Убийство Распутина.
Взгляд глазами современников.
Реферат по истории
Ученицы 11 "А" класса
Лицея "Физико-Техническая Школа"
Юлии Сальниковой.
Убийство Распутина.
Взгляд глазами современников.
Обзор использованной литературы.
1)В. Пуришкевич. Дневник "Как я убил Распутина". Репринтное воспроизведение издания 1924 года – Дневник Члена Государственной Думы Владимира Митрофановича Пуришкевича. Рига, Типография "Дзинтарс". Далее в тексте книга обозначается Пуришкевич. Даты даны по новому стилю, мною переведены на старый для большей логичности повествования.
2)Морис Палеолог. Бывший французский посол в России. Распутин. Воспоминания. Перевод Федора Ге – отрывки из дневника французского посла в России Мориса Палеолога. Репринтное воспроизведение издания 1923 года, Москва, "Девятое января". Далее в тексте – Палеолог.
3)Страна гибнет сегодня. Воспоминания о февральской революции 1917 года. Составление С. М. Исхакова. Сборник документов – воспоминаний и статей деятелей того времени. В случае приведения дат по новому стилю переведены на старый. Конкретно из нее используются:
а) О. В. Палей. Мои воспоминания о русской революции. – Воспоминания княгини Палей, жены великого князя Павла Александровича, отца Дмитрия Павловича, одного из убийц Распутина. Далее в тексте – Палей.
б) А. А. Вырубова (Танеева). Страницы из моей жизни. – Отрывки из воспоминаний фрейлины и доверенного лица императрицы - Вырубовой. Далее в тексте – Вырубова.
в) П. Н. Милюков – Война и вторая революция – статья Милюкова. Далее в тексте – Милюков.
4) Алексеева И.В., Агония сердечного согласия. Царизм, буржуазия и их союзники по Антанте. 1914 - 1917. – описание событий данных лет. К книге приходится относиться с некоторой осторожностью, в связи с ее ярко выраженной "антибуржуазной" настройкой, что не мешает извлечь из нее необходимые данные. Далее в тексте – Агония.
Прелюдия.
К ноябрю 1916 года император Николай II был под большим влиянием некоего "старца" Григория Распутина, изначально приглашенного для лечения цесаревича Алексея и использовавшего, по-видимому, связанное с этим слияние на императрицу и ее мужа, для своих политических игр и выгоды. Министры, назначенные якобы с подачи Распутина, такие, как Штюрмер и Протопопов оказались неугодны обществу и, кажется, не способны справиться с проблемами, стоявшими перед ними. Страну колыхала война с Германией и предвестия революции, и в атмосфере всего этого в основной части народа и двора возникла ненависть к Распутину, и всплыло желание как-то это менять. Практически всем необходимой мерой казалось убрать Распутина тем или иным образом. Какое-то время назад уже была предпринята попытка убийства Распутина, связанная с именем графа Хвостова, заговор был раскрыт и Хвостов подвергнут опале. Попытка описана вкратце в воспоминаниях Палеолога и статье Милюкова. Хвостов послал к Илиодору, иеромонаху и бывшему другу Распутина, газетного сотрудника Ржевского, потом депутата Думы с предложением убить Распутина. " Илиодор испугался появления темных людей в своей близости и бежал от русских агентов в Америку, где и издал свою книгу. А о проделке с Ржевским стало известно, когда министр поссорился со своим товарищем, опытным полицмейстером Белецким, и когда оба стали наперерыв обличать друг друга печатно в прикосновении к миссии Ржевского "(Милюков, стр. 9). Некоторое время после этого Распутин мог дышать спокойно, но затишье прошло.
По закону.
Вначале были предприняты вполне законные попытки давления на государя или его уговоров. Но по причине ли того, что "старец" помогал его сыну, по просьбе ли жены или по какому другому резону император отказался.
Великий князь Николай Михайлович рассказывал, что " почти вся семья Романовых подала государю записку о Распутине, прося взять бразды правления в свои руки и прекратить вмешательство в государственные дела Императрицы Александры Федоровны, инспирируемой этим хлыстом; из записки, как и следовало ожидать, ничего не вышло "(Пуришкевич, стр. 73). Потом и он сам (великий князь) лично делал резкую записку государю о состоянии дел в России, государь согласился ее выслушать, перед этим ее одобрила императрица Мария Федоровна, но все без толку. Вот некоторый отрывки из этой записки, поданной 29 декабря (за день до убийства Распутина).
" Ты неоднократно выражал свою волю довести войну до победного конца.
Уверен ли ты, что при настоящих тыловых условиях это выполнимо?
…
Говорят ли тебе всю правду или многое скрывают? Где же кроется корень зла?
…
Ты веришь Александре Федоровне. Оно и понятно. Но что исходит из ее уст, есть результат ловкой подтасовки, а не действительной правды.
Если ты не властен отстранить от нее это влияние, то по крайней мере отстрани себя от постоянных систематических вмешательств этих нашептываний через твою супругу
…
Если бы тебе удалось удалить это постоянное вторжение во все дела темных сил, сразу началось бы возрождение России
…
Ты находишься накануне эры новых волнений, - скажу больше, накануне эры покушений " (Пуришкевич, стр. 93).
Великий князь Павел Александрович Романов, муж княгини Палей, тоже говорил государю по поводу назначения Штюрмера и Протопопова, что оно тем более подвергается критике, что все знают, что оно сделано под влиянием Распутина. Затем он сказал " о том злополучном влиянии, которое не без основания приписывается старцу " (Палей, стр. 176). И на это государь замолчал и курил, а государыня, согласно Палей, то есть рассказов ее мужа, заговорила. " Она говорила долго, волнуясь, часто прижимая руку к сердцу, которое у нее болело. Для нее Распутин был только жертвой клеветы и зависти тех, которые хотели встать на его место. Для нее это был друг, молившийся Богу за нее и ее детей " (Палей, стр. 176). И великий князь тоже потерпел неудачу.
2 декабря 1916 года Владимир Митрофанович Пуришкевич, тот, кто впоследствии станет убийцей Распутина и автором громкого дневника "Как я убил Распутина", член Думы и лидер крайних правых, выступил с докладом в Думе о " современном состоянии России " (Пуришкевич, стр. 4). Этот день он характеризовал впоследствии, как " день глубочайших душевных переживаний " (Пуришкевич, стр.4), в которые он " за много лет впервые испытал чувство нравственного удовлетворения и сознания честно и мужественно выполненного долга" (Пуришкевич, стр. 5). Он обозначил для себя Григория Распутина причиной упадка " авторитета и обаяния Царского имени " (Пуришкевич, стр. 5). Надо отметить, что не он один был такой, и что это вообще достаточно удобная позиция. Достаточно заметить кого-то, в данном случае, "старца", в нарушении чего-то или злоупотреблении чем-то, то есть в неких прегрешениях и заговорить об этом, то для себя или для всех можно столкнуть на него и расслабиться. Если кто-то в чем-то виноват, но не я, не он, а только Распутин. Так что не удивлюсь, что истинным вполне возможно немалым грехам Григория Ефимовича добавили все, что только можно добавить к особе такого влияния. Как заявляет все тот же Пуришкевич: " Его роковое влияние на Царя через посредство Царицы и нежелание Государя избавить себя и Россию от участия этого грязного, развратного и продажного мужика в вершении государственных дел, толкающих Россию в пропасть, откуда нет возврата ". Сам Пуришкевич, получив однажды карточку Распутина и его поклонников в руки разослав ее с оскорбительной надписью по редакциям газет и членам думы.
Выступление Пуришкевича в Думе было не единственным его обращением его к государю по поводу Распутина. 16-го ноября он делал ему доклад о положении дел и настроении в войсках в Румынии и не преминул упомянуть о своем взгляде на все это. Он утверждает, что в своем мнении был не одинок, и " блестящая шумливая толпа великих князей и генералов "(Пуришкевич, стр. 6) умоляла его в докладе осветить положение дел, и не забыть ни о Штюрмере, ни о Распутине, и он согласился, хотя и недоумевал, почему же они не могут сказать ему сами. Некоторые, возможно, потому что это невыгодно, ну а другие, возможно не раз ему уже твердили, но государь не внимал. Не внял он и Пуришкевичу. Но тем не менее, 2 декабря он выступил в Думе, оставшись сам очень довольным своей речью. Дальше он вспоминает поток рукопожатий и приветствий, встретивших его после этой речи в Таврическом дворце, верит в то, что они все его единомышленники, однако признает, что не все придерживались мнения, совпадающих с его, " три-четыре человека на всю Государственную Думу, с Марковым и Замысловским во главе, остались чуждыми тем чувствам " (Пуришкевич, стр. 8). Потом, дескать, поняв, что остались в меньшинстве, они пришлют Пуришкевичу просьбу вернуться в Думу (Пуришкевич, стр. 21).
Когда Пуришкевич выходил из Думы, его догнал главный уполномоченный Красного Креста при государе Кауфман-Туркенстанский, обнял его и пообещал доставить стенограмму его речи к государю. Вернувшись же домой, он узнал от жены, что к ней подходило множество дам и просило передать сочувствие по поводу всего сказанного, и в числе прочих подходила баронесса Икскюль-фон-Гильденбант, " одна из ярых поклонниц Распутина " (Пуришкевич, стр. 9) и вместе с соболезнованием передавала и приглашение к себе в гости. Пуришкевич с женой восприняли это как попытку свести его с Распутиным и посмеялись над ней. Возможно, это была личная инициатива баронессы, но и "старец" мог ощутить исходившую от Пуришкевича опасность.
А днем раньше состоялось заседание фракции Пуришкевича, он изложил свою речь и попросил разрешения говорить от всей фракции, но ему отказали. Он видел, что три четверти – его сторонники, но всему мешают Марков и иже с ним. Так, так, уже четверть противников, а только было 3-4 человека.
Против закона.
Замысел.
3 декабря Владимир Митрофанович записывает в дневнике, что телефон его трещит, и знакомые и незнакомые лица высказывают ему свое сочувствие. И то, что он сидит в своем кабинете и слушает похвалы себе, подогрело его жажду деятельности. Среди выразивших свое сочувствие он упоминает графа С. Д. Шереметьева и А. А. Нарышкина, обоих он называет " рыцарями без страха и упрека " (Пуришкевич, стр. 9). Но наиболее важный и для нас и для него был заинтриговавший его собеседник, назвавшийся князем Юсуповым, графом Сумароковым-Эльстон. Он просил разрешения заехать, как он сказал, для выяснения некоторых вопросов, связанных с ролью Распутина при дворе, о которых по телефону говорить неудобно. Пуришкевичу стало любопытно, и он назначил встречу на следующий день.
На следующий день, 4 декабря, в 9 часов князь Феликс Юсупов был у него, и произвел благоприятное впечатление сразу. Пуришкевич оценил его, как " человека большой воли и характера ", (Пуришкевич, стр. 10). И, видимо, не так уж был не прав. Вот как описывает этот диалог Пуришкевич (стр. 10-12). Первой репликой, указанной у него, была фраза князя о том, что речь плодов не принесет, а, напротив, более упрочит положение Распутина, и на вопрос, что же делать, ответил коротко: "Устранить". Когда же Пуришкевич пожаловался на отсутствие людей и слабость правительства, Юсупов ответил, что на правительство рассчитывать не стоит, а люди найдутся, и один из них – он сам. Пуришкевич заволновался и сказал, что эта мысль приходила и к нему, он уговаривал дворцового коменданта Дедюлина ликвидировать Распутина, но Распутин жив и сейчас, видимо, Дедюлину не хватило отваги, а сейчас все еще хуже, ибо множество людей ставит именно на Распутина свою карьеру, и малейшая ошибка приведет сразу же к дальнейшему укреплению Распутина. Юсупов сообщил к удивлению члена Думы, что Распутина охраняют от трех учреждений: " шпики от министерского императорского двора по желанию Императрицы, шпики от министерства Внутренних дел и … шпики от банков " (Пуришкевич, стр. 12). Пуришкевич, настаивая о том, что он ничего не ищет и ничего не добивается, согласен дать ему свою руку и искать еще лиц. Юсупов же ответил, что уже двое у него есть, и пригласил обсуждать вопрос, добавив, что все зависит от того, как скоро Распутин согласится посетить его дом. На этом они расстались. Так образовался союз Юсупов – Пуришкевич.
Что можно сказать по поводу этого диалога? Он подозрительно краток для такого важного вопроса, словно они уже заранее знали все желания и реплики собеседника, но это можно отнести на счет того, что Пуришкевич не хотел лить воду по бумаге и оставил только все самое нужное. Во-вторых, член Думы все-таки подчеркивает свою второстепенную причастность к идее, дескать, она была у него когда-то, а сейчас он ничего не ищет, а вся идея и предложение исходят от Юсупова. И в третьих, они подозрительно быстро друг другу доверились, учитывая то, что, судя по тексту, они не был ранее знакомы. Ни один из них, похоже, на этом этапе не допускал варианта предательства собеседника, и верил в то, что тот говорит искренне, и говорил о своих намерениях сам прямо.
И 5 декабря (стр. 14 -15) Пуришкевич отправился на встречу с Юсуповым. Вслед за ним прибыли некий поручик Преображенского полка С., а потом великий князь Дмитрий. Кстати, у Палеолога называется имя вместо поручика С. – капитан Сухотин. В другмх источниках тоже фигурирует это имя, так что именно так мы его и будем называть. Надо сказать, что Палеолог изо всех участников убийства серьезно, как человека действия, хоть и неприязненно, оценивает Пуришкевича. Про Дмитрия Павловича он пишет, что тот горячий патриот, но легкомысленный и импульсивный и способен ввязаться сдуру. И верно, сам великий князь потом будет утверждать, что сделал это для того, чтобы " избавить государя от трудной задачи удалить Распутина от двора. Я думал, что государь сам не верил в чудесное влияние Распутина ни в отношении своего сына, ни в отношении политических событий, но он понимал, что удалить его собственной властью значит создать конфликт с государыней. Я надеялся, что освобожденный из-под влияния Распутина, государь встанет на сторону тех, кто видел в старце первопричину многих несчастий " (Палей, стр. 180). Что же касается Юсупова, то посол утверждает, что тот склонен нездоровым мечтам и поступкам в духе героев Оскара Уайльда, его любимого писателя. Что же до Пуришкевича и его мотивов, то Палеолог считает, что " его участие в убийстве Распутина освещает все поведение крайней правой в последнее время, оно означает, что сторонники самодержавия, чувствуя, чем им угрожают безумства царицы, решили защищать царя, если понадобится, против его воли "(Палеолог, стр. 100).
Разговоров они долгих не вели, а сразу же принялись за обсуждения способа убийства Распутина. Способ уже был придуман – Распутин ищет встречи с молодой и красивой графиней П., сейчас графиня в Крыму, но вернется в Петроград, и Юсупов пообещал Распутину познакомить их на вечере у его родных. Григорий Ефимович предложение принял, но о дне просил предупредить заблаговременно, чтобы императрица не позвала его в Царское Село. Кстати, в дальнейшем описании у Палеолога фигурирует не некая абстрактная графиня, а лично жена Феликса Юсупова Ирина, о чем Пуришкевич мог умолчать из деликатности, хотя он не особенно ей отличается. Между прочим, Ирина была и двоюродной сестрой князя Дмитрия. Так что и для него, и для Юсупова, внимание Распутина к ней могло послужить еще одной, если не главной, причиной его устранения.
И после изобретения предлога вопросов у заговорщиков осталось совсем мало: всего лишь, каким образом убить, как избежать полиции и слежки шпиков и куда девать труп. Вообще все они обсуждают это с завидным хладнокровием. Способом был выбран яд, ибо дом Юсупова находился напротив полицейского участка, и это исключало стрельбу из револьвера. Но они поняли, что человек у них для такого дела мало, так как нужен свой шофер, а привлекать кого-либо из прислуги они не хотели. И на эту должность Пуришкевич предложил доктора Лазаверта, с которым они работали вместе. Предложение было принято. Алексеева же, автор "Агонии сердечного согласия", ссылаясь, правда, на неуказанные источники, утверждает, что Лазаверт был нужен в качестве специалиста по ядам, что вероятно, так как он был врачом. Но это значит, что яда не давал Маклаков, как указывается у Пуришкевича далее. А вот уже опираясь на воспоминания Самюэля Хора, глава английской военно-разведывательной миссии в России, она утверждает, что Пуришкевич приходил к нему просить " сильнодействующий яд "для дела" "(Агония, 235). А, прощаясь, заявил, что они-де хотят убить Распутина. Я не особенно верю тому, что Пуришкевич стал бы настолько заранее распространяться обо всем этом человеку, который только что отказался им помогать. К тому же указано, что Хор начальству об этом не сообщил, а стал ждать, так что подтверждений его словам нет.
Следующая встреча была назначена на 7 декабря.
7 декабря (стр. 15-21). Дневник полон деловых записей, не относящихся к делу. Пуришкевич готовит свой санитарный поезд к отправке на фронт, ругает управление Красного креста, хвалит принца А. П. Ольденбургского, дальше поехал в Думу, чуть было не получил вызов на дуэль, поругавшись с помощником принца Двукраевым. В общем, ничего, говорящего о задуманном деле. Все как всегда. Только потом Пуришкевич отправился в своей поезд, где была назначена встреча, и начал ждать. В 10 вечера Дмитрий Павлович, Юсупов и капитан Сухотин прибыли вместе. Их познакомили с Лазавертом, и Юсупов показал достанный у Маклакова цианистый калий. И они выработали следующий план. Все собираются в 12 часов ночи в нужный день у Юсупова, готовят все, что нужно в столовой, поднимаются в кабинет. В час ночи Юсупов едет за Распутиным, шофер – доктор Лазаверт. "Старца" ведут прямо в столовую, подогнав автомобиль к двери так, чтобы никто не увидел силуэты входящих с Мойки, где полиция, и могут быть "шпики", так как неизвестно, скажет ли им Распутин, где будет. На самом деле уже такие предосторожности могут насторожить Распутина, если он подозрителен. Но вернемся к плану. Лазаверт поднимается тоже в кабинет, чтобы оказать помощь Юсупову, если что-то пойдет не так. А не так пойдет все, но они этого не знали…
Через десять-пятнадцать минут, после смерти Распутина, все спускаются в столовую, собирают вещи Распутина в узел, одевают поручика в его шубу на случай "шпиков" и сажают в автомобиль вместе с великим князем и Лазавертом, который везет "Распутина" на Варшавский вокзал, где жены Пуришкевича и Лазаверта сжигают всю одежду из узла. Автомобиль погружают на платформу и пешком идут во дворец князя Сергея Александровича, где жил Дмитрий Павлович, там берут автомобиль, едут на Мойку, и опять вплотную со двора подъехав к двери, возвращаются в гостиную. Вместе заворачивают труп, кладут в автомобиль, привязывают гири и кидают в воду, чтобы не всплыл в проруби. Дальнейшая разработка деталей этого с виду простого плана была перенесена на 14 декабря. Надо сказать, что на этом этапе они не предпринимают никаких мер предосторожности, почти открыто встречаются, приезжают все вместе.
Пуришкевич взял на себя с Лазавертом поручение искать место, где можно было бы скинуть труп. Тем же самым собирались заняться и Юсупов с великим князем.
9 декабря (стр. 21 - 25, Пуришкевич). Опять спокойствие, разборки корреспонденции. Он получил приглашение вернуться в Думу, но вспомнил заседание 1 декабря и оставил призыв без ответа. Далее поехал в великому князю Кириллу, которых терпеть не мог вместе с братьями и их матерью, которую, как и императрицу обвиняет в том, что она осталась " закоренелой немкой и германофилкой " (Пуришкевич, стр. 24). Зато жену Кирилла он вполне любил (она была славянкой, сестрой румынской королевы). Кирилл попытался выяснить настроения, и Пуришкевич вынес убеждение, что " он вместе с Гучковым и Родзянко затевает что-то недопустимое, с моей точки зрения, в отношении государя " (Пуришкевич, стр. 25). И он тоже свалил всех врагов в одну, но доля истины в этом есть – более подробно о конкретно этом заговоре можно прочесть у Мориса Палеолога.
11 декабря (стр. 25 - 27, Пуришкевич). Сговорился с Юсуповым, что заедет к нему посмотреть помещение - арену для ликвидации Распутина. Там была куча челяди, но на вопрос Пуришкевич князь ответил, что в день убийства останется только два дежурных на ночном подъезде. В столовой в полуподвале дворца проводился ремонт, но помещение глухое и можно даже стрелять, и могут не услышать. Далее Пуришкевич поехал в Думу встречаться с Маклаковым, которого они тоже хотели привлечь для более тесного участия, хотя Юсупов не верил в согласие. И верно, на фразу, что желательно его участие, Маклаков ответил, что готов помочь как юрист и защитник, если дойдет до убийства, но что он едва ли может быть полезен и что в этот день он все равно уедет в Москву, но просит прислать ему телеграмму любого содержания, если Распутин будет мертв, и " что Россия может вздохнуть спокойно " (стр. 27). Пуришкевич попрощался с ним, обозвав мысленно типичным кадетом. Как-то уж слишком много человек знают о заговоре вплоть до дня, и слишком много не имеют непосредственного отношения к делу.
12 декабря (стр. 27-28, Пуришкевич). Владимир Митрофанович купил гири и цепи на Александровском рынке, тоже открыто, хотя не самая логичная покупка для такого человека, а вот везли уже с большими предосторожностями и спрятали в поезде. Далее он поехал осматривать Петербург с Лазавертом, всматриваясь в каждую прорубь. Два более или менее подходящих места они нашли: плохо совещенный канал, идущий от Фонтанки к Царскосельскому вокзалу, и прорубь в нем, а так же за городом на Старой Невке у моста к островам.
13 ноября (стр. 28, Пуришкевич) Лазаверт купил шоферский костюм и спрятал у себя в Астории.
14 декабря в час ночи Пуришкевич пишет, что только что от него уехал Юсупов и Сухотин. Они обсуждали детали, и хотели бы приблизить исполнение и закончить все не позже 25 декабря, но у Дмитрия Павловича оказались все вечера до 29 декабря расписаны, а сам Распутин уже начинает торопить, так как ему не терпится познакомиться со своей целью. Юсупов ответил ему, что дама еще не приехала. Так же князь старался выяснить, оповещает ли он "шпиков" о месте своего пребывания. Но вопрос остался открытым, и ни Распутин, ни его " любимая секретарша, фрейлина Головина, почти круглые сутки проводящая у него в квартире " (Пуришкевич, стр. 29) ответа не дали. На вопрос, как Распутин относится к Феликсу, тот ответил, что ему очень нравится, и он обещает сделать из него большого государственного человека, а князь ему пока говорит, что чувствует себя неопытным, но " донельзя польщен столь лестным о себе мнением известного своею проницательностью Григория Ефимовича " (Пуришкевич, стр. 29). И они все рассмеялись. Так же в целях отведения глаз "шпикам" был выработан следующий весьма сомнительный способ: позвонить в Вилла Родэ, где часто кутит Распутин, и спросить, здесь ли он, и, получив ответ отрицательный, сказать как будто для себя, что если еще нет, то, значит, будет. Это должен будет сделать капитан Сухотин из будки Варшавского вокзала. И если след доведет до дворца Юсупова, то сказать, что да, был, и уехал в Вилла Родэ, а там выяснится, что его ожидали и осведомлялись о нем, " и если Распутин не приехал, а исчез, то это вина не наша, а самого Григория Ефимовича, который выбрал себе сотоварищем для кутежа человека, ни нам, ни полиции неизвестного " (Пуришкевич, стр. 31). Вообще не очень понятно, как это отводит от них подозрения, если узнают, что Распутина ожидали в Вилла Родэ, так как не они ли помешали ему? Ночью выполнения плана была назначена ночь с 29 на 30 декабря, и во избежание подозрений, встреча была назначена еще только одна – 26 или 27 декабря, сговорившись предварительно словам: "Ваня приехал". (Пуришкевич, стр. 31). И с 17 до 25 декабря нет ни одной записи в дневнике Пуришкевича, относящейся к этому. Рассуждения о России, Германии, встреча со Штюрмером, чтение почты (которой, утверждает, что много и со всей России), съезды, заседания, критикует всех, кто не нравится – императрицу, Штюрмера, Протопопова, Сухомлинову, Вырубову, интендантство, и все у него плохи, и западники, и славянофилы, при этом густо хвалит себя и иногда других. Вообще для настоящего дневника положительно не достает упреков самому себе и размышлений о собственной неидеальности. Такое ощущение, будто дневник писался сразу для печати, как литературное произведение. И вообще, у него панацея – убрать Распутина и заточить императрицу в монастырь.
Итак, 27 декабря он получил условный звонок и приехал с Лазавертом к Юсупову. Сухотин и Дмитрий Павлович уже были там. Распутин согласился приехать вечером 29-го. План был снова повторен в голове, труп решив сбросить в Старую Невку. Добавка была одна – большой граммофон, поставленный недалеко от столовой и заведенный в момент приезда Распутина, чтобы тот подумал, что наверху дамы слушают музыку, и к тому же он заглушит голоса Пуришкевича и компании наверху, если что.
27 декабря Владимир Митрофанович перевез свою семью в свой поезд для будущей медицинско-санитарной работы. 28 декабря Лазаверт красил автомобиль отряда Пуришкевича, который сослужит им свою службу, замазывая девиз "Всегда тот же". К вечеру автомобиль готов. Лазаверта спрашивала прислуга, зачем он это делает, и он ответил, что обратно нарисует завтра, а сегодня ночью едет кутить и не хочет, чтобы видели автомобиль генерала в неподходящем месте. Прислуга поверила, но, между прочим, внимание было привлечено. Но для выполнения плана осталось только поднять верх и пораньше отпустить шоферов, чтобы не задавали вопросов.
29 декабря. Пуришкевич выходит из купе, но утверждает, что чувствует спокойствие и самообладание, берет с собой кастет и револьвер, и уезжает на малое заседание городской думы, откуда заберет его Лазаверт. Запись от 29 декабря кончается так: " Не знаю почему, но у меня весь день сегодня вертится в голове стих ода Горация
Tu ne quaesieris, scire nefas, quem mihi, quem tibi, Finem di dederint… Leuconoe! (Не спрашивай, не выпытывай, Левконоя, нам знать не дано, какой конец уготовили тебе и мне боги – Ю. С.)
Да! Но только там дело шло совсем о другом, а наша Левконоя несколько другого сорта…, да! Scire nefas! (Знать не дано – Ю. С.). А, впрочем, ждать не за горами… "(Пуришкевич, стр. 57)
Днем 29 декабря фрейлина императрицы Вырубова поехала на квартиру к Распутину, чтобы отвести ему икону по просьбе Александре Федоровны, пояснив, что она " не особенно любила ездить на его квартиру, зная, что моя поездка будет лишний раз превратно истолкована клеветниками " (Вырубова, стр. 216). Пробыв у него минут пятнадцать, она узнала, что он собирается ехать к Феликсу Юсупову знакомиться с его женой Ириной Александровной. Обратим внимание на то, что она тоже называет имя Ирины. Вырубовой показался странным поздний визит, но Распутин сказал, что Феликс не хочет, чтоб об этом узнали его родители. И перед отъездом Григорий Ефимович сказал ей так: " Что еще тебе нужно от меня, ты уже все получила " (Вырубова, стр. 216). Эта фраза может не нести высокой смысловой нагрузки, но в сочетании с тем, что по свидетельству Палеолога Распутин несколько раз делал замечания, дающие понять, что он предчувствовал близкую смерть, эта фраза тоже может это подтвердить. А может и не подтвердить, ибо в таком аспекте можно толковать почти любую фразу.
Когда же Вырубова сообщила императрице о намерениях Распутина, то та лишь удивилась и сказала, что здесь должна быть ошибка, ибо Ирина в Крыму, да и родителей нет в городе. Но они поговорили и забыли. До поры до времени.
Исполнение.
30 декабря (Палеолог, стр. 99). Палеолог пишет в дневнике, что осведомитель сообщил ему, что Распутин был убит во дворце Юсупова. Убийцами названы Пуришкевич, князь Юсупов и Дмитрий Павлович. Новость держится в строгом секрете. Говорится, что на обеде было несколько дам (потом Палеолог тоже согласится, что их там не было). Но секретность не сохранилась тут же.
А в дневнике Пуришкевича следующая запись относится уже только к 1 января. Пуришкевич едет на поезде в Румынию, не может спать и вспоминает ночь 29 декабря. Начинает он так: " Распутина уже нет. Он убит. Судьбе угодно было, чтобы я, а никто иной, избавил от него царя и Россию, чтобы он пал от моей руки. Слава Богу, говорю, Слава Богу, что рука великого князя Дмитрия Павловича не обагрена этой грязной кровью – он был лишь и зрителем и только ". (Пуришкевич, стр. 58). Даже в такой момент он сваливает всю вину на судьбу. Дальше он пытается восстановить события. Вот как это выглядело по Пуришкевичу:
В половине десятого 29 декабря он поехал на трамвае в городскую думу. Заседание там не состоялось. Около часа Пуришкевич писал письма, около часа беседовал по телефону со знакомой артисткой, чтобы не привлекать внимания, стоя на улице. Еще он около получаса он гулял по переулку, нервничая, и без десяти минут двенадцать Лазаверт подъехал. Автомобиля нельзя было узнать, он не отличался от других, по мнению Пуришкевича. Они подъехали к малому подъезду дворца Юсупова, куда собирались подвести и Распутина, там на пути были несколько железных ворот, которые должны быть открыты, однако оказались закрытыми. Сделав круг, они подъехали вновь, но ворота не открылись. Рассердившись, Пуришкевич прошел через передний вход, наругался на Юсупова, для которого закрытые ворота оказались неожиданностью, и Лазаверт въехал, как было положено. Но первая неувязка этого вечера состоялась.
Все спустились в столовую, к уставленными пирожными столу. Комната была очень уютно отделана, они сели, выпили по стакану и съели по пирожному, пока еще не начинили их. Они ждали четверти первого, так как раньше этого времени "шпики" могли не уйти из Распутинской квартиры, а встречи Юсупова с ними не хотел ни он сам, ни старец. Столу заговорщики постарались придать такой вид, будто его только что покинуло большое общество, вспугнутое прибытием неожиданного гостя, чтобы Распутин почувствовал, что напугал дам, и они поднялись наверх из столовой. Далее доктор Лазаверт, надев перчатки, разложил цианистый калий по пирожным с розовым верхом и придал им исходный вид (еще были пирожные с шоколадным верхом). Некоторые розовые пирожные были положены на тарелку, и им был придан откусанный вид. Перчатки были сожжены, мебель расставлена, задымивший камин был очищен, и только тогда все оказалось в порядке. Так же цианистый калий был приготовлен для наливания и в две из четырех рюмок. Лазаверт одел шоферский костюм, а Юсупов шубу с поднятым воротником, и они уехали. Капитан Сухотин пошел проверять граммофон. Было тридцать пять минут первого.
Пуришкевич положил на стол свой револьвер. Они не говорили и только курили, стараясь, чтобы дым не сошел вниз, так как Распутин не хотел, чтоб в этот день у Юсупова были гости мужчины. Потом спустились налить цианистый калий в рюмки. Кто-то переживал, не перепутает ли Феликс рюмки и пирожные, но Пуришкевич сказал, что этого быть не может. Они вновь поднялись наверх, а потом услышали звук автомобиля. Приехали. Капитан Сухотин завел граммофон. Стук автомобиля, хлопок дверцы, стук ног и голос Распутина: "Куда, милый?". Закрылась дверь, а вскоре к ним поднялся доктор Лазаверт в обыкновенном костюме. Они вышли и стали к перилам лестницы, ведущей вниз. Первый Пуришкевич, с кастетом, потом великий князь, потом Сухотин, а потом доктор Лазаверт. Ничего связного они снизу не слышали за шумом граммофона. Они не слышали беседы, но и откупоривания бутылок, сигнала того, что Распутин сколько станет трупом, не последовало. И это было вторым тревожным сигналом. Дверь внизу открылась, и они на цыпочках кинулись обратно. Через минуту вошел Феликс и пожаловался на то, что " это животное " (Пуришкевич, стр. 65) ничего не ест и не пьет. Дмитрий Павлович отправил его обратно, чтобы Распутин не дай бог не разнервничался и не поднялся сюда. На вопрос о настроении "старца" Юсупов ответил, что неважно, будто Распутин что-то предчувствует. Но князя настойчиво направили вниз, и он спустился. Прошло еще полчаса, и наконец-то послышался хлопок и звон рюмок, и диалог внизу ненадолго умолк. Наверху расслабились, но прошло еще полчаса, а разговор внизу не прекращался. Тогда все уже разволновались, и Пуришкевич впервые высказал идею, что на Распутина яд не подействовал. Скоро подошел Юсупов, и пожаловался, что Распутин выпил две рюмки, съел несколько розовых пирожных, и ничего. Он только интересуется, почему нет обещанной графини (или княгини, если не верить Пуришкевичу), но князь отговорился, что ей сложно исчезнуть из своего общества, но скоро она уже будет. Так что "старец" сидит мрачным, а действие яда лишь в том, что у него отрыжка и слюнотечение. Феликса вновь спустили вниз ждать, а если не подействует, тогда вернуться и сказать, они придумают, что делать. Тогда же Пуришкевич заметил пропажу Лазаверта, которому было дурно от волнения, и он прямо так и заявлял на вопрос, что с ним. Этому Пуришкевич удивился, так как под пулями с Лазавертом такого не случалось. Владимир Митрофанович уже хотел за ним спуститься, но Лазаверт и сам вернулся бледный и осунувшийся. Рассказал, что спускался к автомобилю, падал в обморок, и снег охладил ему голову. Лазаверта оставили в покое и продолжили ждать. Через минут пять Юсупов пришел в третий раз. И потребовал скорейшего решения, так как яд не действует, а " этот гад "(Пуришкевич, стр. 68) становится все более подозрительным.
Великий князь предложил на сегодня отпустить его с миром, но Пуришкевич ни на что не согласился, ибо Распутин тогда больше не приедет в дом Юсупова и ускользнет навсегда. На вопрос как же быть, Пуришкевич предложил действовать в открытую, спуститься Юсупову или всем вместе, или ему самому и уложить или из револьвера или кастетом. Юсупов согласился, и порешили на том, что Пуришкевич бьет его кастетом, а Лазаверту на всякий случай дали каучуковую гирю, но он предупредил, что слаб и едва ли будет толк. Они уже двинулись вперед, как Дмитрий Павлович остановил им и что-то шепнул Юсупову. Все вернулись назад. Юсупов спросил, не будет ли Владимир Митрофанович против, если Распутина убьет он, Феликс. Пуришкевич сказал, что ему все равно. Тогда Юсупов решительно достал из стола браунинг и пошел по лестнице вниз. Они молча кинулись вслед за ним и встали на старые позиции. Не прошло и пяти мину, как раздался выстрел, вскрик и стук падающего тела. Тут же все они слетели вниз по лестнице, толкнув дверь столовой, споткнувшись о штепсель и погасив электричество. Когда свет был зажжен, они увидели Распутина, лежащего на шкуре белого медведя перед диваном, а над ним стоял Феликс с чувством " непреодолимой гадливости вглядываясь в лицо убитого им "старца" "(Пуришкевич, стр. 70). Крови было не видно, видимо, пуля попала Распутину в грудь и не вышла. Первым заговорил князь, предлагая снять Распутина со шкуры, чтобы кровь не протекла туда, куда не надо. Они переложили его бережно на пол. На шкуре не осталось крови. Дальше они окружили труп и стали рассматривать. Пуришкевич не видел его раньше, не считая той самой фотографии. И сейчас он поражался, как мог такой " на вид совершенно обыденный и отвратительный … мужик " (Пуришкевич, стр. 71) влиять на судьбы России и на ход жизни " великого народа, страна коего, в сущности, представляет часть света, а не государство " (Пуришкевич, стр. 71). Так он стоял и смотрел, а Распутин был еще жив, он агонизировал. Одернул его голос Юсупова: " Ну-с, господа, идемте наверх, нужно кончать начатое " (Пуришкевич, стр. 73). Они вышли из гостиной, поздравили Юсупова с честью избавления России от Распутина. Был уже четвертый час ночи, и приходилось спешить. Капитан Сухотин оделся в шубу Распутина, одел его боты и перчатки, успокоившийся Лазаверт натянул шоферское одеяние. Они вместе с великим князем уехали на вокзал, чтобы сжечь в печи поезда Пуришкевича одежду Распутина, за