Этот сон был похож на движущуюся картину. Свет был тусклым, словно поверх всего размыли бледно-серую или голубую краску. Яркие блестящие ленты колыхались на медленном ветерке, который приходил и уходил, приходил и уходил, так что ленты поднимались и опускались. Они мерцали знаменами из золота и серебра, алым, лазурным и изумрудным. Яркие узоры в виде алмазов или глаз и скрученных спиралей пробегали вдоль каждого знамени.
Во сне я приблизилась, плавно переместившись к ним. Там не было звуков, и мое лицо не ощутило касания ветра. Затем ракурс изменился, и я увидела огромные змеиные головы, тупоносые, с глазами размером с дыню. Я подходила ближе и ближе, хотя и не желала этого, так что, в конце концов, я смогла разглядеть слабый отблеск сети, которая удерживала всех этих существ, как жаберная рыболовецкая сеть удерживает рыбу. Линии сети были почти прозрачными, и каким-то образом я знала, что все эти создания одновременно устремились в нее, чтобы оказаться пойманными и утонуть там.
Этот сон был достоверен, как то, что произошло, и произошло не единожды. И повторится снова и снова. Я не могу остановить то, что уже сделано, но также я знаю, что это случится опять.
Дневник сновидений Пчелки Видящей.
В дверь нашей комнаты постучали ранним утром следующего дня. Я скатился с кровати и встал. Шут даже не вздрогнул. Босиком я неслышно подошел к двери, помедлил, чтобы отбросить волосы с лица, и затем открыл. Снаружи был король Рейн, он откинул назад капюшон своего плаща, вокруг него на пол стекла вода. Лоб блестел от дождя, и капли застряли в редкой бороде. Рейн усмехнулся мне белыми зубами, неуместными на тонком чешуйчатом лице.
|
|
– Фитц Чивэл! Хорошие новости, и я хотел сразу же поделиться ими. Прилетела птица с того берега реки. Смоляной прибыл туда.
– Из-за реки? – похмельная головная боль разразилась внезапным бряцаньем в моей голове.
– Из деревни. Барже гораздо проще причалить там, чем на этом берегу, и для капитана Лефтрина лучше разгружаться там и понемногу переправлять груз через реку. У Смоляного полные трюмы: рабочие для фермы, дюжина коз, мешки с зерном. Три дюжины кур. Мы надеемся, козы приживутся лучше, чем овцы. Овцы были бедствием – я думаю, только трое пережили зиму. В этот раз мы будем держать кур в заграждении, – он поднял голову и извинился: – Простите, что разбудил вас так рано, но я думал, вы захотите узнать. Корабль будет нуждаться в очистке перед тем, как будет пригоден для пассажиров. День, может быть, два, в худшем случае три. Но скоро вы сможете отправиться.
– В самом деле, приятные новости, – сказал я ему. – Хотя ваше гостеприимство было замечательным, мы с нетерпением ждем продолжения нашего путешествия.
Он кивнул, разбрызгивая вокруг капельки воды.
– Есть другие, которых я должен уведомить. Простите, мне нужно торопиться.
И он ушел, усеивая каплями коридор. Я попытался представить Дьютифула, передающего такое сообщение гостю. Наблюдая, как он уходит, я почувствовал укол зависти к тому, как непринужденно драконьи торговцы общаются. Возможно, у меня всегда все было шиворот-навыворот. Возможно, то, что я был бастардом, дало мне гораздо больше свободы, чем жизнь в рамках правил, которые связывают принца.
Я закрывал дверь, когда Шут переполз на край кровати.
|
|
– Что это было? – спросил он несчастно.
– Король Рейн с новостями. Смоляной пришвартовался на том берегу. Мы отправляемся через день-два.
Он спустил ноги с кровати, сел, а затем, наклонившись вперед, спрятал лицо в руках.
– Ты напоил меня, - пожаловался он.
Я так устал лгать.
– Есть вещи, которые я должен знать. Так или иначе, Шут, тебе нужно было поговорить со мной.
Он медленно, осторожно оторвал голову от рук.
– Я очень сержусь на тебя, – сказал он тихо. – Но я должен был этого от тебя ожидать. – Шут снова спрятал лицо. Его следующие слова были приглушенными: – Спасибо.
Он выбрался из кровати, двигаясь так, будто мозги могут вытечь из черепа, и заговорил голосом Янтарь:
– Тимара просила меня выделить время для визита. Полагаю, ей чрезвычайно любопытно узнать о серебре на моих руках и том, как оно воздействует на меня. Я думаю сегодня навестить ее. Вызовешь Спарк помочь мне одеться?
– Конечно, – я отметил, что Янтарь не попросила меня проводить ее. Я подумал, что заслужил это.
В тот день, когда дождь ослабел, я рискнул выйти на улицу с Лантом. Мне хотелось увидеть башню с картой. Впервые я увидел ее много лет назад, когда случайно прошел через Скилл-колонну и очутился в Кельсингре. Точные карты, которые дали мне Чейд и Кетриккен, не выжили после медвежьей атаки, так что я надеялся освежить то, что помню, взглянув на карту Элдерлингов. Но мы не успели далеко уйти, как я услышал дикий рев драконов, а затем крики возбужденных людей.
– Что это? – спросил меня Лант и выдохнул: – Нам следует вернуться к остальным.
|
|
– Нет. Это приветственные крики. Вернулся дракон, один из тех, которых давно не было, – порыв ветра донес до моих ушей имя. – Тинталья возвращается, - сказал я ему, – и я снова ее увижу.
– Тинталья, - произнес Ланс с тихим благоговением. Его глаза были широко распахнуты. – Риддл говорила о ней. Королева-Драконица, пришедшая, чтобы помочь освободить Айсфира, а затем ставшая его подругой. Та самая, которая принудила Айсфира положить голову на домашний очаг в материнском доме королевы Эллианы, чтобы выполнить условие пари, которое Эллиана заключила с Дьютифулом.
– Тебе все это известно?
– Фитц, это известно каждому ребенку в Шести Герцогствах. Нед Гладхарт поет ту песню про драконов, в которой одна из строчек: «Синее сапфиров, мерцая подобно золоту». Я должен увидеть ее собственными глазами!
– Я думаю, мы увидим, – прокричал я, потому что дикий хор трубивших драконов заглушал наши голоса. Они поднялись из города в знак приветствия или вызова. Это было удивительное зрелище, в котором в равной степени мешались красота и ужас. Они резвились, как ласточки перед бурей, но эти существа были больше, чем дома. Они мерцали и сверкали на фоне покрытого облаками неба красками, более похожими на драгоценности, чем на живую плоть.
Затем я увидел Тинталью, летящую высоко над верхушками деревьев. На мгновение мне показалось, что она очень близко, но затем, когда она подлетела ближе, я понял, что ошибся. В действительности она была огромной – она затмевала любого из драконов, которого мы видели в Кельсингре, – и она была намного больше, чем когда я видел ее в прошлый раз.
Эта драконья королева была осведомлена о переполохе, вызванном ею в городе. Она пронеслась над нами, делая большой круг. Пока она вращалась круг за кругом, я едва мог оторвать от нее глаза. Сердце забилось в восхищении, и я обнаружил, что лицо расползлось в улыбке. Я ухитрился бросить взгляд на Ланта и увидел, что он сложил руки на груди и улыбается ей.
– Драконьи чары, – прохрипел я, но так и не смог прекратить улыбаться. – Осторожно, Лант, или ты запоешь!
– О, ярче сапфиров и мерцающая, как золото! –в его голосе звучала музыка и тоска. – Песня менестреля не в силах отдать ей должное. Она переливается золотом и серебром, она синее драгоценных камней! О, Фитц, вот бы мне никогда не отрывать от нее взгляда!
Я ничего не говорил. Рассказы о драконьих чарах были хорошо известны теперь во всех Шести Герцогствах. Некоторые никогда не становились их жертвами, а другие были околдованы простым взглядом дракона на расстоянии. Лант бы не услышал никаких предостережений от меня сейчас, но я надеялся, что чары рассеются, как только Тинталья исчезнет из виду. Не будь мои Скилл-стены уже поднятыми для защиты от голосов Кельсингры, то, вероятно, я бы почувствовал такое же головокружение, как и Лант.
Скоро стало ясно, что она приземлится на площади перед Залом приветствий. Лант торопился, и я не отставал от него. И все же она была на земле прежде, чем прибыли мы и стали собираться Элдерлинги и младшие драконы. Лант попытался ринуться вперед, но я поймал его за руку и удержал.
– Королева Малта и король Рейн, – предостерег я Ланта, – и их сын. Они будут первыми, кто поприветствует ее.
И они были первыми. Даже драконы Кельсингры держались на почтительном расстоянии – нечто, чего я не ожидал. Тинталья неторопливо сложила крылья, дважды встряхнув ими, словно желая убедиться, что каждая чешуйка на своем месте, прежде чем постепенно закрыла их под хор восхищенных вздохов собравшихся. Когда Рейн и Малта появились вместе с Фроном, следующим за ними по пятам, мне стало ясно, что Малта успела торопливо прихорошиться, а Рейн надел чистую тунику и пригладил волосы. Фрон улыбался в благоговейном изумлении, но выражение лица Малты было более сдержанным, почти холодным, когда она спустилась по ступенькам, чтобы предстать пред Тинтальей. Королева к королеве, осознал я, несмотря на разницу в размерах.
Рейн шел рядом с Малтой, но в шаге позади, когда королевы вышли вперед поприветствовать друг друга. Тинталья изучала Малту, ее шея выгнулась, а глаза медленно вращались, пока она осматривала ее. Выражение лица Малты не изменилось, когда она равнодушно сказала:
– Итак, ты вернулась в Кельсингру, Тинталья. На этот раз твое отсутствие было долгим.
– Разве? Для тебя возможно, – рев драконицы был музыкальным, и вместе со звуком голоса разносились ее мысли. – Ты должна помнить, что драконы не измеряют время в крохотных капельках дней, которые кажутся столь значительными людям. Но да, я вернулась. Я прибыла пить. И чтобы меня хорошо вычистили.
Как будто наказывая Малту за упрек, драконица проигнорировала Рейна и качнула головой, чтобы посмотреть вниз на Фрона, который взирал на нее с обожанием. Глаза драконицы завращались с нежностью. Она склонилась и выдохнула на него, и я увидел, как одежда мальчика пошла волнами от ее дыхания. Внезапно она вскинула голову, а затем с негодованием уставилась на него.
– Это мое! Кто вмешался в его изменения? Какой глупый дракон осмелился изменить то, что принадлежит мне?
– Ты имеешь в виду, кто осмелился спасти ему жизнь? Кто осмелился исправить его тело так, чтобы ему не приходилось выбирать между пищей и дыханием? Об этом ты спрашиваешь? – требовательно переспросила Малта.
Взгляд Тинтальи перепрыгнул на Малту, ее горло и щеки покрылись красными пятнами, а чешуйки на шее резко встопорщились в ряд гребней. Я думал, королева Малта, по крайней мере, отступит. Вместо этого она шагнула вперед, Рейн одновременно переместился с ней, все также держась рядом. Я был поражен, увидев схожий румянец, окрасивший гребень из плоти над ее лбом. Малта стояла, уперев руки в бедра и запрокинув голову. Узоры на чешуйках ее лица повторяли в миниатюре, как в зеркале, узоры Тинтальи.
Огромные глаза дракона сузились.
– Кто? – снова потребовала она ответа.
Лед пополз по моему позвоночнику, и я задержал дыхание. Никто не проронил ни слова. Ветер бродил среди нас, вдобавок к ознобу взъерошивая волосы и заставляя краснеть носы.
– Я думал, ты будешь рада увидеть, что я до сих пор жив. Ведь без изменений, произошедших во мне, сомневаюсь, что так и было бы, – Фрон шагнул вперед и встал между родителями и драконицей. Рука Малты потянулась, чтобы удержать его в безопасности, но Рейн перехватил своей рукой ее запястье. Медленно он опустил ее руку вниз и затем сжал в своей. Он что-то проговорил Малте, и я увидел, как ее лицо на миг исказилось страданием. Она вынуждена была молча смотреть, как ее сын противостоял сформировавшему их всех дракону.
Тинталья не отвечала. Признает ли она, что ей было все равно, жив мальчик или умер? Но она была драконом.
– Кто? – потребовала она, и цвета на ее горле вспыхнули ярче. Никто не ответил, и тогда она перевела свою морду к груди Фрона и толкнула его. Он отшатнулся, но не упал. Этого было достаточно.
– Держись от меня подальше, – сказал я Ланту и сделал три шага на открытое пространство, окружавшее дракона. Мои стены были напряжены. Я усилил голос до крика:
- Тинталья! Я здесь!
Быстрее броска змеи она повернула голову, и ее пристальный взгляд обратился ко мне. Я практически ощущал давление этого тяжелого взгляда, когда она сказала:
– И кто же ты, тот, кто осмелился использовать мое имя?
– Ты знаешь меня, – я говорил сдержанно, но громко, чтобы быть услышанным. Фрон оглянулся на родителей, но не стал отступать и укрываться за их спинами.
Тинталья фыркнула. Она переместилась и оказалась передо мной. Запах ее дыхания был мясным и сильным.
– Мало тех людей, кого я знаю, маленький комарик. Тебя я не знаю.
– Но ты знаешь. Это было много лет назад. Ты желала выяснить, где находится черный дракон, и преследовала меня во снах. Ты хотела освобождения Айсфира из его заточения. Я один из тех, кто сделал то, что ты не могла сделать. Я сломал ледник и освободил его от обоих видов мук – ото льда и от пыток Бледной Женщины. Так что ты знаешь меня, драконица. Также, как знаешь мою дочь, Неттл. И тебе известно, что ты моя должница.
Общий вздох пронесся вслед за моими словами. Краем глаза я увидел, как на ступеньках появилась леди Янтарь, Спарк и Пер сопровождали ее с обеих сторон. Я молился, чтобы она не вмешалась и тем самым уберегла молодежь от знакомства с драконом. Тинталья пристально смотрела на меня, ее глаза переливались золотом и серебром, и я чувствовал давление ее разума на мой. На мгновение я опустил свои стены пред ней. Я показал Неттл в ее наряде с крыльями бабочек из снов. Затем я захлопнул врата моего сознания, вытолкнув ее прочь и отчаянно надеясь, что мои стены смогут выстоять.
– Она, – Тинталья превратила простое слово в ругательство, – не комар, нет. Овод, кусачее, жужжащее кровососущее…
Я никогда не видел дракона, который бы так выражался. Я почувствовал внезапный приступ гордости за Неттл. Она использовала свой Скилл и манипуляции со сном, чтобы нанести ответный удар драконице, обратив против этого существа ее же собственное оружие. Без какого-либо соответствующего обучения магии Видящих Неттл не только склонила Тинталью к своей цели, но и убедила эту королеву с характером сделать так, чтобы Айсфир сдержал обещание, данное принцу Дьютифулу, положить голову черного дракона на камни очага Эллианы. Вторжение Айсфира в материнский дом нарчески привело к некоторому повреждению дверной притолоки, но обещание было исполнено, и Дьютифул получил свою невесту.
И драконица вспомнила мою дочь! На одно волнующее мгновение мое сердце балансировало на грани восторга. Так близко к бессмертию, как только может подойти к нему человек!
Тинталья приблизилась ко мне. Цвета захлестывали ее, как пламя поглощает лес.
– Ты вмешался в моих Старших. Это оскорбляет меня. И я ничего тебе не должна. У драконов нет долгов.
Я заговорил прежде, чем успел обдумать свои слова:
– У драконов есть долги, просто они их не платят.
Тинталья встала на задние лапы, высоко подняла голову и откинула подбородок. Ее глаза быстро завращались, цвета замерцали, и я скорее почувствовал, чем увидел, что все – и драконы, и люди, отступили от нее.
– Фитц, – резко прошептал Лант, – извинись.
– Вернись обратно, не подходи! – прошептал я. Я готовился умереть. Умереть или быть ужасно искалеченным. Я видел - что кислотный выброс дракона сотворил с людьми и камнем. Я приготовился. Если бы я побежал, если бы укрылся за другими, они погибли бы вместе со мной.
В меня ударил порыв ветра, и затем, также легко, как пикирует вниз ворона, между мной и смертью приземлился маленький алый дракон. Через мгновение я почувствовал внезапный вес на плече, и:
– Фитц! – приветствовала меня Мотли и добавила: – Привет, глупыш!
Алый дракон сложил свои крылья так, словно это было важной задачей, которую нужно было выполнить особым образом. Я думал, Тинталья распылит кислоту в это существо за то, что оно воспрепятствовало излить ей свою ярость. Вместо этого оказалось, что она рассматривает красного дракона с недоумением.
– Хеби, – сказала мне ворона. – Хеби, Хеби, – Мотли развернулась и внезапно злобно клюнула меня в ухо. – Хеби! – настаивала птица.
– Хеби, – повторил я, чтобы успокоить ее. – Дракон генерала Рапскаля.
Мое подтверждение успокоило ее, и ворона радостно захихикала:
– Хеби. Хороший охотник. Много мяса.
Лант схватил меня за руку.
– Отойди, дурак! – прошипел он мне. – Пока ее отвлекает красный дракон, убирайся с ее глаз. Она хочет убить тебя.
Но я пошевелился, только чтобы избавиться от его хватки. Маленький алый дракон встретился лицом к лицу с огромным синим. Голова Хеби покачивалась на змеевидной шее. Все мыслимые оттенки красного вспыхнули на ней. В ее вызывающей стойке не было сомнений. Я ощутил, как они начали общаться между собой, но я не мог извлечь никакого смысла человеческих слов из низкого громыхания красного дракона. Это было, как давление в воздухе, поток мыслей, который я мог ощутить, но не разделить.
Гребень и ряд встопорщенных чешуек на шее Тинтальи укладывались, как опускается сама собой шерсть на загривке собаки, когда ее агрессия спадает. Изгиб шеи смягчился, затем она подняла глаза, и я ощутил ее пронзительный взгляд. Тинталья заговорила, и ее слова были понятны всем, вопрос прозвучал как обвинение:
– Что тебе известно о бледных людях и их Служителях?
Я вздохнул и заговорил отчетливо, чтобы все драконы и собравшиеся люди услышали:
– Я знаю, что Служители украли мою дочь. Я знаю, что они уничтожили ее. Я знаю, что я разыщу их и убью стольких из них, скольких смогу, прежде чем они уничтожат меня, – мое сердце забилось быстрее. Я стиснул зубы и затем добавил: – Что еще мне нужно знать?
И Хеби, и Тинталья совершенно успокоились. И снова я ощутил поток общения между ними. Я задавался вопросом, были ли посвящены в предмет их разговора другие драконы или кто-то из Элдерлингов. Сквозь толпу протискивался генерал Рапскаль. Он был одет очень просто, в гамаши и кожаную рубашку, руки были грязными, будто он только что оторвался от какой-то работы.
– Хеби! – закричал он, увидев ее, а затем остановился. Он оглянулся на собравшихся Элдерлингов и драконов, увидел меня и поспешил в мою сторону. Подойдя, он вытащил из ножен свой кинжал. Я потянулся к собственному и был поражен, когда Лант оттолкнул меня в сторону и встал между Рапскалем и мной. Не обращая внимания на ощетинившегося Ланта, Рапскаль окликнул меня:
– Хеби вызвала меня, чтобы защитить тебя. Я пришел тебе на помощь!
Лант смотрел на него в изумлении. Я ощутил на мгновение потрясение, а затем злость, когда и Пер вмешался в ситуацию.
– Назад! –цыкнул я на мальчишку, но он сообщил мне:
– Ваша спина, сэр, да, я буду охранять вашу спину!
Это было не то, что я имел в виду, но хотя бы удалило его от клинка Рапскаля.
– Не понимаю, – пожаловался я Рапскалю, и он потряс головой в том же недоумении.
– И я тоже. Я добывал воспоминания, когда Хеби срочно меня вызвала, чтобы защищать тебя здесь. Затем она исчезла из моего сознания, будто была убита! Это испугало меня, но вот я здесь, чтобы исполнить ее волю. Я буду защищать тебя или умру.
– Хватит болтать! – Тинталья не ревела на нас, но сила ее мысли, приложенная к словам, почти оглушила меня. Хеби сохраняла бдительную позицию между безмерно огромным синим драконом и мной, но это было небольшое укрытие. Тинталья возвышалась над ней и могла легко плюнуть кислотой, если бы захотела. Вместо этого она наклонила голову и сосредоточила на мне свой взгляд. Я ощутил сильное воздействие ее присутствия, и когда ее огромные вращающиеся глаза посмотрели на меня, мои стены не смогли полностью отразить хлынувшие на меня драконьи чары.
– Я решила принять внесенные тобой изменения. Я не убью тебя.
Пока я наслаждался этой толикой хороших новостей, а мои защитники торопливо вкладывали в ножны свои клинки, она наклонила свою большую голову, приблизилась ко мне и глубоко втянула воздух:
– Я не знаю дракона, пометившего тебя. Возможно, позже он ответит мне за твое своеволие, но сейчас нет необходимости меня бояться.
У меня закружилась голова от благодарности и благоговения перед ее великолепием. Мне потребовалась вся воля, которую я смог собрать, чтобы заговорить:
– Я стремился только помочь тем, кто нуждался в моей помощи: тем, кем пренебрегли их драконы, или тем, кого изменили и не управляли их изменениями.
Она широко открыла челюсти, и с замиранием сердца я увидел зубы, что были длиннее мечей, и мерцающие желтым и красным мешочки с ядом у нее в горле. Она снова заговорила со мной.
– Не дави на меня, человечек. Будь доволен тем, что я не убила тебя.
Тогда Хеби поднялась, ее передние лапы оторвались от земли, так что она стала немного повыше. Я снова ощутил силу их безмолвного общения.
Тинталья ухмыльнулась ей, подтянув губы и обнажив свои клыки. Но мне она сказала:
– Ты и подобные тебе могут вмешиваться в тех, на кого не заявили права драконы. Это я тебе позволяю, потому что они для меня ничто. Изменяй их всех, как тебе хочется. Но оставь мне то, что принадлежит мне. Это милость, которой я одариваю вас за то, что вы послужили мне в прошлом. Но не воображай, что я плачу тебе долг.
Я почти позабыл о Мотли на своем плече. Не знал, что ворона может шептать, но услышал ее низкий хриплый голос:
– Будь благоразумным.
– Конечно же нет! – поспешно согласился я. Пришло время отказаться от моего непродуманного высказывания. Я перевел дух, осознал, что намереваюсь сказать гораздо худшую вещь, и все равно произнес:
– Я прошу у тебя еще об одной милости.
Она снова продемонстрировала зубы и мешочки с ядом.
– Не собираюсь сегодня умирать, – сказала Мотли и вспорхнула с моего плеча. Мои защитники сжались в круг около меня, но не сбежали. Я счел это мужественным поступком.
– Разве не достаточно в твоей жизни благодеяний, блоха? – потребовала ответа драконица. – О чем еще ты мог бы просить меня?
– Я прошу у тебя знаний! Белые Служители стремились положить конец не одному только Айсфиру, когда искали его смерти, а всем драконам навечно. Я хочу знать, выступали ли они раньше против драконов, а если да, то хочу знать — почему. Больше чего-либо еще я желаю знать обо всем, что известно драконам, и что может помочь мне покончить со Служителями!
Тинталья откинула свою огромную голову на длинной шее. Воцарилась тишина. Затем Хеби произнесла робким детским голосом:
– Она не помнит. Никто из нас. Кроме… меня. Иногда.
– О Хеби! Ты заговорила! – прошептал с гордостью Рапскаль.
Тогда Тинталья подалась вперед, бессловесно взревев, и я ужаснулся, увидев, как Хеби припала к земле и съежилась. Рапскаль снова вытащил свой кинжал из ножен и выскочил вперед, заслонив своего дракона и замахиваясь клинком на Тинталью. Я никогда не видел такого глупого и смелого поступка.
– Рапскаль, нет! – вскричал какой-то Элдерлинг, но тот не остановился. И все же, если Тинталья и заметила этот акт безумного неповиновения, она не придала ему значения. Она переместила свое внимание обратно на меня. Ее рев был низким грохотанием, заставившим мои внутренности завибрировать. Гнев и разочарование излились в словах:
– Это знания, которые я должна иметь, но не имею. Я отправляюсь искать их. Не как благодеяние для тебя, человек, а чтобы выжать из Айсфира то, чем ему следовало поделиться с нами давным-давно, вместо того, чтобы насмехаться над нами из-за истории, которую мы не можем знать. Ведь никакой дракон не может помнить случившееся в то время, когда он был в яйце или плавал в обличье змеи, – она отвернулась от нас, не заботясь о том, что при этом движении как люди, так и Элдерлинги вынуждены были рассыпаться в разные стороны, чтобы избежать удара ее длинного хвоста. – Я иду пить. Мне нужно Серебро. Когда я напьюсь, я должна быть вычищена. Все подготовьтесь к этому.
– Будет сделано! – крикнул ей вслед Фрон, когда она величественно прошествовала прочь. Он повернулся к своим родителям, его щеки Элдерлинга пылали, насколько это позволяли чешуйки. – Она великолепна! – прокричал он, и согласный радостный рев вторил его эмоциям.
Я не разделял ликования толпы. Сейчас, когда у меня было время сообразить - насколько близко я подошел к смерти, я чувствовал дрожь в животе. И ради чего был риск? Я знал о Служителях не больше, чем раньше. Я мог надеяться, что получил одобрение Тинтальи для любых Скилл-целителей, которых Неттл и Дьютифул могут со временем прислать. Я мог надеться, что Дьютифул заключит союз с людьми, которые время от времени способны влиять на поведение дракона.
Но теперь я знаю, что Айсфир жив. Моя слабая надежда состояла в том, что Тинталья поделится со мной хоть чем-нибудь, что обнаружит. Я предполагал, что между драконами и Служителями существовала давняя вражда. Могли ли Элдерлинги не подозревать о такой вражде? Я сомневался в этом, и все же мы не обнаружили никаких доказательств.
Или обнаружили? Я вспомнил, как Бледная Женщина захватила Аслевджал. Илистор, так ее назвал Шут. Заключенный во льды город Элдерлингов стал ее грозной крепостью, отличным местом для наблюдения за войной Внешних Островов против Шести Герцогств, и тем местом, где она могла мучить попавшего в ловушку льдов дракона и пытаться уничтожить его и весь его род. Она сделала все возможное, чтобы разрушить древний город. Произведения искусства были испорчены или уничтожены, коллекция свитков о Скилл-колоннах оказалась в безнадежном беспорядке… Не говорило ли это о глубоко укоренившейся ненависти? Стремилась ли она разрушить все следы тех людей и остатки их цивилизации?
Я не ждал поддержки от драконов против Служителей. У Айсфира были годы, чтобы отомстить им, имей он такое желание. Я подозревал, что он излил всю свою ярость, когда обрушил ледяной зал Аслевджала и положил конец силам Бледной Женщины. Он предоставил мне убедиться в ее смерти и смерти того каменного дракона, которого она выковала с Кебалом Робредом. Возможно, черный дракон не был таким жестоким созданием, каким казалась Тинталья. – Это не редкость, что самки могут быть гораздо более жестокими, чем самцы.
– Правда? – переспросил Пер, и я обнаружил, что сказал это вслух.
– Правда, – ответил Лант за меня, и я задался вопросом, не вспомнил ли он при этом о покушении своей мачехи на его жизнь. На открытой площади перед нами Рапскаль суетился над Хеби, будто она его любимая собачка, пока Малта, Рейн и Фрон были заняты оживленной беседой, едва ли не походившей на ссору. Меня накрыло волной головокружения.
– Я хотел бы вернуться в наши комнаты, – тихо сказал я и не нашел сил противиться Ланту, взявшему меня под руку. Слабость, которую я чувствовал после произведенного мной исцеления Скилом, вновь охватила меня, и я не понимал — почему. Янтарь и Спарк присоединились к нам, когда я прокладывал путь наверх по ступенькам. Янтарь остановила остальных у двери.
– Я поговорю с вами позже, – объявила она и велела им уйти.
Лант сгрузил меня в кресло, стоявшее у стола. Я услышал, как он тихо прикрыл за собой дверь, и уже опустил голову на скрещенные руки, когда Шут заговорил со мной:
– Ты болен?
Я покачал головой, не поднимая ее.
– Я обессилен. Как будто Скилл меня опустошил. Не знаю, почему, – я невольно рассмеялся. – Возможно, все еще дает о себе знать выпитое прошлой ночью бренди.
Он мягко положил руки мне на плечи и стал их разминать.
– Тинталья выбросила мощный заряд чар. Я был парализован им и боялся ярости, которую она направила на тебя. Так странно чувствовать, но не видеть. Я знаю, она собиралась убить тебя, а я был беспомощен. Однако я слышал тебя. Ты твердо стоял перед этой силой.
– Я держал свои стены. Думал, что скоро умру. Однако мы выудили кусочек информации, Айсфир жив.
Мне нравилось ощущение его рук на своих плечах, но оно слишком напомнило мне о Молли. Я повел плечами, уходя от его прикосновений, и он молча пересел в кресло за столом около меня.
– Ты мог умереть сегодня, – объяснил он и покачал головой. – Не знаю, что бы я делал. Ты едва ли не бросал ей вызов убить себя. Ты хочешь умереть?
– Да, – признался я. И добавил: – Но не сейчас. Не до того, как положу в землю многих других людей. Мне необходимо оружие, Шут. Лучшее оружие убийцы – информация, и много информации, – я вздохнул, – Не знаю, известно ли Айсфиру что-то полезное. Также, как не знаю, поделится ли он этим с Тинтальей, или как мы получим эти сведения, если он это сделает. Шут, я никогда не чувствовал себя таким неподготовленным к заданию.
– То же самое со мной. Но никогда прежде я не ощущал такой решимости довести дело до конца.
Я выпрямился и облокотился одной рукой на стол. Коснулся его руки, затянутой в перчатку
– Ты все еще сердишься на меня?
– Нет, – затем: – Да. Ты заставил меня думать о вещах, которые я не хочу вспоминать.
– Мне нужно, чтобы ты вспомнил эти вещи.
Он отвернулся от меня, но руку не выдернул. Я ждал.
– Спрашивай, – резко приказал он мне.
Итак. Время пытать моего друга. Что мне больше всего нужно было знать?
– Есть ли кто-нибудь в Клерресе, кто может нам помочь? Кто-нибудь, кто вступит с нами в сговор? Есть ли способ доставить им сообщение, что мы идем?
Молчание. Собирался ли он и сейчас избегать ответов? Я знал, что хитрость с бренди не сработает еще раз.
– Нет, – наконец выдавил он. – Нет способа передать сообщение. Прилкоп может быть все еще жив. Они разделили нас, когда начали пытать. Я предполагаю, он перенес такое же обращение, какому подвергли и меня. Если он жив, то, вероятнее всего, до сих пор в заключении. Думаю, они считают его слишком ценным, чтобы убить, но я могу ошибаться.
– Я знаю, ты сомневаешься в тех, кто помог тебе сбежать. Но вы с Прилкопом рассылали гонцов. Они были верны вам? Кто-то из этих людей по-прежнему в Клерресе?
Он покачал головой. Его лицо все еще было повернуто в сторону.
– Мы были в состоянии сделать это только в первые несколько лет нашего пребывания в Клерресе. После того, как мы перестали ладить с Четырьмя, но до того, как они поняли, что мы им не доверяем. В первую очередь мы отправили гонцов, чтобы предупредить тебя о том, что Четверо могут попытаться причинить тебе вред. В то время, пока мы этим занимались, Четверо продолжали попытки привить нам свой образ мыслей. Возможно, они действительно полагали, что их Коллаторы и Манипулоры заставят нас поверить, что мы допустили ошибку, – он иронично усмехнулся. – Вместо этого мы пошли другим путем. Я думаю, они нашли наши рассказы захватывающими, ведь знали так мало о жизни за пределами стен. Когда мы рассказали им больше о жизни вне их изолированно мира, некоторые стали задаваться вопросами, чему же учили их Служители. Я не думаю, что Четверо с самого начала понимали, каким сильным влиянием мы начали обладать.
– Коллаторы? Манипулоры?
Он с отвращением фыркнул.
– Замысловатые названия. Коллаторы классифицируют сны и ищут связи и потоки. Манипулоры стараются найти людей или предстоящие события, которые наиболее уязвимы для произведения будущих изменений, такими способами, которые принесут наибольшую выгоду Четверым и их Служителям. Они так старались убедить нас с Прилкопом в том, что мы ошибались. Ошибались во всем, но в особенности – утверждая, что один из моих Изменяющих уже исполнил пророческий сон о Нежданном Сыне. Они поведали нам о снах нового Белого Пророка, рожденного «на воле», как они говорили. Сны этого ребенка соотносились со снами о Нежданном Сыне таким образом, что их не мог отрицать даже я. Они говорили о сне про ребенка, который носит сердце волка.
Помнишь, ты спрашивал, если ты не Нежданный Сын, то как я могу быть уверен, что все, что мы сделали, все, что мы изменили, было правильным путем для мира? Это был тот самый вопрос, которым они меня терзали. И я видел, что это сломало уверенность Прилкопа. В последующем мы обсуждали это между собой. Я всегда настаивал на том, что ты был единственным, а потом он спросил, и справедливо спросил, «но что делать с этими новыми снами?» И у меня не было на это ответа, – он сглотнул. – Вообще никакого ответа.
И вот однажды вечером за вином и дружеской беседой наши маленькие друзья по секрету сказали нам, что вольнорожденного ребенка собираются найти и взять под контроль прежде, чем он сможет нанести какой-либо вред существующему порядку развития мира. Они знали, что Четверо собирались искать этого ребенка. Не все Четверо верили, что новый пророк был Нежданным Сыном, но одна из них верила. Симфи. Когда бы мы не обедали с Четырьмя, она бросала мне вызов. И ее возражения были настолько сильны, что поколебали даже мою веру. Изо дня в день Четверо приказывали прочесывать библиотеку сновидений, чтобы найти ребенка. Найти и «взять его под контроль». Я начал бояться, что они найдут те же зацепки, которые я обнаружил и которыми воспользовался много лет назад, чтобы отыскать тебя. Поэтому я отправил других посланников, тех самых, что просили тебя найти Нежданного Сына. Потому что они убедили меня, что существует «вольнорожденный» Белый Пророк. И вот, они были правы. Они узнали, что Пчелка существует, задолго до того, как узнал я. А Двалия убедила их, что ребенок, которого они ощутили, и есть Нежданный Сын.
Его слова напугали меня. Они «почувствовали», что Пчелка существует? Я сложил в уме его слова по кусочкам в целую картину, чтобы полностью понять все, что он мне говорил.
– Что ты подразумеваешь под «вольнорожденным»?
Его плечи напряглись. Я ждал.
– Клеррес, который помнил Прилкоп… – начал он и остановился, поперхнувшись.
– Хочешь чаю? – предложил я.
– Нет, – он вдруг крепко сжал мою руку. Затем спросил:
– У нас остался еще бренди?
– Я посмотрю.
Я нашел закупоренную неполную бутылку под подушкой. Чуть-чуть осталось. Не так уж и много, но хоть что-то. Я нашел его чашку, наполнил и поставил на стол. Его голая рука потянулась к ней. Он поднял и выпил. Когда я снова занял свое место, то заметил, что его рука в перчатке была все там же, где я ее оставил. Я взял его за руку:
– Клеррес Прилкопа?
– Это была библиотека. Вся история Белых, все сны, которые когда-либо были записаны, тщательно упорядочены и проанализированы в трудах других. Это было место для историков и лингвистов. Все Белые пророки были «вольнорожденными» в его время. Люди осознавали, что их ребенок был... особенным. И они отдавали его в Клеррес. Или ребенок вырастет и сам поймет, что он или она должен будет совершить такое путешествие. Белый Пророк получал там доступ ко всем давним снам и историям других Пророков. Их воспитывали и защищали, кормили, одевали и готовили. А когда Белый Пророк чувствовал, что готов начать свою работу в мире, его обеспечивали припасами: деньгами, лошадью, дорожной одеждой, оружием, перьями и бумагой, и отправляли в путь, как это было с Прилкопом. Служители, которые оставались в Клерресе, записывали все, что знали о Пророке, и вместе со своими потомками терпеливо ждали прихода следующего, – он снова выпил. – Не было «Четырех». Только Служители. Люди, жаждущие служения.
Последовало долгое молчание. Я рискнул:
– Но Клеррес не был таким для тебя?
Он покачал головой, сначала медленно, а затем исступленно.
– Нет! Совсем не таким! Когда родители оставили меня там, я был поражен, обнаружив, что я совсем не уникален в том месте! Сначала с добротой и нежностью они проводили меня к ряду маленьких домиков в красивом саду, с виноградной беседкой и фонтаном. А в домике, куда меня поместили, я встретил трех других детей, почти таких же бледных, как и я.