Если самосожжения и самоуморения начались до Собора 1666--1667 гг., то есть до анафемствования раскольников, то открытые вооруженные и кровавые бунты начались сразу после этого Собора, когда вожди раскола побежали на Дон поднимать за "старую веру" недовольных центральной властью казаков. К этому времени богомильское "учение об антихристе, воцарившемся в Церкви и Царстве", исповедовали не только последователи чернеца Капитона, но и многие поповцы и "боголюбцы". Первоначально в их среде существовала идея о возможности восстановления "старой веры" с помощью "благочестивого царя" Алексея Михайловича, но когда стало ясно, что из этого ничего не выйдет, "боголюбцы" объявили царя "рожком антихристовым" и с легким сердцем открыли против него вооруженные мятежи. Бунты под руководством раскольников поднимались не в центральных областях России с исконно православным населением и наиболее обездоленными русскими крестьянами, но на окраинах, заселенных казачьей голытьбой и инородцами, где жизнь была более вольная, более обеспеченная, а население питало традиционную неприязнь к Православной Церкви и Московскому царству. Инициаторы противоцерковного мятежа, "староверы"-поповцы, умело пользовались этими тремя обстоятельствами. Недовольство они направляли в русло борьбы за "старую веру"; привычка к вольности и легкой наживе способствовала быстрому возбуждению населения на открытый бунт, а зажиточность и влиятельность инициаторов обеспечивали материальную поддержку подобных дорогостоящих мероприятий.
Сразу после Собора 1667 г. раскольники побежали на юг, и их протестная пропаганда нашла самый широкий отзыв в казачьей и стрелецкой среде. Казачество тяготилось постепенно растущим усилением контроля со стороны московских царей, а потому пользовалось любым поводом, чтобы от этого контроля избавиться. Что касается стрельцов, то и они были не чужды "староверия", а главное, постоянно были недовольны из-за несвоевременной выплаты жалованья. Однако любой бунт сверх меркантильных интересов должен иметь "высокие" цели, и в качестве таковых ничего лучшего нельзя было придумать, как периодически поднимать недовольную казачью массу и стрельцов на борьбу "за старую веру" под знаменами очередного самозванца -- "благочестивого царя". Раскольники оформляли лозунги, финансировали предприятие, а из среды вольнолюбивых казаков находили харизматического лидера.
При всех конкретных отличиях одного бунта от другого для них характерны некоторые общие черты, указывающие на их связь с раскольническим учением и непосредственным участием "старообрядцев" во всех противоправительственных массовых движениях.
Самозванство. Почти во всех раскольнических бунтах присутствует элемент самозванства, которым так пронизана сама идея "древлеправославной церкви". Самозваные попы и наставники, игумены и старцы находили возможным ради поставленной цели идти на любые средства, и самозванство было одним из них. При этом самозванец-царь всегда обещал восстановить "старую веру". Бунт Разина сопровождался выдвижением лжецаревича Алексея, незадолго до этого умершего, и лжепатриарха Никона, находившегося в ссылке. Разин говорил: "На что церкви? К чему попы? Венчать, что ли? Да не все ли равно: станьте в паре подле дерева да попляшите вокруг него -- вот и повенчались". Пугачев сам себя объявил императором Петром III, а все его ближайшие подельники назывались именами высших сановников (например, графа Захара Чернышова).
Бунты сопровождались убийствами архипастырей и пастырей, поруганием святынь и ограблением храмов. Разинцы сбросили с колокольни астраханского архиепископа Иосифа, грабили храмы. Грабили и разоряли храмы в станицах, где жило православное население, и булавинцы. Сын московского купца-раскольника Сергей Юршев был одним из главных виновников убийства архиепископа Авмросия во время спровоцированного раскольниками "чумного бунта" в Москве в 1771 году (1, с. 135). Во время пугачевщины десятки православных храмов подверглись поруганию ("хранители благочестия" любили въезжать в алтарь на конях), иконы разбивались. Погибли около 100 священно- и церковнослужителей (см.: А. С. Пушкин. История пугачевского бунта. Приложение: Список убитых).
В церковной истории все эти бунты, за исключением мятежа в Соловецком монастыре, не рассматриваются, хотя в свое время главари всех бунтов были анафемствованы на Соборах и анафемы им читались ежегодно в храмах в Неделю Торжества Православия. С социально-экономической точки зрения бунты достаточно подробно описаны в сочинениях по гражданской истории России. Конкретные обстоятельства организации бунтов раскольниками описаны нами в двух ранее опубликованных статьях под общим названием "Раскольники против царства" (Радонеж. 1999. № 13--16).
Там подробно изложены широко известные факты участия раскольников в организации пугачевщины. Они взяты из книги Н. Дубровина "Пугачев и его сообщники", где приведены ссылки на документальные источники (СПб., 1884). Историки полагают, что отдельные раскольники, проходившие по делу Пугачева, были его советниками и помощниками "не только по своей личной инициативе, но являясь представителями старообрядческой организации" (см., например: В. Г. Карцев. Религиозный раскол как форма антифеодального протеста в истории России. Калинин, 1971).
4. Старообрядчество и дух "завоевания капиталов"
В XVII веке многие из раскольников решили покинуть свое Отечество, как они говорят, из-за гонений на "старую веру" в "царстве антихриста". За рубежами Православной России, судя по всему, они его не обнаружили, а потому как старые, так и новые "духовные изгнанники" там никаким гонениям от "слуг антихристовых" не подвергались. Хранители "старой веры" стали жить-поживать в магометанской Турции, в католической Австрии и в католической Польше, в протестантской Пруссии и в демократических США и везде чувствовали себя прекрасно, кроме православного Отечества. Их потомки и до сих пор там живут. Но и в России кое-кто из них оставался. Здесь они 250 лет "страдали от гонений" и одновременно обогащались.
Об этом на "круглом столе" говорил писатель В. Личутин: мол, "энергия", накопленная в эпоху самосожжений, пошла в скиты, там "воспитала дух", и только тогда, воспитав его, двинулась "из скитов в столицы на завоевание капиталов" (3). Напомним, что капиталы не завоевывают, а "первоначально накапливают", что делается это с помощью ростовщичества, откупов и обмана. Недаром раскольники придумали такую пословицу: "Чтоб быть богатым, надо недоплачивать по ряду хоть копейку" (15). В результате, как деловито сообщает В. Личутин, одухотворенные скитники "заняли весь капитал, всю банковскую систему, заводы, фабрики, они создавали культуры".
Как им это удалось? В протестантской Европе ученые уже давно обратили внимание на неразрывную связь духа капитализма (духа наживы) с духом протестантских сект. Одна из работ Макса Вебера, изучавшего протестантскую этику, так и называется -- "Протестантские секты и дух капитализма" (М., 1990. С. 273--302). К сожалению, подобных основательных исследований о связи сектантов России с тем же духом наживы не существует, хотя ни для кого не является секретом, что уже ко времени Екатерины II три четверти (75%) русского капитала и большая часть промышленности (Север, Урал) оказались в руках "вечно гонимых" раскольников. Эта доля не уменьшилась, но увеличилась к началу ХХ столетия. Излагать историю "буржуазной" революции в России, не обращая внимания на конфессиональную принадлежность этой буржуазии, тогдашних "олигархов", значит сознательно или по неведению замалчивать наиболее существенное в побудительных причинах к свержению Царя и разрушению монархии.
Теперь, когда к устроению "нового мирового порядка" Великие Архитекторы приступили в очередной раз, они вбросили в котел массовой пропаганды массу сведений о "русской буржуазии" и с гордостью говорят о том, что она состояла по преимуществу именно из сектантов. Интерес к этой теме -- вновь прорвавшейся жажде наживы и откровенному поклонению "золотому тельцу" -- подогревается нынешними пропагандистами "рыночной экономики", которые при этом ссылаются на благотворный опыт прошлого, когда культуру опекали купцы-меценаты, они же и слезы утирали сиротам и вдовам в благотворительных учреждениях "Человеколюбивого общества". Поскольку при ближайшем рассмотрении оказывается, что большая часть купцов-человеколюбцев, а также торговцев, промышленников и биржевиков начала ХХ века были выходцами именно из раскольнических семей, то ясно, что их процветание имеет самое непосредственное отношение к нашей теме.
Если верить раскольникам, прославляющим себя за свою оборотистость (16, 4, 17,), благодаря либеральной политике Екатерины II к "концу XVIII столетия им принадлежали главнейшие торговые пункты в Нижегородском крае и ниже по Волге и Оке, все судостроение и торговля оказались в руках старообрядцев", так же как и "вся заводская промышленность на Урале". При этом "духовное окормление" этого промышленного люда осуществляли наставники, "старики" и лжеепископы из керженских и иргизских скитов в Заволжье, с Преображенского и Рогожского кладбищ в Москве. Под руководством этих "духовных старцев" была создана текстильная промышленность Москвы и Центрального промышленного района (стоит только добавить, что миллионы русских православных людей трудились на этих "старообрядческих" предприятиях). Возникшие во время "чумного бунта" в Москве в 1771 году общины при Преображенском и Рогожском кладбищах очень скоро стали распоряжаться многомиллионными капиталами. Эти торгово-промышленные предприятия "старообрядческого религиозного направления" простирали свое влияние до крайних пределов Российской империи, захватив в свои руки почти всю хлеботорговлю. О том, какими способами происходило здесь первичное накопление капитала, можно прочесть в книге прот. П. С. Смирнова "История русского раскола старообрядчества" (7, с. 105--110).
Злодеяния часто творятся под вывеской "филантропических заведений", и в данном случае глава общины федосеевцев купец Ковылин сумел воспользоваться народным бедствием для "первоначального накопления капитала". В устроенном им за Преображенской заставой карантине ушлый беспоповец внушал умирающим, что "моровая язва" послана Богом в наказание за "никонианскую" веру, и тут же стояли чаны, где он "перекрещивал" желающих и не желающих. Сто лошадей Ковылина перевозили в "богадельню" выморочное имущество. Иконы, бархат, парчи, наличные деньги -- все свозилось в кладовые Ковылина. Из церкви Св. Анастасии, что на Неглинной, обманом был взят целый иконостас. Такими способами были собраны огромные деньги, и на них построены 2 молельни и 12 корпусов, а вокруг каменная стена с башнями. При общей численности населения Москвы в 250 000 человек число насельников на Преображенском достигло 1500 человек и прихожан 10 000 (1809), а на Рогожском - 68 000 (1825). То есть по меньшей мере 1/3 жителей первопрестольной столицы были раскольниками.
Следующее бедствие -- захват Москвы Наполеоном и пожар, который, по меткому выражению Грибоедова, "немало способствовал" не только украшению города, но и благополучию "мистико-патриотических" федосеевцев. Они признали Наполеона своим государем. Его они не считали антихристом, зато в их молельне была повешена картина с изображением "белого царя" с надписью, что Александр -- антихрист. На Преображенском кладбище их "государь" Наполеон поставил станки для печатания фальшивых русских ассигнаций. Вместе с французами федосеевцы занимались расхищением сокровищ столицы, особенно древностей из храмов. Когда в наше время появляются в СМИ статьи типа "Краденого звона" Т. Серединова с имущественными претензиями к Русской Православной Церкви, неплохо бы напомнить раскольникам о том, сколько было ограблено ими храмов, сколько уворовано книг, рукописей, икон и утвари. На этом были тоже сделаны огромные состояния; "староверы" владели монополией на торговлю антиквариатом и книгами.
По сути, раскольники, как и другие сектанты (хлысты, скопцы), создали "государство в государстве" по образцу масонских лож, где каждая община подчинялась своей митрополии, как русские дочерние ложи подчинялись и подчиняются, например, "Великому Востоку" Франции. Федосеевцы подчинялись воротилам с Преображенского кладбища. Беглопоповцы Поволжья и Урала тянули к Иргизу. Для беглопоповцев всех хлебородных губерний России "Великим Востоком" было Рогожское кладбище. Рогожские купцы после основания австрийской лжеиерархии в 1846 году понаставили во все крупные города своих лжеепископов. Цены на важнейшие товары в России устанавливали те же "благочестивые" рогожцы.
Чем же объясняется "феномен старообрядческой предприимчивости"? Апологеты "древлего благочестия" причину обогащения видят отнюдь не в склонности к неправедным занятиям (ростовщичеству, откупщичеству и хищной эксплуатации бедняков), то есть не в культе "золотого тельца". Старообрядцы из-за постоянных гонений были вынуждены "возвести себе и своим единоверцам защиту финансовую, гарантирующую определенную независимость от гонителей". Нам дают понять, что "гонители" (называемые Б. Кутузовым "никонианами"), пользуясь своей защищенностью, беспечно прозябали в разврате, пьянстве и лени, а потому о "финансовой защите" нисколько не заботились и в результате оказались самым бедным слоем населения России.
Характерно, что апологеты старообрядчества, представляющие раскольников образцами высокой духовности, не только не скрывают их хозяйственно-финансовых талантов, но говорят об их роли в накоплении капитала и в политическом противостоянии государству с тем же восторгом, с каким описывают подвиги самосожженцев-мракобесов XVII века. В таком духе, например, подается тема раскола в недавно изданной коллективом автором под редакцией М. Данилушкина книге по истории Русской Православной Церкви в ХХ веке, где посвященная раскольническим согласиям и толкам глава названа "Русская Православная Старообрядческая Церковь", назойливо изображаемая, как "истинно православная" в противовес "никонианской", то есть Православной (10, гл. 20). Автор этой главы (а им, судя по всему, является регент православного храма Б. Кутузов) начинает свой рассказ эпически: "Известно, что ни одно религиозное направление в России не оказало такого влияния на развитие русских промышленных отношений, как старообрядчество". Сразу заметим, что далеко не все "религиозные направления" ставят своей задачей развитие промышленности. В России таких направлений было всего три: немецкий протестантизм (литературный образ Шульца у И. Гончарова), русские раскольники (их "образами" наполнена вся русская литература с середины XIX в.) и лица еврейской национальности (чьи "образы" мы наблюдаем ныне на российском политическом и финансовом небосклоне и на телеэкране). Замечательно то, что столь различные в этнографическом и вероисповедном отношении "религиозные направления" (из коих два относят себя к "вечно гонимым") каким-то образом ухитрились стать владельцами народного богатства огромной страны. И хотя, как полагают ученые, "протестантская этика" с ее акцентом на индивидуальное спасение сильно отличается от этики русских сектантов, ищущих спасения коллективного в своих скитах, общинах и "кораблях", однако, несмотря на эту разницу, и те и другие чрезвычайно удачливы в деле накопительства. И те и другие видят в богатстве знак особой милости Божией, так сказать, награду за свои добродетели. Возможно, именно поэтому в царской России всемогущими "олигархами" стали протестанты -- выходцы из Европы и доморощенные протестанты-староверы, а в Российской Федерации -- лица еврейской национальности.