Бастонь
19 – 31 декабря 1944.
19 декабря "Изи" заняла позиции к югу от Фуа, являясь частью кольца обороны вокруг Бастони. По сути, она была одной из повозок в круге*. Внутри находились 101-я воздушно-десантная, боевая группа "B" 10-й бронетанковой и 463-й батальон полевой артиллерии. Против этих сил немцы бросили целых пятнадцать дивизий, из них четыре бронетанковых, поддержанных тяжелой артиллерией.
Бои были яростными и кровопролитными. 19 и 20 1-й батальон 506-го при поддержке группы Дезобрю из 10-й бронетанковой сцепились со 2-й бронетанковой дивизией немцев в Новиле, к северо-востоку от Фуа. Когда двадцатого батальон отошел за Фуа, он потерял тринадцать офицеров и 199 нижних чинов (из примерно 600). Вместе с группой Дезобрю они уничтожили, по крайней мере, тридцать вражеских танков и от 500 до 1000 человек. Самое главное, они продержались сорок восемь часов, пока создавалась оборона вокруг Бастони.
"Изи" и остальным ротам было крайне необходимо время, поскольку ситуация на оборонительных позициях была нестабильной и запутанной. Левый фланг "Изи" находился на дороге Бастонь-Новиль, где она граничила с 3-м батальоном, находящимся на другой стороне. Рота "Дог" на правом фланге 2-го батальона вытянулась до железнодорожной станции Халт, но не контачила с 501-м парашютным полком. Уинтерс беспокоился, что батальон занял не те позиции: он отправил Никсона в штаб полка, чтобы проверить это. Никсон вернулся и сказал, что батальон находится там, где и должен быть.
Позиции "Изи" находились в лесу и были обращены к пастбищу, плавно понижающемуся к деревне Фуа, находящейся примерно в километре. Лес состоял из высаженных рядами сосен диаметром от 8 до 10 дюймов. Личный состав отрыл одиночные окопы, образующие основную линию обороны, отнесенную на несколько метров вглубь леса, с несколькими аванпостами на опушке. Уинтерс расположил штаб батальона позади позиций роты, на южной окраине леса. Первая ночь на позиции прошла тихо, даже мирно: бои шли в Новиле, в четырех километрах к северу.
На рассвете 20 декабря, над лесами и полями висел густой туман. Уинтерс поднялся и огляделся по сторонам. Слева от себя он увидел немецкого солдата в длинной шинели, выходящего из леса. У него не было ни винтовки, ни снаряжения. Он вышел на середину поляны. Двое человек, бывших с Уинтерсом, инстинктивно вскинули винтовки, но он дал им сигнал не стрелять. Американцы наблюдали, как немец снял шинель, спустил штаны, присел на корточки, и принялся облегчаться. Когда он закончил, Уинтерс заорал на своем лучшем немецком: "Коммен зи хир!"** Солдат поднял руки и подошел, чтобы сдаться. Уинтерс пробежался по его карманам: все, что там было – несколько фотографий и огрызок буханки черствого черного хлеба.
"Подумать только", прокомментировал Уинтерс. "Вот немецкий солдат, пошедший ранним утром погадить, заплутавший в лесу, прошедший через наши позиции, мимо КП роты и оказавшийся, в конце концов, за КП батальона! Такой надежной была та линия обороны, что мы заняли в ту первую ночь!"
Немецкие солдаты были не единственными, кто заблудился в тот день. Медик Ральф Спина и рядовой Эд "Бейб" Хеффрон отправились в Бастонь, чтобы раздобыть что-нибудь из медицины. В медпункте Спина получил кое-что из того, что было нужно (в 101-й уже заканчивались медикаменты, что было одной из основных проблем). Двое парней из роты "Е" похватали горячую пищу и, хотя надвигалась темнота, и им очень не хотелось отрываться от печи, отправились на передовую.
Хеффрон предложил срезать путь через лес. Спина согласился. Хеффрон повел. Внезапно он свалился в яму. Прозвучал вскрик удивления. Затем из-под Хеффрона раздался голос: "Хинкль, Хинкль, ист дас ду?"***
Хеффрон выкатился из окопа и снял в противоположном направлении, вопя: "Хинкль у тебя в жопе, краутник!" Они со Спиной сориентировались и, наконец, нашли КП роты "Е".
(Спина, вспоминая тот случай, закончил: "До сих пор, встречая Бейба, я спрашиваю, как дела у Хинкля, или не видал ли он Хинкля в последнее время".)
Санитары были самыми популярными, уважаемыми, и высоко ценимыми людьми в роте. Их оружием были аптечки первой помощи, их место в боевых порядках было там, где раздавался крик раненого. Лейтенант Фоли особенно хвалил рядового Юджина Роу. "Он всегда оказывался там, когда был нужен, и то, как он "там" появлялся, часто вызывало изумление. Он так и не получил никакой награды за свою храбрость, свой героизм при оказании помощи раненым. Я представил его к Серебряной Звезде после ожесточенного боя, в котором он действовал, как всегда, выдающимся образом. Может быть, я использовал не те слова и фразы, возможно, лейтенант Дайк не подписал представление, или оно было отброшено в сторону где-то дальше по цепочке. Я не знаю. Я не знаю ничего, кроме того, что если кто-либо из людей, боровшихся в снег и холод, под множеством атак с поля и из леса, и заслужил такую медаль, то это был наш медик, Джин Роу".
20 декабря остатки 1-го батальона 506-го и группы Дезобрю отступили из Новиля и были выведены в резерв. "Изи" ожидала наступления, которого так и не было: потери, нанесенные 1-м батальоном, были настолько велики, что немцы атаковали в других секторах периметра обороны. "Изи" подвергалась артиллерийскому и минометному обстрелу, но атак пехоты не было.
21 декабря начался снегопад. Снег был сухим и мягким. Он валил и валил: 6 дюймов, 12 дюймов. Температура опустилась существенно ниже нуля, поднялся ветер, ощущаемый даже в лесу. Людям было холодно, как никогда в жизни. На них были лишь прыжковые ботинки и летняя форма с шинелями. Ни шерстяных носков, ни теплого белья. В Бастонь были отправлены гонцы, вернувшиеся с мешками из-под муки и простынями, которые обеспечили некоторое утепление и маскировку. В окопах и на аванпостах люди заворачивались в одеяла и обматывали ботинки мешковиной. Последняя впитывала снег, ботинки отсыревали, носки промокали и холод пробирал до самых костей. Озноб стал такой же нормой, как дыхание. Люди выглядели как армия Джорджа Вашингтона в Вэлли-Фордж****, за исключением того, что они находились под огнем, не имели хижин, а о разведении костров для обогрева не могло быть и речи.
Полковник Ральф Ингерсолл, офицер разведки 1-й Армии, описывал пронизывающий холод: "Во время поездок по Арденнам, я надевал шерстяное белье, шерстяную форму, танковый комбинезон, свитер, теплую танковую куртку с трикотажными манжетами, шарф, шинель с теплой подкладкой, две пары плотных шерстяных носков, и армейские ботинки с бахилами, но не могу припомнить, чтобы когда-либо ощущал себя в тепле"*****.
Перед личным составом "Изи", не имевшим хороших носков и галош, с постоянно холодными и мокрыми ногами вскоре встала серьезная проблема "траншейной стопы"******. Капрал Карсон вспомнил, как ему говорили, что одним из способов предотвратить "траншейную стопу" является массаж ног. Так что он разулся и принялся растирать ступни. Прилетевший немецкий снаряд ударил в дерево над его окопом. Осколки разорвали его ступню и пробили бедро. Он был эвакуирован в Бастонь.
В госпитале, устроенном в городе, "я посмотрел вокруг и понял, что никогда не видел так много раненых. Я позвал медика и спросил: "Эй, как у вас тут оказалось столько раненых? Разве мы никого не эвакуируем?"
"Разве ты не слышал?" ответил медик. "Я не слышал ни черта". "Они нас окружили – жалкие ублюдки". Генерал Маколифф проследил, чтобы раненым для комфорта дали выпивку. Медик дал Карсону бутылку крем де менте*******. "Я даже не знал, что это было, но и по сей день мне нравится крем де менте". В ту ночь город бомбила немецкая авиация. Карсон вспоминал, что от сотрясения встал на карачки. Ему было худо. "Слава богу, у меня был шлем. Я уже убрал около половины того крем де менте. В моем шлеме все было зеленым".
По большей части, все, чем мог питаться личный состав "Изи", это сухие пайки, но в Мурмелоне их было выдано недостаточно. Ротные повара пыталась с наступлением темноты доставлять горячую пищу, но к тому времени, когда они добрались до людей в окопах, еда становилась холодной. В основном она состояла из белой фасоли, которая, по словам сержанта Рэдера, "вызывала такие гастрономические порывы, что их стоило видеть". Повар Джо Домингус нашел растительное масло и кукурузную муку, которые превратил в кукурузные оладьи, также ставшие холодными как камень к моменту прибытия на передовую. Люди мешали сухой лимонад из входивших в паек пакетиков со снегом, чтобы сделать десерт.
На позициях дни были отвратительны, а ночи еще хуже. Артобстрел не был непрерывным, пулеметный огонь по американским позициям был спорадическим, однако снайпера действовали на протяжении всего дня. Ночью зловещая тишина прерывалась бьющими по нервам разрывами вражеских минометов, а затем криками раненых и командами людям на позициях приготовиться к атаке. Затем вновь зловещая тишина.
Каждые два часа взводные сержанты будили по паре человек в окопах и отводили их на аванпосты, чтобы сменить дежурных. "Поход на аванпост всегда был жутким", вспоминал Кристенсен. "Ты подозрительно вглядывался во все очертания, скептически относятся к любому звуку. Неохотно приближался к аванпосту. Силуэты людей на позиции были неясными… Это немцы? Неизвестность, всегда то же самое… Потом, наконец, ты различаешь американский шлем. Ощущая некоторую нелепость, но, в то же время, облегчение, ты разворачиваешься и возвращаешься на основные позиции, лишь затем, чтобы вновь повторить весь процесс еще через два часа".
В окопах люди пытались немного поспать, что было сложно, почти невозможно, учитывая стесненные условия (обычно окоп на двоих был 6 футов на 2 фута и 3 или 4 фута глубиной). По крайней мере, нахождение вместе позволяло людям обмениваться теплом. Хеффрону и рядовому Элу Витторе удалось проспать всю вторую ночь. Хеффрон проснулся, когда Витторе забросил на него свою тяжелую ногу. Когда Витторе начал мять грудь Хеффрона, тот ударил его локтем в живот. Витторе проснулся и пожелал узнать, что, черт возьми, происходит. Хеффрон принялся костерить его в ответ. Витторе усмехнулся и сказал, что ему снилась жена.
"Эл", ответил Хеффрон, "ничем не могу помочь, потому как напялил ботинки, прыжковые штаны и шинель, и они не снимаются". В других окопах люди вели разговоры, чтобы снять напряжение. Сержант Рэдер и рядовой Дон Хублер были выходцами из одного города, лежащего на берегу реки Огайо. "Мы с Доном могли ночь напролет болтать о доме, наших семьях, знакомых людях и местах и о том, что, черт возьми, нам делать в таком затруднительном положении, как наше?" Спина вспоминал, что обсуждал с товарищем по окопу "политику, проблемы – как мировые, так и их собственные. Нашими желаниями были выпивка или горячая пища, предпочтительно в таком порядке. Мы разговаривали о том, чем займемся, когда вернемся домой, о поездке в Париж в ближайшую пару недель и походе в Фоли********. В основном мы болтали о возвращении домой".
Сержант Той, вернувшийся из госпиталя, не любил тишину, опускающуюся ночью в промежутках между минометными обстрелами. Чтобы развеять ее, он пел. Его любимой песней была "Увидимся"*********. Хеффрон сказал, чтобы он заткнулся, потому что фрицы, несомненно, услышат его. Но Той все равно продолжал петь. По словам Хеффрона: "Джо был чертовски хорошим солдатом, но не певцом".
Сидеть в окопах на линии фронта было плохо, находиться на аванпосту было еще хуже, но хуже всего было идти на боевое патрулирование, ведя разведку боем. Но это было необходимо делать. Именно неспособность подразделений VIII корпуса вести агрессивное патрулирование из-за нехватки личного состава привела к тому, что 16 декабря немцы атаковали внезапно и гораздо более крупными силами, чем кто-либо ожидал.
21 декабря лейтенант Пикок послал сержанта Мартина обойти окопы 1-го взвода. У каждого из них, где был сержант или капрал, Мартин объявлял: "Я хочу, чтобы все сержанты прибыли на КП взвода – немедленно".
Люди собрались. Лейтенант Пикок, командир взвода, напряженный как никогда, остановил ворчание: "Вольно! Командование батальона хочет отправить взвод на боевое патрулирование, и этим взводом были выбраны вы". Он сделал паузу. Никто не произнес ни слова. Пикок продолжал: "Мы знаем, что краутники находятся в лесу перед нашей линией обороны, но мы не знаем, сколько их, и где находятся их линия обороны и аванпосты. Наша задача – получить эту информацию, а также, по возможности, захватить несколько пленных".
Вопросы посыпались потоком. "Каков план атаки?" хотел знать сержант Кристенсен, командир 1-го отделения.
"Как будут располагаться отделения?" спросил сержант Мак из минометного отделения.
"Что будет, когда мы потеряем контакт в этих лесах?" поинтересовался командир 2-го отделения сержант Рэндлмен.
У Пикока не было готовых ответов. "Вы узнаете больше о том, что нужно делать, когда мы доберемся до леса" – единственное, что он додумался сказать. "Сукин сын", подумал про себя Кристенсен. Это будет еще одна провальная операция, когда информации ни на грош.
"Мы выдвигаемся в 13.00", закончил Пикок.
Проклятье, подумал Кристенсен. Нас возглавит сам "мистер Нерешительность". Проникнуть на позиции немцев без хорошего плана это – огромная, головотяпская тактическая ошибка. Но когда он встретился со своим отделением, то держал эти мысли при себе. Он приказал людям снарядиться и быть в готовности стартовать в 13.00.
В 12.00 1-й взвод отошел на несколько метров от линии позиций и собрался вокруг отца Мэлони, который причастил их. Он объявил, что дает всем отпущение. После того, как все желающие получили облатки, он пожелал им: "С Богом".
Незадолго до 13.00 взвод собрался в лесу позади линии обороны. Пикок смотрел на Кристенсена "как испуганный кролик". Он не отдал никаких приказов, не дал пояснений относительно плана. Он просто объявил: "Все в порядке, парни, давайте двигаться".
Взвод переместился вдоль железнодорожных путей на правый фланг батальона. Он прошел через позиции роты "D" и начал продвигаться к немцам, пути были справа, а лес слева. Они шли медленно, двигаясь в колонне, часто останавливаясь. Отойдя от позиций метров на 200, Пикок вызвал сержантов вперед. Он отдал приказ: отделениям построиться в колонны по два, держаться на одном уровне, выслать вперед двоих дозорных, и двигаться в лес до вступления в контакт с противником.
Взвод решительно двинулся в лес. Колонны тут же потеряли связь друг с другом, а отделения – со своими дозорными. Снег был мягким, не хрустел, была полная тишина. Она была разорвана короткой очередью немецкого пулемета. Рядовой Джон Джулиан, дозорный из 2-го отделения, был ранен в шею, и рядовой Джеймс Веллинг, из 3-го отделения, также пострадал.
Пулеметчики "Изи" установили свое оружие и приготовились ответить огнем. Рядовой Роберт Барр Смит из 1-го отделения выпустил длинную очередь в направлении немецкой огневой точки. Когда он сделал паузу, немцы вновь разразились огнем. Кристенсен окрикнул Мартина. Ответа не было. Рэндлмена. Нет ответа. Пикока. Нет ответа. Только нарастающий огонь немцев.
"Первый взвод скосили!" подумал Кристенсен. Он крикнул еще раз. В ответ через деревья проломился "Бык" Рэндлмен. "Ты видел Мартина или Пикока?" Рэндлмен ответил отрицательно. Еще одна пулеметная очередь ударила по деревьям.
"Нам надо двигаться", сказал Рэндлмен. Он присоединился к Крису, зовя Мартина. Ответа не было. "Давай убираться отсюда", предложил Крис. "Бык" согласился. Они отдали приказ своим людям и откатились к железной дороге. Там они встретили Мартина, Пикока и остальную часть взвода.
Патруль был на слишком успешен. 1-й взвод выявил линию обороны немцев и обнаружил, что их аванпосты малочисленны и растянуты, однако потерял одного человека убитым (Джулиана), одного раненым, и не смог взять пленных. Он провел ночь, трясясь в окопах, питаясь холодными бобами и оладьями, размышляя, прояснится ли когда-нибудь погода настолько, чтобы 101-ю смогли снабжать по воздуху.
Следующие несколько дней были примерно одинаковыми. "Изи" высылала дозоры. Немцы высылали дозоры. Редкие минометные обстрелы. Пулеметный огонь от случая к случаю. Мороз. Недостаток медикаментов. Отсутствие горячей пищи. Нехватка еды. Постоянный озноб сжигал энергию, которую было нечем восполнить. Солдатам не хватало сна. Сержанты вообще почти не спали. Это было время выживания. Из-за почти замерзших конечностей реакция была замедленной. Снаряды рвались в кронах деревьев, осыпая окопы щепками, ветками, сучьями и кусками металла. Чтобы защититься, люди пытались перекрыть окопы бревнами, но отсутствие топоров делало это трудной задачей. Один из бойцов решил проблему, положив поверх два или три окоченевших трупа немцев.
Наиболее бешенство вызывала неспособность американской артиллерии реагировать на немецкие обстрелы или подавить их действия. Люди на аванпостах "Изи" с завистью смотрели, как позади немецких позиций взад и вперед двигались танки и грузовики, подвозящие снаряды и провизию, в которых столь сильно нуждались американцы. В Бастони у американцев было много орудий, в том числе 105 и 155-мм гаубиц. Они активно действовали в течение первых дней осады, ведя круговой огонь в ответ на попытки немцев прорвать оборону. Но к двадцать третьему числу у них почти закончились боеприпасы. Уинтерс вспомнил, как ему сказали, что к единственному орудию, прикрывавшему дорогу Фуа-Бастонь – его левый фланг – осталось всего три снаряда. Их берегли для борьбы с танками, если немцы предпримут танковую атаку на этом направлении. Иными словами, ни "Изи", ни 2-й батальон не имели артиллерийской поддержки. Это в то время, когда в роте оставалось по шесть мин на миномет, по одной бандольере на каждого стрелка и одной коробке с лентой на пулемет.
* Имеется в виду способ, которым переселенцы на Великих равнинах занимали оборону при нападении индейцев (и не только): повозки выстраивались в круг, внутри которого находились обороняющиеся (прим. перев.)
** - Идите сюда! (нем.)
*** - Хинкль, Хинкль, это ты? (нем.)
**** Долина, в которой зимой 1777-78 годов расположилась лагерем Континентальная армия под командованием Джорджа Вашингтона. За время зимовки армия потеряла до трети своей численности (2500 человек) от болезней и обморожений (прим. перев.)
***** Ральф Ингерсолл "Совершенно секретно" (Нью-Йорк, 1946).
****** Траншейная стопа (она же окопная стопа) – холодовая травма ног, развивающаяся при продолжительном воздействии высокой влажности в сочетании с умеренно прохладной температурой. Вызванное ими локальное сужение просвета сосудов стопы ведет к нарушениям кровообращения. Характеризуется потерей тактильной чувствительности, спонтанными нарастающими болями, мешающими ходьбе и лишающими нормального сна. В тяжелых случаях ведет к омертвению тканей и развитию гнилостных и анаэробных инфекций (гангрены) (прим. перев.)
******* Сладкий ликер со вкусом мяты, обычно зеленого цвета (прим. перев.)
******** "Фоли-Бержер" (Folies Bergere) – знаменитое варьете, находящееся в Париже на улице Рише. Открылось 2 мая 1869 года под названием "Фоли Тревиз". Работает и в настоящее время (прим. перев.)
********* "Увидимся" (I'll Be Seeing You) – песня, написанная в 1938 году поэтом Игрвингом Кахалом и композитором Сэмми Фейном. Изначально была включена в бродвейский мюзикл "Right This Way", выдержавший лишь 15 представлений, где её исполнила эмигрантка из Украины Тамара Дразина (Tamara Drasin). Песня приобрела чрезвычайную популярность, но в 1943 году Тамара погибла в авиакатастрофе в Лиссабоне, когда летела на концерт для военнослужащих. В 1944 году вышел одноимённый фильм, и, где эту песню исполнил Бинг Кросби. С 25 июня 1944 года песня возглавила американский хит-парад "Биллборд", удерживая это место с небольшим перерывом в течение четырех недель (прим. перев.)
В тот день, однако, снегопад прекратился и небо прояснилось. C-47 сбрасывали медикаменты, продукты, боеприпасы и прочие предметы снабжения. Американская артиллерия вновь начала действовать, препятствуя действиям немцев в дневное время и поднимая моральный дух на линии обороны. Выдавались пайки и боеприпасы. Однако патронов.30 калибра для легких пулеметов и M-1 было недостаточно для покрытия потребностей, а 24406 пайков хватило бы лишь на сутки или около того. Было сброшено слишком мало одеял, чтобы с гарантией хватило на всех.
Во второй половине дня 23 декабря 2-й лейтенант Эдвард Шеймс готовился вести 3-й взвод на патрулирование. "Хорошо, Шифти, пойдем", сказал он капралу Дарреллу Пауэрсу, надежному парню, лучшему стрелку роты.
"Сэр, я не могу. Я не смогу идти", ответил Пауэрс. "Какого черта ты имеешь в виду? Это трибунал". "Делайте со мной что хотите", ответил Пауэрс, показывая, что не собирается двигаться.
До сих пор Пауэрс делал все, что от него требовалось, и даже больше. Шеймс подумал, что с его стороны будет глупо сказать: "Хорошо, приятель, я отдам тебя под трибунал". Вместо этого он сказал: "Капрал, отдыхай. Увидимся по возвращении".
Шеймс (оставшийся в армейском резерве и дослужившийся до полковника) спустя сорок семь лет считал, что это было одно из лучших принятых им решений. Он знал, что Пауэрс сломлен, но думал, что он оправится. Он знал, что у каждого человека свой предел прочности, что "кабы не милость божия, шел бы так и я*. Мы все знали, что лишь одна перестрелка, один патруль, один разрыв в кроне дерева, один 88-мм снаряд отделяют нас от того же конца". Он считал, что "если бы я не командовал этими людьми, я бы тоже сломался, но тот факт, что у меня было за кого держаться, знание, что эти люди зависели от меня, поддерживали меня более чем что-либо еще".
В интервью, данном в 1990 году, Пауэрс описал свои чувства: "Я никогда, ни разу за все время своей службы не терял силы духа – до того дня. Там, в том месте, в то время, немцы вели обстрел, а лейтенант Шеймс требовал идти в патруль, и в тот самый момент меня действительно не волновало, залезть ли мне в окоп, чтобы уединиться, или нет, или пойти в патруль, или что-то еще. Понимаете, тебе не на что надеяться. Следующий день будет таким же или хуже".
Офицеры следили за признаками надлома. Когда Уинтерс почувствовал, что рядовой Либготт оказался на грани, он забрал его на КП батальона, чтобы использовать в качестве посыльного. Это дало Либготту возможность отдохнуть и отойти от напряжения передовой. "Простое нахождение в 50 ярдах от линии фронта означало огромную разницу в напряжении", писал Уинтерс.
Соблазн остаться вместо того, чтобы идти в патруль был очень велик. Еще сильнее был соблазн подать рапорт об отправке в медпункт с "траншейной стопой", или обморожением ног и рук, или острым приступом диареи. "Если бы все люди, имевшие законные основания покинуть линию обороны и отправиться в находящийся в Бастони медпункт, воспользовались своим положением", пишет Уинтерс, "там просто не было бы линии фронта. Это была бы линия аванпостов".
Соблазн полностью выйти из строя путем членовредительства также был велик. Рассветало лишь к 08.00. И вновь темнело в 16.00. В течение длящейся шестнадцать часов ночи, в этих промерзших окопах (которые действительно сжимались, когда наступала ночь и земля, замерзая, расширялась), было невозможно прогнать из сознания мысль о том, как легко было бы пустить пулю в ногу. Немного боли – не очень много, нога настолько замерзла, что все равно ничего не чувствует – а потом транспортировка обратно в Бастонь, теплый медпункт, горячая еда, кровать, спасение.
Никто в "Изи" не поддался искушению, которое чувствовал каждый из них. Один человек снял с себя ботинки и носки, чтобы получить обморожение и, таким образом, обратный билет. Но что касательно остальных, они предпочли законный выход или никакого. Уинтерс вспоминал: "Когда человек был ранен достаточно тяжело, чтобы его эвакуировали, он обычно был очень счастлив, и мы были рады за него – он получал билет в госпиталь, или даже билет домой – живым. Когда человек был убит, он выглядел так умиротворенно. Его страдания завершались".
На рассвете в утро сочельника Уинтерс проверял позиции. Он прошел мимо капрала Гордона. "Его голова была обернута большим полотенцем, поверх которого сидел шлем. Уолтер сидел на краю окопа за своим пулеметом. Казалось, он окоченел, безучастно глядя на деревья прямо перед собой. Я остановился и посмотрел на него, и вдруг меня осенило: "Черт возьми! Гордон повзрослел! Он стал мужчиной!"
Через полчаса, в 08.30, Гордон сварил себе чашку кофе. Он держал намолотый кофе в укупорке от ручной гранаты, "и я растопил снег на моей маленькой бензиновой плитке, и сварил эту прелестную чашечку кофе". Едва он принялся потягивать его, с аванпоста поступил сигнал, что немцы пытаются проникнуть через позиции "Изи". Его командир отделения, сержант Бак Тейлор, приказал ему "браться за пулемет".
Гордон сметал снег со своего оружия и присоединенной к нему патронной коробки, наставляя своего помощника, рядового Стивена Гродзки смотреть в оба и уделять внимание мелочам. Раздался выстрел немецкого стрелка. Пуля попала Гордону в левое плечо и вышла из правого. Она зацепила его позвоночник: он оказался парализован ниже шеи.
Он соскользнул на дно окопа. "Кружка-подфляжник последовала за мной, и горячая жидкость пролилась мне на колени. Я и по сей день вижу поднимающийся вверх пар".
Тейлор и Эрл Маккланг пошли искать снайпера, подстрелившего Гордона. Они обнаружили и убили его. Шифти Пауэрс был в соседнем окопе. Как и надеялся Шеймс, он полностью выздоровел. Шифти был из Вирджинии, выросший в горах, с частью индейской крови. В юности он провел бесчисленные часы, охотясь на белок. Он чувствовал малейшее движение в лесу. Он заметил немца на дереве, вскинул M-1, и подстрелил его.
Пол Роджерс, лучший друг Гордона, Джим Алли и еще один боец из 3-го взвода бросились к Гордону. Они вытащили его из окопа и поволокли в лес, по словам Гордона, "как гладиатора с арены". Оказавшись в укрытии, они разложили его для осмотра. Медик Рой подошел, окинул взглядом, и заявил, что дело серьезно. Рой дал Гордону морфий и приготовился влить плазму.
Сержант Липтон подошел посмотреть, чем можно помочь. "Лицо Уолтера было пепельным, глаза закрыты", вспоминал Липтон. "Он выглядел скорее мертвым, чем живым". Липтону показалось, что на таком морозе плазма течет слишком медленно, поэтому он взял у Роя бутылку и засунул ее себе в подмышку, под одежду, чтобы согреть.
"Когда я взглянул вниз, на лицо Уолтера он вдруг открыл глаза. "Уолтер, как ты себя чувствуешь?" спросил я. "Липтон", сказал он удивительно сильным голосом, "ты стоишь на моей руке. Я отскочил назад и глянул вниз – он был прав. Я стоял на его руке". Прибыл вызванный по радио джип, и Гордона эвакуировали в медпункт.
Немецкая атака продолжалась, усиливаясь, но в конце концов была окончательно отбита с большими потерями, благодаря сочетанию винтовочно-пулеметного, минометного и гранатного огня "Изи", и умелой артиллерийской поддержке. Липтон позже насчитал перед кромкой леса тридцать восемь немецких трупов. Лейтенант Уэлш был ранен и эвакуирован.
Во второй половине дня накануне Рождества личный состав получил рождественское поздравление генерала Маколиффа. "Что веселого во всем этом, спросите вы?" начиналось оно. "Только это: мы заставили замереть все, что было брошено на нас с севера, востока, юга и запада. Мы опознали четыре немецких танковых дивизии, две пехотных и одну парашютную… Немцы окружили нас, их радио трубит о нашей погибели. Их командир потребовал нашей капитуляции с нижеописанным наглым высокомерием". (Затем следовало состоящее из четырех пунктов сообщение "для американского командующего окруженного города Бастонь" от "немецкого командующего", требующее "почетной капитуляции, чтобы спасти окруженные войска США от полного уничтожения", датированное 22 декабря). Далее послание Маколиффа гласило: "Немецкий командующий получил следующий ответ: "22 декабря 1944 г. Немецкому командующему: ПРИДУРКИ! Американский командующий". Мы делаем нашей стране и оставшимся дома близким достойный рождественский подарок и то, что нам оказана честь принять участие в этом героическом ратном подвиге, действительно делает наше Рождество счастливым. Э.К. Маколифф, командующий".**
Люди на линии фронта не были столь оптимистичны, как генерал Маколифф. На Рождественский ужин у них были холодные белые бобы, в то время как в штабе дивизии был ужин с индейкой, сервированный на столе со скатертью, маленькой елкой, ножами, вилками и тарелками.***
Ужин Уинтерса в тот вечер состоял из "пяти белых бобов и чашки холодного бульона".
На позициях, сержант Рэдер чувствовал себя ужасно от того, что должен был отправить людей на аванпосты в канун Рождества. Его друг детства, капрал Дон Хублер, предложил: "Почему бы нам сегодня вечером не взять этот пост на себя и просто дать парням поспать. Мы можем предоставить людям отдых в качестве своего рода рождественского подарка". Рэдер согласился.
Когда стемнело, они вышли на аванпост. Было ужасно холодно, из-за резкого ветра температура ощущалась как сильно ниже нуля. "На протяжении ночи, мы говорили о наших домах", вспоминал Рэдер, "наших семьях, и том, как они проводят Сочельник. Дон был уверен, что все они были в церкви, молясь за нас".
На Рождество немцы вновь атаковали, но, к счастью для роты "Е", по другую сторону Бастони. На следующий день 3-я армия Паттона, возглавляемая подполковником Крейтоном Абрамсом из 37-го танкового батальона, прорвала немецкие позиции. 101-я больше не была окружена. Теперь у нее было наземное сообщение со складами. Вскоре грузовиками было доставлено достаточное количество продовольствия, медикаментов и боеприпасов. Раненых эвакуировали в тыл.
Вернулся генерал Тейлор. Он осмотрел позиции, по словам Уинтерса, "весьма поспешно. Его наставления, прежде чем покинуть нас, были: "Следите за лесом, что перед вами!" А чем, черт возьми, он думал, мы занимались, пока он был в Вашингтоне?"
(Уинтерс недолюбливал Тейлора. В одном из интервью он заметил: "Теперь у нас был генерал Тейлор, вернувшийся со своих рождественских каникул в Вашингтоне…" Я прервал его, сказав: "Это не совсем справедливо". "Разве?". "Ну, по свидетельствам, ему было приказано вернуться…" Уинтерс прервал меня: "Я не хочу быть справедливым".)
С прорывом блокады прибыли первые газеты из внешнего мира. Бойцы 101-й узнали, что стали легендой еще в ходе битвы. Как гласит история дивизии, легенда "поддерживалась всеобщностью прессы и радио, на десяти тысячах ежедневно публикуемых картах обстановки, показывающих единственное место, держащееся внутри накатывающейся волны тяжелейшей американской военной катастрофы современности. Ее стимулировала охваченность обеспокоенного народа поддержкой и надеждой: в течение нескольких дней это был единственный обнадеживающий признак, который они видели по утрам. И военное ведомство, намного раньше, чем это стало обычной практикой, назвал находящуюся в городе дивизию, так что еще до того, как закончился их кровавый месяц в городе, для всего мира 101-я стала "Потрепанными Ублюдками Бастиона Бастонь". Тут присутствовал элемент драмы – храбрость посреди паники и поражения; мужество и мрачный юмор посреди физических страданий, холода и почти фатальной нехватки всего; требование капитуляции и слово из четырех букв в ответ; и подлинное товарищество… "Бесстрашие и товарищество в сочетании со сплоченной командой – вот то, что немцы не смогли преломить"****.
Конечно, боевая группа "В" 10-й бронетанковой дивизии также была в Бастони, но она не была названа в прессе.
И, конечно, 82-я воздушно-десантная тяжело и отчаянно дралась на северном краю Арденн: эти бои были, по меньшей мере, столь же значимыми, как и те, что в Бастони. Но она не была в окружении и не имела той огласки, которую получила 101-я.
101-я до сих пор испытывает недовольство. Как история битвы в Арденнах рассказывается в наши дни – это сражение Джорджа Паттона и его 3-й армии, пришедших на помощь окруженной 101-й, как кавалерия прибывает, чтобы спасти поселенцев в кругу повозок. Никто из 101-й ни за что не согласится, что их дивизию нужно было спасать!
Когда кольцо окружения было прорвано, личный состав 101-й предполагал вернуться в Мурмелон, чтобы греться в лучах славы и, возможно, отпраздновать Новый год в Париже. Но героические бои в Бастони были оборонительными действиями. Чтобы выиграть войну союзники собирались возобновить наступление: немцы вышли со своих основных позиций Западного вала и стали уязвимыми. Эйзенхауэр хотел воспользоваться этой возможностью. Но в конце декабря у него была та же проблема, что и в середине месяца: нехватка личного состава. Суровая правда заключалась в том, что на Западном фронте немцы имели численное превосходство над союзниками. Соединенные Штаты не сформировали достаточно пехотных дивизий, чтобы вести войну на два фронта. Это было следствием довоенного решения правительства, бывшего щедрыми на отсрочки для работников промышленности и сельского хозяйства, а также воздерживающегося от призыва отцов семейств. Была также нехватка артиллерийских боеприпасов, вызванная сентябрьским решением – когда казалось, что война в Европе закончится в течение нескольких недель – о перемещении производства снарядов вниз по списку промышленных приоритетов. Для перехода в генеральное наступление, которое решено было начать, 101-я и 82-я были нужны Айку на фронте.
Встал вопрос о выборе времени. Эйзенхауэр хотел атаковать раньше, в канун Нового Года, но Монти, командовавший силами (состоящими из американских подразделений) на северном фасе Арденн, принялся тянуть, колебаться и искать отговорки, так что этого не произошло.
Для "Изи" это значило остаться на линии фронта. Условия несколько улучшились – личный состав получал бахилы и теплое нижнее белье, а иногда и горячую пищу. Но холода продолжались, снег не стаивал, немцы ежедневно обстреливали роту из орудий и минометов, необходимо было высылать патрули и отбивать попытки немцев делать то же самое.
29 декабря "Изи" была в том же лесу, что занимала в течение девяти дней. В ясную погоду люди, находящиеся в охранении, могли видеть лежащий ниже Фуа, находящийся по ту сторону полей Новиль и просматривать местность вдоль дороги к северу примерно на два километра.
Шифти Пауэрс прибыл с аванпоста с докладом к Первому сержанту Липтону. "Сержант", сказал он, "там, в Новиле, появилось дерево, которого вчера не было". У Пауэрса не было бинокля, но у Липтона был. Посмотрев в него, Липтон не смог разглядеть ничего необычного, даже после того, как Пауэрс точно указал ему место.
Одной из причин, по которой Липтон испытывал затруднение, заключалась в том, что объект не был отдельным деревом. Там было еще несколько деревьев, расположенных вдоль проходящей в том месте дороги. Липтон выразил определенное сомнение, однако Пауэрс настаивал, что в предыдущий день его там не было. Липтон продолжил изучать место в бинокль. Он заметил какое-то движение возле дерева, а затем еще – под другими деревьями рядом с ним. Потом он увидел орудийные стволы – 88-миллиметровки, судя по внешнему виду и углу возвышения. Это были основные зенитные орудия немцев, использующиеся также в качестве полевых. Липтон понял, что немцы расположили среди деревьев зенитную батарею, и поставили замеченное Пауэрсом дерево как часть маскировки.
Липтон отправил запрос на вызов передового артиллерийского наблюдателя. Когда тот прибыл, то увидел то же, что и Пауэрс с Липтоном. Он взялся за радио, вызвав батарею 105-мм орудий в Бастони. Описав цель, он без проблем получил добро на огонь всей батареи, несмотря на дефицит снарядов.
Для пристрелки цели наблюдатель запросил один выстрел по цели, которую он мог найти на карте: около 300 метров правее деревьев. Одно орудие выстрелило и попало в цель. Затем он дал поправку на 300 метров левее и потребовал навести все орудия батареи по указанным азимуту и дальности. Получив доклад о том, что все готово, он дал орудиям команду вести ого