ВЫСТУПЛЕНИЯ НИЗОВ в 1602 -1604 гг. 1 глава

Р. Г. Скрынников

РОССИЯ

В начале XVII в.

«СМУТА»

Москва «Мысль» 1988

 

ББК 63.3(2)45 С45

 

РЕДАКЦИИ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

 

Рецензенты:

академик Д. С. Лихачев,

доктор исторических наук,

профессор В. В. Мавродин

 

 

С	0505010000-134	82 – 88
004(01)-88

 

ISBN 5-244-00068-3

 

© Издательство «Мысль». 1988

_______________________________________________________________________

ОГЛАВЛЕНИЕ

 

ВВЕДЕНИЕ

Глава 1 ФЕОДАЛЬНОЕ ПОМЕСТЬЕ

Глава 2 БОЯРСКАЯ КРАМОЛА

Глава 3 ГОЛОД

Глава 4 ЮРЬЕВ ДЕНЬ

Глава 5 БОЕВЫЕ ХОЛОПЫ

Глава 6 ВЫСТУПЛЕНИЯ НИЗОВ В 1602—1604 гг.

Глава 7 МИРНЫЕ ДОГОВОРЫ

Глава 8 САМОЗВАНЧЕСКАЯ ИНТРИГА

Глава 9 КАЗАЧЕСТВО

Глава 10 ГОСУДАРЕВА ДЕСЯТИННАЯ ПАШНЯ

Глава 11 ПОДГОТОВКА МОСКОВСКОГО ПОХОДА

Глава 12 НЕОСУЩЕСТВЛЕННЫЕ ПРОЕКТЫ

Глава 13 ВТОРЖЕНИЕ

Глава 14 МЯТЕЖ В ЮЖНЫХ КРЕПОСТЯХ

Глава 15 В «ВОРОВСКОМ» ЛАГЕРЕ

Глава 16 ВЛАСТИТЕЛЬ КРЕМЛЯ

Глава 17 ВОССТАНИЕ ПОД КРОМАМИ

Глава 18 ПОХОД НА МОСКВУ

Глава 19ПЕРЕВОРОТ В СТОЛИЦЕ

Глава 20 ВОЛЬНОЕ КАЗАЧЕСТВО В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ

Глава 21 БОЯРЕ И САМОЗВАНЕЦ

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ПРИМЕЧАНИЯ, ИСТОЧНИКИ, ЛИТЕРАТУРА

ВВЕДЕНИЕ

 

В начале XVII в. в России произошла первая гражданская война, которую современники метко назвали «Смутой».

Историография «смутного времени» весьма обширна. На взгля­ды ранних дворянских историков определенное влияние оказала летописная традиция. В. Н. Татищев искал причины «Смуты» в «безумной распре знатных шляхетских родов». В то же время он первым высказал мысль, что «великая беда» начала XVII в. была следствием законов Бориса Годунова, сделавших невольными кре­стьян и холопов¹. Наблюдение В. Н. Татищева заложило основы научной концепции «Смуты».

Дворянский историограф Н. М. Карамзин не видел законо­мерности в народных выступлениях начала XVII в. и утверждал, что в то время «разврат» затронул все слои общества — «от черни до вельможного сана». По мнению Н. М. Карамзина, в наиболь­шей мере «Смута» была вызвана вмешательством иноземных вра­гов России².

Крупнейший буржуазный историк С. М. Соловьев связывал «Смуту» не с внешними, а с внутренними факторами — с «дурным состоянием нравственности», династическим кризисом и в особен­ности с выступлениями противообщественных элементов в лице казаков, людей безземельных и бродячих. С. М. Соловьев реши­тельно отвергал мнение историков, полагавших «причиной Смуты запрещение крестьянского выхода, сделанное Годуновым»³.

Н. И. Костомаров подчеркивал, что казачество сыграло поло­жительную роль в защите границ, но бунты казаков, поднявших «кровавое знамя переворота Русской земли вверх дном», имели одни отрицательные последствия, мешая «успеху развития рус­ской общественной жизни»⁴.

В. О. Ключевский впервые разработал цельную концепцию «смутного времени» как порождения сложного социального кри­зиса. Поводом к «Смуте», писал В. О. Ключевский, явилось пресе­чение династии Калиты, но ее подлинные причины коренились в самом строе государства, в неравномерном распределении государст­венных повинностей, порождавшем социальную рознь⁵.

С. Ф. Платонов — автор крупнейшего монографического иссле­дования о «Смуте», не утратившего своего научного значения до настоящего времени, — характеризовал начальные этапы в раз­витии московской «Смуты» как династический и социальный. По Платонову, прекращение династии в конце XVI в. породило поли­тический кризис, питательной почвой для которого стала давняя вражда «московской верховной власти с родовой княжеской ари­стократией»; выражением этой вражды была опричнина Ивана Грозного, подготовившая условия для «Смуты». С. Ф. Платонов развил знаменитую схему В. О. Ключевского, согласно которой все классы русского общества последовательно входили в «Сму­ту» «в том самом порядке, в каком они лежали в тогдашнем составе русского общества». Начали «Смуту» бояре, затем настала очередь дворян, позже поднялись низы⁶.

Советские историки пересмотрели концепцию «Смуты», выдви­нув на первый план фактор классовой борьбы. «Смута», писал М. Н. Покровский, началась не сверху, а снизу⁷. В России имел место мощный взрыв классовой борьбы — «крестьянская револю­ция»⁸. Появление самозванцев было связано не с иностранной ин­тервенцией, а с внутренней борьбой. Лжедмитрий I был казацким царем, возглавившим казацкую революцию в России⁹.

Труды Б. Д. Грекова и И. И. Смирнова открыли новую страни­цу в изучении событий начала XVII в. Исследовав историю крестьян, Б. Д. Греков пришел к выводу, что именно закрепощение крестьян в конце XVI в. подготовило почву для восстаний начала XVII в.¹⁰ И. И. Смирнов отверг представления о самозванческом движении как проявлении крестьянско-казацкой революции ¹¹.

Ранняя советская историография, преодолев тезис о непрерыв­ном характере «революции» начала XVII в., в известной мере утра­тила цельный взгляд на «Смуту» как на единый комплекс внутрен­не связанных событий. Термин «Смута», выдвинутый русской об­щественной мыслью уже в XVII в., получил одностороннее толкова­ние в дворянско-буржуазной историографии. В «Смуте» видели проявление анархии, антиобщественного бунта низов. М. Н. Пок­ровский наполнил термин новым содержанием, усмотрев в «Сму­те» цепь народных восстаний. Однако И. И. Смирнов неправомер­но отверг понятие «Смута», объявив его буржуазным. В литерату­ре утвердился термин «интервенция», а самозванца Лжедмитрия I стали рассматривать исключительно как орудие иностранных ин­тервентов. Тем самым игнорировался факт поддержки самозван­цев социальными низами. Изучение «Смуты» стали вести по не­скольким, в значительной мере изолированным друг от друга на­правлениям: одни историки ограничивались изучением Крестьян­ской войны, другие — польско-шведской интервенции.

Последующие дискуссии способствовали преодолению разоб­щенного взгляда на «Смуту»¹². Вступив в спор с И. И. Смирновым, А. А. Зимин высказал мысль, что Крестьянская война не прекра­щалась на протяжении всего периода с 1603 по 1614г., являясь как бы стержнем процесса исторического развития в тот период. На­зывая Лжедмитрия I игрушкой в руках польских магнатов, А. А. Зимин в то же время связывал его успех с нарастанием Крестьян­ской войны на южных окраинах страны и с восстанием низов в Москве¹³.

Д. П. Маковский тоже рассматривал все события «смутного времени» как последовательные этапы Крестьянской войны, но при этом он называл Лжедмитрия I вождем революционного плебса и казаков, а события начала XVII в. трактовал как раннюю фор­му буржуазной революции¹⁴. Фактически Д. П. Маковский попы­тался возродить концепцию «Смуты», разработанную школой М. Н. Покровского. Однако эта попытка не получила поддержки у историков.

Значительным событием в историографии явилась книга В. И. Корецкого, всесторонне исследовавшего на огромном архив­ном материале социальную политику государства на разных этапах «Смуты»¹⁵. Большой интерес представляют труды Л. В. Черепнина, В. И. Буганова, Б. Н. Флори, В. Д. Назарова, раскрывающие особен­ности первой Крестьянской войны, посвященные земской соборной практике и дипломатической истории начала XVII в.¹⁶

Обзор историографии позволяет сделать вывод, что история «Смуты» требует дальнейшего исследования. Важно выяснить при­роду и характер народных выступлений, роль в них различных групп населения. При анализе событий «смутного времени» необ­ходимо учитывать все факторы — политические, социальные и эко­номические — в их взаимодействии. Такой подход поможет дать цельную концепцию истории первой гражданской войны в России.

Данная книга посвящена начальному этапу «Смуты», завершив­шемуся падением династии Годуновых в 1605 г. Книга служит про­должением ранее изданной монографии «Россия накануне «смут­ного времени»».

 

Глава 1

ФЕОДАЛЬНОЕ ПОМЕСТЬЕ

 

Эволюция феодального землевладения, стремительное развитие поместной системы и формирование служилого дворянства в XVI в. оказали значительное влияние на развитие Русского го­сударства в указанное время. Этот вывод получил всестороннее обоснование в историографии последних десятилетий, но он был подвергнут сомнению в недавно опубликованном исследовании В. Б. Кобрина, задавшегося целью выяснить «связь землевладе­ния и централизаторской политики государства». В итоге В. Б. Коб­рин пришел к выводу о несостоятельности схемы, согласно кото­рой становление централизованного государства было связано с развитием поместного дворянства, в то время как противниками централизации выступали крупные вотчинники бояре.

По мнению В. Б. Кобрина, различия между вотчиной и по­местьем в первой половине XVI в. носили несущественный харак­тер, и, как во многом схожи были между собой поместье и вотчи­на, так же был близок (если не идентичен) состав помещиков и вотчинников. «Отсюда, — пишет В. Б. Кобрин, — вытекает необ­ходимость пересмотреть традиционное противопоставление поме­щиков и вотчинников как разных социальных категорий господст­вующего класса. Но только на это противопоставление по сути дела опирается ставшее общим мнение о разных политических по­зициях помещиков и вотчинников, о «борьбе» боярства и дворянст­ва, под которыми часто понимают владельцев вотчин и поместий. Изучение поместья склоняет автора к скептическому отношению к этой концепции извечной «борьбы» боярства и дворянства»¹.

Взявшись за опровержение «общего мнения», В. Б. Кобрин не заметил того, что ключевым пунктом современной концепции по­литического развития Русского государства XV—XVI вв. является не пресловутый тезис об извечной борьбе боярства и дворянства, а положение о фундаментальной перестройке феодального сословия, связанной с развитием поместной системы и трансформацией ста­рого боярства периода феодальной раздробленности в служилое дво­рянское сословие XVI в.

До XV в. в России господствовала боярская вотчина, столетие спустя ведущая роль перешла к поместью. Процесс роста феодаль­ного землевладения не приостановился, а ускорился в XV—XVI вв.

Но он имел свои особенности. Росли земельные богатства в руках аристократии, и одновременно усиливался процесс дробления вот­чинного землевладения, который привел к появлению многочислен­ного слоя мелких вотчинников — детей боярских. Разорение низ­шего слоя старого боярства привело к кризису феодального сосло­вия, преодоленному благодаря развитию поместья.

Поместная система возникла на новгородских землях в конце XV в. В. Б. Кобрин не придает этому факту серьезного историческо­го значения, поскольку отвергает разделение феодалов на вотчин­ников и помещиков. По его словам, «историческое значение воз­никновения поместной системы состояло... не столько в создании новых кадров землевладельцев, сколько в обеспечении землей рас­тущих старых феодальных семей»².

Однако факты свидетельствуют о том, что образование помест­ной системы в Новгороде стало одной из важнейших вех в исто­рии русского феодального сословия. Новгородщина принадлежала к числу самых обширных и экономически развитых русских зе­мель. Боярское землевладение возникло здесь раньше, чем в дру­гих районах. Местная боярская знать сконцентрировала в своих руках огромные вотчинные богатства. Присоединив Новгород, Иван III конфисковал вотчины у всех поголовно новгородских бояр, а заодно и у прочих феодальных землевладельцев. Таким путем бы­ла заложена основа поместного фонда земель в России. Сохранив за собой право собственности на конфискованные боярщины, мос­ковские власти передали их новым владельцам на поместном пра­ве: помещики сохраняли землю, пока служили московским госу­дарям.

Из Москвы в Новгород переселилось примерно полторы-две тысячи лиц. Среди них было немало представителей старых бо­ярских семей. Определяющим фактом, однако, было их реальное положение, а не генеалогические воспоминания. Поместьями в Нов­городе были наделены большей частью измельчавшие вотчинни­ки — дети боярские, дворяне, или «слуги вольные» из состава ве­ликокняжеского двора, а также «слуги под дворским», происходив­шие из бывших великокняжеских боевых холопов. К ним было при­соединено некоторое количество военных послужильцев холопов из распущенных боярских свит³.

Перераспределение земель между различными группировками феодалов, превращение поместья в ведущую форму землевладения шли рука об руку с расширением состава военно-служилого сосло­вия и упрочением его экономических позиций.

В период феодальной раздробленности крупные боярщины обес­печивали потребности военной службы. Бояре выступали в поход в сопровождении своих дружин. С образованием поместной систе­мы началась перестройка военной службы на новых основах. Ре­формы Ивана Грозного узаконили положение, при котором все члены феодального сословия были обязаны нести службу как с поместий, так и с вотчин. Уложение о службе середины XVI в. определило порядок и нормы формирования вооруженных холоп­ских отрядов, ставших важной составной частью дворянского опол­чения.

Разгром новгородского боярства, образование поместного фонда земель, находившегося в распоряжении казны, возникнове­ние централизованной приказной системы управления резко уси­лили власть монарха, неслыханно расширили материальные ресур­сы центральной власти. Дворянское поместное ополчение стало мощной военной опорой монархии. В составе Боярской думы появи­лись думные дворяне и дьяки, представлявшие служилое дворянст­во. Разветвленной канцелярией Боярской думы стали приказы. Вместе с приказами народилась дворянская бюрократия. Приказы обеспечивали необходимый для единого государства минимум по­литической централизации.

Процесс консолидации господствующего класса оказывал все­стороннее влияние на политическое развитие Русского государст­ва. Но этот процесс растянулся на длительный исторический пе­риод — к XVI в. относится лишь его начальный этап. Сплочению феодальных сословий препятствовали экономическая разобщен­ность земель и традиции раздробленности. Сложившиеся к сере­дине XVI в. институты и учреждения обеспечили объединение преж­де всего верхов господствующего класса. Определяющее влияние на политическую структуру государства оказывали два учрежде­ния — Боярская дума и «государев двор».

Боярская дума сохранила значение высшего органа монархии. В ее руках были сосредоточены все нити административного и воен­ного управления. На протяжении XVI в. думу неизменно возглав­лял удельный князь, а состав ее оставался исключительно аристо­кратическим. В итоге общей переписи членов «государева двора» была составлена Дворовая тетрадь, пополнявшаяся с 1552 по 1562 г.⁴ Этот документ дает точное представление о положении раз­личных групп правящего боярства в рамках двора. На высших сту­пенях «государева двора» стояли члены Боярской думы, «служи­лые» (удельные) князья, титулованная знать, занесенная в кня­жеские списки, и нетитулованное старомосковское боярство. Слу­жилые князья (Бельские, Воротынские и др.) или были потомка­ми недавних выходцев, или сами являлись выходцами из Литвы и других соседних стран. Они претендовали на высшие посты в думе и армии, но среди коренной русской знати оставались чужаками. Число их было невелико. Нетитулованное старомосковское боярст­во (Захарьины, Шереметевы, Морозовы и др.) было сильно своей многочисленностью и давней службой при московском дворе, хотя в целом занимало более низкую ступень в дворовой иерархии, чем титулованная знать.

Особое положение при дворе занимали потомки местных кня­жеских династий Владимиро-Суздальской земли — князья Суздаль­ские-Шуйские, Ростовские, Ярославские, Стародубские, сравни­тельно рано перешедшие на службу к московским государям. По своим историческим судьбам и значению к ним примыкали князья Оболенские. Установление численности названных князей, служив­ших по княжеским спискам, затруднено тем обстоятельством, что список «Князья Стародубские» Дворовой тетради, в котором ука­зано 15 лиц, сохранился лишь частично. Реконструировать утраченную часть списка помогают «княжеские списки» Тысячной кни­ги и Боярского списка 1588—1589 гг., а также разрядная докумен­тация. Стародубские князья, служившие в 1552—1562 гг. и не внесенные в городовые списки Дворовой тетради, очевидно, прохо­дили службу по княжеским спискам⁵. В реконструируемый спи­сок следует включить Хилкова, Татевых (3), Палецких (3), Ромодановских (4), Кривоборских (3), Ковровых (3), Гундоровых (3). Князья Гагарины (22 человека) служили по уездам. С учетом при­веденных данных можно заключить, что в середине XVI в. при дво­ре служило не менее 60 Стародубских князей, из них 35 — по кня­жескому списку.

Дворовые и разрядные документы зафиксировали деление суздальских княжат на две большие группы: одни проходили служ­бу по княжеским спискам, другие — с уездными дворянами. Раз­личие в положении этих групп, как отмечено в литературе, определялось особенностями их землевладения. «Служилые князья» занимали высшие ступени дворовой иерархии, потому что владе­ли уделами или «великими» удельными вотчинами. По тому же прин­ципу формировались суздальские и оболенские княжеские списки. В них записывали дворян, сохранивших родовые вотчины на тер­ритории некогда принадлежавших им княжеств⁶. Князья, расте­рявшие родовые земли, переходили на службу в те уезды, где рас­полагались их поместья и другие владения.

Ввиду утраты большинства писцовых книг XVI в. исключитель­ное значение приобретает дворовая документация, позволяющая решить в самом общем виде вопрос о том, какую долю родовых вотчин сохранила в своих руках суздальская и оболенская знать. Ниже приводятся данные о численности названных князей, слу­живших по княжеским спискам (в скобках указаны сведения о князьях, служивших по уездам): Суздальские — 3(11), Ростов­ские — 18(37), Ярославские — 83(77), Стародубские — 35(25), Оболенские — 56(12)⁷. Еще 24 лица из названных фамилий вхо­дили в Боярскую думу, имея высшие думные чины. Приведенные цифры доказывают, что коренная русская знать — в первую оче­редь владимиро-суздальского происхождения — продолжала си­деть крупными гнездами на родовых вотчинах, чем и определялось ее политическое могущество. Кроме Оболенских, все названные князья состояли в родстве с правящей династией, поскольку их общим предком был владимирский великий князь Всеволод Боль­шое Гнездо. Иван Калита вел род от Александра Невского, Шуй­ские — от его брата владимирского князя Андрея. Суздальские князья далеко разошлись между собой в родстве, и в их среде по­стоянно царили раздор и соперничество. Но их объединяло сознание исключительного права на участие вместе с монархом в управ­лении государством.

«Государев двор» был таким же старинным и традиционным учреждением русской монархии, как и Боярская дума. Двор вы­рос из наследственной службы московских вотчинников своим государям. Развитие поместной системы сделало зависимость дво­ра от монарха более тесной. Поместье более всего потеснило вот­чину на окраинах. Главный фонд вотчинных земель сохранялся в XVI в. в Центре. Именно Центр оставался основой «государева двора Московской земли» времен Ивана Грозного. Именным спис­ком этого двора была Дворовая тетрадь 1552—1562 гг.

К концу XVI в. территориальная база двора расширилась, но и тогда двор не включал помещиков большинства Новгород-Северских городов, вновь освоенных южных уездов, Казанской земли и других окраин. В Новгороде Великом «лучшие» помещики обла­дали привилегией прохождения службы по дворовым спискам. Однако трудно сказать, в какой мере они могли использовать эту привилегию на практике. Дворовая служба всегда была службой при особе государя и требовала присутствия служилого человека в сто­лице.

Стремясь приобщить новгородских помещиков к столичной службе, власти в 1550 г. включили в состав тысячи помещиков — «лучших слуг» — 346 новгородцев, псковичей и др. Кроме дворо­вых в их число попало некоторое количество городовых помещи­ков из северо-западных уездов. Все они должны были получить небольшие подмосковные поместья.

В какой мере правительству удалось осуществить тысячную реформу, сказать трудно. Нести постоянную службу в Москве нов­городцам мешали многие обстоятельства: отдаленность Новгоро­да, плохое состояние дорог, непрекращавшаяся 25-летняя война из-за Ливонии, поглощавшая все силы новгородско-псковского дворянского ополчения. Управлять из Москвы поместным фондом Новгорода было трудно, поэтому решением поместных дел там ве­дала Новгородская приказная изба. Аналогичным было положе­ние с дворовой службой. Новгородцы несли службу не по москов­ским, а по новгородским дворовым спискам. Верхи новгородского поместного дворянства так и не стали органической частью «мос­ковского государева двора». К началу XVII в. новгородские служи­лые люди перешли в ведение местного «Новгородского разряда».

Существенное влияние на формирование двора оказал дворян­ский «выбор». В Дворовой тетради 1552—1562 гг. «выбор» не фигу­рировал. Ценным дополнением к Дворовой тетради служит Раз­ряд полоцкого похода 1562 г., в котором записаны 550 дворян выбор­ных и «приборных из городов». Всего в Дворовой тетради числилось до 3000 лиц, но из них на службе находилось одновременно не более 1500—2000 человек. В Боярском списке царя Федора Ива­новича 1588—1589 гг., отличавшемся наибольшей полнотой, зна­чилось 1100 дворовых детей боярских Московской земли, более половины которых приходилось на долю выборных детей бояр­ских из городов⁸.

Служилое дворянство России исчислялось несколькими десят­ками тысяч человек ⁹. Основную его массу составляли городовые дети боярские, владевшие небольшими поместьями. Низшее дворян­ство было разобщено в значительно большей мере, чем знать и выс­шее дворянство: оно не имело единой для всей страны организации наподобие «государева двора».

В XVI в. шло быстрое формирование поуездной организации — служилого города. Землевладельцев уезда объединяли общие ин­тересы: они имели преимущественное право (по сравнению с ино­городними — служилыми людьми других уездов) на приобрете­ние выморочных земель своего уезда. В походах уездные дворя­не — и дворовые, и городовые — совместно несли военную служ­бу, образуя особые соединения под командованием своих сотни­ков и голов. Без сомнения, мелкое городовое дворянство поддер­живало с собственными уездными верхами более тесные связи, чем с низшим дворянством других уездов и земель. Наличие служилого города оказало влияние на поведение дворянских корпораций в годы «Смуты», когда местные служилые люди (прежде всего на южных поместных землях, оставшихся за рамками «государева двора») неоднократно выступали «всем городом» на стороне само­званцев.

В XVI в. «государев двор» оставался оплотом политических при­вилегий знати и дворянских верхов. Какую позицию занимали ду­ма, двор и правящее боярство в целом по отношению к процессу политической централизации?

Следуя традиционной точке зрения, А. А. Зимин в своих ран­них исследованиях доказывал, что знать и бояре противились централизаторским мероприятиям Грозного, тогда как масса дворян­ства поддерживала их. Эта концепция целиком базировалась на противопоставлении крупных вотчинников бояр поместному дво­рянству и выдвигала на первый план их борьбу¹⁰. В последующих трудах А. А. Зимин постепенно изменил свою точку зрения и в кон­це концов сформулировал вывод, что в XVI в. княжеско-боярская знать вообще не была носительницей традиций феодальной раздробленности, ибо «нельзя усмотреть децентрализаторские тен­денции, стремление воскресить времена феодальной раздроблен­ности ни у одной из групп княжеско-боярской знати. Речь может идти лишь о борьбе за различные пути централизации государ­ства» ¹¹.

Решительно поддержав вывод А. А. Зимина, В. Б. Кобрин дал новую пищу дискуссии¹². Представляется целесообразным прежде всего уточнить исходные моменты спора. Русская монархия нуж­далась в поддержке аристократии и феодального сословия в целом. Она пользовалась такой поддержкой. Источником же коллизий внутри господствующего класса в XVI в. был не абстрактный прин­цип централизации (в политическом сознании того времени он вообще не получил отражения), а вполне реальная проблема, чет­ко сформулированная современниками. Власть московских госу­дарей настолько усилилась, что они пытались ввести в стране само­державные порядки с неограниченной властью монарха. Однако знать пользовалась большим влиянием и добивалась того, чтобы сохранить ограниченную монархию.

Объединение земель и политическая централизация XV— XVI вв. сопровождались массовыми конфискациями крупного бо­ярского землевладения. В Новгороде Великом старое боярское вот­чинное землевладение было уничтожено полностью, в Твери и Ря­зани конфискации вотчин носили частичный характер. В наимень­шей мере конфискации затронули территорию бывших суздальских княжеств, рано попавших в орбиту московского влияния. Знать, сохранившая родовые вотчины и успешно служившая при москов­ском дворе, имела возможность присоединить к родовым землям владения в других уездах государства, получив там поместья и пр. Эта знать, очевидно, не стремилась вернуться к феодальной раз­дробленности посредством расчленения государства на отдельные княжества и земли. Но могущественное боярство пыталось сохра­нить порядки, которые на протяжении многих веков феодальной раздробленности обеспечивали ему политическое господство.

Самодержавные устремления царской власти нашли поддерж­ку в дворянской среде. Дворянский писатель Иван Пересветов обосновал программу ограничения влияния аристократии. Он сове­товал Ивану IV обрушить грозу на головы вельмож, жаловать про­стых воинников, утвердить в царстве неограниченную власть мо­нарха. Церковное руководство выступило с обоснованием тезиса о божественном происхождении царской власти. После бегства в Литву князя А. Курбского-Ярославского царь обратился к нему с письмом, которое стало подлинным манифестом самодержавия. Сам бог, утверждал Иван IV, отдал предков князя Курбского — княжат и бояр — в работу (рабство) московским государям, кото­рые, таким образом, вольны казнить и миловать своих подданных — холопов.

Важнейшее значение для понимания политического развития России в XVI в. имеет опричнина Ивана Грозного. В литературе нет единого мнения относительно происхождения, целей и харак­тера опричнины. Однако совершенно очевидно, что для суждений об опричнине наибольшее значение имеет анализ ее земельных мероприятий, затронувших как фонды поместных земель в преде­лах собственно опричных уездов, так и вотчинные владения кня­жат, располагавшиеся за пределами опричнины.

Какую роль сыграла опричнина в истории феодального по­местья? Поставленная проблема связана с другим вопросом. Со­провождалась ли опричнина массовыми конфискациями поместных земель в пределах опричных уездов и выселениями местных по­мещиков? «Сегодня, — утверждает В. Б. Кобрин, — в распоряже­нии исследователей нет данных, подтверждающих тезис о массовых переселениях из опричных уездов»¹³. Такой вывод находится в яв­ном противоречии с фактами.

Официальная московская летопись сообщает, что после учреж­дения опричнины Иван IV организовал опричное войско в 1000 го­лов детей боярских, испомещенных «заодин» в опричных уез­дах ¹⁴. Летописная цифра находит подтверждение в цифровых дан­ных Разрядного приказа. Ниже приводятся данные о численности уездных полковых дворян в пределах опричной территории на 1563 г. (в скобках указаны данные по тем же уездам на 1572 г.): по Суздалю — 636 (210), по Можайску — 486 (127), по Вязьме — 314 (180), по Козельску — 290 (130), по Галичу — 250 (150), по Медыни — 218 (95), по Малому Ярославцу — 148 (75), по Белеву — 50 (данные отсутствуют)¹⁵. Итак, число дворян полковой службы в опричных уездах уменьшилось после учреждения оприч­нины примерно до 1000 «голов», как то и было предусмотрено цар­ским указом.

Приведенные цифры следует сопоставить с общими данными о состоянии поместного дворянского ополчения во второй полови­не XVI в. На рубеже 60—70-х годов XVI в. Россия пережила не­урожай и голод, положившие начало «великому разорению» 70— 80-х годов. Вслед за голодом страну опустошила чума. Армия по­несла в те же годы большие потери в войне с крымцами и в войне за Прибалтику. Из-за разрухи началось быстрое запустение по­местного фонда. Все это не могло не привести к сокращению чис­ленности поместного ополчения. Численность полевых армий во время крупнейших военных кампаний исследуемого периода со­ставляла 18 105 детей боярских в 1563 г., 11 974 сына боярских в 1572 г., 13 137 детей боярских в 1604 г.¹⁶ В этих кампаниях Раз­рядный приказ старался собрать наибольшие силы, поскольку от­меченные мобилизации проводились в критических ситуациях. В самом деле, в 1571 г. крымцы сожгли Москву, а год спустя пред­приняли решительное наступление с целью овладения русской сто­лицей. Иван IV собрал все воинские силы, какие только мог. Ана­логичную мобилизацию провел Борис в 1604 г., когда ему пришлось бороться за спасение своего трона.

Если численность дворянского ополчения сократилась в 60— 70-х годах XVI в. вдвое, тогда как количество дворян полковой служ­бы в уездах, попавших в опричнину, уменьшилось более чем вдвое, а по Суздалю — втрое¹⁷, то на основании этих фактов можно сде­лать лишь один вывод. В опричных уездах помещиков, не при­нятых на опричную службу, действительно выселяли в земские уезды, причем эти выселения, сопровождавшиеся конфискацией поместий, носили массовый характер. (Надо учесть также, что опричные уезды находились в привилегированном положении и не они, а земские уезды подвергались погромам.)