195
колпак будет трех пудов» (Гильф. 5). Иногда же, наоборот, она представлена мягкой, пуховой, но в таких случаях Добрыня набивает ее песком: «Нагреб он шляпу песку желтого» (К. Д. 48). Эпитет «греческий» начинают относить не к шляпе, а к земле в буквальном смысле этого слова: «Насыпал колпак земли греческой», то есть набил его греческой землей, чтобы он стал тяжелым (Кир. II, стр. 23; Рыбн. 25). В нижнеколымской былине все действие переносится к берегу греческого моря:
Нагребал он в тое шляпу хрущата песка,
Еще той ли земли, земли греческой.
(Милл. 21)
Наконец, в пинежской традиции «шапка земли греческой» уже забыта целиком. Добрыня забрасывает глаза змея пригоршней песку (Григ. I, 52) или хочет убить его пятипудовым сер-горюч камнем (Григ. I, 87).
Такое забвение и выветривание не являются свидетельством плохой памяти народа. Забывается то, что уже не актуально. Отношения с Византией, как передатчицей к нам христианства, для слагателей былин были актуальны лишь очень короткое время. Так объясняется забвение «шапки земли греческой» и некогда придаваемого ей значения.
Однако содержание былины раскрылось перед нами еще не полностью. Следя за ходом боя, мы наталкиваемся на совершенно необычное, полностью неожиданное и загадочное явление: победив змея, Добрыня не убивает его, а щадит его жизнь. Это настолько необычный для народной поэзии исход борьбы, что должны были иметься какие-то особые причины его появления. Во всем русском фольклоре герой никогда не знает никакой пощады по отношению к врагам. Он не вступает с ними ни в какие соглашения, а всегда только уничтожает их. Эта норма здесь нарушена. Как мы увидим ниже, сам народ иногда как будто недоумевает по поводу этой пощады и пытается объяснить ее по-своему. Во всяком случае Добрыней руководит не «великодушие», как полагал Орест Миллер. Змей молит о пощаде и предлагает заключить «заповедь», наиболее типичная форма которой сводится к следующему:
Вот как тут змея да возмолилася: —
Ай же ты, Добрыня сын Никитинич!
Мы положим с тобой заповедь великую,
Чтоб не ездить бы тебе во далече чисто поле,
Не топтать-то ведь младых змеенышев,
А моих-то ведь рожоных малых детушек,
А мне не летать больше на святую Русь,
Не носить-то людей да во полон к себе.
(Гильф. 157)
196
Эта «заповедь» для нас полна величайшего интереса. Она обнаруживает, что змей, который предстал перед нами как хозяин огня, рек, дождя и гор, наносит вред Киеву, что из Киева он уносит в полон русских людей. Мифический враг начинает терять свои мифологические черты и приобретает новый характер, идущий не из мифологии, а из исторических отношений и борьбы военного характера. Основная идея былины, обрисованная нами выше, не только осложняется, но приобретает совершенно новый характер: с появлением Киевского государства исконный древний враг человечества становится врагом Киева, а Добрыня, поражающий змея, — защитником родной земли. Такая трактовка змееборства и образа змея более поздняя, чем первая. Так на одном сюжете можно проследить следы и более древнего и более позднего понимания его, которые не противоречат одно другому, а взаимодополняются.
Но эти наблюдения нам еще не объясняют, почему Добрыня щадит змея. По некоторым признакам видно, что народ и сам недоумевает, почему Добрыня не приканчивает змея. Пудожский певец Антонов к этому месту прибавил:
А на те лясы Добрыня приукинулся.
(Гильф. 64)
Эти слова явно выражают неодобрение певца. Народ не имеет обыкновения в самой песне выражать свое отношение, или свое мнение, или оценку тех событий, о которых повествует песня. Иногда это делается прозой, в виде замечаний, высказываемых во время пения. Такие ремарки советскими собирателями записываются, и они представляют драгоценный материал для суждений об отношении исполнителя к исполняемому. Однако у некоторых исполнителей советского времени такие «авторские отступления» включаются и в самый текст песни. Так М. С. Крюкова пропела это место с таким добавлением:
Нужно спороть-то и было буйну голову,
А я распороть-то было и сердце змеиное,
А и как змея-то, змея-то зла поганая
А и обошла она Добрынюшку ведь и лесеми.
(Крюк. I, 20)
Ответ на вопрос, почему Добрыня не убивает змея, не может быть вычитан из самой былины. Объяснение этого мы найдем в истории былины, которую предположительно можно восстановить по имеющимся вариантам.
Необходимо обратить внимание на то, что вся эта часть былины, вплоть до «заповеди», стоит вне киевского цикла. Добрыня уезжает не со двора Владимира, а из материнского дома,
197
не из Киева, а из Рязани. Подвиг совершен не по поручению Владимира. Добрыня возвращается домой к матери. Вся эта часть не подверглась процессу циклизации, она осталась вне орбиты киевского цикла. Однако по своему героическому характеру сюжет в целом таков, что он мог быть вовлечен в киевский цикл. Упоминание Киева в «заповеди» говорит о том, что древний, докиевский сюжет в Киевской Руси принял новые формы и новый смысл. Попав в орбиту киевского цикла, древний, докиевский сюжет должен был подвергнуться ряду изменений. Совершив подвиг не по поручению Владимира, герой должен был теперь, с вовлечением в киевский цикл, совершить его по поручению Владимира. Так получается удвоение змееборства. Один раз Добрыня бьется по собственному почину, другой раз по приказанию Владимира. Это объясняет нам наличие двух боев в этой былине. Но раз змееборство совершается дважды, первый бой не может быть доведен до конца. Так создается мотив временной пощады врага.
В данном случае переход из докиевского состояния в киевский цикл осуществился художественно не вполне удачно. Эту художественную неудачу народ прекрасно ощущает и делает попытки ее исправить и устранить — отсюда многочисленные варианты с одним боем вместо двух: народ заставляет Добрыню сразу же убить змея, не входя с ним ни в какие соглашения. В такой форме повествование выигрывает в том отношении, что устраняется непонятная пощада Добрыней змея, но в другом отношении оно проигрывает: Добрыня здесь совершает подвиг безотносительно к Киеву. Идейное содержание былины при такой трактовке снижается, она легко превращается в интересное приключение полусказочного характера. В таких случаях Добрыня побеждает змея уже не «шапкой земли греческой», а при помощи обычного оружия (Гильф. 241; Григ. III, 38, 76; Милл. 21; Аст. 70). Этим объясняется, что, несмотря на некоторую неудачу в спайке, все же форма с двумя боями, как наиболее полная и с идейной стороны наиболее значительная, народом сохраняется.
Если все эти предположения верны, они позволят восстановить и древнее, начальное звено былины, выпавшее из нее с привлечением сюжета к киевскому циклу, и объяснить причину этого выпадения. В догосударственном эпосе герой борется со змеями или аналогичными чудовищами за женщину, которую это чудовище похитило у героя. Но такой сюжет, как мы уже знаем из рассмотрения былин о сватовстве, в русском эпосе невозможен: такой сюжет не вызвал бы интереса и восхищения. Это дает нам право предположить, что первоначальной причиной выезда Добрыни (или его предшественника) из дому было похищение у пего жены или сестры, или же сватовство, поиски
198
жены.1 С исчезновением этой причины Добрыня отправляется уже только чтобы выкупаться и пр., как мы это видели при рассмотрении начал. Но похищение женщины все же не совсем исчезло из эпоса. С появлением в эпосе Владимира женщина иногда похищается уже не у героя, искателя, а у Владимира. Герой действует уже не для себя, а выручает другого. Но и здесь мы увидим совершенно неожиданные и очень важные для понимания эпоса противоречия.
Змей всегда нарушает заповедь немедленно после ее заключения. Он уносит Забаву Путятишну, племянницу Владимира. По воздуху он тащит ее в свою берлогу. В редких случаях Добрыня это видит и тогда поворачивает коня и добивает змея (Марк. 73). Но такие случаи — исключение. Обычно после того, как была положена заповедь, певец переносит нас в Киев, на пир к Владимиру. Добрыня может там присутствовать, но существенного значения это не имеет. Если он вернулся к матери и находится в Рязани, то иногда отпрашивается у нее к Владимиру и едет в Киев, но может остаться и в Рязани. На пиру Владимир сообщает о случившейся с его племянницей беде, и кто-нибудь из присутствующих указывает на Добрыню как на спасителя, так как он побывал в змеиных краях и переведался со змеем.
Здесь поневоле возникает вопрос, почему этот сюжет не мог стать главным и основным, почему похищение Забавы не может стоять в начале былины? Ответ даст нам анализ дальнейшего развития хода действия.
Прежде всего надо оговорить, что случаи, когда былина о змееборстве Добрыни начинается с похищения Забавы и отправки Добрыни, все же есть. Правда, их имеется только два (Рыбн. 40 = Гильф. 93, 191), и они принадлежат к художественно наиболее слабым и с точки зрения идейного содержания наименее интересным вариантам этой былины. Первый из них записан в Кижах от Романова. Романов плохо помнил эту былину и не довел свою песню до конца. Второй случай записан в Выгозере от старухи-раскольницы. Здесь в роли Добрыни выступает Дунай. У царя (не у Владимира) змей похищает любимую племянницу. Дунай ее выручает и женится на ней. Это — чисто сказочная трактовка сюжета. Таким образом, эти два случая показывают невозможность подобной трактовки
199
сюжета в русском эпосе. Ту же картину мы имеем в тех случаях, когда былина распалась на две разные песни. Можно было бы ожидать, что в таких случаях песня могла бы начаться с похищения племянницы Владимира. Но этого никогда не происходит. Народ явно избегает похищения в завязке, заменяя его любой другой завязкой. Песни, содержащие только второй бой, заимствуют завязку от песен о первом бое (Добрыня едет купаться, на охоту и пр.), или же его, например, посылают на Пучай-реку за молодильными яблоками (Марк. 5, 73), или змей появляется под Киевом и требует себе поединщика — форма, явно перенесенная из других былин (Рыбн. 193; Пар. и Сойм. 6). В таких случаях Добрыня неожиданно для себя находит и выручает девушку, пленницу змея, не всегда племянницу Владимира, и в одном случае даже женится на ней (Онч. 59). У Кирши Данилова Добрыня освобождает свою собственную тетушку — случай, повергший в недоумение Белинского и представляющий собой явную деформацию в результате распадения песни и стремления избежать завязки через похищение змеем женщины.
Чтобы объяснить такое отрицательное отношение к подвигу освобождения княжеской племянницы, необходимо рассмотреть, как Добрыня относится к данному ему поручению. Оказывается, что Добрыня горько жалуется своей матери. Жалобы эти в устах богатыря, который только что совершил подвиг — победил змея, и который теперь посылается, чтобы довести свой подвиг до конца и добить врага, сами по себе совершенно непонятны. Они не вяжутся с обликом героического Добрыни. У некоторых певцов Добрыня действительно страшится подвига, боится его. Так, у М. С. Крюковой Добрыня обнаруживает явный страх перед змеем (Крюк. I, 21). Это несомненное и явное искажение, так как Добрыня всегда обладает полным бесстрашием, которое он проявляет и в первом бою со змеем. Певец Калинин из Повенца заставляет Добрыню кручиниться потому, что у него нет ни коня, ни копья. Мать указывает ему на отцовского коня (Гильф. 5). Эти случаи — примеры непонимания истинного смысла жалоб Добрыни. Во многих случаях жалоб вообще нет, в других они сведены до краткого упоминания, что Добрынюшка «закручинился», «запечалился».
Замечательно полную форму жалоб мы имеем у пудожского певца Фепонова. Выслушав данное ему поручение,
Закручинился Добрыня, запечалился,
А й скочил-то тут Добрыня на резвы ноги,
А и топнул-то Добрыня на дубовый мост,
А и стулья-то дубовы зашаталися,
А со стульев все бояре повалилися.
(Гильф. 59, ср. Гильф. 64)
200
Этот случай вскрывает характер тех переживаний, которые обозначены словом «закручинился». Это не печаль, а гнев и возмущение. Добрыня в данном ему поручении видит унижение своего достоинства, оскорбление чувства чести. У Фепонова находим:
А место во пиру мне было большое,
А большое-то место не меньшее,
А и чарой во пиру меня не обнесли,
А пьяница дурак да в глаза не плевал,
Красные девицы не обсмеялися,
А Владимир князь да стольно-киевский
А накинул-то он службу ведь великую:
А надо мне-ка ехать во Туги-горы
А й во Туги-горы ехать ко лютой змеи
А за ихнею за дочкой княженецкою.
(Гильф. 59)
Пудожский певец Антонов спел это место несколько короче, но прибавил:
Дак об том я, Добрынюшка, кручинюся,
А об том так, Добрынюшка, печалуюсь.
(Гильф. 64)
Эти слова ясно показывают, чем Добрыня возмущен: тем, что надо ехать за дочкой княженецкой. Что такое толкование не есть измышление отдельных певцов, а отражает общенародную мысль, видно по некоторым другим случаям: у Рябинина поручение получает не один Добрыня, а сразу три богатыря. Потык посылается в политовскую землю отвезти дань за 12 лет, Илья Муромец в шведскую землю привезти дань за 12 лет, Добрыне же дается поручение совсем иного свойства:
Отыщи-тко племничку любимую,
А прекрасную Забавушку Путятичну...
Да подай-ко ты Забаву во белы руки.
(Гильф. 79)
Для Добрыни такое поручение звучит как насмешка. У Рябинина подвиги трех героев противопоставляются: первые два героя получают поручение государственного значения, Добрыня же в противоположность им превращен в личного слугу Владимира. В тех случаях, когда былина начинается с того, что змей подлетает под Киев и требует себе поединщика и выбор падает на Добрыню, он не жалуется и не может жаловаться (Рыбн. 193). Он даже сам добровольно вызывается на эту борьбу (Пар. и Сойм. 6), так как дело здесь идет не о личной услуге, оказываемой семье Владимира, а о спасении Киева. Поручение добыть племянницу Владимира Добрыня понимает в том смысле, что он не ровня другим богатырям. Певец Романов (Кижи) начинает свою песнь прямо с весьма пространно изложенных
201
жалоб Добрыни, в которых герой укоряет мать, что она не породила его силой в Илью Муромца и смелостью в Алешу Поповича. Это значит, что он видит униженным свое богатырское достоинство. Мать его утешает тем, что «ты, ведь, Добрынюшка, во послах бывал». Такие укоры встречаются очень часто. Поручение, которое дается Добрыне, носит характер не услуги, о которой просят могучего богатыря, а приказа, с которым обращаются к подчиненному слуге:
Не достанешь ты Забавы дочь Потятичной,
Прикажу тебе, Добрыня, голову рубить.
(Гильф. 5)
Все это проливает свет на вопрос, почему былина о змееборстве не начинается с похищения змеем красавицы, как это имеет место в догосударственном эпосе и в сказке. Это происходит потому, что подвиг избавления царской дочери или княжеской племянницы представляет не общественное или государственное служение Киеву, а личное служение Владимиру. Подвиг этот не богатырский по существу: он богатырский только по своим трудностям.
В полной, «классической» форме былины Добрыня, несмотря на свое нежелание, все же подчиняется Владимиру и отправляется на второй бой со змеем, чтобы выручить племянницу князя.
Соответственно иному характеру, иной смысловой направленности этого второго выезда, и бой протекает в иных формах, чем первый. Эта часть былины тяготеет к сказкам. Прощаясь с сыном, мать дает ему с собой предметы, которые напоминают нам волшебные средства сказки: платок, которым надо утереть лицо перед боем и провести по ребрам коня, и плетку, которой надо ударить коня, отчего у него прибавится силы, или ударить змея, отчего он погибнет. В некоторых случаях эти предметы заменяют ему оружие. Мать ему говорит:
Не бери-тко с собой туга быстра лука,
Не бери-ко ты палицы военныи,
Не бери-ко копья долгомерного,
Не бери-ко ты сабли с собой вострою.
(Гильф. 64)
Все это заменяет «платочек семи шелков» или «шемаханская плеточка» и «тальянский плат». Вместо «шапки земли греческой» мы видим волшебные предметы. Впрочем, дары матери встречаются главным образом в онежской традиции, и то не как правило. Чаще Добрыня снаряжается в поход, падевая на себя полное богатырское вооружение.
В противоположность первому бою, для которого выработались совершенно устойчивые формы, второй бой дает картину
202
разнообразия и неустойчивости. Бой по поручению Владимира ради его племянницы в народном сознании не может сравниться по своему значению с боем, в котором змей побивается как враг человеческого рода. О втором бое сообщается очень кратко и лаконично:
Они тут дрались да цело по три дня,
А Добрыня сын Никитинич
Отшиб у ей двенадцать хоботов.
(Гильф. 157)
У таких замечательных певцов, как Рябинин, второго боя вообще не происходит. Добрыня только ругается с змеем и уводит Настасью. В тех случаях, когда мать дает ему платок и плеть, он побивает змея плетью.
Вынимал-то плетку из карманчика,
Бьет змею да своей плеточкой, —
Укротил змею, аки скотинину,
(Гильф. 59)
Он разрубает змея на мелкие части и разбрасывает их по полю. Слабое развитие форм змееборства этой части былины приводит к тому, что формы борьбы со змеем заимствуются из духовных стихов о змееборстве Георгия и Федора Тирона. Добрыне помогает голос с неба (Гильф. 5; Пар. и Сойм. 54 и др.). Это, однако, отнюдь не означает, что былина по своей идеологии соответствует духовным стихам. Кровь заливает всю землю, земля ее не принимает, но Добрыня копьем ударяет в землю, и кровь уходит в нее. В одном случае формы змееборства заимствованы из былины о бое Алеши с Тугариным: у змея бумажные крылья, Добрыня молит о дожде, дождь смачивает и портит крылья змея, он падает на землю, и Добрыня его убивает (Тих. и Милл. 21).
Здесь у слушателя песни или ее читателя должно возникнуть недоумение: если Добрыня так неохотно едет на подвиг, если подвиг этот не соответствует идеологии русского эпоса, почему эта песня вообще поется? Почему народ посылает Добрыню на этот подвиг? Почему этот сюжет был притянут к киевскому циклу?
Ответ получается при рассмотрении конца былины. Народ находит средства, чтобы этот подвиг личного порядка превратить в подвиг порядка общественного и государственного. Уже в самом начале, как мы видели, иногда сообщается о том, что молодой Добрыня освобождает «полоны русские». О том, что змей полонит русских людей, Владимир никогда не обмолвливается ни одним словом. Он посылает Добрыню вовсе не за тем, чтобы спасти Киев, а только за своей племянницей. Но Добрыня,
203
спасая племянницу Владимира, одновременно спасает Киев. Именно этим и держится песня, за это народ дорожит Добрыней и его подвигом освобождения Забавы. Насколько страшной представляется эта нависшая над Киевом беда, видно по тому, как разработан конец песни. Убив змея, Добрыня находит в его логове огромное количество плененных змеем русских людей. Мотив пленения змеем людей очень древен. В русском эпосе он встречается только в этой былине. В мифах герой, убив чудовище, находит в его чреве своих предков и многочисленных людей и выпускает их на свободу. Рудимент поглощения сохранился в печорской былине: здесь змей выхаркивает полоненную им красную девицу. Однако этот случай — совершенно исключительный. В русской былине пострадавшими являются не отдаленные предки, а русские люди, киевляне, а также и иноземные короли и королевичи, которых змей держит в плену в своей пещере. Мотив освобождения пленных, однако, интересен не столько как рудимент, сколько потому, что он показывает, в каком направлении развивается эпос. Подвиг только личного порядка в русском эпосе уже немыслим. Этот подвиг, совершенный в угоду Владимиру, превращается в героический по существу: Добрыня совершает акт освобождения многих тысяч людей. Особенно яркую и полную форму этого мотива мы имеем у Калинина.
Опускается Добрыня со добра коня
И пошел же по пещерам по змеиныим,
Из тыи же из пещеры из змеиною
Стал же выводить да полону он русского.
Много он вывел он было князей князевичев,
Много он девиц да королевичных,
Много нунь девиц да и князевичных
А из той было пещеры из змеиною.
(Гильф. 5)
В последней пещере он находит Забаву и тоже выводит ее на белый свет. Затем он обращается к освобожденным с речью, в которой с замечательной яркостью и полнотой высказывает свое героическое сознание:
Кто откуль вы да унесены,
Всяк ступайте в свою сторону,
А сбирайтесь все да по своим местам,
И не троне, вас змея боле проклятая,
А убита е змея да та проклятая,
А пропущена да кровь она змеиная,
От востока кровь да вниз до запада,
Не унесет нунь боле полону да русского
И народу христианского,
А убита е змея да у Добрынюшки,
И покончена да жизнь нуньчу змеиная.
(Гильф. 5)
204
В этих словах Добрыня определяет свой подвиг как подвиг освободителя. Таким он себя осознает и таким он изображен у лучших певцов:
Теперь вам да воля вольная.
(Гильф. 157, Касьянов)
Ай же полона да вы россейские!
Выходите-тко со нор вы со змеиныих,
А й ступайте-тко да по своим местам,
По своим местам да по своим домам.
(Гильф. 79, Рябинин)
Этим подвигом былина по существу кончается. Но тем не менее развязка в этой форме еще не полная. В догосударственном эпосе и в сказке борьба со змеем из-за похищенной девушки кончается браком девушки либо с самим героем, либо с другим лицом, для которого он ее освобождает и привозит.
Добрыня, как правило, не женится на освобожденной им девушке. Но что в самом сюжете постулируется какой-то брачный конец, видно из некоторых деталей окончания этой песни. Так, в сибирской былине Владимир сам предлагает Добрыне жениться на Забаве, но тот не соглашается, так как она оказывается его крестовой сестрой (Тих. и Милл. 21). В других случаях Забава по дороге, сидя с Добрыней на коне, предлагает себя в жены, но Добрыня отказывает ей.
Если хочешь ты, Добрыня, я буду твоей молодой женой.
Если ты не хочешь меня брать молодой женой,
То дадим тебе села с приселками,
А хоть города с пригородками.
На что Добрыня отвечает:
Не надо мне городов с пригородками
И селов с приселками,
А только надо мне-ка славушка великая.
(Пар. и Сойм. 54)
Несколько иной характер этот диалог на коне носит у Калинина. Здесь Забава предлагает себя не в награду: она признается Добрыне в любви. Он завоевал ее расположение своим подвигом, но вместе с тем она инстинктивно чувствует, что между ею и Добрыней лежит пропасть, и истолковывает это чисто по-женски отсутствием у Добрыни чувств к ней.
За твою было великую за выслугу
Назвала тебя бы нунь батюшком, —
И назвать тебя, Добрыня, нуньчу не можно!
За твою великую за выслугу
205
Я бы назвала нунь братцем да родимыим, —
А назвать тебя, Добрыня, нуньчу не можно!
За твою великую за выслугу
Я бы назвала нынь другом да любимыим, —
В нас же вы, Добрынюшка, не влюбитесь!
Добрыня в своем ответе раскрывает перед ней то, что их разделяет:
Говорит же тут Добрыня сын Никитинич
Молодой Забаве дочь Потятичной: —
Ах ты молода Забава дочь Потятична!
Вы есть нуньчу роду княженецкого,
Я есть роду христианского:
Нас нельзя назвать же другом да любимыим.
(Гильф. 5)
Эти слова, между прочим, полностью опровергают утверждение, будто Добрыня в народном сознании есть герой княжеского происхождения. Если бы это было так, ничто не препятствовало бы его браку с племянницей Владимира. Очень возможно, что обозначение Добрыни крестьянским сыном и его невозможность брака с Забавой есть личное привнесение в сюжет Калинина: привнесение это должно быть признано чрезвычайно удачным, соответствующим духу всего эпоса. По художественной убедительности такая мотивировка невозможности брака значительно превосходит ту, которую имеем у М. С. Крюковой: здесь Забава также предлагает себя в жены Добрыне, но он ей отказывает, так как ему известно, что к ней уже давно сватается Дюк Степанович (Крюк. I, 21).
Все эти случаи показывают, что брак героя с девушкой, освобожденной им от змея, не только забывается и выпадает: возможность такого брака сознательно отвергается.
В некоторых случаях песня все же кончается браком, но не на племяннице Владимира. Добрыня на обратном пути в Киев видит богатырский след и решает ехать по этому следу. Он передает Забаву случайно встретившемуся с ним Алеше. Эта случайная встреча с Алешей — довольно механический и внешний способ соединения двух сюжетов. Добрыня едет по следу, встречает женщину, поленицу, богатырку, вступает с ней в бой и женится на ней.1 Это другой сюжет, но сюжет, не случайно часто контаминированный с песней о змееборстве. Такой конец как бы подчеркивает, что Добрыня не женится на племяннице Владимира, а женится на богатырке, ровне себе.
Все это вскрывает некоторый глухой антагонизм между Владимиром и Добрыней. В данной былине этот антагонизм не проявляется ярко: истинный смысл и причина его могут быть
206
вскрыты только путем сопоставления данной былины с другими, где этот антагонизм между Владимиром и киевскими героями принимает характер открытого конфликта. В данной песне он иногда сказывается в том, что Владимир ничем не награждает Добрыню:
А й за тую-то за выслугу великую
Князь его ничем не жаловал.
(Гильф. 59)
Добрыня возвращается в свой дом, насыпает коню пшеницы, а сам ложится спать в горнице.
Эта тым поездка та решилася.
Правда, в большинстве случаев о награде или об отсутствии таковой вообще не упоминается, а в некоторых случаях Владимир награждает Добрыню (напр., К. Д. 48: в честь Добрыни устраивается пир), но эти редкие и единичные случаи не характеризуют истинных отношений между Владимиром и Добрыней; Добрыня отказывается и от награды и от руки Забавы потому, что он не боярин и не князь. Подвиг он совершает не ради Владимира, а ради спасения Киева.
2. АЛЕША И ТУГАРИН
Былина о бое Алеши с Тугариным тесно примыкает к былине о змееборстве Добрыни. Родство это настолько близкое, что одна не может быть понята без другой.
Как мы видели, бой Добрыни со змеем происходит дважды. Мы отметили тенденцию к разделению этой песни на две с одним боем в каждой из них. Один бой происходит вне Киева и киевской орбиты, — Добрыня выезжает из Рязани и наталкивается на змея, — второй бой происходит уже по повелению Владимира. Нечто подобное мы имеем и здесь: Алеша тоже борется со змеем два раза, и тоже в первый раз по дороге в Киев, после выезда из дому, во второй же раз уже в самом Киеве, выручая из беды Владимира. Но эти два боя, как правило, не совмещаются в одну песню. Соответственно и нет пощады врагу: он убивается с первой встречи, вторая встреча с ним делается невозможной. Два разных боя представляют собой две разные версии этой песни; в кратчайшем изложении они имеют следующий вид:
Первая версия. Алеша Попович с парубком Екимом выезжает из Ростова. У распутья трех дорог они избирают дорогу на Киев. По дороге они наезжают на змея Тугарина. Алеша поражает его в бою, а голову его привозит в Киев.
Вторая версия. Так же, как и в первой версии, Алеша с парубком выезжает из Ростова и у камня избирает
207
дорогу на Киев. Он прибывает в Киев без всяких дорожных встреч и приключений. На пиру у Владимира он видит Тугарина, который там обжирается и держит себя вольно с княгиней. Алеша вызывает его на бой и убивает.
Применяя выводы из изучения былины о Добрыне и змее к былине об Алеше и Тугарине, мы должны поставить вопрос о том, не представляет ли собой первая версия древнейшую, докиевскую форму сюжета, а вторая — позднейшую, киевскую. Анализ былины должен будет либо подтвердить, либо опровергнуть такое предположение.
Уже беглый взгляд на материал показывает, что эти две версии взаимоисключаются. Тем не менее соединение их встречается, но оно лишено смысла. Так, у Кирши Данилова Алеша по дороге в Киев убивает Тугарина, а дальше оказывается, что Тугарин как ни в чем не бывало сидит в Киеве, и Алеша бьется с ним вторично. Певец, увлеченный своим пением (а детали в этой записи художественно очень ярки), забывает, что Тугарин уже убит. Здесь в одном тексте встретились две версии. С этим текстом иногда дословно совпадает запись, сделанная Марковым от Аграфены Матвеевны Крюковой (Марк. 47). Как показала А. М. Астахова, Крюкова знала тексты Кирши Данилова по перепечаткам в антологии А. В. Оксенова «Народная поэзия».1Параллельное сличение текста А. М. Крюковой с текстом Кирши Данилова не оставляет никаких сомнений в том, к какому источнику восходит этот текст, хотя Крюкова внесла ряд изменений и отбросила всю вторую половину, как не вяжущуюся с первой.
К книжному же источнику восходят три записи былины о Тугарине в сборнике Астаховой, где также имеется соединение первой и второй версий. Несуразность избегнута тем, что здесь Алеша встречает в первый раз (по дороге в Киев) не Тугарина, а какого-нибудь другого врага (Неодолище); враг иногда изображается великаном и напоминает Святогора или сближается с Соловьем-разбойником. Эти записи говорят уже о вырождении сюжета: два из них переданы сказочной прозой, один — испорченным стихом. Версия о встрече Алеши с Тугариным — древняя, редкая и вырождающаяся.2
Вторая версия представлена свыше 20 записями различного достоинства и характера. Эта версия известна во всех районах, где имеется эпос, кроме Беломорья, где известна только первая версия. Количество записей, падающих на каждый район,