– Вот сволочь! Садист! Если бы я знала, как он избил тебя, не стала бы полночи возиться с ним и выращивать ему новые зубы.
– Ты сказала, что лечила Рона полночи? – спросил Гарри и замер, ожидая ответа подруги.
– Конечно, ты же сам знаешь, что растить кости – это болезненный многочасовой процесс. Рон всему Гриффиндору не дал спать этой ночью, выл и скулил, вызывая жалость к себе, любимому, а сам, урод, вон как отделал тебя, – Гермиона осторожно касалась рукой жуткого кровоподтека на животе Гарри, осторожно его ощупывая. – Говоришь, еще ребра сломаны?
– Герми, значит, Рон не покидал этой ночью Гриффиндорскую башню? – взволнованно уточнил Поттер, ожидая ответа.
– Конечно, нет, – ответила девушка. – Он очень убедительно изображал из себя раненого, покалеченного и зверски избитого, а мне добрых три часа пришлось исцелять его, а потом остаток ночи потратить на то, чтобы утешать и успокаивать бедного страдальца, – Гермиона вдруг вспыхнула, поняв, что сболтнула лишнее про утешение. Гарри все понял, он пристально смотрел в ее лицо, а потом вдруг с облегчением вздохнул.
– Это хорошо, Герми, – вдруг улыбнулся он. – Это был не он…
– Что? Что ты имеешь в виду? – спросила девушка.
– Хорошо, что этой ночью ты была с Роном, – произнес парень.
– Если бы я знала, что он с тобой сделал…– зло сказала Грейнджер. – Я бы ему сама последние зубы повыбивала, – Relicuius, – сосредоточенно выговорила она, осторожно касаясь палочкой страшной опухоли на теле Гарри.
Из палочки сорвался небольшой сноп искр, парень почувствовал весьма болезненное покалывание и поморщился, но вскоре кровоподтек начал медленно рассасываться.
– Это неприятно, Гарри, но надо потерпеть, – предупредила Гермиона перед тем, как снова применить сильное колдомедицинское заклятие, используемое непосредственно для лечения ушибов и гематом.
– Все нормально, я потерплю, – заверил ее Поттер, а помолчав, добавил:
– Скажи, а ты не видела, чтобы кто-нибудь из наших покидал ночью башню? Ты же была в гостиной с Роном, ты бы увидела, если что…
– Конечно, нет… – сразу же отозвалась Грейнджер. – По-моему, кроме тебя у нас вообще никто не покидает территорию факультета ночью.
– Ты уверена?
– Конечно, Гарри! Да что с тобой? Что за странные вопросы?
– Все хорошо, Герми, – произнес Поттер.
Девушка ничего не ответила, после исцеления жуткого кровоподтека она начала осторожно ощупывать грудь парня, потом рука осторожно прошлась по левому боку, и Поттер слегка поморщился.
– Скорее всего, ребро действительно сломано или там большая трещина, – сделала заключение Гермиона. – Гарри, какого черта ты терпел столько времени? Почему ты не захотел обратиться к мадам Помфри?
– Нет, – мрачно ответил гриффиндорец, отворачиваясь в сторону.
Проведя палочкой по коже Гарри, Гермиона сосредоточенно произнесла очередное колдомедицнское заклинание, и он почувствовал что-то вроде щекотки, потом началось покалывание и жжение, и Поттер понял, что это заклинание, применяемое при переломах, – трещина в ребре начинает срастаться. Чтобы парень не испытывал болезненных ощущений, девушка еще раз применила заклинание противоболи.
– Ну вот, кажется все, – быстро скользя рукой по его телу и ощупывая кожу, подытожила гриффиндорка. Гарри от этих прикосновений едва заметно вздрогнул и сильно смутился. – Больше ничего не болит? – делая вид, что не заметила его смущения, деловито поинтересовалась Грейнджер.
– Нет, – парень покачал головой, умолчав об анальных трещинах, полученных во время ночного изнасилования, а затем, слегка притянув девушку к себе, крепко обнял ее, уткнувшись лицом в копну каштановых волос, прошептал:
– Спасибо тебе, Герми, за все.
Гермиона тоже приобняла парня, понимая, что сейчас ему необходимо это объятие, и нельзя его отталкивать от себя, да она бы этого и не сделала, даже если бы на пороге в этот момент появился Рон Уизли.
– Гарри, как прошло слушание? – тихо спросила она, нежно поведя рукой по спине Поттера.
– Я не должен был ходить туда, Герми, они унижали меня… они задавали такие вопросы… мне было так стыдно… они спрашивали меня, во сколько лет я лишился девственности… кто был моим первым партнером и спал ли я с преподавателями… Они спрашивали, сколько лет я занимаюсь сексом с мужчинами… Мне показалось, что они добиваются от меня признания в том, что я с детства сплю с Дамблдором… Наверное, некоторым очень хотелось после этого слушания отправить директора в Азкабан, обвинив в педофилии, а меня в Святого Мунго… Герми, это было так ужасно… стыдно… грязно… – тихо говорил Гарри, уткнувшись лицом в волосы девушки.
– Это возмутительно, – произнесла Гермиона. – Они не имеют права вмешиваться в твою личную жизнь…
– А потом выступила мадам Помфри, она рассказала им все… она говорила о том, как осматривала меня в тот вечер… я ничего не помню… я даже не помню, как Снейп принес меня в больничное крыло… а она все рассказала, обо всем, понимаешь…. Как она осматривала меня…везде… там… стыдно, Герми, так стыдно…
Девушка крепко обнимала парня, успокаивающе гладя его по спине, по волосам, а сама чувствовала, как горькие слезы обиды, злости, досады наворачиваются на глаза. А Гарри тихим голосом продолжал:
– А потом Малфой представил свои воспоминания в качестве доказательства моей вины.
– Это противозаконно, Гарри, – пораженно прошептала Гермиона. – Нельзя применять легилименцию к несовершеннолетним. Малфою еще нет семнадцати.
– Хорек сам отдал свои воспоминания, никто не проникал в его сознание, – ответил Поттер. – Это были обрывочные воспоминания, фрагменты… они увидели все… понимаешь, Герми… все, что Малфой делал со мной…
– Подонок, – охрипшим вмиг голосом произнесла Грейнджер.
– Я больше не мог там находиться... После того, как они все это увидели… мне было так стыдно, Гермиона, и я убежал как последний трус. Лучше бы мне умереть… лучше бы Волдеморт убил меня там, на кладбище, или в Тайной комнате, или лучше пятнадцать лет назад вместе с родителями, чем дожить до этого дня, – Поттер сильно прижал девушку к себе и замолчал.
– Гарри, когда-нибудь жизнь накажет Малфоя за все его подлости. Это не может, это не должно остаться безнаказанным. Расплата постигнет Малфоя и всех тех, кто причинил тебе столько горя, веришь? – девушка отстранила от себя парня и посмотрела ему в глаза. – Веришь?
– Нет, – тихо произнес Гарри.
– Возмездие настигнет их, – уверенно сказала девушка, и вдруг привлекла Гарри к себе, и поцеловала его в губы, по-настоящему – влажным, глубоким поцелуем, а затем сделала шаг назад, отстраняясь от него.
Гарри пораженно смотрел в раскрасневшееся от смущения и волнения лицо Гермионы Грейнджер, на ее влажные губы, затем дотронулся рукой до своих и прошептал:
– Спасибо, – а помолчав, добавил:
– Я целовался с девушкой только один раз – с Чжоу… это было мокро… – он смущено улыбнулся. – С тобой было здорово… я никогда не забуду этот поцелуй, Герми. И тебя никогда не забуду, а сейчас мне надо возвращаться к Хагриду, мне пора собирать вещи…
Гриффиндорка быстро заморгала, чтобы не дать слезам брызнуть из глаз, и дрогнувшим голосом ответила:
– Я провожу тебя, Гарри. Ты без палочки, а я не хочу, чтобы какие-нибудь подонки попытались причинить тебе зло. Пойдем.
Едва завидев спускающихся с холма парня и девушку, Хагрид бросился им навстречу.
– Ну что, Гарри, все обошлось? – взволнованно спросил лесничий, с тревогой глядя на подростков.
Поттер махнул рукой, не найдя что ответить, чтобы хоть как-то успокоить добряка-великана, а Грейнджер быстро заговорила вместо него:
– Еще ничего не известно, Хагрид. Гарри ушел с заседания, не дождавшись голосования и окончательного решения. По правилам, все члены комиссии должны будут проголосовать, опустив в кубок записку со своим вердиктом – «за исключение», «против» или «воздерживаюсь», а потом кубок с голосами отправят по каминной сети в Министерство, начальнику Департамента Образования Оливии Олифэнт. Она и должна произвести подсчет голосов и вынести официальное решение, которое вместе с кубком – так же по каминной сети – должно вернуться обратно. Гарри не дождался окончания слушания, но, я думаю, что решение об его исключении пока еще не вынесли.
– Дык, может оно еще того, все утрясется, – почти с облегчением выдохнул лесничий.
– Не того, Хагрид, – пробурчал Поттер, заходя в хижину вслед за Гермионой.
– Альбус Дамблдор не допустит этого, Гарри, – немного неуверенно сказал великан.
– Хагрид, у тебя сегодня как-то необычно, – осмотревшись вокруг, удивленно произнесла Гермиона. – Ты что, сделал генеральную уборку? – поинтересовалась девушка.
– Дык, это ж разве я… кхе-кхе, – смущенно ответил лесничий. – Это Гарри, вот, давеча…
Парень едва заметно вздрогнул под пристальным взглядом Гермионы.
– Тетя Петунья говорит, ничто так не помогает отвлечься от неприятностей, как домашняя работа, – промямлил парень, смотря в небольшое открытое окно на холмы.
– Гарри, тебе придется вернуться к Дурслям, если это произойдет? – спросила Гермиона, подходя к нему.
– Я не вернусь туда, – ответил Поттер.
– Тогда куда? – спросила девушка, а парень неопределенно пожал плечами.
– Послушай, я кое-что придумала, – неуверенно начала Грейнджер. – Я напишу родителям, они хорошие люди, ты их знаешь. Они будут рады принять тебя в нашем доме, а через два месяца закончится школа, и я приеду. Мы что-нибудь придумаем, Гарри. Ты сможешь поступить в маггловский колледж, будешь жить в студенческом кампусе…
– Нет, – категорично ответил Поттер.
– Почему нет? Я понимаю, что после Хогвартса и какой-то маггловский колледж, но…
– Потому что у тебя возникнут проблемы с твоим женихом, Гермиона. А я не хочу, чтобы вы с Роном поссорились из-за меня.
– Гарри, в последнее время Рон ведет себя как свинья. Мы все поступили очень плохо в это ситуации. И я тоже. Все гриффиндорцы очень виноваты перед тобой.
– Нет, Гермиона, ты все делала правильно. Тебе было труднее всех – приходилось выбирать между дружбой и любовью. Я сам не знаю, как бы поступил, оказавшись на твоем месте. Ты все делала правильно, ты мне очень помогла, и я тебе благодарен за все, – сказал Поттер. – Но я не поеду к твоим родителям.
Гермиона попыталась возразить, но в этот момент в окно влетела сова с привязанным к лапке свитком и села рядом. Девушка отвязала послание, развернула и, увидев почерк профессора МакГонагалл, произнесла:
– Это от декана.
Хагрид заметно разволновался, а Поттер продолжал смотреть на холмы. Грейнджер пробежала письмо глазами и сообщила:
– Меня срочно вызывают в нашу гостиную. Что-то произошло, Гарри.
– Из Министерства вернулся кубок с результатами голосования. Вас собирают, чтобы сообщить о моем исключении, – почти равнодушно произнес парень, не оборачиваясь.
– Возможно, – согласилась Гермиона, – но мне кажется, случилось что-то еще.
– Может Дамблдора сместили с должности: Амбридж удалось обвинить его в педофилии и растлении малолетних, и директора арестовали и под конвоем дементоров везут в Азкабан? – мрачно пошутил Поттер.
– Прекрати, – оборвала его Грейнджер. – Я должна идти, это срочно, Гарри. Но я вернусь как только смогу, и мы поговорим. Нам многое надо обсудить. Если тебя все же исключили из школы, я напишу родителям. И я переговорю с Роном, я вобью в его упрямую ослиную башку мысль о том, что нельзя так поступать с единственным лучшим другом.
– Герми, я думаю, что мы больше не увидимся… – медленно произнес Гарри. – Я хотел бы попрощаться с тобой.
– Даже не думай об этом, Поттер, – отрезала Грейнджер, – я вернусь, и мы все обсудим. Я не собираюсь бросать тебя в беде. Я не прощаюсь, слышишь? До встречи, – девушка решительно покинула хижину и быстро пошла по холму в сторону замка.
– Прощай, Герми, – глядя ей вслед, прошептал парень.
– Кхе-кхе, – деликатно откашлялся великан, подходя к гриффиндорцу и слегка похлопав его по плечу. – Может Гермиона и права, и все еще уладится. Она же у нас все знает – такая умница.
– Да, умница, – согласился Поттер, а затем, после долгого молчания, сказал:
– Пожалуй, я начну собирать вещи.
– Да ладно, Гарри, – смущенно ответил разволновавшийся великан. – Может того, чайку с печеньицем, а? – он направился к большому дубовому шкафу, но в этот момент в окно влетела еще одна сова и села ему на плечо. – А это что такое? – удивленно сказал Хагрид, снимая птицу с плеча и рассматривая привязанный к ее лапке свиток.
– Не думал, что мое исключение произведет столько шума, – заметил Гарри, наблюдая за тем, как великан осторожно отвязывает от лапки птицы послание.
Сова начала ходить по столу, ожидая награду за доставку почты.
– Угости ее чем-нибудь, Хагрид, – подсказал Поттер, заметив растерянный вид великана.
– А–а! – хлопнув себя по лбу ладонью, протянул лесничий, – Дык, энто щас, где там мое печеньице… – великан сунул сове в клюв свою выпечку недельной давности. Сипуха издала возмущенный свист, выплевывая окаменевшее печенье, клюнула Хагрида в палец и поспешно вылетела в распахнутое окно.
– Ей что, не понравилось? – обиженно спросил великан, обращаясь к гриффиндорцу.
– Не обращай внимания, твоя выпечка только для гурманов, а совы в этом ничего не понимают, – ответил Поттер, ожидая, когда же, наконец, Хагрид развернет свиток. – Что там? – спросил он, когда лесничий прочитал послание и отложил его в сторону.
– Альбус Дамблдор вызывает меня к себе для важного дела.
– А про меня ничего не написано? – спросил Поттер.
– Нет, – покачал головой великан. – Ну, я пошел, Гарри, дело срочное, безотлагательное, – надевая кротовый пиджак, добавил Хагрид и поспешил к дверям.
– Угу, – произнес гриффиндорец, и как только дверь за великаном захлопнулась, достал свой чемодан, вытащил маггловскую одежду и начал переодеваться – школьная форма студента Хогвартса ему уже никогда не понадобится. Гарри быстро разделся, аккуратно свернул рубашку и брюки и начал натягивать мешковатые джинсы.
После ночного происшествия он не мог больше оставаться один в хижине. Взгляд упал на пол в том месте, где под ним натекло пятно кровавой спермы. Парень на миг закрыл глаза, отгоняя от себя страшное видение, сжал зубы и решительно вышел из хижины – оставаться один на один со своими воспоминаниями о недавнем надругательстве было невыносимо, и он поспешно направился к загону гиппогриффа.
Как и предупреждала Долорес Амбридж, предоставленные ей скандальные воспоминания Драко Малфоя произвели шокирующий эффект на окружающих. Многие почтенные ведьмы из Родительского Совета, увидев своих сыновей, сейчас плакали, солидные отцы семейств угрюмо молчали, потупив взор в пол, попечители громко возмущались, отказываясь впредь финансировать данное учебное заведение, инспектора Департамента Образования в один голос с преподавателями кричали о виновности Поттера и его немедленном исключении из школы. Сам же Гарри сломя голову с пылающими от стыда щеками выбежал из Большого Зала. Люциус Малфой, казалось, окаменел от полученного по его самолюбию и гордости удару, а Драко в этот момент понял, что сегодняшний день станет последним в его жизни: из-за него разрушена репутация их великого рода. Теперь на всех углах, во всех паскудных газетенках и журналишках типа «Придиры» будут полоскать имя Малфоев, обливать его грязью, смаковать подробности этого гомосексуального скандала. Крестный презирал его, отец готов был убить, и Драко находился на грани истерики и того, чтобы как Поттер броситься к двери, спасаясь позорным бегством. Впрочем, гриффиндорцу уже нечего было терять, а ему, Драко Малфою, даже в такой ситуации необходимо держаться с достоинством, как это продолжал делать его отец, и только бьющаяся на виске жилка говорила о том, что в этот момент творится в душе Люциуса Малфоя.
После того, как первый шок и последующие негодование и возмущение начали стихать, Долорес Амбридж, сделав паузу, довольная произведенным эффектом, наконец-то предложила членам всех советов начать голосование. Ведьмы и колдуны должны были написать в записке – «за исключение», «против» или «воздерживаюсь», и положить листок в кубок, который стоял возле председателя комиссии. Голосование было тайным, но никто не сомневался в его итогах. Отрицательные эмоции до сих пор еще отражались на лицах почтенных магов – Драко видел, как они смотрят на него, и эти взгляды уже резко отличались от тех, что были направлены на него раньше – уважительных, почтительных, а многих просто заискивающих. Сейчас все изменилось. Он понимал, что его жизнь разрушена, имя опозорено, родовая честь осквернена, и всему этому он обязан человеку, которого считал своим другом, которому доверял самые сокровенные тайны – Блейзу Забини. Забини совершил подлость, выкрав его воспоминания и отправив их Долорес Амбридж. Драко не ожидал такой низости и коварства от своего любовника, который в стремлении расчистить себе дорогу и устранить соперника, не побрезговал самыми грязными методами.
Члены советов один за другим подходили к председательскому столу и опускали в кубок записки со своим вердиктом, после чего с мрачным видом снова возвращались на свои места. Когда последний волшебник из Родительского совета проделал эту процедуру, смущенно прокашлявшись, Долорес Амбридж звонким писклявым голоском объявила о завершении голосования, магическим образом запечатала кубок и поставила его в камин. Вспыхнуло ослепительно зеленое пламя, и в следующий миг сосуд исчез, оставив после себя небольшое дымное облачко. Теперь предстояло дожидаться результатов голосования, которые должна была определить глава Департамента Образования и прислать официальное постановление. В ожидании ответа из Министерства ведьмы и колдуны тихо переговаривались, обсуждая шокирующие события, произошедшие в стенах школы, свидетелями которых они только что стали. Драко находился в зале, никто не попросил его покинуть помещение и подождать в коридоре, как в первый раз после дачи показаний, а он сам не решался встать и уйти, и сейчас чувствовал себя так, как будто здесь судили не Поттера, а его самого. Но если после того, как он дал показания, некоторые даже сочувствовали бедному мальчику, совращенному развратным порочным гриффиндорцем, то, просмотрев воспоминания «невинной жертвы», отношение к нему резко изменилось. Драко Малфой, слившись в страстном экстазе с Гарри Поттером в присутствии своих сокурсников, совсем не выглядел бедной совращенной невинностью. Их с Поттером можно было принять за любовников, соучастников, и сейчас Драко почти физически ощущал неприязненное к себе отношение и проклинал шрамоносца за то, что тот трусливо убежал, оставив его здесь одного. Драко чувствовал, что исключением Поттера дело не закончится – разгневанные родители, попечители, инспектора и преподаватели жаждут крови, а он сидит здесь, один из участников произошедшей оргии, и когда дело дойдет до дисциплинарных мер, он первый попадет под карающий меч.
Ожидание затягивалось, кубок с официальным заключением из Департамента Образования пока не возвращался, все понимали, что эта задержка скорее всего вызвана консультацией по этому вопросу начальника Департамента Образования с самим Министром, потому что случай неординарный, скандальный, способный перевернуть все общественные устои. Мальчик-Который-Выжил и должен был спасти магическое общество от Сами-Знаете-Кого, оказался гомосексуалистом и подлежал не только немедленному исключению из школы, но и изгнанию из магического мира, но если верить древнему пророчеству, только он один, избранник судьбы, мог избавить мир от одного из самых могущественных темных колдунов. Изгоняя Гарри Поттера, волшебники тем самым лишались защитника, хотя тот и был грязным извращенцем. Все понимали, какой это щекотливый и деликатный вопрос, и сейчас в Министерстве уже решали не исключение Гарри из школы, а его дальнейшую судьбу. Мальчика, отчислив из Хогвартса, могли принудительно заключить в клинику Святого Мунго и держать там до того момента, пока ему не придет время выполнить свое предназначение, а также могли изолировать его от общества в Азкабане и под надежной охраной и защитой содержать там, опять-таки до назначенного ему судьбой решающего часа.
Драко сидел, опустив голову на руки, когда наконец-то в камине вспыхнуло ярко зеленое пламя, и появился кубок. Долорес Амбридж, председатель комиссии, откупорила его, извлекла пергаментный свиток с министерской печатью, и, сломав ее, развернула свиток, пробежала его глазами, а затем громко объявила:
– Итоги голосования таковы: из принявших в нем участие ста десяти членов дисциплинарной комиссии – сто девять проголосовали «за», один «против», воздержавшихся нет. Гарри Джеймс Поттер исключен из школы чародейства и волшебства Хогвартс без права обжаловать это решение в суде. Мистер Поттер обязан в ближайшее время сдать школьное имущество, если таковое имеется в его личном распоряжении, и незамедлительно покинуть территорию данного учебного заведения.
Огласив заключение Министерства Магии, Долорес Амбридж с торжествующим видом обвела взглядом всех присутствующих, но в этот момент, прокашлявшись, со своего места устало поднялся директор Хогвартса Альбус Дамблдор и произнес:
– Дамы и господа! Вы вынесли свой вердикт и порок наказан: Гарри Поттер признан большинством голосов виновным и исключен за недостойное поведение из школы. Но я, как директор, и в силу своих должностных полномочий, требую наказания для всех виновных, придерживаясь мнения, что Гарри Поттер не должен один нести всю ответственность за случившееся. То, что произошло в тот вечер, нельзя ставить в вину ему одному, вы сами видели, что в этом безобразии принимали участие многие студенты, и я считаю, что каждый из них в большей или меньшей мере виновен в совершенном аморальном деянии. Эта вина не требует доказательств – мы все стали свидетелями бесстыдного разврата, который произошел в гостиной Слизерина. В тот вечер было нарушено не одно правило школьной дисциплины, и каждый должен понести заслуженное наказание, пропорциональное тяжести его проступка.
Присутствующие одобрительно загудели, родители провинившихся слизеринцев, опозоривших семьи, сидели мрачные, потрясенные, многие не могли поднять глаза от пережитого позора и посмотреть в лицо своему соседу. С Дамблдором были согласны все – наказать надо всех, причем сурово. Драко почувствовал, как карающий меч возмездия заносят над его повинной головой, и приготовился к удару, ожидая, что его могут исключить из школы следом за Поттером, но он даже не предполагал, какую кару им уготовил Альбус Дамблдор.
– Вина этих молодых людей велика и требует самого сурового наказания, – тем временем продолжил директор. – Я долго думал, как покарать провинившихся студентов, чтобы это стало уроком для всех и запомнилось надолго. В силу данных мне полномочий директора школы Хогвартс, с тяжелым сердцем я вынужден применить исключительную меру дисциплинарного взыскания. С сегодняшнего дня я отменяю запрет на физические наказания, который был установлен девяносто пять лет назад, и объявляю о том, что Драко Малфой, Уильям Урхарт, Теодор Нотт, Эдвард Вейзи, Николас Харпер, Адриан Пьюси и Ричард Грехем будут подвергнуты публичной порке и получат по тридцать ударов розгами каждый. Факультет Слизерин лишается всех заработанных за год баллов. Также, ученики, имена которых я сейчас зачитаю, подвергнутся дисциплинарному взысканию и до конца года будут нести ежедневную пятичасовую трудовую повинность без права использовать магию при выполнении любой физической работы, которую им поручат преподаватели Хогвартса.
Драко уже не слушал, как Дамблдор перечисляет имена его сокурсников, которым предстоит пять часов каждый день – даже в выходные – как прислуге, работать на грядках у профессора Стебль, таскать навоз, выдавливать гной бубонтюбера, резать слизняков, перебирать флоббер-червей, мыть все школьные унитазы и прочее, и прочее, и прочее…. В голове младшего Малфоя звучала страшная, нелепая фраза директора об отмене запрета на телесные наказания студентов. Слизеринец отказывался верить в то, что его подвергнут публичной порке в присутствии всей школы. Это было абсурдно, нелепо, дико! Это не укладывалось в сознании. Такого не могло случиться, ведь он – Драко Люциус Малфой, он неприкосновенный, его никогда не подвергали никакому наказанию даже дома, не то, что в школе. Единственное дисциплинарное взыскание он получил от профессора МакГонагалл на первом курсе, когда настучал на Поттера, Уизела и грязнокровку и был вынужден вместе с ними отправиться ночью в Запретный лес. Это было единственное и самое страшное наказание за всю его жизнь. Сейчас же слова Дамблдора воспринимались как идиотская шутка старого маразматика – порка розгами в присутствии всех студентов Хогвартса была бредом больного воспаленного сознания Альбуса Дамблдора. Драко бросил быстрый взгляд на отца, потом на крестного, на собравшихся в аудитории магов и с ужасом начал осознавать, что все они согласны с Дамблдором, они требуют крови, они требуют наказания, и они его получат.
– Вы не можете так поступить, – вдруг произнес Драко в наступившей тишине. – Лучше исключите меня из школы, только не это, – охрипшим голосом добавил слизеринец.
– Студенты, которым назначено физическое наказание, будут подвергнуты порке сегодня в три часа дня на школьном дворе в присутствии всех учащихся школы, членов Попечительского и Родительского советов, преподавательского состава, инспекторов Департамента Образования и председателя дисциплинарной комиссии профессора Долорес Амбридж, – громко заявил Альбус Дамблдор, и Драко почувствовал, как по его спине побежала струйка холодного пота….
Прошло уже несколько часов, а Хагрид все не возвращался. Солнце начало садиться за горизонт, тени заметно удлинились, день близился к завершению. Гарри сидел на изгороди и время от времени бросал гиппогриффу тушки хорьков, размышляя над сегодняшними событиями. Он до сих пор еще не знал результатов голосования – про него как будто вообще все забыли. Парень размышлял над тем, что могло еще произойти, раз в срочном порядке созвали всех старост школы, и даже нашлось важное и неотложное дело для Хагрида, которого, впрочем, не позвали в состав преподавательского совета и не пригласили на дисциплинарное слушание, в отличии от кентавра Флоренса.
Гарри снова бросил тушку хорька гиппогриффу, отстраненно наблюдая, как хищник разрывает на куски тельце зверька и проглатывает окровавленное мясо.
«Гермиона ошибается, возмездие никогда не постигнет таких подонков, как Малфой», – подумал Поттер, со злостью швырнув очередного дохлого хорька на растерзание магической птице. И те, кто напал на него, скрывая лица под масками, тоже не понесут никакого наказания. Но главное, что это все-таки не гриффиндорцы. Эта мысль раскаленной занозой сидела в мозгу Гарри до того момента, пока Гермиона не подтвердила, что никто из его бывших сокурсников не покидал этой ночью Гриффиндорскую башню. С души Гарри как будто свалился тяжеленный камень – Рон сначала зализывал раны, а потом занимался любовью с Гермионой. Когда Поттер узнал об этом, вздох облегчения непроизвольно вырвался из его груди – мысль о том, что его мог избить и изнасиловать друг детства сводила с ума, доводила до исступления, а сейчас он устыдился того, что мог подозревать в этом страшном преступлении своего друга и бывших сокурсников. Сама мысль о том, что он мог подозревать гриффиндорцев, сейчас казалась ему абсурдной, дикой, нелепой. Он чокнутый параноик, если мог усомниться в тех, с кем вырос под одной крышей. Гриффиндорцы никогда бы не сделали с ним такое, не смотря на то, что наравне со всеми травили его и изгнали из родной обители. Но они не подлые насильники, скрывающие свои лица под масками.
Гарри, увидев, как гиппогрифф смотрит на него оранжевыми глазами и требовательно разевает клюв, бросил еще одного дохлого зверька и снова начал размышлять и сопоставлять факты, пытаясь докопаться до истины. Слизеринцы тоже исключались из списка подозреваемых. Поттер узнал, что после слизеринской оргии, с целью установить всех, принимавших в ней участие, по распоряжению Дамблдора у змеенышей практически в принудительном порядке взяли семенную жидкость для образцов, и после этого слизеринцы не только не посмели бы на него напасть снова и изнасиловать, оставляя свою сперму в нем как улику, но и вряд ли бы близко к нему подошли. Змеенышам наступили на хвост и они затихли, уползли в свою нору и сидели там не высовываясь до самого слушания. Никто из них не посмел бы вновь прикоснуться к нему, зная о том, что образцы их спермы находятся у мадам Помфри.
Оставались хафлпаффцы и райвенкловцы. Гарри больше склонялся к мысли, что на него напали все-таки первые. После смерти Седрика Диггори, их общего кумира, «барсуки» возненавидели Поттера почти так же, как и змееныши, многие винили его в гибели своего сокурсника, считая, что Гарри завладел кубком уже после смерти Седрика. Кто-то распускал слухи о том, что причиной смерти Диггори стала Чжоу, на которую Поттер положил глаз и, чтобы завладеть ею, убил соперника, расчищая себе путь. До поры до времени хафлпаффцы затаили свою обиду, а когда представился случай, первыми напали на него, желая отомстить за все, надругаться и жестоко унизить. Ему в тот день чудом удалось вырваться от пятерых из них, и если бы не помощь МакГонагалл, все могло закончиться весьма плачевно для него. Они могли сговориться сейчас, подкупить Филча, и, когда Хагрид покинул хижину, пробрались в дом и сделали с ним это.
За этими размышлениями Поттер не сразу заметил, как к нему приближается большая серая сова, неся в клюве свиток. Парень вздрогнул от неожиданности, когда пергамент упал ему на колени. Птица сделала круг над ним, словно убеждаясь, что письмо доставлено по назначению, и полетела в сторону замка. Сумерки уже заметно сгустились, и Гарри пришлось сильно напрягать зрение, чтобы прочитать послание.