губы Рады невольно расслабляются и растягиваются в чуть заметную улыбку. Она срывает с пачки
хрусткую пленку, прикуривает сигарету и с наслаждением втягивает вишневый дым. Из нижнего ящика стола достает
хрустальную пепельницу. Это ее пепельница. Отец не курит.
А еще она хорошо помнит, как сильно плакала, когда Артёма вернули в детдом. Кучка вернул, опекун. Как она рыдала и
страдала по-настоящему, по-взрослому — она отлично помнит. Ей было очень больно. Но тогда только за себя. Потому что
она потеряла друга. У нее забрали лучшего друга. Слишком маленькая была, чтобы даже попытаться представить, что
творилось в душе Гергердта. А когда смогла представить, стало страшно. Очень страшно думать о том, что мог чувствовать
в тот момент двенадцатилетний мальчик. Вот тогда поняла, почему Гера все время звал опекуна Кучкой. Потому что — кучка
дерьма. Потому что Кучка — кучка дерьма. Она тоже так стала его звать. Про себя, конечно. Как еще можно назвать
человека, который отдал ребенка в детдом. Поиграл в папу три года и вернул. Жена умерла, и ребенок стал не нужен.
Хороша логика, слов нет. А что потом с мальчишкой, всем плевать.
Хотя нет, Кучке плевать не было. Он с какой-то маниакальностью стал следить за судьбой Геры. Рассказывал про него
всякие страшные истории, смаковал подробности, после чего Рада обязательно получала внушение от всезнающей Ларисы
Григорьевны: смотри, Рада, не будешь слушаться, будешь, как тот гадкий мальчишка.
Гадкий мальчишка… О его бесконечных приводах в полицию ходили легенды. Потом она что-то слышала про наркоту, потом
про условный срок за тяжкие телесные. И это, вероятно, только начало. Первые «достижения». Ему еще не было
восемнадцати.
А потом Гера исчез из ее поля зрения. Кучка исчез – разменял четырехкомнатную квартиру и уехал, — и Артём пропал.
Рассказывать про него стало некому.
А теперь он сам появился, Гергердт. Сурово мужественный. Фатально притягательный. Смертельно опасный. И
настойчивый. И было у Рады вполне определенное чувство, что не сможет она от Артёма отделаться так быстро, как
хотелось бы. А хотелось бы. Не дура, понимала, что ему надо, и чем для нее это закончится. Осознавала прекрасно, как
далеко он зайдет. Потому что по-другому просто никак. Потому что Артём Гергердт не обаятельный негодяй, а человек,
способный абсолютно на все. Другим он быть не может.
— Гера, изыди, — говорит она вслух, выдыхает дым вверх, смотрит, как он вьется белой птицей. Кладет сигарету в
пепельницу и заносит пальцы над клавиатурой. Они дрожат.
Конечно, Рада погорячилась, пообещав закончить статью за пару часов. Провозилась до утра. А все потому что Гера
намертво засел в голове.
Когда выключала компьютер, слышала шаги отца в прихожей.
— Блин, папа! — Она заходит на кухню и, заглядывая через отцовское плечо в шкворчащую сковороду, морщится: — я
только зубы почистила, спать собралась.
— Я так и знал, что ты придешь на запах, — усмехается он, — доставай тарелку. Нельзя ложится спать на голодный желудок,
а то цыгане приснятся.
— Ужас-ужас! Профессор! Жареный лук! Утром! Какой моветон! — притворно возмущается, эмоционально копируя мать.
Рисует обычную сцену из их семейной жизни. Карикатуру. Смеется, обнимает отца за плечи и прижимается к его спине. — И
какая вкуснятина, — довольным мурлычет под нос и кладет себе порцию яичницы с луком.
Ест торопливо, не присаживаясь на стул, а стоит, оперевшись бедром о столешницу. Мама бы фыркнула. А отцу все равно,
он ломает хрустящий батон, не жалея поливает яйца кетчупом (сплошные консерванты!), и с его губ не сходит добрая улыбка.
Глаза слипаются, ужасно хочется спать, и от мысли, что ее ждет мягкая постель, тело приятно ноет. Отец что-то говорит, она
отвечает, не задумываясь. Это какие-то привычные вопросы, касающиеся планов на выходной день. У отца, наверное, их
много, планов, а у нее только один: как следует выспаться. Нет у нее больше планов. Никаких.
— Оставь, я сам, — бросает отец, когда Рада, собирается вымыть свою тарелку. — Иди ложись. Хорошего сна.
— А тебе удачного дня.
Шаркая тапками, Рада идет в свою комнату. Скидывает покрывало с кровати и забирается в постель — о, ужас! — в той же
пижаме, в которой полночи курила.
Теперь «принять снотворное» — очень тихо включить телевизор. Минут на пятнадцать. Его тихий гул лучше всяких таблеток.
Когда картинка перед глазами плывет, Рада нажимает на пульте кнопку отключения и накрывается с головой одеялом. Но
беззаботно окунуться в сновидения не удается. На прикроватном столике разрывается телефон, орет энергичной музыкой.
Вот дура. Она забыла его отключить.
Дружинина неохотно высовывается из своего укрытия и тянется за мобильным. Номер на дисплее незнакомый. Даже не
думая отвечать на звонок, Рада убирает звук и собирается вернуть телефон на место, но не успевает. От так жаждущего
услышать ее абонента приходит сообщение:
«Радка-мармеладка, возьми трубку. Это я. Ты же знаешь: я без тормозов».
Давно не помнила, чтобы простое смс производило на нее такое впечатление. Но это Раду буквально подбрасывает на
кровати.
Гергердт. Ну, конечно! Шустрый малый. Еще суток не прошло с их встречи, а он уже ее номер телефона где-то надыбал.
Рада усмехается. «Это я». Ага, разумеется, она сразу должна понять, что это Он. А она ж, глупая баба, еще думает!
Еще раз прочитав смс, Дружинина впадает в немой ступор.
То, что написал сообщение Гера, не вызывает сомнений. Но к ак написал! Запятая после обращения, двоеточие после
«знаешь». Покажите хоть одного быдловатого бизнесмена, который расставляет в смс-сообщениях знаки препинания по
правилам русского языка.
И ведь сидит как дура и ждет звонка.
— Да, — сухо отвечает, когда на экране вновь загорается «незнакомый» номер.
— Доброе утро.
— Противно и слащаво. Тебе так не идет.
— Какого хрена ты не отвечаешь?
— О-о, доброе утро, Гера, — говорит Рада и откидывается на подушку. — Я еще сплю. Так что все, что желаешь мне сказать,
кидай на автоответчик.
— Боюсь, автоответчик не выдержит моего трагического пафоса.
— Тогда я попробую выдержать, но позже. Высплюсь и сама перезвоню тебе.
— Перезвонишь?
— Перезвоню, — нагло врет она, нажимает «отбой», потом и вовсе отключает телефон. Не будет она ему звонить, не
собирается.
И не звонила. Проспала весь день, даже телефон не включала. Вечером, как и договаривалась, съездила с отцом на свою
квартиру. Обрадовалась, что можно потихоньку собирать вещи. Но полноценно заняться переездом удастся, дай бог, только
на следующих выходных. Отец на неделе занят, да и у самой работа.
Понедельник проходит напряженно и суетливо. Привычно, в общем, это же понедельник. Удивительно, но сотовый не
разрывается от звонков Артёма, не пищит напористыми смсками. Это приносит облегчение и, как ни странно, легкое
разочарование. И хотя Рада не собирается звонить «старому другу», все же сохраняет его номер под контактом «Гера».
Другого такого нет, так его ни с кем не спутаешь.
Рада переступает порог квартиры. Отец уже дома. Похоже, что не один. Это не настораживает, к нему часто приходят друзья
и коллеги. К Дружининым всегда кто-то приходит. У них в квартире для таких встреч отведена специальная комната —
мужская гостиная. Сигарная, как называет ее отец.
Дверь в эту комнату открыта, но Рада не думает мешать, идет в ванную, моет руки. А когда выходит, пораженно застывает
посреди прихожей, потому что узнает смех гостя, с которым беседует Вячеслав Игоревич Дружинин.
Или у нее глюки, или…
Нет, это никакие не галлюцинации. В квартире тихо, и Рада уже отчетливо слыша голоса, разбирает некоторые слова.
Слышит и крадется по прихожей, точно воровка. Медленно подходит к сигарной, закладывает пальцы в карманы брюк и
ступает на порог, прислоняясь плечом к косяку.
Гергердт, что б ей сдохнуть, собственной персоной.
Гергердт! В квартире ее родителей. В комнате ее отца. С ее отцом за чашечкой зеленого китайского чая!
fima 18.01.2015 14:19 » Глава 2
Я теперь председатель, и сколько ни накраду –
всё на женское тело, на раковые шейки, на абрау-дюрсо.
Потому что наголодался я в молодости достаточно,
будет с меня, а загробной жизни не существует.
«Собачье сердце»
— Радочка, а вот и ты, наконец. — Дружинин встает с места. При виде дочери его лицо оживляется, светлеет.
— Да, папа. Я немного задержалась на работе, потом забирала машину из автосервиса.
— Все в порядке? – спрашивает отец. Как всегда, участливо.
— Да, в полном. Спасибо, что развлек моего гостя.
— Ну что ж, оставлю вас.
— Приятно было побеседовать, Вячеслав Игоревич.
Ах, ну надо же, сама любезность!
Рада не скрывает циничной усмешки.
— Взаимно. Вот ведь случай. Неожиданность какая, — говорит Вячеслав Игоревич.
Он немного растерян, может быть, удивлен, но держится спокойно, доброжелательно.
Рада отходит чуть в сторону, пропуская отца к двери. Тот выходит из комнаты, оставляя ее с Артёмом наедине.
Гергердт сидит на маленьком двухместном диванчике. Он удобно устроился: плечи плотно прилегают к спинке; левая рука
расслабленно лежит на подлокотнике. На лице полное спокойствие, а глаза сосредоточенные, напряженные. Ждут от нее
какой-то реакции — взгляда, жеста, слова.
Она подходит к нему, смотрит со скучающим выражением, все так же небрежно держа руки в карманах.
— Люблю училок, давай, накажи меня, детка, поставь мне «двойку», — произносит глухо и монотонно.
Рада рассматривает его, оценивает, как он одет. На нем черная водолазка. Поверх нее темно-синий пиджак на двух
пуговицах, со стандартными лацканами. Легкий глянцевый отблеск мягкой кашемировой ткани изящно оттеняет текстурный
узор. В первую встречу Гера был в белой футболке и джинсах. Сегодня верхний комплект дополняют черные брюки с
отделкой в виде двойной линейной строчки и имитацией ручного стежка.
Очень стильно, очень.
— Ты прям как в детстве… Когда девочка очень нравится, все шутами становятся, — наконец говорит она. — Были б косы,
отодрал бы.
— Я тебя и так могу хорошо отодрать.
— Зачем ты пришел? — спрашивает прямо.
— К тебе. Позвонил в дверь и спросил: «А Рада выйдет?»
— Не смешно.
Он легко поднимается. Застывает перед ней — такой высокий и широкоплечий. Мощный, неуправляемый.
— Ну, а чего ты как маленькая? Я тебе звоню, ты не отвечаешь. Говоришь — перезвоню, не перезваниваешь. Кто так
делает? Позвонила бы сама, договорились бы о чем-нибудь. А сейчас собирайся.
— Куда?
— Свидание у нас. Все чинно благородно. Я тебя у папы отпросил. Обещал, что в полночь принцесса будет в дома. Иди
переодевайся, пойдем в ресторан.
— Вот так сразу?
Гергердт пригибается к ней и понижает голос:
— Вот так сразу, это если бы я сказал: иди раздевайся, будем сексом заниматься. А пока в ресторан. Не, ну если ты без
ресторана согласна…
— Гера, облезешь, — резко обрывает она.
— Пойдем, — снова распрямляет плечи и говорит мягче, — у меня не так часто возникает желание поговорить с женщиной.
Не отказывай.
Рада смотрит на него долгим взглядом. Думает, наверное, решается. Сомневается. На ее красивом лице не отражается тех
сомнений, но и нерешительности на нем нет. Она тверда, совершенно спокойна и ни капли не смущена. Ее губы чуть сжаты.
Так чувственно.
— Отчего в голове не растут цветочки, а растут они в траве и на каждой кочке… — напевая, протягивает к ней руку,
чтобы тронуть каштановые волосы, но Рада резко откидывает ее от себя.
— Хорошо, — соглашается.
Он, впрочем, в этом и не сомневался — что она согласится. Его темный взгляд скатывается вниз, к ее ногам.
— Юбку надень.
— Гера, облезешь, — повторяет она, разворачиваясь спиной.
— Пиастры, пиастры, — вполголоса бубнит он, шагая за ней по пятам, — и дублоны, и фунты стерлингов, не говоря уж о
гинеях…
— Чего? — оборачивается Рада.
— Говорю, как вспомню, сколько золота, которое мы добыли честным разбоем, Флинт зарыл на острове, так дурно
делается, — громко добавляет он, останавливаясь перед стеной, увешанной каким-то грамотами и дипломами. Доска
почета, куда деваться.
Дружинина смеется и скрывается в комнате.
Дурно ему делается в этой квартире. Столько лет прошло, а ничего не изменилось. Вроде и мебель другая, а все по-
прежнему — все в стиле дворцовой классики. Наборный паркет, ёпрст. Как в музее. Мавзолей, бл*ть. Только этого не
хватает, который живее всех живых.
Артём шарит взглядом по стенам в надежде увидеть семейные фотографии, но не обнаруживает ни одной.
Через пару минут Рада выходит из комнаты. Такая красивая. В шортах. Ладно и так сойдет. Ноги-то видно. Шорты
классического покроя, до середины бедра, со стрелками. Черные. Шикарно. И черная блузка, спереди расшитая пайетками.
Та белая рубашка, в которой он первый раз ее видел, не была такой обтягивающей, а эта обрисовывает каждый изгиб.
Мать твою, как теперь успокоиться…
Дружинина надевает сапоги на высоких шпильках. Ее длинные ноги становятся еще длиннее, мышцы приобретают
привлекательный женственный рельеф.
У него начинают зудеть ладони от желания дотронуться до нее. Прижать к себе.
— Гера, отомри, — небрежно говорит она и тянется за пальто, которое до этого бросила на банкетку.
Гергердт сам накидывает пальто ей на плечи, не выпуская из рук бежевую ткань, чуть притягивает к себе. Касается губами
щеки.
— Я пока тебя до кровати доведу, сдохну.
Рада не подает виду, что хоть как-то взволнована этим жестом, ждет, пока Артём отпустит. Когда он отстраняется, она
мягко, но холодно улыбается и окидывает его высокомерным взглядом.
— Люблю мужчин в пиджаках. — Застегивает внутреннюю пуговицу, запахивает длинное пальто и затягивает пояс. — Они так
прилично выглядят.
Гергердт надевает свое пальто. Строгое, черное. Сгибает локоть, предлагая руку.
Умереть не встать. Она очарована.
Дружинина усмехается и выталкивает его за дверь.
— Подожди, я сейчас.
Перед тем как уйти, заглядывает к отцу в кабинет.
— Пап, я пошла.
— Хорошо отдохнуть, — желает, не поднимая головы. Уже зарылся в бумагах. Кажется, сейчас прибавит «не задерживайся».
— Я не долго. Сколько он меня ждал?
— С полчаса.
— О чем вы говорили?
— О разном.
— Например.
— Например, — вздыхает отец и поднимает взгляд, — например, о проблеме публикационной активности российских ученых.
— О чем? — удивляется Рада. — Ладно, я пошла.
Ей не приходит в голову как-то оправдываться. И абсолютно все равно, какую версию «случайной встречи» выдал Гера
отцу. Хотя для интереса можно спросить. Отец давно уже не задает лишних вопросов. Даже неожиданное появление
мальчика из прошлого в их квартире едва ли стало для него шоком.
У подъезда их ждет «Майбах».
Круто. Красиво жить не запретишь. Так вот на чем Гера сегодня прикатил, потому она и не узнала, что дома ее ждут гости.
Номера джипа Рада запомнила. «ЕК 666 Х». Ну, разумеется. «Еду Как Хочу».
— Ты выбрал место, или я могу предложить свой вариант?
— Конечно, — кивает Артём. — Мы может поужинать там, где хочется тебе. Мне все равно, — на губах сверкает усмешка, —
можем и в подъезде пива попить.
Рада ухмыляется, при этом пребывая в полной уверенности, что Гера говорит это совершенно серьезно. Это в его духе.
Ладно, сегодня она точно не намерена проверять его на вшивость. Ресторан так ресторан.
Она называет ему место и п