Die Ewigkeit beginnt heut Nacht




Сегодня я хочу вам рассказать еще об одном, удивительном путешествии в мечту, о нескольких часах пребывания среди кроваво-красных улыбок и в атмосфере абсолютного и нереального волшебства... Пара дней в маленьком берлинском театре, пара дней по ту сторону реальности.

Я очень хотела увидеть моего обожаемого Томаса Борхерта в паре с Паминой Ленн, но судьба распорядилась иначе. И я видела Памину на сцене с Робертом Мейером (Майером?). Хотя должна признаться честно, что весь первый акт мне было, в общем, не до них, так как все мое внимание поглотил дивный Ежи Ешке. На протяжении примерно трех лет, пока я смотрела "Бал" в записи, Ежи был моим любимым Шагалом. До тех пор, пока в 2016 году я не увидела вживую Николаса Тенерани, который просто поразил меня потоком энергии, излучаемым им на сцене... Но 16 марта 2019 года, начиная с "Чеснока", меня ждал еще больший сюрприз. Наверное, я впервые смогла в полной мере прочувствовать проблемы и историю Шагала. Казалось бы в незаметных, но тонких и трогающих деталях, эта история открывалась совсем по-новому... Резкий звук пощечины ревнивой Ребекки и, вслед за тем, какое оскорбленное и грустное выражение лица! Всеобщее веселье в "Чесноке", угодливые и слащавые улыбки Шагала и какая усталость от жизни и опустошенность на заднем плане, когда он несет вещи гостей или просто проходит в глубине сцены... Вместе с тем, брошенное гостям: "Ветер!", по-моему, никогда еще не звучало так издевательски! Острые и внезапные драматические нотки сквозь комическую маску. И при этом, предельная реалистичность, психологизм и правдоподобность. В этом Шагале есть что-то отталкивающее, что позволяет нам ощутить, почему он так неприятен Магде. Но также есть и нечто, воссоздающее груз прожитой безрадостной жизни... Мне всегда казалось, что в своем вампирском воплощении меньше всех изменяется Шагал. Если понимать вампиризм в "Бале" как метафору, как изменение в худшую сторону, потерю человеческого облика. И вот у Ежи это именно так. Он просто оборачивается к зрителю другой стороной своей пустоты. Которая в данном случае вызывает уже не жалость, а, пожалуй, даже некоторый страх... Апофеоз этого превращения мне увиделся в резком и безмерно циничном смехе, которым Шагал-Ежи встречает падение Магды, и который последняя издевательски передразнивает, что создает немного леденящий эффект! Вообще пара Шагал-Магда в этот раз, на мой вкус, была просто прекрасна. Стеснительность и какая-то удивительная легкость Сары-Джейн Чекки в начале спектакля в ее главной арии сменялась на резкую истерику с вызывающими, жесткими нотами. И этот контраст старого, замученного жизнью Шагала и молодой, красивой какой-то нежной и трогательной красотой Магды... Контраст, в котором, как в огромном кривом зеркале, отражается другая, еще более важная пара...

Несколько слов о Памине. Она меня ни разу не разочаровала. Я знаю, что по сюжету Сара всего лишь "звездное дитя", и исполнительнице роли важно показать эту детскость, соседствующую с пробуждающимися девичьими грезами. Но я люблю Сар, выходящих за рамки этой схемы. И вот Памина именно из таких. Ее Сара более взрослая, порывистая, решительная. С налетом эмоциональности и ноткой истеричности (что я всегда очень ценю). Мне кажется, она потрясающе звучала бы с Томасом и очень здорово вписалась бы в его яркую и выразительную манеру пения. В паре с Мейером Сара Памины вызвала у меня сочувствие, так как ее бурные и сильные чувства разбивались о стену графского равнодушия... И это было немного больно.

Здесь, пожалуй, плавно перейду к самому Роберту. У него очень красивый баритон и близкая к классической манера пения. Для меня он чуть более звонко звучит, чем следовало бы. Но в целом, к вокалу у меня объективных претензий не было. Что касается игры, то в "Бог мертв" и в "Приглашении" она не породила у меня никаких эмоциональных откликов. Я, честно, пыталась понять, это такая сдержанная и спокойная игра или часть образа... И внезапно в сцене у замка для меня стало очевидно, что да, это действительно часть образа. Кролок Мейера равнодушен и скептичен. Ему не свойственная горячая эмоциональность. Он прохладен, тонок, высокомерен. Основная краска его графа - это тотальное презрение ко всему и всем окружающим, включая и Сару. Она не нужна ему. Как, в общем-то, и вообще уже ничего не нужно. И поэтому меня по-настоящему дернули вдруг пробившиеся полумертвые эмоции на "Жажде". Нет, не было тут ничего даже близкого ко вселенской потрясающей истерике Борхерта. Но была какая-то боль и усталость от этой собственной эмоциональной сухости и давящей пустоты... Какими-то неуловимыми штрихами Мейер заставил в моей голове всплыть образы бальзаковского Растиньяка и Симона Лашома у Дрюона, этих беспринципных и внутренне пустых карьеристов и скептиков...

Но я знаю, что большинство читающих меня сейчас людей понимает, что я пишу этот отзыв не для того, чтобы рассказать вам обо всем этом. И не ради этого я провела несколько часов в ограниченном пространстве театра. В месте, где рождаются иллюзии и сказки... А ради того, чтобы снова увидеть полубезумный взгляд главного Кролока и услышать голос, которому тесно в человеческом мире...

У меня банально нет сил рассказать обо всем, что делал Томас в течение этих двух спектаклей. И поэтому я сразу перейду к закрытию с его чудесной праздничной атмосферой. Итак, все это происходило среди обилия алой помады, великолепных мюзикловых костюмов, счастливых лиц и смешения разных языков... Очень ценно, когда чувствуешь себя не чужим в большой толпе. Когда что-то таинственное объединяет тебя с окружающими незнакомыми людьми. Еще более ценно, когда ощущаешь, как твои странности становятся достоинством. Потому что благодаря им ты здесь. Потому что именно они в не меньшей мере, чем любовь к искусству, объединяли нас всех в тот день в небольшом зале...

Да, в тот вечер там было огромное число фанатов мюзикла и борхертовского Кролока. Был Корнелиус Балтус и другие создатели истории о "запрещенной любви и смерти". Были дико забавные шутки со сцены. Меня просто убил эпизод, когда профессор снова вручил Кролоку выброшенную им карточку, но тот все-таки не сдался и через несколько секунд выкинул ее обратно))). Был гром аплодисментов, который зачастую заглушал пение актеров. Была разрыдавшаяся на эмоциях в своей главной арии Магда... А в конце вспыхивающий светящими палочками и аплодировавший стоя весь "Танец вампиров" восторженный зал, и летящие к ногам актеров прекрасные розы...

А еще было нечто столь дорогое и столь трогательное лично для меня. Теплые слова в адрес того, кто все-таки был самой главной причиной всеобщего восторга... Я могу откровенно признаться, что, начиная с "Бог мертв", проплакала почти весь спектакль. Но это были слезы счастья. Счастья и радости за то, что человека, изменившего мою жизнь и подарившего мне безмерно много невероятных эмоций, здесь любят именно так сильно, насколько он этого заслуживает!

Все же, попробую собрать весь этот вихрь обрывочных мыслей и эмоций, от которых у меня до сих пор вздрагивают пальцы даже сейчас, когда я пишу этот текст...

Думаю, все поклонники Томаса помнят его вкрадчивое, зовущее и дышащее жаркими желаниями обращение к Саре: "Долгими годами Я был лишь предчувствием в тебе..." Так вот, совершенно другим оно было вечером 17 марта. Не осязаемым и плотским был этот великолепный голос, звучащей в синей тишине... Что-то неровное, трогательное и невероятно грустное трепетало в нем, как умирающая птица... И только от этого невыносимо печального звучания глаза у меня тут же наполнились слезами. И весь этот вечер борхертовский Кролок был именно таким. Нет, не растроганным Томасом Борхертом, в который раз прощавшимся на сцене с ролью, ставшей огромной частью жизни. А именно печальным и глубоким порождением тьмы, которое беспокойно бродит среди смертных, одержимое какими-то странными, непонятными людям мечтами...

Знаете, я вовсе не из тех людей, которые любят только одного артиста в определенной роли и отвергают все остальные трактовки. У меня есть много любимых исполнителей, каждый из которых дает мне те или иные эмоции. Но... почему-то каждый раз, как на сцену выходит Борхерт, куда-то далеко проваливается то, что было прежде, и то, что еще наступит потом... А остается только этот фантастически талантливый человек, за игрой которого мне всегда приходится следить с бьющимся где-то у самого горла сердцем...

Бессмысленно описывать вам этот безмерно сильный, глубокий и такой свободный голос. Голос, который, кажется, может спеть все. Его низкие, будто окрашенные пламенем ада, черные ноты. И высокие, в своей чистоте и нежности, как будто достигающие облаков... Вы все его слышали. А это значит, что точно больше не забудете.

В этих последних спектаклях куда-то на второй план отошел налет чувственности и сексуальности. И уступил место пропитавший весь образ Кролока "болезни печали". Да, много эмоций добавлял сам факт закрытия и важности происходящего. Да, в Кролоке на этот раз было чуть больше самого Томаса и его личных переживаний, чем обычно. Но при этом еще никогда так резко и явственно не выступало в образе графа прежде всего именно человеческое, все, что под флером готичности и вампирского мистицизма, все еще связывает его с людьми и их мучительными страстями... Грустные и изломанные интонации в "Бог мертв", как будто это мертвое сердце все еще может истекать кровью... Откровенный цинизм в "Приглашении", перемешанный с трогательными попытками заговорить на языке этой маленькой девочки и вновь на несколько мгновений поверить в "фантастическое путешествие на крыльях ночи"... Концовки дуэта, которые на этот раз звучали не как обещание воплощения самых жарких и смелых грез, а с подлинной болью и желанием навсегда остановить время, спасая свое неловкое "звездное дитя" и себя самого от неумолимого финала...

Отмечу еще, что я впервые плакала на "Молитве". Я знаю, что многих трогает эта композиция, но я, как правило, в ней сочувствую теме Сары и графа, в которой они зовут к свободе и исполнению своей мечты о счастье. Но на самом деле есть в этой песне, под налетом догматического и сухого, нечто лучшее в моральном смысле слова. Что-то, что заставляет всех этих людей со свечами в руках объединить свои голоса в общем, взлетающем ввысь хоре...

О дуэте Кролока и Сары хочется сказать отдельно. Да, я предпочла бы видеть в паре с Томасом все-таки Памину. Но Диана меня тоже по-своему впечатлила. Когда ее только утвердили на эту роль, я, по первым выступлениям, ждала, что в ее Саре будет какая-то меланхоличная и нежная нота. Это оказалось не так. Диана в большей степени показала нам наивную и детскую Сару. Венское видео меня, честно говоря, вообще несколько разочаровало. Но совсем иначе все оказалось под покровом темноты, в смолкшим от восторга зале, где казалось зрители хотели навсегда запечатлеть в памяти эти яркие мгновенья... И сквозь детскую мечтательность внезапно прорвалась какая-то по-настоящему драматичная и ранящая нота... На переднем плане сцены сгибалась и ломалась, изливаясь в отчаянных признаниях, маленькая, беззащитная фигурка. Как будто вспыхивала неровным пламенем и тут же угасала крошечная падающая звезда... Но позади была не пустота. Была бездна. Бездна бесконечности и вселенской тоски... Борхертовский Кролок в эти минуты был как бы олицетворением чего-то универсального. Олицетворением целого мира, целой безмерной страсти, которая беспощадно обжигала это подошедшее слишком близко наивно-любопытное дитя... И рядом с этим существом юная Сара не могла остаться прежней. Сила его чувств и глубина его натуры захватывала ее, как вихрь, и пробуждала спящую на дне души драму... И при этом сколько убийственно-тонких деталей в образе Кролока! Каким щедрым и доверительным было в этот раз предложение вечной и чарующей свободы! И как дернулось мое сердце на строчке: "Теперь она разрушает твой мир!" Потому что в ней больше не было той вызывающей резкости и цинизма, с которой она звучала у Томаса раньше. Но была совершенно невероятная подлинная и глубочайшая искренность!.. И каким же предчувствием грядущей драмы был наполнен финал дуэта! Как постепенно и тихо растаяло в воздухе такое легкое и печальное в этот раз "когда мы будем танцевать"... Будто бы символ недостижимой мечты о полной и прекрасной человеческой жизни...

Для того, чтобы вы могли себе хотя бы примерно представить, как звучала в этот вечер "Жажда", вам нужно будет вспомнить ту исповедальную и безумно трогательную запись с альбома "If I Sing". И так же точно этим вечером борхертовский Кролок был все тем же высшим существом, запутавшемся в тупиках своих психологических противоречий. Если бы не какая-то едва уловимая, внутренняя дрожь в этом сильном и всеобъемлющем голосе... Которая опять предательски и беспощадно выдавала человеческую природу того, кто привык "разрушать все, что любит"... От доверительных откровений графа о голоде, "который не слушается", от нервного и драматичного рассказа о жертвах, каждая из которых была описана по-новому, у меня буквально возникло ощущение личного диалога Кролока со мной, его желания поделиться со мной тем, что долгие годы лежало на его полумертвой душе тяжким грузом... И тем эпичнее и ярче казалось финальное Gier, поднимавшееся к потолку осязаемыми, плотными волнами...

Я уже много раз писала, что я невероятно люблю полубезумный взгляд борхертовского графа в "Танцзале" перед укусом Сары. Нет, слово "люблю" здесь не очень подходит. Этот взгляд меня потрясает. Момент, когда дикое животное, все это время жившее в графе и грызущее прутья своей клетки, в единое мгновенье вырывается наружу из глубины этих расширенных от эмоционального напряжения зрачков... Так вот, 17 марта я видела этот взгляд с 19-го ряда. Без бинокля. Потому что зал реально маленький. И потому что Томас гений, способный передавать эмоции даже на таком расстоянии...

Наверное, мне остается добавить, что я всем сердцем люблю именно берлинскую постановку "Бала". Я знаю, что здесь окажусь в меньшинстве, и у нас больше поклонников венской версии. Но, в общем, это и неважно. В искусстве каждый ищет то, что способно вызвать у него личный эмоциональный отклик. И такой отклик в большей степени вызывает у меня именно берлинская постановка. И дело даже не в ее строгих, готических и мрачных тонах, так живо контрастирующих с кричащей и пышной роскошью Вены... Дело в чем-то более сложном. Она вся намного сильнее пронизана безысходной тоской и ощущением холода и пустоты большого, равнодушного к людям мира... И играется она по-другому: в берлинской версии больше ранящих, психологически верных и реалистичных деталей, которые так удивительно контрастируют с общим ощущением готической сказки, делая ее чем-то намного большим...

Но знаете, что еще было необычного в моем ощущении от игры Борхерта на закрытии "Бала"? То, что ему впервые на моей памяти удалось сделать горький осадок грусти, остающийся после берлинской постановки, невероятно светлым...

Мне кажется, я уже никогда не забуду длинную очередь у служебного выхода, наши долгие диалоги с Мариной, улыбающегося из окна Ежи Ешке и шикарную роспись Томаса на бальном фото)). А еще его лучезарный и светлый взгляд... Пожалуйста, возвращайся снова, мой драгоценный Кролок! Ведь без тебя не будет прежним для меня не только "Бал", но и вся моя странная и сложная жизнь...

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-05-16 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: